Ветер перемен

==== Глава 38. Морская гадюка ====

«Морская гадюка» была средних размеров кораблем, хоть Равенна ворчливо и настаивала на том, что это «бриг» и никак иначе. Гардану было плевать, как оно называется: хоть фрегатом, хоть бригом, хоть шхуной, хоть бочкой, лишь бы плыло, и плыло как можно скорее. И в этом кораблю никак нельзя было отказать.

Две высоченные мачты уходили прямо в небо, и на них раздувались полные ветра паруса. Еще выше них, почти что царапая подбрюшья облаков, полоскался флаг: большая, свернувшаяся кольцом золотая змея на черном поле. Когда порывы ветра дергали ткань, змея извивалась, и от этого у Гардана начинало чесаться между лопатками. Он терпеть не мог змей.

По дощатой палубе бегали, перекрикиваясь, босоногие матросы. Они напоминали Гардану котов: такие же поджарые, юркие, прекрасно удерживающие равновесие на шаткой палубе. Матросы карабкались по мачтам и болтались где-то под самыми парусами, постоянно перетягивая какие-то канаты, укрепляя веревки, затягивая узлы. Целыми днями они только и делали, что драили палубу, что-то чинили, вязали и суетились, и в этой суете Гардан чувствовалась себя странно одиноким и лишним здесь. Он не понимал ни одного слова из того, что все они орали друг другу, за исключением ругательств, таких заковыристых, что заслушаться можно было. Да и не хотел понимать: море никогда не звало его настолько, чтобы изучать всю эту муть и разбираться в том, чем отличаются друг от друга какие-нибудь бом-кливер и фор-брамсель.

Матросы здесь собрались буквально со всего света. Гардан видел смуглых кучерявых южан с округлыми, сглаженными чертами лица и широкими носами, видел узколицых, хищных северян Тарна с глазами точно такими же холодными, как и их бесконечные снега. Были здесь и привычные глазу мелонцы со своими упрямыми челюстями и темными копнами волос. В команде нашелся даже русый, как пшеница, бернардинец, смешливый, с веселым легким нравом, прекрасно играющий на здоровенной гармони, который по вечерам садился прямо на палубу и развлекал матросов солеными морскими песнями. Но всех матросов объединяло одно едкое, хлесткое на язык, с характером что напильник рыжеволосое существо, зеленющими кошачьими глазами подмечающее каждую халтуру, каждую ошибку, любую попытку украдкой отвертеться от работы, чтобы выкурить трубочку или лизнуть рома.

Равенна правила всеми этими грубыми, суровыми матросами, каждый из которых был как минимум на десять лет старше ее, и никто не смел пойти против ее воли. Целыми днями она только и делала, что драла глотку, расхаживая по палубе, и ее низкий с хрипотцой голос был слышен буквально отовсюду, куда бы ни ушел Гардан, чтобы побыть одному. Пиратка костерила матросов почем зря, пересыпая речь крепкими словцами, и каждый раз Гардан видел, как в их глазах зажигается гордость и удовольствие, словно она их хвалила. Она лазала по мачтам, как маленькая тощая кошка, тягала узлы, стояла у штурвала, хлебала вместе со своими солдатами пойло, которое местный кок выдавал за еду, глотала ром и гоготала во всю глотку над песнями бернардинца. И ни один из матросов не пытался заигрывать с ней или оспаривать ее авторитет. Они любили и уважали ее, и вот это Гардану казалось самым странным из всего происходящего. Он даже аккуратно спросил об этом того самого бернардинца, и тот со смехом ответил: «Наверное, все оттого, что ты никогда раньше не выходил в море. Когда начинается шторм, твоя жизнь зависит от приказов капитана, и ты должен безоговорочно доверять ему. А даже если твой капитан — баба, то и что с того? Главное — чтобы у нее мозги были в голове, а что уж между ног, не так уж и важно. Не этим же она паруса ставит, так ведь?»

Сам Гардан еще не определился с отношением к Равенне. Он ее подчиненным не был и приказов от нее не принимал. И она все еще оставалась в его глазах женщиной, причем весьма симпатичной женщиной. Грация, с которой она карабкалась по парусам или ходила по палубе, этот мягкий перекат движений, словно морские волны, завораживал Гардана, а ее зеленые глаза и хрипловатый смех мурашками пробегали по его позвоночнику, каждый раз напоминая о том, как давно уже у него не было женщины. Только при этом пиратка не выказывала к нему ровным счетом никакого интереса. Для нее он был просто мечом, который должен был зарезать Давьялу, и поводом, чтобы броситься за ней в погоню, но никак не предметом внимания. С тем же успехом Гардан мог бы быть креслом в капитанской каюте или штурвалом, которое с такой уверенностью держали мозолистые ладони Равенны. Впрочем, у кресла и штурвала даже было преимущество: Равенна до них дотрагивалась, они непосредственно входили в контакт с ее молодым, упругим, красивым телом. Гардан же должен был молча страдать в стороне.

Был и еще один отрицательный фактор во всем этом плавании: качка. Раньше он никогда не отплывал в открытое море; если ему и приходилось путешествовать на судах, то только в видимости береговой линии или на узких речных барках по вполне мирным рекам Мелонии. Здесь же все было совершенно иначе. Впервые в жизни Гардан оказался лицом к лицу со стихией, и она вдребезги разбила все его представления о морском путешествии.

