Ветер перемен

==== Глава 1. Компромисс ====

С бесконечной волнующейся стальной зыби океана поднялся ветер. Гребешки волн стремились и стремились на запад, перекатываясь, бурля, плюясь в небо белыми горстями брызг, и ветер подхватывал их и мчал вверх к стальным небесам, к далекому, темному берегу, утыканному острыми зубами скал. Перед преградой ветер разгонялся во всю мощь и швырял волны на скалы, и те разбивались о них с грохотом и шумом, обтачивая и обтачивая без конца остроконечные выступы. А ветер взвивался вверх, к молчаливым черным громадам гор, протискивался между ними, сметая с их склонов белоснежную порошу, и стремился все вперед.

Он мчался над бесплодной равниной, мимо одинокого черного утеса, от которого бежало прочь все живое, а воздух вокруг был тяжелым и дрожащим, словно желе. Мчался над водами отравленной черной реки, что так и прозвали Темноводьей, уныло тянущейся по бескрайней безводной пустыне. Он перепрыгнул через неприступные отроги гор и упал с их склонов на пустынные всхолмья, где земля была бурой и сухой, словно перемолотые в труху кости.

Но и здесь ему не было места, а потому он понесся дальше на запад, словно пытаясь обогнать лучи медленно встающего на востоке солнца. Через ручейки и реки, через холмы и травы, в земли, что носили печать заботливого прикосновения человеческих рук, через желтые поля, полные тугой, напитанной солнцем пшеницы, через деревни с запахом хлеба и заливистым лаем собак, через городки и города, все выше и выше растущие к чистому осеннему небу.

Играя, будто ребенок, ветер пронесся по улицам громадного города Латра, Столицы Мира, как называли его жители. Он взметнул пыль с широких вымощенных желтыми плитами проспектов, зашуршал листвой высаженных ровными рядами лип и ясеней. Он закрутил скрипучие флюгеры на крышах крытых черепицей домов, перемешал первые дымки над трубами, скрипнул калиткой громадного особняка, прорываясь сквозь тяжелую ажурную вязь металла — настоящее произведение кузнечного искусства. А потом ворвался в небольшую, утопающую в золоте спальню, взметнув белые занавески, заставив прижатые к столу бумажным прессом бумаги зашуршать по краям. И понесся дальше, сквозь огромный особняк, играя с бахромой портьер и дорогим шелком стенных панелей.

Белая занавеска, которую он всколыхнул, начала медленно опадать на место, провисая под собственным весом. Рада бросила на нее лишь один короткий взгляд, рассеяно подумав, что раннее утро достаточно свежо для того, чтобы прихватить с собой плащ. Впрочем, здесь, на юге, было гораздо теплее, чем там, откуда она совсем недавно прибыла, а потому и плащ она брала, скорее, по привычке, чем по острой необходимости.

Все это было не так уж и важно. Гораздо важнее сейчас был ее наряд, и от этого ей хотелось выть. Никогда еще она не занималась таким бессмысленным делом, как переодевание, в течение как минимум получаса, и никогда еще ее жизнь не казалась ей настолько мерзкой, пустой и лживой, как сейчас.

Накрахмаленный белый воротничок откровенно душил ее, и Рада с мукой на лице оттянула его пальцем в сторону, надеясь, что это хоть как-то поможет. Вот только в высоком в человеческий рост золоченом зеркале было прекрасно видно, что если и поможет, то ненадолго. Казалось, проклятые служанки втерли в ее рубаху весь крахмал, который вообще имелся в Латре, и теперь та стояла колом, сжимая глотку почище рук старого наемника. Может, дождь пойдет, — с тоской подумала Рада. Однако за окнами было лишь высокое, начавшее багроветь по краю предрассветное небо, чистое-чистое, и дождя ожидать в такой ситуации не приходилось. Ладно, придется задыхаться.

Она еще раз одернула проклятый камзол, оглядывая себя со всех сторон. Ленар извел ее своими занудными комментариями и просьбами надеть платье, что она делать решительно отказалась, сообщив ему, что раз он так горит энтузиазмом, то может надеть его сам. После этого муж сдался и согласился на костюм в цветах его дома, и Рада выдохнула с облегчением. Вот только за те семь лет, что ее не было в городе, в моду вошли проклятущие оборочки и кружева. Сейчас они прямо-таки пенились у нее на груди и манжетах, и самой себе она больше всего напоминала большой куст хризантем, из которого торчали ноги и руки. Очередная идиотская затея идиотских разожравшихся и масляных от жира дворян, которые забыли даже, с какой стороны на коня влезать.

Просто потерпи. Ты обещала ему один единственный проклятый день. Один день. Потерпи.

