Ветер перемен

==== Глава 34. То, что не лечится ====

Рада медленно потянулась, просыпаясь от первого луча солнца, упавшего из окна на щеку и разбудившего ее. В голове было шаром покати, а тело приятно размякло на белых чистых простынях, куда она почти что упала как подкошенная вчера вечером. После долгих и тяжелых недель в грязи, после разбитых вздувшихся матрасов и комковатых тюфяков придорожных гостиниц хорошая ровная кровать с теплым одеялом казались истинным удовольствием. Еще пару месяцев таких поездок, и я или вконец размякну, окончательно осев где-нибудь в тепле и разожравшись как свиноматка, или научусь по-настоящему ценить каждую минуту своей жизни. Грозар, милый, сделай так, чтобы все пошло по второму сценарию, ладно?

Она с трудом продрала глаза и повернулась, чтобы оглядеться. И сразу же нос к носу столкнулась с Лиарой, которая грезила рядом с ней, под тем же одеялом, свернувшись в клубок и медленно дыша.

Тело прошиб разряд молнии, и Рада ощутила, как мурашками моментально стянуло всю кожу. Лиара была рядом, такая хрупкая, такая нежная и теплая. Кудряшки рассыпались по подушке, одна из них соскользнула ей на щеку, золотясь в квадрате солнечного света, падающего из окна. Губы девушки были чуть приоткрыты, а ресницы едва заметно подрагивали. Одеяло сползло с нее, обнажив мягкое плечо с кожей нежнее яблоневого цвета, и Рада ощутила, как внутри забушевало огненное море, грозя прямо сейчас испепелить ее дотла.

Все! Достаточно! Немедленно к знахарю! И никаких отговорок!

С силой отвернувшись от искорки, она уселась на край кровати и немного подышала, чтобы прийти в себя. Из-за всю ночь открытого окна в комнате было зябко, и лакированные полы холодили босые ступни. Только сейчас, в рассеянных лучах утреннего осеннего солнца, Рада смогла наконец хорошенько рассмотреть комнату. Она была просторной, уставленной изящной старинной мебелью из резного дуба, с двумя широкими кроватями, на одной из которых расположились они с Лиарой, а на другой — Улыбашка, свернувшаяся в клубок и по самый нос натянувшая на себя одеяло, отчего она походила на какую-то не слишком опрятную кучу тряпья.

Рада не двигалась до тех пор, пока тело не занемело от холода и почти что потеряло чувствительность. И только после этого встала и принялась одеваться, морщась от боли в разрезанной ладони. Решив никого вчера не тревожить своими проблемами, она сама перевязала раненую руку и поскорее улеглась, чтобы уже спать, когда вернутся спутницы. А потому избежала ненужных вопросов и разбирательств, что случилось с ее ладонью. Их обмен кровью был лишь их с Алеором делом, это было что-то очень важное, очень личное, и Рада не готова была делиться этим с кем-то другим, пусть даже и с теми, кто стал ей хорошими друзьями за эти сложные недели пути.

Стараясь не шуметь, что было сложновато, учитывая травмированную ладонь, она кое-как натянула штаны и сапоги, чистую рубашку, которую слуги уже успели выстирать и высушить, перепоясалась мечом.

Сзади послышалось шуршание и мягкий вздох Лиары, от которого у Рады волоски на затылке поднялись дыбом, словно по шее кто-то пальцем провел.

— Ты куда? — промурчала искорка, медленно выходя из грез и потягиваясь под одеялами.

Перед внутренним взором моментально возникло ее обнаженное тело, нежащееся на мягких простынях, и в глотке пересохло. Рада прокашлялась и сухо сообщила:

— Я пойду прогуляюсь. Скоро вернусь.

Вроде бы, искорка и еще что-то проговорила ей вслед, но Рада уже вылетела за дверь и громко затопала сапогами по коридору. Сердце в груди колотилось как бешеное, грозя проломить ребра, а от пылающего жаром тела едва глаза на лоб не вылезали. Все, сейчас я посоветуюсь со знахарем, выпью лекарство, и все придет в норму. И можно будет уже нормально общаться с людьми. По-любому, ведьма чем-то опоила меня, и от этого теперь вся эта гадость творится. Надо просто подлечиться и все пройдет.

Она энергично сбежала по ступеням лестницы, на ходу застегивая на груди пуговицы черной куртки. Час был ранний, и в общей зале еще никого не было, только Нахард стоял у барной стойки, перебирая какие-то листы бумаги и внимательно вглядываясь в текст. Вид у него был таким свежим, словно он замечательно выспался, хоть Рада и слышала его голос вчера вечером, незадолго до того, как уснула сама, а это было уже очень поздно. Что это он там читает? — подозрительно подумала она, бросив взгляд на листочки. Наверное, донесения от своих слухачей, чтобы потом передать все это Сети’Агону.

