Ветер перемен

==== Глава 56. Сила жизни ====

Иллидар тонул в мягкой дремотной истоме теплой весны. Дождь из лепестков шел над городом, кружился в водоворотах из бело-розового, сиреневого и красного, и сладкий запах заполнял все, пропитывал насквозь каждое строение, улицы, жителей. Бесшумно покачивались под нежным ветерком прозрачные занавески, и солнце щедро дарило ласковые лучи, заливая ими тихие, покоящиеся в сладкой дреме улицы, прохладные жилища, в которых царил мир, пушистые волосы тринадцати последних оставшихся в Эллагаине детей и восьми с небольшим тысяч взрослых. Город застыл в одной единственной капле вечности, тянущейся бесконечно, и Лиаре казалось, что время здесь вообще не движется, запечатанное, укутанное, застывшее тягучей каплей смолы.

Каждая минута, проведенная здесь, казалась ей ядом. Этот яд кипел под ее кожей, нагретый, словно в кузнечной печи, ледяным взглядом Владыки Себана, пронзающим насквозь. Каждая минута здесь была сражением, тяжелейшим боем не на жизнь, а на смерть, и Лиара сражалась впервые в жизни так отчаянно, так неистово, так искренно. Потому что у нее пытались отобрать самое дорогое, что у нее было — ее любовь к жизни и Раде, ее саму.

Нигде нельзя было спрятаться от пронзительных мыслей Владыки. Они плыли сквозь томно-сладкий воздух, пропитывая пространство всего города, и куда бы она ни бежала, куда бы ни пыталась спрятаться, она все равно чувствовала его так, словно он смотрел ей в глаза, вновь и вновь вгрызаясь ледяными бурами в ее душу.

Поначалу ей казалось, что все жители города, все Первопришедшие, что обитали здесь, были одурманены этим взглядом, что мощь воли Себана подчиняла их, заставляла их думать одинаково, смотреть в одну сторону, молчать и плести бесконечную нить времен. Потом она поняла, как сильно она ошибалась. Себан несомненно воздействовал на весь город, он создавал Мембрану и держал ее в одиночку, он был разумом, объединяющим всех, силой, что защищала это место от внешнего мира, он сам был Эллагаином целиком. Но и жители этого города точно также стремились к своему Владыке, по собственной воле они принимали его концепцию, его идею, его взгляд на мир, и его мир, которым он окружал их. Иллидар походил на огромный муравейник с единственной маткой в центре, на коллективный разум из тысяч крохотных разумов, каждый из которых не мыслил себя без всех остальных. Первопришедшие были одним лицом в тысяче лиц, тысячью лиц в пульсарах глаз Себана. И этот выбор они делали сами, сохраняя свою индивидуальность, жарко желая лишь одного: идти в ту же сторону и делать то, что угодно было всему Эллагаину и его Владыке.

И вот это-то и было самым ужасным для нее. Еще какое-то время назад Лиара сочла бы такую верность, такое непоколебимое стремление всех в одном величайшим благом и прекраснейшей сказкой из всех, что может существовать на земле. Сочла бы, если бы не знала иного. Сила Себана была поистине велика и могущественна, и он действительно употреблял ее лишь во благо своего народа. Он не грабил, он не устанавливал законов, за нарушение которых можно было бы попасть в темницу. Кажется, в этом городе даже нужды не было в страже, потому что никому в голову не приходило нарушить закон и плавное течение вечности в пронизанных солнцем водах Тонила. Но какой ценой все это было куплено?

Себан остановил жизнь. Немыслимой силой собственного разума он затормозил громадные жернова времен, и они перестали молоть здесь, в этом краю вечной молодости и бессмертия. Но жизнь в ее неистовом танце, словно девчонка с рыжими кудрями, что босиком кружится по росистым лугам на рассвете и хохочет, подставляя усыпанное веснушками лицо и венок из ромашек и васильков на непослушных кучеряшках брызнувшим из-за края неба солнечным лучам, эта жизнь не знала, что такое остановка, она не знала, что значит прерваться, замереть. И если что-то отнимали у нее, если ее танец пытались ограничить, то и она сама била в ответ, не со злобы, не с ненависти, а потому, что таков был ее великий танец.

На весь город Эллагаин, на всех его жителей было всего лишь тринадцать детей. И это были последние дети Эллагаина, что родились здесь: других не ожидалось, потому что им неоткуда было взяться. И эти дети несли в своих жилах конец этого прекрасного края: все они были уже третьего поколения Первопришедших, и их дети уже никогда не увидят, как переливается солнце Мембраной, как цветут вишни, как гонит ветер по лазоревым волнам нежные лепестки. Не увидят потому, что все здесь было подчинено одной единственной идее: чистой крови Первопришедших, которую они смертельно боялись разбавить хоть чем-то.

Это, наверное, пугало Лиару больше всего. Этот город был окутан ложью столь тонкой и искусной, которую мог породить только острый, как бритва, разум Себана. Владыка мнил себя равным Молодым Богам, если не сильнее их самих, мнил себя способным остановить время для своего края и сделать из него вечный цветущий сад, и в этом была смерть для всей этой красоты. Смерть, эта лживая омерзительная старуха в рванье и обносках, с диким хохотом бродила по прекрасным улицам вечного города, приняв облик вечно-юный и мягкий. Она пила кристально чистую воду источников и блики солнца из глаз детей, надежды взрослых и любовь тех, кого уже можно было назвать стариками. Она срывала своими костлявыми скрюченными пальцами сочные плоды дерева вечности и жадно глотала сладкий сок бессмертия, хохоча в лицо Себана, когда он считал ее своей госпожой и той, кто подарит ему все время мира. И никто, никто в этом городе не видел ее скрюченного тела и полных голода глаз, никто не хотел слышать ее шаркающей поступи, замечать ее ядовитый смех. Лишь Лиаре в глаза она шипела, будто змея, плюясь ядом и с каждым днем все сильнее и сильнее давя на то самое, нежное, живое, золотое, что билось в ее груди, прорастая зеленым ростком сквозь ребра.