Глубоко вздохнув, Рада внимательно присмотрелась к себе, стараясь игнорировать проклятущие кружева. Остальное было вполне сносно: черные сапоги до колена, натертые жиром до ослепительного блеска, как и нужно было, черные облегающие штаны (она вновь хмыкнула, представив, как будут шипеть все эти придворные змеи, упрятанные в кружева, глядя на ее длинные стройные ноги), черный камзол с длинными фалдами сзади и короткий спереди, по груди которого вверх взбирались вышитые золотой нитью вставшие на дыбы кони дома Тан’Элиан. Свои длинные золотые волосы Рада, как и всегда, увязала в толстую косу на затылке, чтобы не мешались и не лезли в глаза.

Морда вот, правда, подкачала. Здоровенный синяк на левом глазу, полученный ей с неделю тому назад в пьяной потасовке, конечно, почти что рассосался, но зеленоватые следы еще сохранились прямо под глазом и немного на виске. С другой стороны, они неплохо подчеркивали цвет ее бледно-голубых, льдистых глаз, и в этом была некоторая прелесть. Губа тоже поджила, но на ней совершенно ясно виднелся большой кусок коросты, который сдирать Рада не решилась. Уж лучше так, чем с кровавым ртом миленько улыбаться всем этим разряженным курицам и видеть, как бледнеют их лица даже под толстенным слоем той бурды, которой они раскрашивались, чтобы их мужья не видели, насколько им повезло в жизни. Впрочем, исправить она уже ничего не могла, так что Ленару придется стерпеть и это. Ничего, как-нибудь переживет.

Оружие во дворец проносить не разрешалось, тем более ей, поэтому Рада лишь бросила один полный сожаления взгляд на собственный меч в ножнах, стоящий прислоненным к стене, а потом со вздохом прикрепила к поясу короткий кинжал, рукоять которого была просто улеплена золотыми завитушками. Использовать его как оружие можно было с величайшим трудом: гладкая золотая рукоять скользила в ладони похлеще, чем лоснящаяся от жира задница короля по трону. Однако, Ленар в который раз уже сухо напомнил ей о том, что при дворе нужно «сохранять лицо», и Раде пришлось, скрепя сердце, взять этот проклятущий кинжал как напоминание о ее статусе.

Еще раз критически оглядев себя в зеркале, она тяжело вздохнула. Взгляд сам потянулся к окну, и Рада вздохнула еще раз, глядя, как медленно наливается цветом высокое небо. С улицы тянуло прохладой, запахом приближающейся осени, ароматом первых хлебов, что уже начали выпекать в домах, и ветерок, что привольно врывался в комнату и играл занавесками, был бодряще свеж и сладок. Там было еще тихо, большой город только-только просыпался, открывая сонные глаза-ставни, зажигая первые огоньки, со скрипом распахивая накрепко запертые на ночь двери. И на широких проспектах еще не громыхали телеги, не перекрикивались возницы, не гадили кони, вымешивая грязь копытами, не брехали собаки и не кудахтали торговки, переругиваясь из-за очередной цветной ленты. Город был еще тих, и Рада сейчас отдала бы почти что все, чтобы сесть на коня, да удрать отсюда поскорее, пока все это осиное гнездо не начало жужжать и шевелиться. Только этого нельзя было делать.

Один растреклятый бхарой драный день и все. Они все отстанут от тебя и, возможно, тебе даже найдется какое-нибудь дело, чтобы не пухнуть от тоски. Просто потерпи.

Вздохнув, она подхватила с кровати аккуратно сложенный длинный черный плащ с золотыми конями дома Тан Элиан на стоячем воротнике и по подолу, а потом решительно вышла из своей комнаты. Это просто очередное сражение и ничего больше. Разница только в том, что тебе нельзя никого убивать. Это ведь не так сложно, правда? Даже когда очень хочется.

Золотая анфилада комнат, тянущихся вдоль всего особняка, была освещена тусклым светом масляных ламп и светильников. Дневной свет был еще слишком серым и слабеньким для того, чтобы гасить лампы, а потому на резном золоте, дорогой поделочной кости, мраморе и полудрагоценных минералах играли отблески пламени. Тяжелые бархатные шторы свисали из-под самых потолков, таких высоких, что два человека встали бы друг другу на плечи и все равно не дотянулись; на постаментах у стен стояли драгоценные вазы из тончайшего фарфора, что привозили с далекого юга; бархат и шелк покрывали стены, мерцая загадочным рисунком объемной структуры ткани, какого так сложно, долго и дорого было добиться. Дом Тан’Элиан был одним из самых богатых домов Мелонии, и множество еще неоперившихся куриц рыдало в шесть ручьев, когда Ленар Тан’Элиан предложил руку и сердце не слишком-то родовитой и давно всем намозолившей глаза эльфийке, а не им. Сама же Рада чувствовала себя так, словно продает свою свободу в обмен на золотую клетку. Вот только другого выхода тогда, долгие четырнадцать лет назад, у нее просто не было.