— Доброе утро, миледи Киер! — Нахард поднял мягкий взгляд от бумаг и приятно улыбнулся Раде. В глазах его тоже была доброжелательность, но она все равно не верила ему ни на миг. — Хорошо ли прошла ночь?

— Хорошо, — буркнула она в ответ, задерживаясь у стойки.

— Желаете ли что-нибудь на завтрак?

— Нет, я поем в городе, — отрицательно мотнула головой Рада. Нахард вежливо смотрел на нее без тени агрессии или излишнего любопытства, и она, поколебавшись, спросила: — Не посоветуете ли мне хорошего знахаря где-нибудь поблизости? Не шарлатана какого-нибудь, а приличного специалиста?

— Дайте подумать, — Нахард нахмурился, часто заморгав, медленно кивнул головой. — Да, буквально в квартале отсюда живет Арман Делат, ваш соотечественник. Он очень неплохо разбирается в травах и считается одним из лучших знахарей в этой части города.

— Как его найти? — уточнила Рада, чувствуя облегчение. Сейчас я поговорю с этим травонюхом, и все у меня будет хорошо.

Нахард объяснил ей все достаточно коротко и понятно, и Рада укорила себя за подозрительное отношение к трактирщику. В конце концов, Кай остановился именно здесь, а он не выглядел тем, кто склонен к необдуманным поступкам. Никакой агрессии или недоверия не выразил к Нахарду и Алеор, наоборот, вид у него был такой, словно ему нравится эта гостиница, и останавливался он здесь ни один раз. Возможно, что искусственная улыбка трактирщика была продиктована вовсе не его тайными делишками с Сетом, а уровнем заведения. Насколько Рада смогла понять, здесь останавливались только знатные и богатые люди, которые предпочитали тишину, уединенность и хорошее обслуживание. А ее это раздражало только потому, что сама она не была достаточно воспитана, чтобы смотреться к месту в таком обществе. Журавлю — небо, свинье — грязь. Старые пословицы всегда самые лучшие.

Распахнув дверь на улицу, Рада вздохнула полной грудью такой привычный и любимый запах моря, по которому уже успела по-настоящему истосковаться. Город еще только-только просыпался, открывая дремотные глаза после длинной осенней ночи, и народу на улицах было не слишком много. Однако сплошной поток горожан, повозок, всадников и пеших уже двигался по узкой улице в обе стороны, и в нем, словно маленькие проворные бычки среди карасей, скользили оборвыши-карманники. Возле домов попрошайничали мнимые инвалиды, прятавшие «отсутствующие» конечности в складках одежды, выступали бродячие музыканты, до хрипоты распевая песни и до красна раздувая щеки, пока выуживали звуки из своих вдрызг расстроенных старых инструментов. Лоточники скользили в толпе, предлагая наперебой пирожки, ленты, гребни, ножницы и прочую ерунду, а шлюхи в ярких кричащих платьях с огромными вырезами вывешивались из окон, посылая воздушные поцелуи прохожим и приторно улыбаясь в ответ на скабрезные реплики кое-кого из мужчин.

— Ну что ж, посмотрим, какой ты, Алькаранк! — тихонько пробормотала под нос Рада, посмеиваясь и спускаясь с высоких ступеней крыльца «Звезды севера».

У каждого города, да и вообще любого места, где селились люди, всегда был свой неповторимый цвет, вкус, запах, которым он отличался ото всех остальных. Но у него было и еще что-то большее, лежащее под пыльной теснотой улиц, укрывшееся между стыков камней, из которых были сложены фасады домов, прячущееся в тени каналов, в укромных уголках маленьких зеленых парков и солнечными бликами танцующее на брызгах фонтанов городских площадей. У каждого города была своя душа, и Рада всегда остро чувствовала ее, сразу же для себя решая, ее этот город или нет. И гораздо чаще ее привлекала разбитная, развеселая, полупьяная и терпко-горькая душа портовых городов, а не чопорно-золотая и надутая, будто индюк, надменность больших столиц.

Алькаранк был живым, по-настоящему живым, шумным и разбитным из тех, что так подходили самой Раде. Он был гораздо крупнее всех виденных ею портов и при этом — гораздо компактнее и душнее, однако в этой духоте не было тяжело или напряженно, нет. В ней хотелось хохотать от души, драться лавками и лазать по крышам, швырять кости, тискать девок… Что?! Какие девки?! Немедленно к знахарю! В нем было хорошо, и Рада глубоко вдыхала его полной грудью вместе со всей его вонью, пылью, шумом и яркими красками.