Никогда еще ей не было так плохо, никогда никто не пытался сломать ее так, как ломало и крутило ее это место. Но Лиара держалась изо всех сил, держалась и не поддавалась той искусной лжи, так тщательно замаскированной под правду, что даже те, кто исторгал ее из себя, даже самые сильные и могущественные, не были в состоянии разглядеть это.

Каждый день Себан вызывал ее к себе, каждый день он убеждал ее, угрожал, настаивал на том, чтобы она прекратила упорствовать и сдалась, позволив ему проникнуть внутрь ее души и навести там порядок. Его глаза впивались в нее острыми колючками, царапали нежное внутри, безжалостно давили, пытаясь добраться до самой ее сердцевины, но она держалась, она не позволяла, она боролась на пределе своих сил, не давая ему никакого шанса проковырять хотя бы крохотную трещинку в ее броне.

О, этот эльф был поистине страшен, гораздо страшнее даже Сагаира, даже самого Сети’Агона, потому что он руководствовался благими принципами. Он хотел ей добра, о чем беспрестанно повторял, и Лиара чувствовала, что он верит в свои собственные слова, что он искренен в них. Да, у него были и свои резоны: вызнать информацию об Алеоре и Раде, о целях их миссии, о роли Лиары в ней. Но эти резоны не отменяли того, что на самом деле Владыка считал, что обязан вытащить свою блудную дочь из тенет людского мира, и прикладывал все свои силы к достижению цели.

Лиара не сказала ему ничего. Одна Великая Мать знала, чего ей это стоило, и лишь Великая Мать сейчас защищала ее, встав перед ней щитом таким крепким, таким прочным, что Себан был не в состоянии его пробить. Еще в самом начале Лиара поняла, что стоит ей соврать лишь раз, лишь один маленький раз по какой-нибудь мелочи, как Себан сразу же почувствует ее ложь, услышит ее в ее душе, и тогда она пропала. Лиара знала, что не должна врать ему, но и говорить правду она не могла. Потому под взглядом его ледяных глаз она отвечала расплывчато, аккуратно, спокойно, всеми силами не говоря того, что он хотел от нее услышать. Да, она путешествовала с Алеором и Радой на запад, потому что ей хотелось писать о них песни. Этот ее дар был единственным, что она умела делать, и потому заинтересовал Раду с Алеором. На корабле в море она была так напугана, что все смешалось перед ее глазами, и рассказать в точности, что там произошло, она не могла. Человек, что напал на Алеора и Раду, хотел им обоим зла, он работал на Сети’Агона, он был очень опасен. И она не поняла, каким образом получилось так, что Рада сестра Алеора, это просто не укладывалось в ее голове.

В этом всем не было лжи, ни одного слова лжи, но не было в этом и правды, и Себан чувствовал это. Именно поэтому каждый день он вызывал ее к себе и подолгу расспрашивал, буря глазами. А она отвечала одно и то же, изо всех сил цепляясь за Великую Мать и прося, чтобы это закончилось.

Себан был умен, так умен, что, казалось, у него просто не было слабых мест. Лиара вспомнила, как ходить сквозь пространство: эта память пришла вместе с остальными воспоминаниями из детства. Но вспомнила она и то, что другие эльфы могли почувствовать, как перемещается кто-то из них, и она знала, что стоит ей только войти в пространство и слиться с ним, чтобы покинуть Эллагаин, как Себан сразу же заблокирует для нее Мембрану.

Чтобы она не удрала на лодке, Владыка сделал официальное заявление, оповестив жителей Иллидара о том, что потерянная дочь Аваиль и Артаина Элморен вернулась домой. Теперь ее узнавали на улицах, когда бы она ни пошла прогуляться, подходили к ней, выражали сочувствие из-за того, что она так долго пробыла во внешнем мире, подбадривали, говоря, что скоро она поправится и придет в себя. Незаметно пробраться к ладьям и уплыть она теперь не могла, как и незаметно покинуть дворец.

Стоял первый месяц эльфийской весны, Ларати, Месяц Цветущих Вишен. В честь этого события жилые помещения в домах перегораживали множеством бумажных стен, которые она и видела на первом этаже дворца. Этот месяц был самым благоприятным для ухаживания и начала отношений, как считали Первопришедшие, а какие отношения без тайны? В этот месяц каждый мог зайти в дом к тому, кто ему приглянулся, и никто не имел права остановить его или воспрепятствовать его присутствию. И чтобы не мешать, не стеснять, не поставить в неловкое положение, и нужны были эти перегородки. Они давали возможность молодым видеть силуэты друг друга, переговариваться, общаться, но так, чтобы это не беспокоило покой обоих. В домах стабильных пар перегородки не выставляли, показывая, что началом романтической игры не интересуются, но во дворце они традиционно были.

Первое время Лиара надеялась, что сможет тихонько удрать, спрятавшись за ними, выскользнуть из дворца наружу и добраться до реки, чтобы вплавь покинуть Эллагаин. Только днем каждый раз, когда она спускалась вниз, чтобы улизнуть прочь, за перегородками обязательно бродили чьи-то силуэты, раздавались чьи-то тихие голоса и смех, музыка, пение. И хотя бы за одним поворотом она натыкалась на кого-нибудь из благородных эльфов, что улыбались ей и предлагали свое общество во время прогулки. Все они были очень молоды и симпатичны, юноши и девушки, будто нарочно ищущие ее общества. Лиара подозревала, что тут тоже не обошлось без Себана: он надеялся познакомить ее с кем-нибудь, чтобы она забыла Раду.

Ночью выйти тоже было невозможно. Как только солнце медленно опускалось за горизонт, по всему городу зажигались маленькие разноцветные фонарики, и он превращался в громадный цветок, усыпанный то ли сверкающими под звездным светом каплями росы, то ли кружащимися над его лепестками светлячками. Повсюду играла нежная музыка, на фоне прозрачных перегородок мелькали фигуры, и Лиара, побродив по дворцу и столкнувшись с несколькими молодыми эльфами, в отчаянье возвращалась в отведенные ей покои.