Могучие волны накатывали и накатывали из зыбчатой дали, и корабль мчался по ним с полными ветра парусами. Его нос высоко взлетал вверх, а потом резко падал вниз, зарываясь в воду, и морские брызги щедро плескали на палубу, отчего одежда и волосы Гардана были сырыми постоянно. Равенна слегка меняла курс, следуя за ветрами, а оттого волны то били в нос или корму корабля, то с рычанием набрасывались на его борта, то совсем успокаивались и ложились под киль мягкой синевой, отражающей небо.

Только в те моменты, когда успокаивалось море, активную деятельность начинали люди. Каждый раз, как ветер замирал, и паруса угрюмо обвисали на мачтах, Равенна сажала матросов на весла, и те принимались выталкивать корабль вперед, загребая недвижимую гладь. Тогда проклятый бриг двигался на запад резкими рывками под однообразный гул барабана, отбивающего ритм, чтобы матросам было легче грести. А для Гардана все это было одинаково ужасно: первые четыре дня он провисел тряпкой, перекинувшись через планширь и угощая водных обитателей Северного Моря помоями, которыми пичкал его кок «Гадюки». И это тоже не прибавляло ему привлекательности в глазах Равенны.

Впрочем, на пятый день тошнота отступила, и Гардан смог наконец нормально пообщаться с командой. В тот вечер он впервые присоединился к ужину и песням бернардинца, усевшись на палубу в кружку матросов и даже найдя в себе силы проглотить немного рома из пущенной по кругу бутыли. На следующий день осталась лишь слабость, которая к вечеру и вовсе ушла, сменившись обычным самочувствием, и Гардан вздохнул спокойно: Грозар помог, и к морю он привык.

Делать на корабле было совершенно нечего. Можно было или плевать через борт, или точить меч, или наблюдать за тем, как работают другие. Только вот первое быстро надоело, меч он тоже наточил до бритвенной остроты, а в глаза постоянно лезли обтянутые черными портками бедра Равенны, и от этого просто выть хотелось. Потому Гардан предпочитал уходить на корму, где не было никого, кроме рулевого, который занимался штурвалом и больше ни на кого внимания не обращал, раскуривать трубочку и подолгу глядеть на белую бурлящую полосу воды, что оставлял за собой корабль, которая медленно таяла вдали. На это он смотрел до тех пор, пока глаза не начинали слезиться и болеть, а затем уходил на нижнюю палубу, забирался в выделенный ему гамак и дремал там, стараясь не слушать гогот и перекличку моряков.

Вот и сейчас тоже перед глазами не было ничего, кроме бесконечной морской глади да убегающей вдаль дорожки белой пены. За спиной драла глотку Равенна, почем зря костеря матроса, плохо закрепившего какой-то канат, а Гардан хмуро пыхтел своей трубкой и раздумывал о том, зачем же Марне могло понадобиться, чтобы пиратские корабли не покидали Северное Море? В этом же должен был быть хоть какой-то смысл, но Гардан все никак не мог разглядеть его.

Первый вывод, который напрашивался, состоял в том, что Марна таким образом предупреждала капитанов кораблей от крушения. Может, с севера шел большой ураган, который должен был обрушиться на побережье? Могла ли Дева пытаться уберечь моряков от неминуемой смерти в бушующих волнах? Вот только в Северном Море постоянно бушевали шторма, особенно, ближе к зиме, однако, Марна еще ни разу не вступалась за людей, предоставляя им возможность погибать по собственному усмотрению. Да и нелогично было, что она задерживает корабли до самого опасного для плавания сезона. Так почему же тогда?..

— Чего закис, щербатый? Опять готовишься кормить морских гадов?

Гардан вздрогнул всем телом от прозвучавшего за спиной знакомого бархатистого голоса и выругал себя последними словами. Он так глубоко ушел в свои мысли, что и не заметил, как Равенна прекратила орать на матросов и подошла к нему. Повернув голову, он взглянул на то, как пиратка рядом облокотилась на планширь, с усмешкой на сочных губах рассматривая его. Сегодня она была в своих черных штанах и свободной рубахе, под которой, когда ветер прижимал ее к телу, четко обрисовывалась округлая высокая грудь. Гардан едва не застонал от тоски, но заставил себя смотреть только в ее смеющиеся глаза с кошачьим разрезом.

— Думаю, — буркнул он, отворачиваясь от нее и затягиваясь дымом. От курева горло уже ощутимо резало болью, но это хоть как-то отвлекало его от молодой пиратки, которая совершенно точно была для него точно так же недоступна, как и королевский трон Мелонии. Упаси меня боги от такого счастья!

— О чем? — хмыкнула Равенна. — Не о том ли, на кого еще перевести ту божественную пищу, что готовит мой кок?

— О словах Марны, — нехотя проворчал он. — И о том, зачем ей сдалось останавливать корабли.

— Ты не о том думаешь, — покачала головой Равенна. Глаза ее стали острыми, как кинжал за ее кушаком. — Лучше вспоминай, как мечом махать. — Гардан вопросительно взглянул на нее, и Равенна пояснила: — Сегодня вечером мы причалим в Кандоре. Если угодно будет Грозару, то я сегодня же вскрою глотку этой твари и вдоволь напьюсь ее крови. А ты наконец-то сможешь покувыркаться с кем-нибудь в борделе, и все будут довольны.