Улицы были совсем узкими и такими изломанными, что она плутала добрых полчаса, пока не вышла к нужному ей дому. Наверное, именно из-за этой узости они и казались настолько забитыми людьми, ведь на широких прямых проспектах Латра даже десятки торговых караванов терялись на фоне помпезности и пространства. А ведь Алькаранк был никак не меньше столицы Мелонии. Город сползал с фьорда по прорубленным в скале плато, по огромному количеству пандусов и спусков, и дома лепились к скале под всевозможными углами. В некоторых, особенно крутых местах, тот или иной дом вообще был срезан едва ли не по диагонали: окна первого этажа с нижней стороны дома соответствовали окнам третьего с верхней. И при этом на плоских крышах зеленели сады, и плющи, успевшие побагроветь от первого прикосновения зимы, ползли по стенам, создавая неповторимое ощущение уюта.

Именно перед таким домом и остановилась Рада, разглядывая большую вывеску с намалеванными на ней пузырьками микстур и надписью: «Арман Делат. Знахарь». Вывеска, поскрипывая, раскачивалась на ветру над дорогой дубовой дверью с полированной медной ручкой в форме львиной головы. Наверное, раз он может позволить себе такую дверь, то и денежка у него водится. А это значит, что ему хорошо платят за услуги, следовательно, — он хороший лекарь. Рада почему-то засомневалась, разглядывая медную ручку. Ей приходилось ни один раз пользоваться услугами тех или иных травников, обращаясь к ним по всевозможным поводам: от штопанья ран до гнойных инфекций. И разница в ценовой категории в этом случае не имела большого значения: случалось, что и дорогой лекарь лечил из рук вон плохо, а какая-нибудь беззубая бабка-замухрышка из забытой богами глуши — лучше придворных жрецов. Однако сейчас ситуация достигла критического предела, и с ней нужно было что-то делать, а искать в этом городе еще какого-нибудь лекаря с нормальной репутацией у Рады просто не было времени. Иди уже. Потом разберемся.

Она шагнула вперед, дернув на себя тяжелую дубовую дверь, и из полутемного прохода в лицо сразу же пахнуло запахом трав, припарок и мазей, а где-то в глубине дома прозвенел колокольчик. Рада поморщилась: она терпеть не могла вонь всей этой медицинской бурды, особенно, когда речь шла о ее собственном теле, однако смирно переступила порог и прикрыла за собой дверь.

Помещение было просторным, и по всему его периметру стояли стеллажи со всевозможными склянками, банками, пузырьками и пакетиками, к каждому из которых была привязана аккуратно надписанная бирка. Дальний угол помещения оставался свободным, и за ним виднелась застеленная белоснежной без единого следа замятости простыней койка, а перед ней на потолке была укреплена длинная занавеска, чтобы не смущать пациента, которого осматривал лекарь. Недалеко от нее у маленького окошка стоял стол с разложенными на нем письменными принадлежностями. А возле него — такой ненавистный Раде металлический тазик с длинными устрашающего вида металлическими инструментами для операций и бутыль полупрозрачного самогона, которым их протирали перед использованием, заткнутая бумажной втулкой. Раду непроизвольно передернуло, и она постаралась упрятать свою перевязанную тряпицей ладонь куда-нибудь за спину, чтобы лекарь не заметил ее.

Хозяин этой камеры пыток вышел из неприметной двери во внутренней части помещения ей навстречу, на ходу запахивая полы белого одеяния, которое Рада ненавидела всей душой за четкие следы ее же собственной крови, обычно проступающие на нем. Он действительно оказался мелонцем: подтянутым, гладко выбритым человеком чуть старше среднего возраста со спокойным лицом и вдумчивыми глазами. Волосы его уже слегка тронула седина, а лицо — морщины, но взгляд оставался светлым и ясным. На любителя повтыкать в тебя иголки он не похож, так что, может быть, все произойдет не так худо, как ты предполагаешь, — подумалось Раде.

— Доброго утра пред очами Грозара, госпожа! — лекарь остановился перед ней и выпрямился, внимательно оглядывая ее. — Чем могу вам служить?

— У меня вопрос к вам, знающий, — проговорила Рада и осеклась, понимая, что даже не может толком сформировать то, что все крутилось и крутилось у нее в мозгу. Как вообще можно это рассказать? «Вы знаете, меня облапала ведьма, и я после этого не могу нормально смотреть на женщин. Предполагаю, что она меня отравила, подлечите меня». Ты это собираешься ему сказать? Внутри болезненно потянуло, и Рада моментально пожалела о том, что вообще решила сюда сунуться. Надо было просто зайти к жрецу и поговорить с ним. Или с Каем. Или…

— Что-то по женской части? — задал он наводящий вопрос. — Не волнуйтесь, я лекарь, и могу подсказать все, что вас интересует.