Сапоги гулко стучали по наборным паркетам из десятков пород дорогого привозного дерева, и Рада недовольно кривилась при каждом шаге. Красться здесь было просто невозможно, а ее походка всегда оставляла желать лучшего, как бы ни пытались при дворе ее приучить к чему-то иному. Ее ноги привыкли к грязи по колено и стременам, к полупроходимым горным тропам, на которых приходилось скакать, словно козел, цепляясь за утесы когтями на ногах прямо сквозь сапоги, к весенне-осенней распутице и льду, намертво сковывающему многовековую грязь того, что в Северных Провинциях называлось высокопарным словом «дороги». К чему угодно, только не к наборным паркетам, представляющим собой произведения искусства, которые дважды в день регулярно натирали молодые служанки, подняв к небесам свою лучшую часть и причитая о своей тяжелой участи.

В такой ранний час эти стервятники уже не спали, и это тоже не приводило ее в доброе расположение духа. Порой Раде казалось, что в этом проклятущем городе никто не делает вообще ничего, а потому и спать им просто не хочется. С видом крайне занятым и важным мимо нее по коридору прошел толстый Смотритель Света, глубоко поклонившись и едва не метя жидкой бороденкой пол. Смотритель Света, Боги! Этот бездельник всего лишь два раза в день наблюдал за тем, как еще с десяток точно таких же дармоедов зажигают и гасят все свечи во дворце. В нишах у стен, где хранился бесценный фарфор и миловидные статуи, молодые девчушки, украдкой позевывая, делали вид, что сметают пыль маленькими перьевыми щеточками. Еще издали заслышав тяжелую поступь Рады, они принимались с демонстративным усердием натирать тряпицей какое-нибудь невидимое пятно на золотой пилястре, а как только она уходила, снова приваливались к стене спиной и начинали дремать. Даже конюхи в этом поганом поместье, треклятые конюхи, которые должны были делать хоть что-то, имели заместителей конюшат, едва шевелившихся и ленивых до невозможности. Один из них, детина лет восемнадцати, весил больше Рады в два раза, и за его объемистым животом можно было спрятать чистокровного лонтронского жеребца, принадлежавшего Ленару. А возможно, еще и пару пони в придачу. Она вообще не понимала, каким таким чудесным образом получается, что стойла чистые и лошади не болеют, хотя грумы целыми днями прохлаждались во дворе, коротая время за бессмысленными разговорами ни о чем и лузганьем семечек.

Грозар, если и есть на свете милость твоя, то пусть все это одним куском провалится прямо под землю. А если нет, то ты уж все равно постарайся, ладно? Ее учили, что так думать не слишком-то хорошо: якобы Молодые Боги слушают думы смертных и исполняют все их желания не совсем тем образом, как им хотелось бы. Однако Рада смертной не была, а это запросто могло означать, что Грозар вообще не слушал ее, ну или слушал через раз. И сейчас она не была уверена в том, чего ей больше хочется: чтобы он не услышал ни слова, или наоборот — расслышал все.

Мир, который окружал ее здесь, был таким наигранным, таким лживым и фальшивым, что иногда Рада от души не понимала, что же она все-таки здесь делает. Это началось уже очень давно, буквально с самого ее рождения, и никак не собиралось кончаться. Или хотя бы превращаться во что-то более-менее удобоваримое. Единственным светлым пятном за все это время была ее восьмилетняя ссылка в Северные Провинции, которая должна была стать наказанием за то, чего она не совершала, и всем это было прекрасно известно. Однако стала она лучшим временем в ее жизни, наполненным каким-никаким, но все-таки смыслом. И теперь ее милостиво «простили», разрешив (что примерно равнялось термину «приказав») вернуться ко двору, и вот это уже было самое настоящее наказание, от которого выть хотелось.

В Северных Провинциях все было просто как дважды два. Расположенные на берегу Северного Моря, отделенные ото всей остальной Мелонии горами, Провинции эти были почти что сами по себе: то ли торговые порты государства, имеющего выход к морю, то ли притоны для пиратов, облюбовавших их едва ли не со времен Первой Войны с Кроном. В сущности, они представляли собой несколько десятков больших и маленьких поселений по береговой линии, достаточно богатых для того, чтобы содержать собственные наемные роты, однако недостаточно — чтобы окончательно отделиться от внутренней Мелонии и вести собственную политику. Восстания в них происходили с завидной регулярностью, примерно каждые три года, и заканчивались всегда одинаково: королевская армия прибывала на место, вешала зачинщиков, отгоняла от берега пугливых, будто крикливые бакланы, пиратов, сжигала пару сараев с рыбой, чтобы неповадно было и впредь, а потом героически удалялась в закат, блистая ослепительно-начищенными доспехами без единой зазубрины от вражеского меча. За три последующих года деревни налавливали впрок рыбы, набивали карманы, а потом какой-нибудь очередной особенно крикливый паренек вновь провозглашал независимость и отделение, и все повторялось по кругу.