Гардан внутренне проклял эту женщину. Она была проницательнее гнома-ростовщика, уже по походке способного определить, сможет человек отдать свои долги или их нужно будет вытребовать назад с помощью кулаков и стали. И такой же едкой, как попавшая в глаза морская соль. Впрочем, все это было не столь важно по сравнению с тем, что она только что сказала.

— Значит, сегодня, — повторил Гардан, чувствуя безмерную усталость. Наконец-то он избавится от проклятой качки и удушающего голода по женскому телу. А уж он на это и надеяться перестал за последнюю неделю.

— Седьмой день, как и договаривались, — ослепительно улыбнулась Равенна. Потом шлепнула ладонью по планширю и подмигнула ему, собираясь уходить. — Так что заканчивай блевать, а то шлюхи от твоего аромата носы отворотят.

— Погоди, Равенна, — окликнул ее Гардан.

Он так и не успел даже толком поговорить с ней за эти дни: слишком сильно прижимала тошнота, а после и сил не было. Да и сама пиратка не горела желанием общаться, у нее своих дел было по горло. Так что сейчас выдался единственный шанс узнать о ней хоть что-то большее, кроме размера ее груди, от которого Гардана буквально на части разрывало.

Пиратка остановилась и вопросительно выгнула бровь, глядя на него, и Гардан продолжил:

— Чем тебе так насолила Давьяла? Это она тебя продала?

— Ты так хочешь это знать, щербатый? — хмыкнула Равенна, складывая руки на груди. Из-под белоснежной рубахи виднелись загорелые предплечья и высокая шея с красивой ямочкой у основания, а ветер играл с ее огненными волосами, словно раздувал костер. Гардан выругал себя и сосредоточился на ее глазах.

— Ну, я ж тебе рассказал, кто я и откуда. Так что, кажется, могу и спросить чего-то в ответ.

Несколько секунд Равенна оценивающе разглядывала его, потом вернулась к планширю и кивнула, опираясь на выглаженную бесчисленными прикосновениями рук до зеркального блеска поверхность:

— Ну что ж, честно. Ладно, я расскажу. — Она выудила кисет и трубку, укрытые в широких складках кушака, принялась неторопливо набивать ее, то и дело поглядывая через плечо на то, как работают матросы, и заговорила: — Родилась я далеко отсюда, в городе Мересе. Слышал про такой?

— Это порт на юге Ильтонии, — кивнул Гардан.

— Вот-вот, — согласилась та. — Мерес — город большой, через него идет торговля с Рудным Стягом, Бреготтом, Латайей… у вас ее называют Ильтонией. Я была подкидышем в местном приюте, который держали Жрецы Церкви Молодых Богов. Там, правда, все это выглядит несколько иначе, и законы гораздо более гибкие, чем здесь, — Равенна хмыкнула. — Так что приют этот — что-то вроде предприятия местной церкви. Детишек кормят, одевают, дают крышу над головой, а они за это побираются да подворовывают потихоньку, а вся прибыль в качестве «добровольных пожертвований» идет в церковь. Ничего не могу сказать: мне повезло, что я оказалась там, а не в борделе для заморских гостей, как большинство девчонок, оставшихся на улице Мереса. Это тоже долго продолжаться не могло и довольно быстро мне надоело. К тому же, жрец, курировавший нас, не удовлетворился только деньгами, которые мы ему приносили. Старый козел очень любил захаживать к нам в баню под предлогом, что благословит воду перед купанием, а когда ребятишки подросли, и просто по комнатам начал шастать, за руки хватать, поглаживать, всякое такое. Причем, по большей части, мальчиков, — губы Равенны скривились от презрения. — А там был паренек один, Масуд, с которым мы чаще всего вместе по карманам лазали, ну так он и не выдержал. И позвал меня.

Равенна вдруг оттолкнулась от планширя и отошла в сторону. Гардан вывернул голову, следя за ней и размышляя о том, что начинает понимать, почему моряки не тянули руки к пиратке. Держала она себя совершенно расковано и спокойно, на равных, и внутри Гардана росло чувство того, что если он и попытается что-то ей предложить, то запросто может получить хорошую оплеуху или даже нож под ребро. Эта женщина, кажется, была начисто лишена страха, зато дури в ней было хоть отбавляй. Вот только не начинай сейчас еще и восхищаться ей. Сам прекрасно знаешь, что спать она с тобой не будет никогда, а коли так, то все твои тонкие чувства и переживания даром никому не нужны, и тем более, тебе самому.

Сняв кормовой фонарь со стойки, Равенна раскурила от него трубочку, повесила обратно и не спеша вернулась к Гардану.

— В общем, — продолжила она. — Ночью мы с Масудом залезли в окно дома этого жреца, привязали его к кровати и обрили наголо, целиком, каждый волосок на его поганой тушке срезали, — она хмыкнула. — Стал похож на новорожденную землеройку и верещал также громко. А бороденку его, какой жрецы так гордятся и щеголяют вечно, прямо ему вокруг хозяйства и обвязали и затянули покрепче, чтобы понял, где мирское, а где церковное. Ну, он и понял. И на утро, когда его слуги его отвязали, бедного, приказал немедленно найти виновников. Тихо, конечно, без огласки. А далеко ходить не надо было, хоть мы ему глаза и завязали, да только все прекрасно знали, что в том приюте мы с Масудом были самыми шебутными. Вот нас к нему и привели. — Равенна покачала головой, улыбаясь и вспоминая. — Сидел лысый, как яйцо, с дряблой шейкой, что черепаха старая, кулачками потрясал, грозился. А на следующий день, крысюк канавный, продал нас по-тихому работорговцам, чтобы те потом перепродали в Лонтроне. Лошадники, знаешь ли, со всей своей вечной благочестивостью почему-то очень любят кувыркаться вовсе не с лошадьми, и стегать плетьми тоже не их. Работорговцы люди далеко не утлые, а потому дорогу от Мереса до невольничьих рынков Лонтрона мы с Масудом провели на веслах в качестве гребцов.