— Не совсем, — уклончиво отозвалась Рада, начиная пятиться к двери. — Думаю, мне уже полегчало, и я…

— Ваша рука? — лекарь вопросительно поднял брови, и Рада поняла, что он заметил ее перевязанную тряпицей окровавленную ладонь. — Разрешите посмотреть?

— Да это просто царапина, — поморщилась Рада.

— Да, и вы перевязали ее полотенцем, явно не свежим, — заметил лекарь, пряча улыбку в уголках глаз. — Позвольте все-таки посмотреть.

Давай так. Ты сейчас покажешь ему руку и посмотришь, нормальный он мужик или нет. Если нормальный, спросишь, если нет, просто уйдешь. И дело с концом. Вздохнув, Рада покорно шагнула ему навстречу и протянула ладонь.

— Давайте присядем к столу, — предложил лекарь. — Так будет удобнее. Меня зовут Арман Делат. А вас?

— Рада, — промямлила она, подозрительно косясь на металлический ящик с остро поблескивающими ножами.

Больше всего на свете Рада ненавидела, когда ее раны штопали другие люди. Они вечно втыкали иголку так, словно она и не живая вовсе, а просто разодравшийся в клочья мешок с картошкой. Уж лучше было латать себя самой, тем более, что рана на ладони, а не на спине, куда она не смогла бы дотянуться.

Лекарь кивнул и первым уселся возле стола, и Рада, с тяжелым вздохом присев на стул напротив него, протянула ему ладонь.

— Я порезалась, — промямлила она, чувствуя все большую и большую неуверенность с каждой секундой. Иногда ей казалось, что знахари — просто несложившиеся портные, которым пришлось заниматься нелюбимым делом, и они компенсируют это, стремясь залатать любую прореху на теле своих клиентов, пусть даже и самую маленькую.

Однако, Делат не выглядел шарлатаном или охочим до крови любителем причинять боль. Он кивнул ей, осторожно развязал повязку и осмотрел рану. А потом, нахмурившись, потянулся в сторону злополучного ящика с ножами.

— Может, не будем это зашивать? — неуверенно пискнула Рада. — Это царапина, так, ерунда, я постоянно режусь и похуже этого.

— Мы и не будем, — пожал плечами лекарь, и от сердца у нее отлегло. — Просто я обработаю рану и хорошенько перевяжу ее, чтобы заживало быстрее. А вы пока расскажете мне, зачем на самом деле пришли.

Он бросил на Раду полный веселья взгляд темных глаз, и она вновь глубоко вздохнула, сдаваясь и позволяя ему начать обрабатывать самогоном израненную ладонь. В конце концов, она видела этого человека в первый и последний раз в жизни, и он был лекарем, к которому она пришла за помощью. Так что можно было и рассказать, что на самом деле не так.

— Ну… — Рада, запинаясь, заговорила. — Видите ли, тут такое дело. Мне повстречалась одна ведьма, которая, судя по всему, чем-то меня опоила. И еще были некоторые обстоятельства, уже после нее, когда мне пришлось сражаться, и… — Делат внимательно слушал ее, поглядывая из-под кустистых бровей, а Рада совсем стушевалась, не зная, как продолжить. — В общем, я не слишком хорошо себя чувствую, — промямлила она в конце концов.

— Что именно болит? — уточнил Делат. Самогон жег ладонь, но Рада терпела. Действовал он очень аккуратно, поэтому это было не так уж и сложно.

— У меня то и дело меняется сердечный ритм, — начала перечислять Рада, пока лекарь наносил мазь на рану и аккуратно перебинтовывал ее ладонь чистой белоснежной тканью. — Сердце бьется то как безумное, то совсем замирает, и в спине жжет. Иногда бросает в жар, и тогда тело становится, как ватное, ноги дрожат, и я задыхаюсь.

— Вот как, — серьезно кивнул лекарь. — А при каких обстоятельствах это происходит?

— Да непонятно, — пожала она плечами. — Просто иногда происходит и все.

— Вы достаточно высыпаетесь? — уточнил он.

— Честно говоря, нет, — покачала головой Рада. — Мы путешествуем с моими друзьями, а потому за последний месяц спим урывками где придется.

— Сердце болит? — он нахмурился.

— Не то, чтобы болит, но так сжимается, знаете? — Рада с надеждой взглянула на него, пытаясь понять по глазам, может он помочь ей или нет. — Сжимается и ёкает, а потом сразу бросает в жар и… и я чувствую себя как-то не так, — закончила она, чувствуя, как краснеют щеки, и понимая, что не может сказать ему, что это подозрительно похоже на то чувство, которое вызвали горячие губы ведьмы на ее шее.

— Мне нужно будет вас осмотреть, — Делат аккуратно завязал полотно, чтобы оно не соскочило с ладони, и взглянул ей в глаза. — Послушать ваше сердце, дыхание. Вы не против?