Эти комнаты примыкали к комнатам матери, и таким образом Себан тоже неумолимо не оставлял ее в покое. Мать то плакала, то смеялась, то тихонько шепталась сама с собой, и ее голос был слишком хорошо слышен тонкому эльфийскому слуху Лиары. Мать была больна, она Тосковала, и Владыка действительно соболезновал ей всем собой, но свое наказание не отменял. Причем не раз и не два он давал Лиаре понять, что как только она согласится принять его силу и его покровительство над собственной душой и мыслями, он помилует мать, но Лиара просто не могла на это пойти. Не могла, потому что это означало предательство всего, за что она так отчаянно боролась.

И самым ужасным во всем этом было то, что в Эллагаине Лиара оказалась совершенно напрасно. На вопрос о Великой Матери Аваиль лишь удивленно покачала головой.

— Никогда не слышала о ней. Понятия не имею, о чем идет речь. А почему ты спрашиваешь, доченька?

Лиара отделалась туманным объяснением о том, что однажды слышала это имя от одной ведьмы из людских земель, и перевела тему, чтобы мать поскорее забыла об упомянутом. Аваиль горячо поддерживала Себана и его стремление сделать Лиару одной из них, потому она могла неумышленно помянуть при Владыке о Великой Матери, а Лиара отчего-то знала: ему нельзя говорить об этом. Если Себан услышит что-либо на эту тему, ей уже никогда не выбраться из Эллагаина. Он и так приглядывался к ней очень внимательно, следил за каждым ее взглядом. Он чувствовал, что что-то в Лиаре не дает его силе наполнить ее разум и душу, не раз спрашивал о том, что это, но Лиара ничего не отвечала.

А раз так, то вопрос оставался открытым. Откуда тогда она знала о Великой Матери, если не от Аваиль? Откуда в ней было это знание? Ее собственные вернувшиеся воспоминания не давали ответа. Они медленно тускнели, занимая тот пробел, что был в ее памяти, и, в конце концов, улеглись на своем место, слившись с остальными воспоминаниями в одно целое. И вычленить оттуда информацию Лиара просто не могла.

Невыносимо долгие дни тянулись в обществе матери и Владыки, в прогулках по городу и случайных встречах с Первопришедшими, которые проявляли к ней дружелюбие и сочувствие. И с каждым днем это становилось для нее все тяжелее, все сложнее. Лиара ломала и ломала голову над тем, как бы ей выбраться отсюда, как вернуться к Раде и друзьям. Ее буквально жгло осознание того, что один день здесь равнялся пяти дням там, за Мембраной. Там наступала зима, там было холодно, и Рада тосковала по ней, звала ее. Там было дело, ради которого все они покинули свои дома, дело очень важное, которое обязательно нужно было завершить. А дальше были Данарские горы, то самое место, где ей должны были ответить на все ее вопросы, и Лиару неудержимо тянуло туда, буквально тащило так, что она то и дело ловила себя на том, как поглядывает на запад сквозь голубое небо Мембраны.

Отчаянно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, что дало бы ей намек, откуда она знает о Великой Матери, Лиара не нашла ничего, кроме Ильвадана. Он оставался ее последней надеждой, ведь именно он нянчил ее в детстве, он подсказал Аваиль увезти ее из Иллидара, с него-то все и началось. Но узнавать о том, в какой именно части дворца он обитает, нужно было очень осторожно: Себан не должен был догадаться, что Лиара планировала с ним встречу. Она предполагала, что Владыка знает о видении Ильвадана, и, аккуратно расспрашивая мать о жизни в Иллидаре, поняла с ее слов, что Ильвадан даже не был наказан за то, что в итоге Лиара оказалась за границей Мембраны. Он вообще занимал особое место при дворе Себана, и отношение к нему здесь было двояким.

Ильвадан был, что называется, бунтарем. Он приходился дальним родственником Себану, а потому имел право проживать во дворце, был причислен к знати и пользовался всеми привилегиями, которые ему полагались. Однако при этом Ильвадан был у всех буквально костью поперек горла.

Вместо того, чтобы посвятить свою жизнь размышлениям, музыке и искусствам, как делали все остальные знатные Первопришедшие, Ильвадан занялся изучением истории. Особенно его интересовала крепость Ивис и все, что было связано с конфликтами между Лонтроном и Эллагаином за последние семь тысяч лет, прошедшие с Первой Войны. Кажется, за свою долгую жизнь Ильвадан перекопал все имевшиеся в Иллидаре архивы и пришел к выводу, что посягательства Первопришедших на Ивис незаконны, и что крепость действительно была передана лонтронцам и принадлежит им по праву. Естественно, что такие мысли даром ему не прошли, и Владыка остался крайне разочарован его научными изысканиями. Ильвадан даже написал несколько толстенных томов, посвященных изучению этого вопроса, однако дальше его комнаты эти тома не вышли. При дворе господствовала точка зрения Себана, и согласно ей Ивис был незаконно отторгнут лонтронцами, а последующая череда войн лишь служила доказательством правоты Себана. И Ильвадан бы заработал своей позицией себе очень большие неприятности, если бы не второе обстоятельство, сделавшее его проблемой для Себана.

Ильвадан имел дар видеть узоры Нитей Марн и читать их. Это приходило к нему иногда, не по его собственной воле, и он не мог сам вызвать видение или узнать что-то, что было ему интересно. Но периодически при взгляде на того или иного обитателя Иллидара, Ильвадана захлестывало переживание, и он вынужден был рассказывать о том, что видел. Так случилось и с Лиарой. Так случилось и со многими другими Первопришедшими, части из которых Ильвадан помог, других же горько разочаровал тем, что видел. Себан был вынужден признать, что в политике дар Ильвадана мог очень пригодиться, потому его и не услали куда-нибудь во внешний мир за его вольные взгляды. Поэтому он жил во дворце, писал свои научные труды, изучал то, что ему нравилось, и никто не трогал его, считая чудаком со странностями, вызванными, возможно, даже и его даром.