— Хорошо еще, что не в Тарн, — буркнул Гардан, морщась. Торговля людьми была ему отвратительна, особенно, учитывая тот факт, что ей так увлекались именно лонтронцы. Может, все дело было в их бесконечном блеянии о Молодых Богах, может в том, что Гардан родился в Мелонии, где рабства никогда не было, а может, просто ненавидел лошадников, но только история Равенны задела его за живое.

— Хорошо, что не в Тарн, — согласилась пиратка, попыхивая трубкой. — В Тарне были бы каменоломни, из которых не сбежать. А с судна удрать не так уж и сложно, если припрет по-настоящему. Вот Масуд и подговорил меня и еще нескольких ребят-рабов на бунт. Только ничего-то у нас не получилось. Масуда сразу зарезали, а меня заковали намертво и пообещали, что за порчу имущества я буду отрабатывать еще три года как минимум. И только после этого пойду служить в дом лонтронцам. Ну, я и отработала, — она, криво усмехаясь, помахала запястьями, на которых виднелись шрамы от цепей. Лицо ее потемнело. — А через три года меня выкупила знатная лонтронка, которая тоже промышляла пиратством, и годик мы с ней знатно куражились на побережье Северного Материка, покуда ей не пришло в голову стать благородной дамой, а меня сделать подстилкой для них с мужем. Но это уже другая история, и никакого отношения к работорговле она не имеет. — Равенна встряхнулась, сбрасывая с себя прочь тень прошлого, а потом, прищурившись, взглянула ему в глаза. — Вот такая вот у меня трагическая история, щербатый. Теперь мы в расчете?

— Я только одного не понял: как с этим Давьяла связана? — уточнил Гардан, стараясь придержать свои мысли при себе. Девке этой действительно в жизни досталось знатно, и оставалось лишь удивляться, почему она при этом не озлобилась, не замкнулась в себе и не начала крошить всех на мелкие кусочки без тени сожаления. Но Равенне о таких его размышлениях знать не нужно было.

— Ребята, которым нас продал жрец, работали на нее, — сухо отозвалась пиратка. — У нее вообще хозяйство было приличное: как минимум десять кораблей, постоянные поставки в Лонтрон и Тарн. А теперь остался только один корабль, последний, и он не уйдет.

В голосе ее прозвучала смерть, и Гардан мысленно кивнул. Врагов нужно было добивать до конца, без жалости или сожаления, потому что они имели волшебное свойство появляться в твоей жизни снова и снова, словно сорняки, которые поленился до конца выкорчевать из земли. Это навело его на другую мысль, и он спросил:

— А что со жрецом, который вас продал? Наверное, с ним легче было разобраться, чем с десятком кораблей.

— Легче, — губы Равенны расплылись в довольную улыбку. — К моему возвращению домой он только-только с превеликим трудом отрастил обратно свою бороденку. На этот раз я уже не сбривала ее, а сожгла, чтобы уж наверняка остался лысым, как яйцо. И кстати об этом, раз уж мы заговорили, то и остального он лишился, стал гладенький, ровненький, загляденье одно! — она хмыкнула. — А после этой очистительной процедуры, взял и сам повесился в ту же ночь прямо посреди городской площади. И даже письмо прощальное написал своей же кровью и на груди себе приколол: «Мол, простите меня, люди, что детишек ваших трогал и портил: не от злой души все, а бес попутал. И вот теперь раскаиваюсь».

Нет, парень, поторопился ты называть ее белой и пушистой. Может и не озлобилась, но опасная стала, как бешеная сука. Гардан с уважением взглянул на Равенну. Странным образом глаза теперь не так липли к ее груди, как раньше, хоть смотреть ей в лицо все равно было сложновато.

— Ну а ты, щербатый? — Равенна взглянула на него смеющимся глазом. — Чем ты можешь похвастаться?

— Да ничем, — пожал плечами Гардан. По сравнению с ее историей его занудное повествование про нежелание копать отцовские грядки смотрелось откровенно смешным. — Жил себе да жил, не плохо, не хорошо, а так.

— Ну, скромничать-то уже, — Равенна подтолкнула его локтем в бок. — Ты ж служил у Черного Ветра. Я много слышала о ней! — Взгляд ее стал пытливым и любопытным. — А это правда, что она может выпить в одну глотку сразу четыре литра рома?

— Ну, четыре — это уже слишком, — усмехнулся Гардан, с теплом вспоминая Раду. — Но два точно может, я сам видел.

— Говорят, ее отцом был сам Тваугебир, хотя, брешут, наверное, — дернула плечом Равенна, поглядывая на него. — А еще я слыхала, что она как-то задушила коня, сжав ему ребра ногами, когда пыталась остановить галоп.