В год, когда Рада и напоролась на неприятности с королем, случилось нечто более серьезное. Самым расчудесным образом целых девять городков поморов объединились в единую коалицию, умудрившись не только не переругаться друг с другом, но даже выдвинуть собственного лидера и единую армию. Лорд Северных Провинций, чье звание являлось скорее номинальным, чем сколько-нибудь весомым, только заслышав об этом, запаковал свои вещички и уехал в Латр, от греха подальше. От него весть о новом восстании и дошла до молодого Маркарда Тан’Ганда, только-только занявшего королевский трон. А пока в столице решали, что же делать, две трети Северных Провинций попали под контроль повстанцев, и ситуация накалилась до предела. Тогда-то пара предприимчивых молодых лордов и соорудила против Рады маленький заговор, в результате которого она возглавила состоящий из пяти сотен зеленых выпускников Академий отряд, гордо именуемый армией, и во главе этой «армии» и выступила на север, чтобы вернуть расположение трона и привести к руке Северные Провинции. Или сгинуть, как, собственно, и планировали ее недоброжелатели.

В результате все оказалось не так просто, как все они считали. Из своих новобранцев Рада быстро соорудила вполне себе боеспособную армию, а благодаря большому количеству золота и посулов сумела убедить оставшуюся лояльной треть Северных Провинций поддержать короля. Уже к концу первого года ее отряд вырос до полутора тысяч человек, а на побережье были освобождены целых три крупных города, оказывающих наибольшую материальную поддержку повстанцам. С пиратами тоже договориться оказалось достаточно легко: им было плевать, за кого воевать, их верность измерялась лишь в денежном эквиваленте, а корона предлагала больше повстанцев. Кампания, что должна была стать разгромной и закончиться почетными похоронами Рады, длилась всего два с половиной сезона, и в результате всех повстанцев перевешали, а сама Рада должна была возвратиться домой с триумфом. Вот только это не слишком-то укладывалось в планы ее недоброжелателей, и потому она застряла на севере еще на пять с половиной лет.

Впрочем, время это можно было назвать чудесным подарком, который сделали для нее эти двое недоумков, что так мечтали о ее гибели. Вернувшийся в Северные Провинции Лорд Тан’Легат, хорошенько приглядевшись к ней, поспешил ретироваться под высокие непробиваемые стены города Дера, закрывавшего ущелье между Северными Провинциями и внутренней Мелонией, и прислал довольно пространное письмо, суть которого сводилась к следующему. Рада должна была неопределенное время патрулировать побережье Северного Моря на случай новых восстаний, а также приглядывать за полудикими обитателями северных хребтов, то и дело совершающих набеги на земли поморов. Денежное содержание ей выделили огромное, а никаких четких инструкций не предоставили, то есть просто и прямо откупились, что ее, естественно, порадовало до глубины души. И в итоге последние пять с половиной лет она занималась тем, что умела и любила больше всего на свете: тренировала себя и своих солдат, участвовала в мелких стычках и вылазках в горы, жгла пиратские корабли и пила с пиратами. И никто ее не трогал, пока Ленар, который все это время хлопотал в Латре о ее участи, не вымолил-таки для нее прощения и королевского помилования.

Этот поступок Рада считала главной ошибкой своего мужа. Ленар был человеком сухим, сдержанным, въедливым и педантичным, и имя его рода для него играло первостепенное значение, а это означало, что Раде все равно рано или поздно пришлось бы вернуться. Она знала, что Ленар рогом упрется, но добьется ее возвращения, и всячески пыталась отговорить его от этого в письмах, которые с большим опозданием, но все-таки переползали по разбитым вусмерть дорогам Северных Провинций. Однако, он оставался непреклонен. «Как Лорд Страны, я не могу допустить, чтобы моя жена прозябала вдали от столицы в обществе убийц и висельников, попавшая в него по ложному обвинению и неправедному навету. Потому я сделаю все, что только в моих силах, чтобы восстановить твое доброе имя и вернуть тебя сюда». Примерно такой ответ она получала на все свои вывороты и отговорки, и, в конце концов, ей пришлось смириться. Объяснить, что с висельниками и убийцами гораздо веселее и безопаснее, чем в набитом ядовитыми змеями дворце, у нее не получилось, а потому и спокойная свободная жизнь на чистом воздухе у моря закончилась, и началась зеленая тоска среди разноцветных рюшечек, напудренных щечек, золотых завитушек и полных ненависти речей, произнесенных приторно-сладким тоном. И вот как в такой ситуации можно не пить, а? Лично я не понимаю.