Твердо решив, что это ее последний шанс, Лиара начала прогуливаться по второму этажу дворца, словно невзначай, надеясь встретить его, когда он выйдет из своих покоев. Их встреча должна была произойти как можно более случайным образом, чтобы Себану даже и в голову не пришло, что она может выискивать пророка. Естественно, это причиняло некоторые неудобства. Если бы она просто торчала в коридорах второго этажа без дела, это рано или поздно вызвало бы вопросы. Потому Лиара бродила по открытым балконам, любуясь городом, или садилась тихонько перебирать струны арфы, которую ей подарила мать в честь ее возвращения, сквозь ресницы разглядывая всех входящих и выходящих благородных эльфов. Лицо Ильвадана она помнила достаточно ясно, чтобы узнать его, как только он появится.

Словно в насмешку над всеми ее чаяниями и надеждами, Ильвадан все никак не появлялся. То ли он выходил из покоев только утром, в то время, пока она была у Себана, то ли вообще не выходил из них, предпочитая одиночество, но сколько бы она ни сидела на балконе, перебирая тонкие золотые струны, а толку от этого не было никакого. Многие эльфы, завидев ее, останавливались и подходили послушать, как она играет, задавали вопросы, беседовали с ней, делали комплименты ее игре и таланту, но Ильвадана среди них не было.

А время бежало, проходил день за днем. За границей Мембраны уже должен был выпасть снег, и где-то там ждала ее Рада со своими солнечными глазами. День ото дня Владыка становился все более нетерпеливым и раздражительным. Сначала Лиара не понимала, в чем там дело, думая, что его хмурость связана с ее упорством. Но потом она случайно расслышала разговор двух эльфов, обсуждавших поведение князя Ренона в Рамаэле и ту беспардонную наглость, с которой он отказывался покидать порт и вел себя некорректно по отношению к окружающим его Первопришедшим. Лиара изо всех сил сдерживала смех, заслышав о наемниках, которые вот-вот должны были прибыть в Рамаэль, чтобы праздновать там Ночь Зимы, об одежде и редких винах, которые заказывал себе Алеор. Сообщение о том, что он провоцирует лонтронцев, охраняющих Ивис, слегка встревожило ее: последнее, чего бы ей хотелось, это становиться причиной новой войны. Но одновременно с этим в душе поселилась и искренняя радость и надежда: друзья ждали ее, они не собирались никуда без нее уходить, и Алеор стал самым омерзительным постояльцем из всех, что только знал Рамаэль, лишь для того, чтобы вытащить ее отсюда.

Правда, в то, что у него это получится, Лиара не слишком-то верила. Себан ненавидел наследника Лесного Дома всей душой, презирал его, это было видно в каждом его жесте, слышно в каждом слетевшем с губ слове. Но при этом Себан был упрям, точно так же упрям, как и Алеор, и он не собирался сдаваться и отпускать отсюда Лиару, что бы там, в Рамаэле, ни вытворял князь Ренон.

К тому же, его собственные наследники были ничем не лучше Алеора. Лиара успела увидеть во дворце их обоих: неразговорчивого, надменного, холодного как лютая зима Эдавара и его сестру Ахель, женщину такую же безжизненную, как бесконечная стужа. Оба они смотрели почти так же пронзительно, как и Себан, почти не разговаривали и редко покидали свои покои, предпочитая проводить время за книгами и обучением.

Эдавар производил впечатление существа еще более жесткого, чем Себан. Его серые глаза были пусты, как старая зола в костре, в них не было даже крохи тепла или осознания того, что Эллагаин — его муравейник, в котором он однажды займет место Себана и будет хранить его вечность от бед и сумрака извне. Ахель была чуть более мягкой, ее взгляд был чуть менее равнодушным, но и она смотрела на окружающих ее эльфов как на разложенные на верстаке инструменты, которые можно использовать в необходимых целях, а если они сломаются, выбросить за ненадобностью.

Великая Мать, что же это за край, который покинуло твое тепло? Что же за ложная весна, в которой цветут несуществующие деревья? Что же за дети, которым с рождения предначертано стать смертью своего народа? Внутри болезненно сжималось сердце, и Лиара очень остро чувствовала всю неправильность того, что окружало ее.

День проходил за днем, ничего не менялось, Ильвадана она встретить все никак не могла. Каждый час тянулся все медленнее и медленнее, словно ее защемило между шестеренками гигантских часов, и с каждым новым движением эти шестеренки все сильнее сдавливали ее, почти что размазывая о свои безжалостные зубцы. Лиаре казалось, что она сходит с ума, безвыходно и безнадежно бродя среди теней, мнящих себя живыми, среди солнечного света и мерцающих звезд, которые были здесь искусственными и лишенными цвета. Каждый вечер перед тем, как уйти в грезы, она подолгу молилась лишь об одном: чтобы все это закончилось. И в один прекрасный вечер Великая Мать все-таки услышала ее молитвы.

За окном тихо мерцали из темного неба, казавшегося здесь чересчур низким и давящим на голову, серебристые звезды, отражаясь мягкими мазками на рябящей поверхности реки. Противоположные берега терялись вдали, их было видно лишь тонкой полоской земли, тянущейся в никуда, и Лиара знала, что на самом деле там ничего не было. Даже если бы на берегах стояли людские города, даже если бы там кипела жизнь, и тысячи кораблей взрывали бы острыми носами волны, все равно с этой стороны Мембраны берега выглядели бы безжизненными и пустыми.

Она сидела на устеленном циновками полу, привалившись спиной к стене, и при свете лампы с горящим внутри эльфийским шнуром читала книгу. Но глаза лишь скользили по страницам, а смысл фраз ускользал от нее прочь. Мысли ее были далеко, там, внизу, за тонкой перемычкой проклятой Мембраны, в теплых объятиях Рады.