— Боги, и кто только такой бред придумывает? — Гардан рассмеялся, чувствуя, как его отпускает тяжелое ощущение от рассказа Равенны. — Не было никакого коня. Брехня все это. Рада просто… — он замялся, подбирая слова. Как можно было описать ее? Только сейчас, наверное, глядя на Равенну, Гардан вдруг отчетливо понял, насколько сильно Рада отличалась от всех тех людей, к которым он привык, как сильно выделялась на фоне всего остального двора и Мелонии в целом. И вовсе не потому, что была эльфийкой. Что-то другое было в ней, что-то совершенно иное, чуждое всему этому миру дорогих шелков и породистых лошадей. Он не знал, как правильно объяснить это, а Равенна смотрела на него с ожиданием в зеленых глазах и не собиралась никуда уходить. Прочистив горло, Гардан попробовал снова: — У Рады очень сильная воля и покладистый характер. Со стороны она может выглядеть полной идиоткой, но вовсе не потому, что чего-то не понимает, а потому, что ей дела нет до того, чтобы разбираться в интригах, играх или еще чем-то. Она очень искренняя и в чем-то по-детски наивная, но опять-таки, только потому, что она не растрачивает себя на бессмысленную шелуху.

— Послушать тебя, так она получается прямо какой-то монашкой! — хохотнула Равенна.

— Нет, ни в коем случае, — покачал головой Гардан, улыбаясь себе под нос. — Она обожает пить и драться, и эти две вещи, наверное, интересуют ее в жизни больше всего. Амбициозность, хитрость, расчетливость ей просто не свойственны.

— Так, значит, неправду говорят, что она убила короля Мелонии и Лорда-Протектора? — прищурилась Равенна.

— Нет, — покачал головой Гардан. — Ее подставили очень крупно. Я там был, все видел. Только вот доказать-то это все равно невозможно: никто не поверит эльфийке и безродному наемнику, который еще и деньги от нее за службу получает.

— Расскажи? — не слишком настойчиво попросила Равенна.

Скрывать тут особенно было нечего, так что Гардан только пожал плечами и пересказал пиратке всю ситуацию, произошедшую в Латре. Та внимательно слушала, временами качая головой и задавая уточняющие вопросы. Как-то постепенно душащее желание, которое Гардан испытывал в присутствии Равенны, отступало прочь, и теперь он просто получал удовольствие от общения с человеком. Сам он разговаривать не слишком-то любил, но последние дни провел, перевешиваясь через борт, так что пообщаться сейчас было приятно.

Дослушав до конца, Равенна задумчиво взглянула на него и проговорила:

— Хороший ты парень, щербатый. Если бы еще не протирал так глазами мою задницу, был бы еще лучше. — Раздражение вновь взметнулось в Гардане с новой силой, но пиратка только хмыкнула, выбила о планширь пепел из своей трубки и хлопнула его по плечу. — А с Радой познакомишь меня как-нибудь, коли будет возможность. Я бы взглянула на нее одним глазком.

— Познакомлю, — согласился Гардан, и пиратка ушла.

Правда вот, он не был уверен, что Рада и Равенна найдут общий язык. Пиратка хоть и держала себя просто, а в этой простоте все равно был глубоко запрятанный крючок и кошачье желание выпустить когти при любом удобном случае. Раде такие вещи были абсолютно чужды и по большей части раздражали ее.

Хоть Равенна и пообещала, что к вечеру они достигнут Кандора, а только никаких изменений Гардан пока не замечал. Вокруг все также простиралась бесконечная морская гладь, все также проглядывало солнце сквозь рваные дырки в бесконечном одеяле туч. Разве что далеко-далеко на горизонте Гардан заметил несколько птиц, во всю глотку вопящих и камнем падающих в стальные волны в поисках рыбы. А когда спросил про то, через сколько они будут в Кандоре, рулевого, тот как раз на этих птиц и кивнул, проворчав сквозь зубы:

— Видишь чаек? Значит, скоро берег.

И южанин не соврал. Где-то через час на горизонте показалась тонкая-тонкая полоска суши, которую поначалу Гардан принял за еще одно облако, только темное, дождевое. Равенна начала во всю глотку орать, раздавая морякам приказы, и те забегали по палубе, корректируя паруса и ловя изменивший направление ветер.

Смотреть на то, как издали приближается полоска суши, было как-то спокойнее, надежнее, и Гардан перешел на нос корабля, устроившись там так, чтобы никому не мешать. Он уже до смерти истосковался хоть по какому-то изменению пейзажа: от рябящей под солнечными лучами воды болели глаза и кружилась голова. Только вот смотреть пока особо было не на что: полоска земли впереди постепенно увеличивалась, превращаясь в пустынный скалистый берег, каким было все побережье Северных Провинций. Разве что редко-редко пейзаж нарушали одинокие низенькие и чахлые деревца, но по большей части из конца в конец неба тянулись только серые скалы да мелкая галька, на которую с шумом набегали белые гребешки пены.

Равенна слегка развернула «Гадюку», и та заскользила по волнам метрах в пятистах вдоль берега. Сильный ветер свистел в снастях, холодил Гардану затылок и кусался за уши, а вокруг ничего не менялось. В конце концов, наемник не выдержал всего этого однообразия, слишком уж хотелось ему поскорее ступить на твердую землю, и спустился вниз, в трюм, где сейчас отсыпались после ночной смены рулевой и несколько матросов. Здесь было гораздо тише, пахло застарелым потом, немытыми телами и пылью, но наверху все равно ничего интересного его не ожидало в ближайшее время, потому Гардан забрался в свой гамак, заложил руки за голову и попытался задремать.