Выхолощенный слуга с лицом, которое, судя по виду, долго вылизывала до зеркального блеска языком соседская корова, поклонился ей в пояс и открыл дверь в небольшой зал, который Ленар отвел под обеденную комнату. Расположенный в угловой части дома, зал выходил окнами на север и восток, и сквозь колышущиеся на ветру занавески был виден небольшой сад с ровными дорожками деревьев и аккуратно подстриженными кустами. В этом садике Ленар любил гулять в свободное время, а Раду вид кустов, выстриженных в форме зверей и птичек, приводил в полнейшее уныние. Сейчас возле крайнего куста роз как раз ковырялся очередной бездельник, щелкая ножницами впустую и делая вид, что подравнивает ветви. Жалко, нельзя выплеснуть ему на голову таз с помоями. Это хотя бы немного развлекло его бесполезное существование.

Стены зала были обшиты бледно-зеленым бархатом, на котором висели небольшие акварели, изображающие пейзажи Северных Провинций и сцены из жизни поморов. Их заказал Ленар, стараясь угодить вернувшейся из ссылки супруге, и Раде оставалось только гадать, где их талантливый автор видел такие чистенькие дороги, ведущие через засаженные пшеницей холмы. Рада видела там только грязь и гальку, ничего кроме грязи, гальки и птичьего помета, ну, и иногда трупов каких-нибудь полудиких голозадых племенников с гор. И уж точно ничего похожего на дорогу. Однако, Ленар старался для нее. Несмотря на всю его несгибаемую веру в правильность ее возвращения, муж все-таки отдавал себе отчет в том, что ей нравилось на севере, а потому попытался создать для нее уютную атмосферу, полную привычных для нее вещей. Скрепя сердце, Рада должна была признать, что благодарна ему за такую заботу.

Сейчас Ленар уже ждал ее, сидя возле стола и не притрагиваясь к еде, пока она не присоединится к нему. Он всегда выглядел гораздо моложе своего возраста из-за сухого телосложения и мелких черт лица, потому в последние годы отпустил небольшую бородку, которая прятала недостаточно широкий, по мнению двора, подбородок. Его темно-карие глаза были чуть прикрыты, а на лице отсутствовало хоть какое-либо выражение. Впрочем, это лицо было таким всегда, с тех самых пор, как Рада впервые увидела его во время своей учебы в Военной Академии. Лишь два раза в своей жизни она видела на нем что-то, похожее на нежность: в первый раз после рождения их дочери, во второй — сына. Все остальное время муж оставался сдержан и спокоен, как камень.

Сегодня его длинные по плечо каштановые волосы были туго зачесаны в хвост на затылке по последней моде Латра, а широкие, но костлявые плечи плотно обтягивал точно такой же черный камзол, как и тот, что был на Раде. Ленар во всем был аккуратен и педантичен, отслеживая свой внешний вид до мелочей в полном соответствии с видом жены. Раде вдруг стало ужасно интересно, что бы он сделал, увидев ее в драной коричневой куртке и состоящих из одних дыр штанах, с ног до головы вымазанной грязью, крадущейся ночью по улицам рыбацкого поселения под звучным именем Бакланья Топь в местный бордель, чтобы вырезать мертвецки пьяных бандюков, тревожащих все побережье. Заметил бы, что мне не идет коричневый цвет?

— Доброе утро, Рада, — голос у Ленара был густым и приятным, совершенно не вязавшимся с его худобой. — Надеюсь, ночь прошла спокойно.

— Доброе утро, Ленар, — кивнула она, отодвигая стул напротив мужа и присаживаясь к столу. — По мне, так слишком спокойно. Такое ощущение, что в Латре никто никогда никого не грабит.

— За преступностью следит стража Лорда-Протектора, а ты сама знаешь, что он отбирает только лучших, — негромко сообщил Ленар, беря со стола аккуратно свернутую салфетку и осторожно прикрепляя ее на грудь, чтобы не запачкать камзол. Аккуратнее Ленара ели, пожалуй, только придворные старые девы, однако он всегда повязывал салфетку. Всегда.

Рада скривилась, беря со стола и свою салфетку и кое-как пристраивая ее на коленях. Ленар этого тактично не заметил, отведя глаза в сторону. Он никогда не делал никаких комментариев, и за это она была ему донельзя благодарна.

Что же касалось самого Латра, то на вкус Рады ему не помешало бы парочку хороших ограблений и поджогов. Впрочем, это и происходило, но все больше в кварталах городской бедноты, куда стража Лорда-Протектора являлась только при свете дня и на очень короткое время, мечтая поскорее убраться оттуда подобру-поздорову. Местная шваль была достаточно активной и развеселой, чтобы громить лавки и лачуги друг друга, однако на кварталы князей не покушалась из-за слишком хорошей охраны, и это, на взгляд Рады, было их основным упущением. Всем этим отожранным на убой индюкам не помешала бы хорошая взбучка. Да и скучно здесь так, что впору удавиться. Может быть, если уж совсем невмоготу будет, сама что-нибудь подпалю.