Рада ненавидела все эти вещи, но знать она хотела больше, чем боялась лекарей. Потому только кивнула и смиренно принялась расстегивать куртку.

Впрочем, раздеваться целиком оказалось не нужно. Делат послушал ее сердце через вытянутую металлическую трубочку с раструбом на конце, заставил ее поприседать и попрыгать и снова послушал. Она поднимала руки и прыгала на месте, она кашляла и задерживала дыхание, а он все слушал ее сердце, только хмуря брови. Потом он полез ей в глотку, и это было уже совсем погано. Пришлось высовывать язык и показывать ему зубы и терпеть, пока металлической палочкой лекарь щупал ее глотку изнутри. Он заглянул и в ее глаза, оттянув пальцами веки. После этого ей пришлось нагибаться и касаться пальцами носков ног, с закрытыми глазами трогать пальцем кончик собственного носа и так далее, так далее. В конце концов, через полчаса всех этих процедур, Делат удовлетворился осмотром и кивнул, присаживаясь за стол. Слегка обескураженная Рада опустилась на стул напротив него и осторожно осведомилась:

— Ну что, знающий, что со мной? Она меня отравила?

Несколько секунд Делат испытующе смотрел на нее, а потом вдруг спросил:

— Вы замужем?

— Была, но мой муж умер, — ответила Рада, не совсем понимая, куда он клонит.

— А мужчины у вас давно не было?

Вопрос поставил ее в тупик, и Рада заморгала, не понимая, к чему такие вопросы, и какое отношение они могут иметь к предмету их разговора.

— Ну… Я думаю, около девяти лет, — промямлила она, краснея.

— Не смущайтесь, — спокойно проговорил Делат. — Я лечу вас, и мне совершенно нет дела до вашей личной жизни. Меня интересует только ваше здоровье, понимаете?

— Да, — опасливо кивнула Рада, ожидая продолжение.

— Есть ли в вашем окружении человек, к которому вы испытываете глубокую эмоциональную привязанность? — продолжил он. В голове моментально сложился образ искорки, и Рада ощутила себя так, словно пол под ней начал шататься.

— Это вы к чему? — подозрительно нахмурилась она.

— Вы совершенно здоровы, Рада, — спокойно ответил он, отклоняясь назад и облокачиваясь на спинку стула. — Я провел все возможные в данной ситуации тесты и могу уверенно сказать: с вами все совершенно нормально. Однако симптомы, которые вы описываете, как болезнь, могут быть вызваны нереализованным подавленным желанием интимной близости с каким-то человеком, а учитывая сердечную недостаточность, — романтическими чувствами, которые вы к нему испытываете.

Рада захлопала глазами, глядя на него и совершенно не понимая, что он говорит.

— Что?

— Вы влюблены, Рада, вот и все, — улыбнулся лекарь. — Поэтому единственное лекарство, которое я могу вам прописать, это длительный постельный режим с вашим избранником.

Несколько секунд Рада смотрела на легкую улыбку на губах Делата, не понимая, шутит он, издевается над ней или говорит абсолютно серьезно. От возмущения из ноздрей едва дым не шел, а от ярости так перехватило дыхание, что ее затрясло.

— Влюблена?! — прорычала Рада, напрягаясь всем телом и нависая над столом.

— Насколько я могу судить, да, — весело кивнул лекарь, даже не подозревая, какая опасность сейчас нависла над его чересчур умной головушкой.

— Да ты знаешь, кто я такая, шаромыжник?! — взревела она, вскакивая на ноги. Лекарь шарахнулся назад, и улыбка на его лице моментально сменилась ужасом. — Меня зовут Рада Тан’Элиан, Черный Ветер! Это меня обвиняют в убийстве короля и Лорда-Протектора Мелонии! Это я восемь лет к ряду жгла Северные Провинции! Я прошла через распоганейшую Серую Топь насквозь, убила Стража Болот, была отравлена мерзотной рыжей шлюхой-ведьмой, сражалась со Сворой! И ты мне говоришь, что я влюблена?! Тебе, твою мать, жить надоело?!

С каждым ее словом лицо лекаря бледнело все больше, и он отодвигался от нее все дальше вместе со своим стулом, пока буквально не уперся спиной в стенку. Глаза у него теперь были огромные как плошки, а дрожащие губы залепетали:

— Но вы же эльф, Рада! Я сразу это увидел! А эльфы — не болеют ничем, у них иммунитет ко всем людским болезням! У них не бывает никакой заразы, никаких проблем с внутренними органами за исключением мелких ран, нанесенных снаружи! У вас просто не может болеть сердце, потому что вы бессмертны!