Разбудили его громкие голоса, крики и беготня по палубе над головой. Резко подорвавшись с места, Гардан едва не вывалился из гамака на твердый пол, но в последний момент успел ухватиться за парусиновую ткань и удержаться на месте. В трюме кроме него сейчас никого не было, видимо, спавшие со смены матросы уже поднялись наверх. А еще что-то было не так, словно качка ощущалась по-другому. Корабль мелко подрагивал на волнах, а не глубоко взлетал на них вниз вверх, как раньше, а еще слышались какие-то оклики со стороны, а не сверху, словно кто-то упал за борт или… Кандор! — осенило наемника, он почти что вывалился из гамака во второй раз и застучал каблуками по трапу на верхнюю палубу, спеша оказаться на берегу.

За то время, пока он спал, солнце закатилось за море, и серые сумерки быстро наливались густой ночной синью. По палубе бегали матросы, торопясь укрепить швартовые, проверяя узлы канатов, выкладывая для стоящей у самого борта Равенны трап на берег. Гардан едва не застонал от облегчения, когда его глазам открылась не бескрайняя серая морская хмарь, а шумный, дымный, набитый торговцами и рыбаками Кандор.

Вообще-то, сам город Кандор располагался к югу от побережья примерно на том же расстоянии, что и Мериадор от Лебяжьей Гавани. Он являлся административным центром Кандорского округа Северных Провинций, и именно через него шла настоящая хорошая дорога, по которой в Дер доставлялись товары с побережья, а оттуда и дальше, во внутреннюю Мелонию. В Кандоре располагались и основные склады, и рынок, и даже резиденция Лорда Севера на тот случай, если он все-таки решит заглянуть в эти места и проверить состояние дел. Только вот настоящим сердцем всего округа был именно этот прибрежный городок, который тоже назвали Кандором, только морским. Да и связан он был с административным центром напрямую, потому местные считали его вроде бы как окраиной самого города или чем-то похожим на это.

Внешне он почти как две капли воды походил на Лебяжью Гавань: те же неприметные домишки, дым, стелящийся над черепичными крышами, те же вытянувшиеся ряды корабельных мачт со свернутыми парусами, та же вонь рыбы и гнилых водорослей. Только был, разве что, слегка побольше, да и располагался на холме, отчего домики, как грибы, взбирались прочь от берега все выше к гребню холма и просматривались со стороны моря.

Проверив привычным движением, хорошо ли выходит из ножен кинжал, Гардан быстро зашагал к опущенному трапу на берег. Он не ждал в городе неприятностей, но на северном побережье Мелонии неприятности имели свойство случаться в самые неподходящие моменты, а потому следовало быть начеку. Равенна, как раз повернувшаяся, чтобы поторопить матросов, заприметила его и махнула рукой:

— Давай сюда, щербатый! Пройдемся, подышим, послушаем, что люди говорят. Авось, она все еще здесь.

Гардан только кивнул в ответ и встал рядом с Равенной, глядя на то, как суетятся матросы, и ощущая смутную тревогу. В голове почему-то стало тихо-тихо, и он чувствовал все сильнее и крепче стягивающие ее обручи воли Марны. Странное отчуждение легло на его плечи, словно невидимая ладонь отделила его ото всех остальных людей на борту и пристани, отодвинула в сторону и сжала, лишив собственной воли, мыслей, чувств. Ну только не сейчас! — мысленно взмолился наемник. Я так ждал возможности сойти на берег! И вот именно теперь тебе, Дева, вздумалось вновь что-то сказать мне? Почему не утром, не вчера и не позавчера, когда я сходил с ума от скуки, пялясь на серые волны? Почему именно тогда, когда появилась возможность размять ноги, выпить и оглядеться, тебе понадобилось опять привлекать мое внимание?

Видимо, на лице у него что-то отразилось, потому что Равенна бросила на него испытующий взгляд и оскалила свои острые зубы:

— Чего такой кислый, щербатый? Не хочется расставаться с качкой? Или прикипел к своим рыбкам?

— Думаю, — пробурчал в ответ Гардан. Объяснять ей что-либо сейчас ему не хотелось, да он и сам не знал, что с ним происходит. Чувство нарастало, как набегающая на берег волна, как усиливающиеся порывы ветра, и он с трудом сохранял хоть какое-то чувство реальности. Проклятые Боги! Все бы вам с людьми играть в свои игры! Я не ваша марионетка и не хочу ей быть! Оставьте меня в покое и дайте тихо прожить свои дни!

— Смотри не перетрудись, щербатый! — ухмыльнулась в ответ Равенна. — Сдается мне, слишком много ты думаешь и вовсе не о том, о чем надо!

Гардан странно взглянул на нее, словно сказанные ей слова невольно ответили на его мысли, но тут сходни легли на борт, и матрос отступил в сторону, давая возможность Равенне сойти на берег. Она словно кошка ловко спустилась вниз, крикнув на ходу:

— Корабль не покидать! В любой момент мы можем отплыть отсюда, и ждать, пока вы накувыркаетесь с местными шлюхами, я не намерена!

Сжав зубы, Гардан зашагал следом за Равенной по трапу под завистливые взгляды матросов. Впрочем, сейчас ему было ни до чего, да и корабль он покидал вовсе не для того, чтобы развлекаться. Внутри бурлило и качалось штормовое море, и от этого тошнота поднималась к горлу, а голова стала тяжелой, как свинцовый котел.