— Что вам подать, миледи? — над Радой склонился в поклоне сухой, словно прошлогодний камыш, камердинер, тщательно скрывая презрение к ней за бесстрастным лицом. Рада прекрасно знала, насколько сильно выделяется здесь, и как это раздражает окружающих, и просто не могла отказать себе в удовольствии поддержать игру.

— Холодной жареной баранины, ломоть хлеба и хорошего рома. — Лицо камердинера окаменело, и она добавила, наслаждаясь реакцией. — И еще, если можно, соленого чесночку.

— На завтрак у нас только свежая каша и домашний творог, миледи, — ледяным голосом сообщил камердинер.

— А вчера на обед у нас была баранина, и я уверена, что что-то еще от нее осталось. Так что принесите мне этот кусок, и я буду вам бесконечно благодарна.

— Слушаюсь, миледи, — поклонился камердинер. — Рома, к сожалению, тоже нет.

— А бренди? — вскинула бровь Рада. — Уж он-то должен быть.

— Сию минуту, миледи, — тонкие губы камердинера поджались, и он деревянной походкой вышел из зала. Рада усмехнулась, глядя ему вслед.

— Я так вижу, тебя занимает издеваться над бедным Раденом, — проговорил Ленар, осторожно поднимая белоснежный фарфоровый чайник и наливая в свою чашку ароматный чай, над которым поднимался густой пар. — Каждый раз ты требуешь от него что-то такое, что полностью ломает его систему ценностей.

Муж почти что пошутил, и Рада с интересом взглянула на него. Обычно, Ленар не позволял себе таких вещей, а это означало, что сейчас он или изо всех сил старался ее поддержать перед унизительной процедурой «присяги» королю, или был в хорошем настроении. И то, и другое было для нее приятно неожиданно.

— Не вижу ничего страшного в том, чтобы есть на завтрак мясо, — пожала она плечами, откидываясь на спинку стула и опираясь на нее локтем.

— Но не вчерашнее, — заметил Ленар.

— А что такого плохого во вчерашнем мясе? — удивленно вскинула брови Рада. Муж окинул ее ничего не выражающим взглядом и ничего не ответил.

Она уже успела отвыкнуть от его манеры поведения, да и неудивительно, за столько-то лет. Впрочем, эта манера никогда особенно сильно и не раздражала ее. Ленар не навязывал ей свою точку зрения, ни к чему не принуждал, даже замечаний не делал, а если и делал, то крайне редко и только тогда, когда они были наедине. В принципе, он вообще был идеальным мужем, во всяком случае, по меркам Рады, которую в их браке устраивало все, кроме, разве что, навязчивых попыток Ленара вытащить ее из ссылки.

Этот странный брак сложился сам собой, неожиданно для Рады, еще в те времена, когда она активно готовилась к выпуску из Военной Академии и созданию собственной наемной роты. Ленар учился вместе с ней на одном потоке, как и все остальные сыновья дворян, для которых обучение было обязательным. Девочки могли поступать в Академию по собственному желанию, и старший брат Рады, ее единственный родственник, прислушался тогда к ее просьбе и согласился оплатить ее обучение.

Закон Мелонии не запрещал детям эльфов, проживающих на территории страны, обучаться вместе с детьми смертных. Здесь вообще эльфов не слишком-то любили, если не сказать большего, и относились к ним с крайним недоверием. Однако терпеть их приходилось: именно с легкой руки одного из неудачливых мелонских королей древности пало Подгорное Эльфийское Княжество, и бессмертные вынуждены были выйти на поверхность и поселиться в окружающем Мелонию кольце гор. Так образовалась провинция совместного проживания людей и эльфов Рамасан, и детям бессмертных скрепя сердце разрешили обучаться в Военных Академиях, которыми так славилась страна, выпускники которых занимали высшие государственные и военные должности. Однако после Академий хода эльфам уже не давали, и Рада всегда думала, что после окончания обучения соберет собственную наемную роту и займется таким любимым ей воинским делом, однако судьба распорядилась иначе.

Сама она себя особенной никогда не считала, зато вот все остальные — считали. И отношение в Академии к ней тоже было особенным. Там, где другие дети проходили экзамены с минимальными знаниями по изучаемому предмету, Раде приходилось вкалывать по полной и еще больше, чтобы едва-едва наскрести необходимый для продолжения обучения балл. Преподаватели были с ней холодны и жестки, остальные сокурсники — язвительны и жестоки. За все годы обучения подружиться ей удалось лишь с одной дворянкой очень низкого происхождения, которая в обществе высокородной знати тоже была изгоем, как и Рада, по рождению. Разве что не по крови. Но Рада не унывала: чем больше они ее гоняли, тем сильнее она становилась, чем меньше давали ходу, тем упрямее и наглее она боролась за себя. И в итоге преподаватели были вынуждены выставить ей высокие баллы на выпускном экзамене: благодаря всеобщей нелюбви она стала объективно лучшей на своем курсе.