— Шелудивый приблудыш! — взревела Рада, перегибаясь через стол и сгребая его за шиворот. — Сколько денег ты собирался выбить из меня за этот прием?! Лечи меня, завшивыш! Нечего ерунду городить про влюбленность и прочее!

— Но вы же сами сказали! — почти что фальцетом взвыл Делат, болтаясь в ее руках перепуганной тряпкой. — Все симптомы! Задумайтесь! Вы не можете быть больны! Но есть в вашем окружении кто-то, при взгляде на кого учащается сердцебиение, вам становится жарко, волнительно, вы задыхаетесь, и также резко это проходит! Это не болезнь, Рада, это любовь!

Несколько секунд Рада разъяренно дышала ему в лицо, и плечи ее ходили ходуном от ярости. Проклятый знахаришка был напуган до смерти, и она это видела, но он все равно настаивал на своих словах, даже под угрозой быть как минимум побитым. А еще в голове с невероятной скоростью крутились все те случаи, когда она начинала испытывать проблемы с сердцем и дыханием, и все эти случаи были так или иначе связаны с искоркой: ее улыбкой, ее смехом, ее взглядами, ее голосом, ее кудряшками… Заткнись, бхара проклятущая!

— Но ведь эта проклятая ведьма могла просто меня отравить! — Рада с силой тряхнула Делата. — Могла подсыпать какую-то отраву, которая приворожила меня к Лиаре! Такое же может быть!

— Я лекарь, а не ведун! — на этот раз уже глаза мужчины сверкнули раздражением. — Однако, одно могу вам сказать точно: нет на вас никакого приворота! На эльфов все эти штуки не слишком-то действуют! Так что вместо того, чтобы орать на меня, лучше разберитесь со своей личной жизнью и не тратьте мое время!

Еще несколько секунд Рада продолжала стискивать в кулаках его воротник, забыв даже про свою больную ладонь, а потом отпустила его, слегка остывая. То, что он сказал ей, было настолько неожиданным, что она даже злиться не могла, чувствуя абсолютное бессилие.

— Сколько я вам должна за помощь? — проворчала Рада, кое-как приводя в порядок свою одежду.

— Просто уходите отсюда и потрудитесь сделать так, чтобы я вас больше не видел, — ледяным голосом проговорил лекарь.

Это вновь подхлестнуло ярость, и, покидая помещение, Рада не преминула хорошенько шваркнуть дверью напоследок, так что изнутри послышался раздраженный голос лекаря, и склянки на стенах дружно звякнули.

Отмеряя длинными ногами грязнющую мостовую, она неслась через весь город в сторону моря, не разбирая дороги. От ярости перед глазами темнело, и Рада отчетливо слышала скрежет собственных зубов. Проклятый шаромыжник! Наговорил ей всякой ерунды, лишь бы отвязаться! Сборище бездельников, получающих деньги ни за что!

Вот только внутри жгло и кусалось, и что-то подозрительно слабое тянуло и тянуло сердце. Денег-то он с нее не взял ни медяка. И эльфы действительно не болели человеческими заболеваниями. И когда Рада думала о Лиаре, ей действительно становилось жарко. И если уж по чести, то это началось еще до рыжеволосой болотной потаскухи, теперь-то она поняла это, а точнее, призналась себе в этом. И это было гораздо хуже, чем если бы у нее началась гангрена или еще чего-нибудь.

Какая же ты скотина! Эта маленькая, добрая, светлая девочка тянется к тебе всей собой, всю душу тебе открывает, ухаживает за тобой, заботится! А вместо того, чтобы отблагодарить ее теплом, ты, получается, хочешь… Боги, Грозар! Ну что за кошмар! Животное проклятое! Ты же никогда такой не была, тебя эти вещи вообще не интересовали! И надо же было, чтобы заинтересовали именно тогда, когда ты встретила эту девочку, чистую и светлую, как горный родник! Да будь ты проклята, Рада, со всей той грязью, что у тебя внутри!

Вдруг на голову обрушилось ведро ледяной воды, и Рада громко вскрикнула от неожиданности, останавливаясь и хватая ртом воздух. Вода стекала по лицу, насквозь промочив волосы, которые моментально прилипли к носу и щекам, а люди шарахнулись от нее во все стороны, посмеиваясь и поддразнивая на разные голоса. К тому же, на пряди прямо перед ее носом болталась здоровенная деревянная щепа, а в луже, образовавшейся под ногами, плавала мыльная пена.

Рада молча задрала голову вверх и уставилась в лицо толстой женщины в чепчике и белом переднике, которая как раз стояла с ведром в руках у открытого окна. Рядом с ней на подоконнике лежала щетка для чистки окон и тряпка, которой полировалось стекло. И стекло как раз было в мыльных растворах, точно таких же, как сейчас стекали по Раде.