Ко всему прочему добавилось еще и отсутствие качки на берегу. Гардан ступил на твердую землю, от которой за неделю уже знатно отвык, и зашатался, непривычно ступая вперед ватными ногами, которые так и стремились поймать волну, чтобы устойчивее удержаться на палубе. Только волн здесь не было, земля не качалась, и его замутило еще сильнее.

Не дожидаясь его, Равенна быстро зашагала по дощатому настилу палубы в сторону складов, отмахиваясь от двинувшихся ей навстречу купцов с льстивыми улыбками на лицах. Сейчас они не везли никакого товара, а потому и общаться с потенциальными покупателями и продавцами смысла не было. Кое-как Гардан двинулся следом за ней, часто сглатывая наполняющую рот слюну и мысленно проклиная Марну, ее приказания, пиратку, Провидца, Раду и всех вместе взятых. Ему было по-настоящему худо, и с каждой минутой становилось все хуже и хуже.

Дорогу он почти что и не запомнил. Кое-как бредя следом за ярким пятном рыжих волос Равенны, Гардан пару раз едва не врезался в темные углы зданий, тонущие в сумерках, поскользнулся в нескольких глубоких лужах, а один раз едва успел вывернуться из-под копыт коня, на котором спешил куда-то вдоль по набережной худенький парнишка гонец. В конце концов, хмуро вздохнув и закатив глаза, Равенна взяла его под руку, ворча под нос, насколько он бестолковый и проблемный, и потащила следом за собой, следя за тем, чтобы он не споткнулся.

— Ты морской воды наглотался что ли, щербатый? Или трубку свою перекурил? — ее глаза пристально изучали его лицо. — Выглядишь ты погано.

— Веди, — пробурчал Гардан, изо всех сил сдерживая рвотные позывы. Голова была настолько чужой, словно к его плечам прирастили бревно или наполненное водой ведро, в котором без устали прыгали и купались маленькие золотые рыбки.

Они все-таки дошли до приземистого здания таверны, из открытых окон которой лился свет, доносились взрывы смеха, звуки музыки и голоса людей. От одной мысли, что ему придется туда идти, Гардана буквально согнуло пополам, и он с трудом упал на какую-то рассохшуюся старую бочку, стоящую возле двери, вцепившись пальцами в волосы.

— Я подожду тебя здесь, — проскрежетал он. Мысли в голове напоминали трухлявое полотно, расползающееся под пальцами, которое он изо всех сил пытался удержать в целости.

— Как знаешь, — прозвучал над головой голос Равенны, в котором прозвенела плохо скрытая тревога. — Ты только не уходи отсюда никуда, понял? Я вернусь и провожу тебя на корабль. Может, просто отвык от суши.

Сил, чтобы ответить, у Гардана не было, он только продолжал сжимать пальцами свои волосы, молясь, чтобы все это закончилось. Через миг дверь таверны открылась, выпустив наружу крики людей, песни, музыку и гомон, и захлопнулась за Равенной, оставив его наедине с холодной и стылой осенней ночью.

И в тот же миг словно плотину прорвало в его собственной голове. Гардан ослеп и оглох, все звуки мира отрезало от него, как лезвие отсекает кусок масла, а прямо перед лицом возник огромный круглый глаз. У него не было века, не было ресниц, только здоровенное белое глазное яблоко со сжавшимся в точку черным зрачком, глядящим прямо в самое сердце Гардана. Он попытался закрыться, попытался сжаться, прогнать образ, только это было невозможно. Взгляд походил на вертел, на каких зажаривают над огнем поросей, и Гардан болтался на нем тряпкой, не в силах дернуться ни туда, ни сюда.

— ТРИ ДНЯ НА СЕВЕР, НЕ МЕНЯЯ НАПРАВЛЕНИЯ. — Мощные волны звука прокатились сквозь его тело, и Гардан затрепыхался, словно лист, попавший в водоворот реки, прыгая на волнах не в силах прекратить эту муку. — БЕГЛОМУ РАБУ ВЕРЫ НЕТ. КОГДА ПРОТРУБИТ РОГ, ОБЕРНИСЬ НАЗАД. СЛОМАННАЯ МАЧТА УКАЖЕТ ПУТЬ.

Гардан почувствовал, что еще несколько секунд, и его собственные глаза просто вскипят под давлением чужого взгляда, беззвучно закричал изо всех сил, сжимая голову и пытаясь избавиться от чужой воли. А потом все разом кончилось.

В лицо дохнуло сырой осенней ночью. Гардан понял, что сгибается в три погибели на бочке, а пальцы, которыми он зарылся в собственные волосы, повлажнели от пота. Мокрым было все лицо, по которому буквально градины текли, отсырела спина, и одежда прилипла к телу. Тяжело сглотнув, он отнял руки от лица, глядя на то, как дрожат его пальцы. Все, что сказала Марна, казалось бессмысленным набором букв, но он впечатался в его голову намертво, словно прямо на внутренней стороне век были выжжены раскаленные слова приказа.

— Будь ты проклята, Единоглазая ведьма! — с трудом прошептал Гардан, кое-как рукавом утирая мокрое лицо, которое теперь холодил налетающий с моря ветер. — И что ты привязалась ко мне? Мне никогда не было дела ни до Аватар Создателя, ни до Богов, ни до их бесконечных игр! Так почему же именно меня ты выбрала, чтобы изводить без конца?