Тишину вечера разрезал негромкий стук в дверь. Лиара машинально бросила:

— Войдите!

И только потом поняла, что произошло. Вздрогнув, она выпрямилась и уронила книгу, огромными глазами глядя на дверь. Здесь никто не стучался, посылая энергетическую волну, если требовалось дать знать о своем присутствии. На миг сердце ёкнуло, и в голове мелькнула безумная мысль, что это Рада пришла за ней. Затем дверная створка отъехала в сторону, и в комнату бесшумно вошел мужчина, аккуратно прикрывая за собой дверь.

Лиара узнала его сразу же, и внутри разжалось что-то до предела сжатое, послав по телу нервную волну дрожи. Вот и опять ты пришла мне на помощь, Великая Мать, именно тогда, когда я уже и надеяться перестала. Мысль запоздало скользнула по громадному озеру облегчения, разлившемуся внутри; Лиара даже и не отдавала себе отчета в том, как была напряжена все это время.

Ильвадан был не слишком высоким для эльфа и от этого казался кряжистым, почти квадратным. Плечи у него были широкими, а руки сильными, — все эльфы умели прекрасно обращаться с оружием, посвящая тренировкам достаточно времени, чтобы находиться в хорошей физической форме. Темные волосы Ильвадана были острижены по плечи, гораздо короче, чем носили в Иллидаре, а карие глаза, хоть и тихие, как два илистых озера, все равно несли в себе отпечаток чего-то живого, чего-то искреннего и все еще стремящегося вперед. По крайне мере на фоне всех остальных обитателей Эллагаина он выглядел гораздо более эмоциональным и настоящим.

Лиара застыла, глядя на него и моргая. Все вопросы, которые она хотела ему задать, моментально вылетели из головы, и сейчас в ней было только искреннее удивление от того, что он пришел к ней сам. Такого она уж точно не ожидала. А следом за этим удивлением внутри поднялся страх: если Ильвадан понял, что она ищет его, мог это понять и Себан.

Приложив палец к губам, эльф аккуратно подошел к ней. Запоздало Лиара заметила, что он даже одет был не так, как все благородные. На плечах Ильвадана был обыкновенный для всех городских жителей серый камзол с широким воротником, а не белоснежный алит, принятый во дворце.

Бесшумно Ильвадан опустился возле нее на колени, склонился прямо к ее уху и зашептал:

— Лиада сейчас дежурит в коридоре на случай, если кто-то пойдет мимо. Она даст сигнал, и я успею уйти через балкон, чтобы нас не видели, если что. Собирай свои вещи, мы выведем тебя из дворца.

— Кану Защитница! — выдохнула Лиара, чувствуя, как зашлось в бешеном ритме сердце. Поддавшись порыву, она резко обняла Ильвадана, и тот тихо охнул, когда его горло врезалось ей в плечо.

— Не задуши меня! — усмехнувшись, предупредил он. — Иначе ты отсюда никогда не выберешься. А теперь давай, времени мало.

Лиара подскочила на ноги и бросилась к встроенному и укрытому одной из стенных панелей шкафу. Там на полке лежала ее походная сумка с кое-каким бельем и личными вещами. Ее одежду, в которой она пришла в Эллагаин, забрали, чтобы постирать и починить, но обратно не вернули, и Лиара предполагала, что ее давным-давно уже сожгли, чтобы не нести сюда заразу из людских земель. Впрочем, одежда была ее самой меньшей проблемой. Сейчас главное было выбраться отсюда, а потом уже они разберутся со всем. Великая Мать, помоги! Помоги мне добраться к ней! Сердце едва из груди не вырывалось.

Она сгребла свои вещи с полки, быстро запихнула их в сумку и обернулась к Ильвадану. Только сейчас до нее начал доходить весь смысл происходящего, и слова сами сорвались с губ:

— Почему ты помогаешь мне?

— По той же причине, что и два года назад, — почти бесшумно ответил Ильвадан. Лиара скорее по губам читала его слова, чем слышала шелест его голоса, не громче, чем слабый утренний ветер. — Тогда, правда, было легче, потому что я знатно припугнул твою мать. Сейчас же она слишком обезумела от горя, чтобы внятно соображать. — Он поморщился.

От этих слов сердце больно сжалось, и Лиара на миг замерла посреди комнаты, прижимая узелок к груди и непроизвольно глядя на стену, что отделяла ее покои от покоев матери. Что будет с ней, когда она узнает, что Лиара сбежала? Не разорвется ли ее сердце от Тоски на клочки, которые уже даже сам Себан не сможет собрать воедино?

— Даже не думай! — Ильвадан серьезно взглянул на нее. — Себан исцелит ее рано или поздно, от Тоски ей умереть здесь никто не даст. Будет даже лучше, если ты уйдешь. Сейчас-то он использует ее в качестве рычага давления на тебя и не исцеляет именно поэтому. А когда тебя здесь не будет, у него не будет повода больше наказывать ее.

— А ты? — Лиара повернулась к нему, с тревогой глядя ему в глаза. — Что будет с тобой?

— Если повезет, никто и не узнает, что именно я вывел тебя из дворца. Если не повезет… Что ж, я всегда хотел посмотреть на мир за Мембраной. Он гораздо интереснее того, что есть здесь, да и Лиада против не будет. — В голосе Ильвадана послышались проказливые нотки. — Впрочем, я слишком нужен Себану, чтобы изгонять меня. Вряд ли он захочет лишиться такого козыря.

— Можно мне хотя бы записку ей оставить? — Лиара разрывалась от желания сразу же броситься бежать со всех ног туда, куда укажет ей Ильвадан, и невозможностью уйти без единого слова. Мать так ждала ее, так переживала за нее. И просто разворачиваться и уходить было нечестно.

