Ветер перемен

==== Глава 33. Правда ====

«Звезда севера» кардинально отличалась от всех заведений, в которых доводилось бывать Раде, и поняла она это сразу же, едва переступив порог. Позади за закрывшейся дверью остался шумный Алькаранк, пестрящий цветами, запахами, гудящий от звуков, набитый людьми словно бочка сельдью. Рада лучшие годы своей жизни провела в Северных Провинциях, где постоянно шумели и дрались пираты, шлюхи и наемники, но даже для нее город показался чересчур громким. Что уж говорить об искорке, которая вся сжалась в комочек и льнула к ней, держась за рукав ее куртки и перепуганно поглядывая по сторонам огромными как у олененка глазами. И теперь, как только они шагнули внутрь «Звезды севера», весь гам и шум буквально исчез, как и не было.

В заведении царила тишина, нарушаемая лишь негромким тиканьем настенных часов и приглушенными разговорами немногочисленных посетителей. Через окна, забранные решетчатыми ставнями, внутрь поступал свет, но его явно не хватало, а потому под потолком горели большие подвешенные на цепях приплюснутые масляные лампы. Выложенные ровными лакированными досками полы были чисто выметены, а столики отделены друг от друга деревянными решетчатыми перегородками. К тому же, по всей общей зале стояли горшки с цветами и плющами, и Раду встретила не привычная вонь перекисшего вина и грязи, а тонкий запах дыма, благовоний и зелени, приятный и спокойный.

Посетители одарили вошедших невыразительными взглядами и вернулись к своим разговорам. Занято было всего четыре столика, и за ними сидели аккуратно и дорого одетые люди, явно неместные. А сам хозяин гостиницы, подтянутый мужчина средних лет, одетый в коричневый костюм, с приятной улыбкой двинулся навстречу вошедшим путникам. Лицо у него было спокойным и каким-то искусственно-довольным, а улыбка приклеенной. Раде подумалось, что, наверное, он тренировался перед зеркалом, чтобы удерживать губы в таком состоянии по много часов к ряду. Его черные волосы были прилизаны и туго стянуты в пучок на затылке, а щеки гладко выбриты, но длинный подбородок и заостренные скулы выдавали в нем лонтронца.

Заведение было явно дорогим. В таких ей раньше бывать не приходилось, и Рада ощутила неловкость. Она привыкла к тому, что дома знати утопают в золоте, и вести себя в них необходимо сдержанно и спокойно, а таверны — в вине и пьяных воплях, и в них можно драться и буянить, сколько душе угодно. И что делать здесь, где и того, и другого было поровну, она просто не могла понять.

Хозяин гостиницы остановился перед ними, спокойно улыбнулся и склонил голову:

— Доброго дня пред очами Грозара, милорд Ренон, дамы. Добро пожаловать в «Звезду севера». Мое имя — Еже Нахард, и я в полном вашем распоряжении.

Голос у него тоже был полон невыразительной доброжелательности, и Рада с подозрением оглядела его еще раз. На ее взгляд, именно такие люди и могли продавать данные Сети’Агону: с фальшивыми улыбками, сдержанные, и не поймешь, что в голове и за душой. Впрочем, Алеор только кивнул в ответ хозяину, не выказав ни единого признака тревожности или напряжения.

— Меня должен ждать друг.

— Так и есть, милорд Ренон, — вновь склонил голову Нахард. — Господин Вард ожидает вас в отдельном кабинете, и я немедленно провожу вас туда. Угодно ли будет еще чего-то вам и вашим спутницам?

— Да, — кивнул Алеор. — Нам нужны комнаты на одну ночь, возможность воспользоваться купальней, еда и вино. Меня интересует северная Латайя, белое, сбора не позднее тысяча шестисотого года.

— Я все подготовлю, милорд. Следуйте за мной.

Хозяин гостиницы кивнул двум молодым подтянутым парням, стоящим в дальнем углу помещения со сложенными за спиной руками. Они направились к гостям и с поклоном приняли у Рады седельные сумки, скатки одеял и даже плащ. При этом она почувствовала себя донельзя неловко, словно извалявшийся в грязи поросенок, вломившийся на белоснежную кухню. Стараясь чесаться так, чтобы это не слишком бросалось в глаза, она аккуратно подтолкнула совсем стушевавшуюся Лиару вперед, следом за Нахардом. Гости заведения проводили их аккуратными взглядами из-под ресниц.

Рада подивилась на настенные часы над выполненной из дуба стойкой, — не во всех мелонских особняках были такие, — на ряды бутылок, выстроившиеся в ячейках бара, которые выглядели едва ли не старше ее самой, на пастельных цветов акварели с морскими пейзажами, висящие на стенах. Грозар, это же таверна! Таверна! Здесь должна быть грязища, кости, куча пьяных тел и продажные девки! Так где они, ради всего святого?!

— Как на кухне у евнуха, — проворчала за ее спиной Улыбашка, оглядываясь с таким лицом, что непонятно было: то ли ей страшно дотрагиваться до чего-либо, то ли противно. — Хоть с пола жри, он все одно чище, чем твои собственные руки.

И в этом Рада была с ней полностью согласна.

Справа от стойки бара начинался небольшой коридор с плотно прикрытыми дверями. Нахард прошел его до конца, с поклоном открыл одну из дверей и негромко проговорил:

— Господин Вард, прибыли друзья, которых вы ожидали. — Развернувшись к Алеору, мужчина добавил: — Отдыхайте, милорд, дамы. Вино и обед будут немедленно, а купальня — чуть позже.