Холодный ночной ветер не ответил ему ни слова, лишь взметнул какие-то обрывки бумаги, подкатил их к самым носкам его сапог. Не думая, Гардан подхватил один листок и взглянул на него. Бумажка была рваной, измятой и потертой, ее явно намочили в воде, чернила поплыли, и текст почти не читался. Но одно слово Гардан сумел-таки разобрать, и это было слово «гадюка».

Его словно ледяной водой окатили, и вся тяжесть после касания Марны моментально ушла прочь. Гардан прищурился, вглядываясь в размытый текст и пытаясь прочитать хоть что-то, но больше ни слова понять не смог. Он подхватил с земли и остальные обрывки, но они были в таком же плачевном состоянии и при плохом вечернем освещении не читались. Могло ли это быть просто совпадением? Он заморгал, задумчиво глядя прямо перед собой и лихорадочно соображая. Как часто люди писали друг другу письма и упоминали в них гадюк? Тем более на севере Мелонии, где этих самых гадюк встретить было очень тяжело.

Дверь в таверну резко распахнулась за его спиной. Гардан по наитию сжал в кулаке бумажки, пряча их от чужих взглядов, и обернулся. На пороге в ярком квадрате света стояла Равенна, а за ее спиной маячил какой-то худенький паренек с большими глазами, внимательно рассматривающий Гардана из-за ее плеча.

— Ну что, щербатый, полегчало? — пиратка подмигнула ему. — Вставай давай, пора плыть.

— Ее здесь нет? — спросил Гардан, подивившись тому, насколько у него сейчас был сиплый и низкий голос.

— Нет, — покачала головой пиратка. — Но отшвартовалась она всего-то пару часов назад. Мы быстро ее догоним.

— А это кто? — Гардан взглянул на паренька, который вышел из таверны следом за Равенной и остановился в тени, кутая худые плечи в дырявый плащ. В темноте было видно только его огромные черные глазищи, да широкий нос, что говорило о том, что перед Гарданом южанин.

— Его зовут Салам, и ему чудом удалось ускользнуть из ее цепей. Он пару лет плавал с ней и знает местные воды и все бухты, в которых эта тварь обычно ночует. Он проведет нас, — отозвалась Равенна, энергичной походкой направляясь в сторону порта.

Гардан подхватился с бочки и поспешил за ней, поглядывая на спешившего за ними паренька. Вид у того был какой-то перепуганный, да и глаза бегали по сторонам. Он бросал короткие взгляды на Гардана, но от ответного взгляда моментально отворачивался, словно наемник пугал его. В голове Гардана словно молотом по наковальне прогудело «БЕГЛОМУ РАБУ ВЕРЫ НЕТ», и неприятное предчувствие зачесалось между лопаток. Нагнав Равенну, Гардан понизил голос и настойчиво проговорил:

— Послушай, зачем тебе сдался этот щенок? Да и какие бухты в открытом море? Оставим его здесь, так спокойнее.

— Он говорит, что Давьяла пошла на запад, к Лонтрону, а там берег рваный и резанный, и я не слишком хорошо знаю те воды, так что его помощь пригодится, — тряхнула головой Равенна.

Что-то внутри у Гардана екнуло, и он вновь обернулся через плечо на бредущего за ними паренька. Тот неотрывно смотрел им в спины и сразу же отвел глаза, как только Гардан взглянул на него.

— Равенна, этот парень брешет, — настойчиво зашептал ей Гардан, склоняясь к рыжей гриве кудрей. — Она не на запад пошла, а на север. И искать ее надо там.

— Почем ты знаешь? — недоверчиво взглянула на него пиратка. — Почему так уверен?

— Просто знаю, — отозвался наемник, стараясь говорить как можно увереннее и серьезнее. Про Марну рассказывать ему не хотелось, тем более в присутствии этого Салама, но что-то внутри подсказывало, что он должен убедить Равенну. — Она увезла рабов на север, а не на запад, точно тебе говорю. Просто послушай меня и прогони этого щенка.

Равенна прищурилась, глядя на Гардана, и в глазах ее загорелся опасный огонек.

— Мы, кажется, уже говорили с тобой кое о чем, щербатый, договаривались, нет? — в голосе ее зазвучала угроза. — Что если ты хочешь что-то мне сказать, то и говори открыто, иначе я с тобой никакого дела вести не буду. Ты меня…

Вдруг Равенна охнула, содрогнулась всем телом, конвульсивно выгибаясь назад и дергая руками. Гардан не думал, он просто развернулся и наотмашь ударил в лицо паренька, который как раз замахивался, чтобы нанести второй удар ножом ей в спину. Глаза щенка расширились, тяжелый кулак Гардана с хрустом проломил ему нос, и мальчишка рухнул, как подкошенный, на темные плиты мощения под ногами. А Гардан едва успел подхватить начавшую оседать на землю Равенну, хватающую ртом воздух, словно задыхающаяся на берегу рыба.

— Бхара тебя раздери, женщина! — прорычал он, чувствуя, как поддерживающую ее под спину руку заливает теплая липкая кровь. — Надо было слушать меня! Надо было просто послушать, что я тебе сказал!

Пиратка только застонала что-то в ответ, а Гардан подхватил ее на руки и побежал по мощеной улице города в сторону светящихся окон таверны. Там он сможет найти лекаря или кого-то, кто укажет ему дорогу к лекарю. Должен же в этой дыре быть лекарь! Проклятые бабы! Сначала Рада, потом Марна, теперь эта, рыжая! Покоя мне от вас не будет! Он бежал, и алые капельки крови пятнали плиты мостовой за его спиной.