— Только быстро, — поморщился Ильвадан. — И спрячь ее в шкаф, чтобы раньше времени не нашли.

Руки тряслись, когда она отыскивала клочок бумаги, лихорадочно царапая на нем первое, что приходило в голову. Времени совсем не было, а сказать хотелось так много. И при этом все слова разбегались от нее прочь, будто муравьи из пальцев. Они слишком мало времени провели друг с другом, чтобы по-настоящему познакомиться, и слишком много — чтобы проститься навсегда.

Ильвадан терпеливо ждал, пока она закончит, и, когда Лиара бесшумно задвинула перегородку стенного шкафа, пряча записку, кивком головы подозвал ее к двери. Гасить лампу они не стали. Если кто-то следил снаружи за ее окнами, свет в них мог еще некоторое время держать его в заблуждении о местонахождении Лиары.

Эльф аккуратно приложил ухо к двери, прислушиваясь к чему-то, и Лиара, едва шевеля губами, спросила его:

— Как ты узнал, что я ищу тебя? Мне казалось, я была осторожна.

— Ты была очень осторожна, Лиара, это правда, — кивнул тот, все еще чего-то пережидая возле перегородки. — Но ты думала обо мне, и я чувствовал течение твоих мыслей. До всего остального додуматься было очень просто. Себан же всем рассказал, что ты здесь, а также то, почему ты здесь. Несложно было догадаться, что больше всего на свете тебе хочется удрать отсюда. Я бы и сам удрал, да не могу, — он тяжело вздохнул.

— Почему, Ильвадан? — Мысли лихорадочно неслись в ее голове. Да, втроем уйти незаметно будет сложнее, но так даже лучше. Если она приведет Алеору еще одного эльфа, способного оказать помощь у бездны мхира, худого не будет. — Пойдем с нами! — она настойчиво взглянула ему в лицо. — Если ты хочешь уйти, то зачем тебе оставаться здесь?

— Все не так просто, Лиара, — покачал он головой.

— Все очень просто! — с жаром зашептала она, вглядываясь ему в лицо. — Все гораздо проще, чем кажется! Этот край мертв, Ильвадан! Я вижу твои глаза и знаю, что ты тоже чувствуешь это. Здесь правит смерть, здесь нет ничего, кроме нее, даже несмотря на то, что все в Эллагаине бессмертны. Себан убежден, что он спасает свой народ, но это ложь! Ты же знаешь это!..

— Знаю, — Ильвадан взглянул на нее, и в глазах его серыми туманами лежала печаль. — Я прекрасно знаю все, Лиара. Но я не могу уйти. Я уже много раз пытался, но что-то держит меня здесь. То же, что заставило твою мать отвезти тебя в Мелонию, я думаю, и оно держит меня очень крепко. Как только это прекратится, как только случится то, зачем все это нужно, я уйду.

— Великая Мать? — выдохнула Лиара. Он был ее последней надеждой узнать, и ей так нестерпимо хотелось, чтобы Ильвадан кивнул.

— Великая Мать, — кивнул он, и Лиара судорожно втянула носом воздух. — А теперь пойдем, пока еще есть время.

Лиара не успела и слова сказать, как он аккуратно отодвинул в сторону перегородку двери и выскользнул наружу. Лиара бесшумно выступила следом за ним, и Ильвадан прикрыл дверь за ней. Она подалась вперед, надеясь задать еще вопрос, но он лишь приложил палец к губам и кивнул ей следовать за ним.

Фонарики с эльфийским шнуром внутри висели под потолком коридоров, и их ровное сияние просвечивало насквозь нежные лепестки белых цветов, овивающих стены. Лиара теперь помнила, что называются эти цветы — орхидеи, и что сейчас их время. Традиционно в Эллагаине белые орхидеи ассоциировались с весной, и в месяц Ларати они цвели повсюду вместе с вишнями на городских улицах.

Ильвадан первым прокрался по коридору вперед, и Лиара заметила, как от дальней стены отделилась какая-то тень. Она смутно помнила эту женщину, спутницу Ильвадана. Лиада, не в пример своему мужу, была тихой, задумчивой, глубоко погруженной в себя. И лишь когда ее взгляд останавливался на нем, в ее темных зрачках расцветало то самое золотое тепло нежности, которого в этом странном крае не было больше ни у кого. А еще Лиара вспомнила, почему именно Ильвадан так много времени проводил вместе с ней самой в детстве. Он был третьего поколения, как и Лиада, и чистокровных детей у них быть не могло. А Ильвадан очень хотел детей, оттого и вся его любовь и забота достались Лиаре, оттого и увидел он в ней то, чего никто больше не разглядел.

Они спешили по коридорам дворца к его противоположному концу. Дверь в одну из комнат была приоткрыта. Ильвадан пропустил ее вперед и вошел следом, прикрыв за собой раздвижную панель. Помещение было небольшим, и в нем ровным счетом ничего не было. Лиара чувствовала пустоты в стенах и догадалась, что это — кладовка, в которой слуги хранили инвентарь для уборки дворца. Здесь же стояла и Лиада, стройная, почти хрупкая женщина на ладонь ниже Ильвадана, одетая в белые одежды, которые сейчас переливались дымчато-лиловым цветом. Глаза ее были бледно-зелеными, задумчивыми, спокойными, как заросшая ряской вода, а улыбка, обращенная к Лиаре, такой странно теплой в этом краю вечного льда, что Лиара в ответ едва не засмеялась. Видеть искреннее тепло было так хорошо, так славно. Она, кажется, уже и забыла, как это чувствуется.

— Поспеши, — Ильвадан легонько подтолкнул Лиару в спину. — Сейчас мы спустимся вниз и выведем тебя из дворца. Но времени мало. В любой момент тебя могут хватиться.

— Расскажи мне про Великую Мать, Ильвадан! — Лиара настойчиво взглянула на него, но эльф уже пробежал мимо нее и принялся спускаться по маленькой винтовой лесенке в дальнем конце помещения, ведущей вниз. Лиара поспешила следом за ним, громким шепотом настаивая: — Я только ради этого и вернулась в Эллагаин! Я должна знать, кто она!