Тогда-то, буквально за несколько дней до официального окончания Академии, к ней в комнату и постучался Ленар. Рада до сих пор помнила его спокойное лицо и холодный голос, а также то, как он смотрел на нее: без агрессии, прямо и открыто.

— Мы оба находимся в крайне сложной ситуации, миледи Киер. Вы эльфийской крови, а это значит, что военной карьеры, кроме как в наемной роте, вам не видать, несмотря на все ваши таланты. Однако, вы богаты, достаточно богаты, чтобы купить провинцию. Я — уважаемого и знатного рода, и, как только мой больной отец скончается, я буду вынужден занять его место в Совете Лордов Страны, потому что больше просто некому. Но у меня нет средств на то, чтобы совершить достаточные вложения в карманы нынешних Лордов и освободиться от их контроля и влияния над моим мнением. И я думаю, что в этой ситуации мы можем помочь друг другу.

Так оно все и сложилось. Сирота-эльфийка с огромным состоянием, попавшим в полное ее распоряжение после пропажи брата, стала женой представителя знатнейшего и старейшего рода Мелонии. И все придворные кошечки, облизывающиеся на звание миледи Страны, рыдали горючими слезами под торжествующий гогот Рады. Естественно, только у нее в голове.

Брак оказался удачным и подходящим для них обоих. Романтическая сторона их отношений Ленара не особенно интересовала. Буквально через месяц после свадебной церемонии его отец скончался, и Ленар целиком и полностью ушел в государственные дела, для которых, откровенно говоря, и был создан. Что касается Рады, то ей были интересны только битвы и воинское искусство, и, вместо того, чтобы сидеть дома и вздыхать в занавешенное тюлем окно, вывязывая детские носочки, как делали все ее сверстницы, она все-таки собрала наемный отряд и отправилась на запад Мелонии, где в горах и вдоль дорог пряталось достаточное количество швали, чтобы ей хватило надолго.

Дома она почти что и не появлялась, и первый год они с Ленаром друг друга и в глаза не видели. Потом муж тактично намекнул ей, что было бы неплохо родить наследника, и Рада, скрепя сердце, вернулась в столицу. Благо, Грозар смилостивился, и забеременела она почти сразу, только вот первой родилась девочка. Ленар взял ее воспитание на себя, заметив Раде, что хотел бы еще и сына, за что она попросила у него еще три года в наемной роте, и тот был вынужден согласиться. Сына она родила буквально за несколько месяцев до своей ссылки и даже понянчиться с ним не успела. Мальчика забрали сразу же, Ленар официально поблагодарил ее за наследника, и на этом их супружеские отношения окончательно закончились к вящему облегчению обоих.

Дверь в обеденный зал открылась, и окаменевший камердинер внес поднос, накрытый салфеткой. Крепкий запах баранины с чесноком послышался от самой двери, и Рада ощутила, как рот наполняется слюной. После вчерашней попойки есть хотелось зверски, да и день предстоял длинный и тяжелый. Поставив перед ней поднос, камердинер снял салфетку и откланялся.

На большой тарелке лежал внушительный ломоть баранины, прошпигованный чесноком и натертый черным перцем и травами, в окружении трех больших соленых чесночин и рассыпчатой золотистой картошки, над которой поднимался парок. Рядом в пузатом бокале темнел бренди. Рада скептически взглянула на бокал: там было максимум на два глотка, и это ее совершенно не устраивало. Она уже открыла рот, чтобы заявить, что так дело не пойдет, но ощутила на себе спокойный взгляд мужа. Он ничего не говорил, он просто посмотрел и отвел глаза, но Рада тяжело вздохнула и закрыла рот. Довольствуйся той победой, которую уже одержал, и не гонись за триумфом, иначе рискуешь потерять все. Так говорил ее учитель по стратегии, и весь жизненный опыт Рады доказывал, что он прав. Ну что ж, будем считать сегодняшней победой — баранину. А уж вечером я наверстаю со всем остальным, когда закончится весь этот цирк с присягой.

Взявшись за нож и вилку, она с удовольствием принялась за еду. В помещении настала тишина, которую нарушали лишь щелчки ножниц за окном, где садовник продолжал притворяться очень занятым, да звяканье приборов о тарелку. Муж сидел напротив, полностью занятый своим завтраком, а за спиной Рады, угрюмый, словно смерть, торчал тощий камердинер. Это слегка приподняло ее настроение, но не настолько, как если бы он принес ей полный бокал.