— Чего уставилась? — ворчливо прикрикнула на нее женщина. — По сторонам надо смотреть! Иди уже своей дорогой, куда шла!

Рада сдула со своей челки щепу и вдруг рассмеялась. Ледяная грязная вода с мылом промочила одежду насквозь, и холодный ветер моментально выстудил разгоряченное тело. Хорошо еще, что это просто грязная вода после помывки окон, а не ведро с дерьмом или отходами! Рада хмыкнула еще раз, пятерней отбрасывая прочь с глаз мокрые волосы. Что заработала, то и получила. Меньше надо орать на всех и беситься! Алеор был прав: есть вещи, которые надо просто принять. Так вот прими то, что ты любишь ее. А потом засунь это как можно глубже, чтобы она никогда об этом не узнала. Иначе ты сломаешь ей жизнь.

Эта мысль повисла в воздухе болезненной нотой, и Раде вновь стало холодно, только уже не снаружи, а внутри. Словно что-то оборвалось, и весь пестрый яркий город моментально потерял свой цвет и вкус, да и солнце стало лишь тусклым блином, зависшем в затянутом маревом небе.

— Рада? — послышался позади удивленный мужской голос. — Рада, это ты?

Боги, ну что еще сегодня со мной случится? — мрачно подумала она, оборачиваясь. И застыла на месте, как громом пораженная.

Перед ней стоял ее брат. Ее родной брат, которого она не видела больше двадцати лет, тот самый, что оставил ее одну в родовом поместье и сгинул, непонятно где, больше никак и никогда не проявляясь в ее жизни. Она узнала его сразу же, хоть и не видела так давно: то же самое лицо с вытянутым подбородком, синими глазами, соломенными волосами, которые сейчас были собраны в хвост на затылке, как носили в Мелонии.

Рада моргнула еще раз, пытаясь прийти в себя от потрясения, но брат от этого никуда не делся и не исчез.

— Вастан? — имя, которое она не произносила уже много лет, осталось странным вкусом на языке, давно забытым отзвуком далекого детства.

— Рада! — вскричал эльф, бросился к ней и сгреб ее в объятия, наплевав на ее мокрую одежду и волосы.

Она неуверенно нахмурилась, похлопывая его по плечу, совершенно сбитая с толку. Со вчерашнего вечера с ней произошло слишком много вещей сразу, и теперь она чувствовала себя опустошенной переживаниями и совершенно неспособной больше ни на что реагировать.

А Вастан с радостным смехом отпустил ее, отстранился и жадно вгляделся в ее лицо:

— Боги, Рада! Ты ли это? Как же ты выросла!

— Ну еще бы! — хмыкнула она. — Ты бы еще через тридцать лет объявился, может, и внуков бы моих уже увидел!

— У тебя есть дети? Как ты? Где ты? Что ты здесь делаешь? — Вастан восторженно смотрел на нее, и Рада не совсем понимала, откуда на его лице такая бурная радость.

Когда он только уехал, Рада очень по нему скучала, хоть брат никогда и не уделял ей много своего внимания. Она смутно помнила, что он вел какие-то торговые дела с Тарном, и доход их семьи складывался из поступающих оттуда денег. Вот только чем именно он там занимался, Рада не могла припомнить, а может, и вовсе этого никогда не знала. Впрочем, примерно через год после того, как он исчез, Рада и думать о нем забыла. Так ей было даже лучше: никто не следил за ней, не учил ее, не стоял над душой, кроме наставников, которые занимались ее воспитанием, а их можно было и не слушать. Так что Рада развлекалась в свое удовольствие, носясь по полям и лесам с детьми прислуги, строя шалаши и играя в осаду крепостей. А потом пошла учиться в Военные Академии, где у нее появились уже гораздо более серьезные трудности и сражения, и Вастан сам собой исчез из ее жизни окончательно без боли, обид и слез.

И вот теперь он стоял прямо перед ней, живой и здоровый, точно такой же, каким она помнила его по своему детству, только в несколько раз радостней, будто в его жизни в связи с их встречей приключилось что-то неописуемо прекрасное. Рада же не испытывала никаких эмоций, кроме глубочайшего удивления.

— Где ты был, Вастан? Куда ты запропастился-то из Мелонии? — спросила она, выгибая бровь и оглядывая его с головы до ног.

— Ох, Рада, это в двух словах не расскажешь, — покачал головой Вастан. — Давай лучше пойдем ко мне, пропустим по стаканчику, и я все тебе расскажу, обещаю. Ты ведь сейчас не занята?