— Тише! — шикнул эльф. — Я все скажу, как только мы окажемся в безопасности.

На плечо легла теплая ладонь, и Лиара обернулась. Лиада ободряюще улыбнулась ей и кивнула:

— Идем, Лиара! Он обязательно все расскажет тебе. Но для начала надо покинуть дворец.

Подчинившись, она принялась спускаться по крутым ступеням узкой лестницы, держась рукой за гладкие перила. Сердце в груди колотилось как бешеное, ее трясло. Все происходило слишком быстро, причем на фоне недвижимого времени всех предыдущих дней, Лиаре казалось, что она попала в сердце урагана, который неудержимо тащит ее куда-то. Великая Мать, я в твоих руках! Делай со мной, что хочешь, только позволь мне выбраться отсюда!

Лестница вывела их в какую-то каморку на первом этаже, маленькую и такую же пустую, как и та, что была наверху. Со всех сторон доносились голоса, смех, звуки музыки, и Ильвадан застыл возле двери наружу, прислушиваясь и поджидая, когда можно будет беспрепятственно пройти. Лиара стояла прямо за его спиной, напряженная, как струна, готовая сорваться в бег в любой миг. Ей даже думать не хотелось о том, что будет, если их сейчас обнаружат. Себан угрожал, что может закрыть для нее Мембрану навсегда. Вряд ли бы он стал говорить это, если бы не мог, а это означало, что если сейчас ничего не получится, она больше никогда не увидит Раду.

— Пошли, — прошептал Ильвадан, отодвинул в сторону дверь и выскользнул наружу.

Лиара сглотнула подступивший к горлу ком и последовала за ним. Они вышли в какой-то пустой коридор в самом низу дворца. Со всех сторон его окружали стены из бумаги, и по ним двигались силуэты эльфов, расхаживающих с другой стороны. Они скользили по бумаге так близко, что Лиара боялась вздохнуть. Если кто-нибудь из них услышит их, хотя бы один…

Ильвадан отодвинул какую-то панель в стене, которой она раньше и не замечала, и за ней была ночь. Пахнуло холодным воздухом, запахом реки и сладких вишен. Почти со стоном Лиара вырвалась туда, окунувшись в прохладу весенней ночи, в задумчивое кружение лепестков под разноцветными мазками эльфийских фонарей. Они стояли возле внешней резной стены дворца, и за ее спиной по резьбе прыгали птички, чистили перья, поглядывали на Лиару своими крохотными глазками. Она могла только молча благодарить Великую Мать за то, что петь эти птички не умели.

Ильвадан еще одной ночной тенью скользнул прочь от стены, и Лиара поспешила за ним. Соседнее здание было совсем рядом, и тьма под его двускатной крышей, куда не доставало освещение дворца, укрыла их, спрятав от лишних взглядов. За спиной Лиары быстро шла Лиада, подобрав юбки, чтобы они не шелестели по земле. Ильвадан застыл впереди у угла здания, вглядываясь в перекресток, потом махнул рукой, и они втроем быстро пересекли открытое место и нырнули в узкий проулок между двумя зданиями.

Все сейчас казалось Лиаре таинственным и странным. Ночью город преображался, становясь мягким в отсветах цветных фонарей, загадочным, сказочным. И без того тихие улицы окончательно пустели, из полуоткрытых окон то и дело доносилась едва слышная музыка или негромкое пение. Луна своей обломанной краюшкой мягко перекатывалась на небесных волнах-облаках, заливая бледным светом медленно опадающие с деревьев лепестки. И сейчас Лиара даже не могла сказать, в какой части города они находятся, хоть и успела обойти дворец и прилегающие к нему территории вдоль и поперек при дневном свете.

За проулком открылся маленький закрытый со всех сторон дворик с круглой чашей колодца в середине. Здания квадратом окружали его, выходя открытыми галереями внутрь, и днем здесь сидели эльфы, смеясь, общаясь или просто созерцая, как падают с веток деревьев лепестки. Пушистые вишни склонили свои головы прямо над круглой чашей колодца, лепестки медленно падали туда, и их тут же стремительно относило прочь течением. Отверстие колодца было узким, едва пролез бы взрослый мужчина, но Лиара смотрела на него с такой надеждой, что не сразу услышала, как с ней заговорил Ильвадан.

— Лиара! — тихо позвал он, и она, вздрогнув, обернулась. Мужчина стоял у самого угла здания, в тени, чтобы не бросаться в глаза со стороны, а Лиада, будто невзначай, остановилась в узком проулке, разглядывая улицу снаружи и следя за тем, не идет ли кто за ними. Быстро подойдя к нему, Лиара открыла было рот, но Ильвадан прервал ее: — Слушай внимательно. Как только нырнешь, выворачивай глаза и плыви спиной от дворца, поняла? Спиной от дворца, прямо, держи это направление, несмотря ни на что. Плыть долго, и вода там ледяная, а что творится за границей Мембраны, я даже знать не хочу. Но это твой единственный шанс уйти. И на той стороне даже не думай перемещаться сквозь пространство. Они почувствуют.

— Я все поняла, Ильвадан! — кивнула Лиара. Сердце в груди колотилось так, что она буквально задыхалась. И до сих пор не могла поверить в то, что возможность сбежать отсюда — так близко, буквально рукой подать. Но еще оставались вопросы, и они слетели с ее языка быстрее, чем она успела обдумать их. — Кто такая Великая Мать?