Прохладный ветерок вновь колыхнул занавески, и Рада ощутила его легкое прикосновение. Сердце опять сжалось от тоски. Вот бы сейчас к морю, где под подошвами сапог скользит склизкая от ила галька, а в воздухе пахнет солью. И чайка, расправив крылья, балансирует на воздушных потоках у самого берега, а там, дальше, на самом горизонте, серое небо сливается с такой же серой зыбью внизу, и не видно им ни конца ни края. А вечером ждет пропахшая ромом, дымом и людским потом таверна, полная гомона голосов и взрывов хохота, веселой бесшабашной музыки, портовых девок, что пляшут на столах, вскидывая многослойные юбки гораздо выше колен, матросов, что остервенело режутся в кости и то и дело хватаются за ножи. Там ром льется рекой, там пахнет морем, и сбитые костяшки на руках никогда не заживают. Там мое место, с тоской подумала она, а не в этом вызолоченном, пыльном и пустом гробу.

— Я тут подумал кое о чем, — негромко заговорил Ленар, и Рада рассеяно взглянула на него, поняв, что замерла, с не донесенной до рта вилкой в руке глядя в окно. Муж аккуратно отложил приборы и потянулся за чашкой чая. — Тебе, наверное, будет здесь немного скучновато после Северных Провинций.

Не то слово! — усмехнулась про себя Рада.

— Это значит, что нам нужно будет найти для тебя какое-то занятие. — Ленар пригубил чаю из чашки, осторожно поставил ее на маленькое белое блюдечко и взглянул на Раду. — Пока тебя не было, Лорд-Протектор занимался строительством Военной Академии в местечке Ремон, в десяти километрах к югу от Латра. Строительство только-только закончено, и они собираются набрать новых курсантов к Ночи Зимы. Учиться там будут дети высших сановников, и им не помешал бы хороший наставник. — Рада с надеждой взглянула на него, и муж проговорил: — Я мог бы поговорить с Лордом-Протектором о твоем назначении туда. Это не слишком далеко от дома, ты сможешь проводить время здесь, с сыном, да и дело у тебя будет.

— Ты думаешь, он согласится? — осторожно спросила Рада, боясь верить в собственное счастье.

— Мы с Тарвеном в хороших отношениях, — кивнул Ленар, и она ощутила, как губы сами расползаются в улыбку. — Он согласился ходатайствовать за тебя на присяге трону, так что вряд ли будет против твоего назначения. Заодно и от двора будешь подальше. Гелат и Аспар всеми силами противились твоему возвращению и, думаю, постараются подстроить очередную неприятность в ближайшее время. Так что лучше будет, если в Латре ты будешь появляться как можно реже.

Рада сдержала свой язвительный комментарий на слова мужа. Можно было и не возвращать ее из Северных Провинций, она прекрасно себя там чувствовала и была при деле. Тогда и враги ее спали бы спокойно, и сейчас не пришлось бы выкручиваться и придумывать всевозможные ухищрения, чтобы никто не попытался зарезать ее во сне или подсыпать отравы в вино. Однако, дело было сделано, она уже была тут, и вряд ли после ее бурной деятельности на севере Провинции попытаются вновь восстать в ближайшее время. А это означало, что надо брать то, что давали, и не выделываться.

В какой-то мере она даже была благодарна Ленару. Он всеми силами пытался развлечь ее и пристроить так, чтобы ей не было скучно в городской черте. Одним словом: выстраивал компромисс между своими собственными нуждами и убеждениями и ее жизнью. И действовал исключительно из лучших побуждений. Грозар, почему за всю мою жизнь искреннюю радость и счастье мне приносили только те, кто собирался меня убить? А все остальные — головную боль и проблемы под соусом из лучшего будущего и добрых побуждений. В этом тоже выражается твое чувство юмора, Громовержец? Потому что иногда у меня ощущение, что ты, как и я, чересчур много пьешь.

— Благодарю тебя за заботу, Ленар, и с радостью принимаю твое предложение, — проговорила Рада, залпом выпивая содержимое своего бокала. — Я просто жду не дождусь того момента, когда смогу учить маленьких лорденышей страны стоять строем и стирать собственные парки. — Муж слегка нахмурил брови, глядя на нее, и Рада поспешно добавила: — Я серьезно! Спасибо тебе за это!

— В таком случае, мы договорились, — кивнул он, все же задержав на ней взгляд чуть дольше обычного. Потом снял с груди салфетку, бросил ее на стол и поднялся. — Пойдем. Пришло время покончить со всей этой присягой и вздохнуть свободно. Твое имя будет очищено от напраслины, и ты сможешь жить так, как и подобает жене Лорда Страны.

Возможно, здесь все-таки найдется поместье, которое недостаточно хорошо охраняют. Потому что дольше месяца в качестве жены Лорда Страны я просто не выдержу. Выдавив из себя самую ободряющую улыбку из всех возможных на данный момент, Рада поднялась следом за мужем. Всего один проклятущий день. Потерпи.