— Да вроде нет, — пожала она плечами. Не то, чтобы ей хотелось разговаривать с этим человеком, к которому она не испытывала ровным счетом никаких чувств. Но и сказать ему «пошел прочь» тоже было как-то неудобно, брат все-таки, да еще и родной. И пусть они не виделись много лет, но, возможно, это была не вина Вастана. Ей самой пришлось покинуть страну и своих детей по вине обстоятельств, а не по собственному желанию. От одного разговора ты не развалишься. К тому же, и время есть: отплываете-то вы завтра. Вздохнув, она кивнула: — Где ты живешь?

— Недалеко, — Вастан махнул рукой ниже по улице. — Я остановился в гостинице неподалеку. Так что пойдем.

Отряхнувшись от холодной воды, Рада бросила еще один взгляд на моющую стекла женщину и зашагала следом за Вастаном, который то и дело оборачивался и широко улыбался ей. И на лице его светилось искреннее чистосердечное счастье.

Самой Раде было не до смеха со всеми этими переживаниями за сына, за Лиару, за ее собственную судьбу. Сердце в груди тревожно тянуло, и она, нахмурившись, потерла его кулаком, хоть помочь это и не могло. Больше всего на свете сейчас хотелось извиниться перед братом, развернуться и отправиться восвояси, в гостиницу, запереться там в комнате и никого не пускать до завтрашнего дня. Но там была Лиара, и ей нужно было как-то смотреть в глаза после всего этого, а Рада еще не готова была это делать. Пока что она ничего не понимала, ни в чем не разобралась, и ей нужно было еще какое-то время в одиночестве, прежде чем они увидятся, чтобы разложить по полочкам все свои собственные ощущения. Я люблю женщину, самую красивую и светлую женщину во всем мире, Светозарную. Именно ту женщину, которую мне уж совершенно точно не стоит любить. Голова от этого ходуном ходила, и Рада устало вздохнула, проведя рукой по волосам.

— Что ты делаешь здесь, Рада? — тем временем вновь обернулся к ней Вастан. — Я слышал, что ты вовсю воюешь в Северных Провинциях с наемными ротами, борешься с мятежниками! Даже твое прозвище слышал — Черный Ветер. — Он засмеялся, будто это было смешно. — Так что же тогда привело тебя сюда?

— Старые счеты, — сухо отозвалась Рада, решив не вдаваться в подробности. — Ты лучше про себя мне расскажи. Что там у тебя такого приключилось, что за двадцать лет ты не нашел времени даже весточку о себе отправить?

— Прости, Рада! — брат приложил ладонь к лицу, и глаза его потемнели. — Но тут нет моей вины, клянусь тебе. Я очень хотел с тобой связаться, но это непросто, когда ты в цепях.

— В цепях? — удивленно переспросила Рада.

— Да, — кивнул Вастан, широко шагая чуть впереди нее. — Ты же помнишь, я торговал шелком с одним Тарнским купцом, торговал весьма удачно. И как-то должен был поехать в Тарн, чтобы заключить с ним договор о долговременном сотрудничестве и войти в долю. Вот только до Тарна я так и не доплыл. По дороге корабль перехватили работорговцы. Всю команду и пассажиров, меня в том числе, заковали в цепи, и следующие двенадцать лет я провел на каменоломнях на юге Тарна, в забое, вытаскивая и вытаскивая из-под земли руду.

— Вот оно что, — нахмурилась Рада. Нападения работорговцев на корабли случались часто, да и ее воспитатели говорили, что такое было возможно. Но что-то внутри нее не верило во все это. То ли брат слишком спокойно говорил об этом, то ли она просто неспособна была уже воспринимать его слова, только внутренний голос настойчиво твердил ей, что он врет.

— Да, Рада, — кивнул Вастан, заворачивая за угол, в узкий переулок, змеящийся между лепившимися друг к другу зданиями. Народу здесь почти что и не было, только один нищий побирался возле самого угла здания, протягивая татуированные синим руки к Раде и бормоча беззубым ртом льстивые просьбы. Она поморщилась, отворачиваясь: струпья на его лице были так плохо нарисованы, что даже смотреть противно. А Вастан все не переставал говорить: — Я с трудом избежал смерти в том забое. Думал: все, конец мне, еще немного и надорвусь совсем. А все-таки в один прекрасный момент выбрался оттуда. — Он вдруг остановился перед неприметной дверью в стене здания, развернулся и улыбнулся ей. — Но это я еще успею рассказать тебе позже. А сейчас мы пришли.

— Это не похоже на гостиницу, — нахмурилась Рада, разглядывая обшарпанную дверь, когда-то выкрашенную белой краской, которая теперь сходила с нее сухими лоскутами. Над дверью болтался скрипучий масляный фонарь с пробитым стеклом.

— Ну конечно, непохоже, — чистосердечно улыбнулся ей Вастан, а в следующий миг на затылок Рады обрушился сильный удар, и она потеряла сознание.