— У нас очень мало времени, — Ильвадан тревожно обернулся через плечо, снова повернулся к ней. — Я расскажу в двух словах. Эльфы верят в то, что мир создали Молодые Боги, это ты знаешь. Но и Молодых Богов тоже когда-то создали. На самом деле они всего лишь обитатели тонких миров наверху той луковицы, что называют миром. Понятно? — она кивнула. Ильвадан говорил быстро-быстро, почти скороговоркой, постоянно оглядываясь через плечо на стоящий за их спинами дом. Там горели окна, и чьи-то голоса приглушенно звучали из глубины здания. — Над ними есть сила, объединяющая все, разум, который и дал им жизнь. Его называют Создателем. Но Создатель — это просто разум, просто бестелесная идея, бесплотная и легкая. Чтобы творить, ему нужна Сила, и эта сила — Великая Мать. Они взаимодополняют друг друга, они перетекают друг в друга, они есть одно, и это одно — мир.

— Это я знаю, — кивнула Лиара. Смутное воспоминание пришло откуда-то из глубин памяти, и она добавила: — Кажется, ты говорил мне это много-много лет назад.

— Да, ты была еще очень маленькой, — резко кивнул он. — Из них и произошло все, их физической ипостасью в мире являются Источники. Эта правда открылась мне в моих переживаниях, но когда я пытался донести ее до Себана, тот лишь отмахнулся. Эльфы отказываются признать, что есть сила большая, чем они сами, чем даже сами Молодые Боги, — Ильвадан поморщился, потом вновь зачастил. — Эта сила была спокойна и статична, она была растворена в мире, мир и был ей, и ничто не менялось долгие тысячелетия. Но некоторое время назад кое-что случилось. Это было уже после того, как мать увезла тебя в Мелонию, я почувствовал… что-то. Это было на западе, по людским меркам, думаю, лет семь-восемь тому назад. — Брови Ильвадана сошлись к переносице, а взгляд остекленел. — Невероятное возмущение силы, такое… странное. Будто ее прорвало, будто этот резервуар с энергией, что создавал миры, дал течь в одной крохотной точке, и через эту точку мощь хлынула напрямую в мир. Ты понимаешь, что это значит? — он настойчиво вгляделся в глаза Лиары.

— Нет, — честно покачала она головой.

— Это значит, что Великая Мать приняла решение вмешаться в созданный ею мир. Это не укладывается в моей голове. Как сама энергия творения может войти в мир, и главное — для чего? Чтобы изменить его навсегда? Чтобы произошло что-то, чего раньше не было? — Ильвадан глубоко вздохнул и покачал головой. — Она была здесь, она и есть здесь, она — все, что есть под солнцем и само солнце, но она была скрыта внутри себя самой, как скрыто в семени целое дерево. А теперь она низошла напрямую. Я видел это как сияющую стрелу, что падала с небес вниз, к другой стреле, столь же сияющей, взлетающей с земли к небесам. — Голос его стал глухим. — Кто-то призвал Великую Мать в свое тело, кто-то прорвал оболочку, отделяющую ее, спящую во всем мире, от нее самой.

— Великая Мать — это жизнь? Это сила самой жизни в нас? — осенило Лиару. Она ощутила, как внутри что-то ёкает и замирает.

— Да, — энергично кивнул Ильвадан. — Она — это жизнь в нашей груди, это биение наших сердец, наша душа, завуалированная и спрятанная в нас. И кто-то там, на западе, открыл в себе ее истинную сущность, прорвал оболочку, пусть даже на миг, но прорвал.

— Мы тоже делали такое! — зашептала Лиара, вглядываясь в его глаза, и лицо Ильвадана вытянулось. — Мы с Радой! Мы тоже соединялись с Великой Матерью!

— Пресветлая Владычица!.. — несколько секунд Ильвадан смотрел на нее во все глаза, потом с трудом проговорил. — Наверное, именно это я и увидел много лет назад, когда мне пришло откровение, что ты должна жить в Мелонии, в самой глуши, чтобы другие эльфы тебя не нашли. — Лиара заморгала, открыла рот, чтобы спросить, но он энергично подтолкнул ее вперед: — Вот поэтому тебе и нужно уходить отсюда. Иди на запад, Лиара, ищи того, кто сделал это, кто первым дотянулся до Великой Матери напрямую. Ты должна понять, зачем это было нужно.

— Это — новое, Ильвадан? Такого ведь раньше никогда не было, правильно? — от волнения дыхание сбивалось, но она должна была это спросить. — Мы ведь не Аватары? — высказать это было сложнее всего, и голос Лиары в этот миг дрогнул.

— Нет, вы не Аватары, — уверенно покачал головой Ильвадан. — Но это — новое, и это очень важно. Возможно, это самое важное, что случилось за последние семь тысяч лет, а может, и большее время. И ты должна понять, что это значит. — Он оглянулся, еще раз осмотрелся и подтолкнул ее в сторону колодца. — А теперь иди, пока есть время. Беги отсюда во все лопатки со всей скоростью, с какой только сможешь. Узнай, что изменилось, Лиара. От этого ответа может зависеть все.

— Спасибо тебе! — поддавшись порыву, Лиара подалась вперед и обняла его.

Тело помнило ощущение этих широких плеч и свежий, травяной запах его волос. Маленькая девочка в ней помнила Ильвадана, едва ли не лучше, чем собственного отца, сказочника и менестреля, что учил ее легендам и песням, что рассказывал ей самые красивые стихи и самые волшебные истории. Того самого, который научил ее играть на арфе. Почему я вспоминаю это именно сейчас?

— Иди! — он вновь подтолкнул ее к колодцу. — И пусть Великая Мать откроет тебе свою тайну. Ты была рождена для этого, Лиара. Теперь я это знаю.

Лиара быстро забросила сумку на спину, пропустив ремень через грудь, чтобы не мешал плыть, села на край колодца и опустила ноги вниз. Там, примерно в полуметре под ее стопами, несся стремительный поток холодного Тонила. Несколько секунд еще она смотрела на эту воду, думая о том, как сейчас все тело скует холод, и что любой ценой она не должна закричать от этого, чтобы не привлекать внимание. Сделав глубокий вдох, Лиара оттолкнулась руками от края колодца и ухнула в ледяную речную воду.