— Благодарю, — холодно кивнул эльф, шагнув в комнату. Раде подумалось, что сейчас он тоже выглядел иначе: ровно на столько, сколько стоил его титул наследника трона Лесного Дома.

Положив ладонь на плечо искорки, которая оглядывалась по сторонам так перепугано, словно ее сейчас должны были обвинить в воровстве пирожков с кухни, Рада вошла в помещение отдельного кабинета для гостей, где их ожидали. И ее взгляд сразу же наткнулся на ильтонца, что сидел в мягком кресле у маленького круглого столика с книгой и дымящейся трубкой в руках.

Он был большим, крупнее человека и выше, метров двух с половиной ростом, но при этом очень… аккуратным что ли. То, как он поднялся из кресла, то, как спокойно отложил в сторону книгу, то как шагнул навстречу Алеору, протягивая руку, несло в себе особую грацию, совершенно неожиданную для такого большого существа. Лицо ильтонца было светлым и открытым, щеки гладкими без единого следа щетины, а глаза — прозрачно-зелеными, словно пронзенная солнечными лучами вода старого озера. Его каштановые волосы мягкими кольцами спускались до плеч, слишком широких для его тела, чересчур, непропорционально широких. А дальше были руки.

Раде уже приходилось видеть ильтонцев, но каждый раз она не могла надивиться. Пять круглых каменных блоков с едва заметными сочленениями, последним из которых была кисть, тоже круглая, похожая на рукавицу, в каких работали сталевары. Два блока выше локтевого сгиба, два ниже, причем каждый из них тоже мог сгибаться, таким образом, руки ильтонца вращались назад так же легко, как и вперед, могли складываться в кольцо вокруг его тела или даже образовывать зигзаги. И пальцы: крохотные каменные кругляши, каждый в четыре сферы, тоже подвижные, но кажущиеся со стороны такими громоздкими, такими нечувствительными. И эти пальцы с превеликой осторожностью держали маленькую вырезанную из дерева трубку. Взгляд Рады скользнул на книгу, которую отложил ильтонец, и она поймала себя на мысли, что не может представить, как этими огромными неуклюжими пальцами он может переворачивать тонкие страницы. К тому же, руки ильтонца были в тон его глазам: из настоящего нефрита, бледно-зеленого, перевитого желтоватыми прожилками. У нее возникло желание коснуться его плеча: ей было интересно, холоден ли на ощупь камень.

Одет ильтонец был в песочного цвета меховую безрукавку ворсом внутрь, плотно прилегающую к телу, с затянутой на боках шнуровкой. Она доходила ему до середины бедра, а дальше виднелись черные штаны, заправленные в точно такие же мягкого песочного цвета сапожки на высокой шнуровке. Талию ильтонца перехватывал широкий пояс с пряжкой, в середину которой был вправлен большой кусок нефрита, искусно изрезанный какими-то узорами. Все тело каменнорукого казалось очень изящным и даже тонким, ладно скроенным, за исключением чересчур широких плеч, заканчивающихся глыбами нефрита.

— Алеор! — ильтонец тепло улыбнулся, и настоящая радость заплясала золотыми зайчиками в его прозрачных глазах. Он шагнул навстречу эльфу и пожал ему руку, а потом даже обнял его. Мягко изогнулись каменные сферы блоков на руках, охватывая спину Алеора так, чтобы не причинить боли. На фоне громадного ильтонца высокий эльф казался совсем маленьким и хрупким как тростинка. — Как я рад тебя видеть! Осмелюсь заметить, что я ждал тебя чуть позже.

Голос у ильтонца тоже был странный: раскатистый, басовитый, но очень приятный, словно гудение большого шмеля. Рада как-то даже заробела, глядя на него снизу вверх. Это было непривычно, большинство мелонцев, даже мужчин, были ее роста или ниже, а этот каменнорукий возвышался на две головы над ней, почти что касаясь затылком выбеленного потолка.

— Мы слегка изменили маршрут нашего движения из-за некоторых сложностей, — ответил Алеор. На лице его тоже была широкая улыбка, словно перед ним стоял его старый друг. — Я очень рад тебе, Кай! Надеюсь, ты добрался сюда быстро и легко.

— Добрался-то быстро, но сам знаешь, что «легко» — это не совсем подходящее слово! — рассмеялся Кай. Улыбка у него была широкая, от нее на щеках прорезались две длинные горизонтальные полосы, подчеркивая красивый подбородок. — Алькаранк — слишком шумное для меня место, и люди бывают чрезмерно назойливы. Но здесь, у Нахарда, всегда тише, и я могу спокойно читать. — Взглянув поверх головы Алеора на Раду и остальных, ильтонец представился: — Меня зовут Каярди Вард, дитя Пробудившего Асалана. Я жрец Черной Руки из селения Легож.

— Рада Киер, — опустив все титулы, Рада протянула ему руку. Нефритовая ладонь, казавшаяся такой неуклюжей, с поразительной мягкостью обхватила ее пальцы, и на ощупь она была теплой и странно мягкой, словно обтянутый тканью булыжник. Зеленые глаза с интересом взглянули ей в лицо, и Кай осторожно пожал ее ладонь.

— Алеор говорил мне о тебе, Черный Ветер, да и по городу ходит множество слухов. Я с удовольствием послушаю твои истории, если ты захочешь рассказать мне что-то о себе.

Слова мягко перекатывались в его горле, рычащие и слегка тянущие гласные. Говор у ильтонца был странным, неторопливым и спокойным, и в нем была уверенная сила гуляющих меж горными пиками ветров. Рада улыбнулась в ответ Каю:

— Рада познакомиться. Думаю, у нас будет время вволю наговориться по дороге на запад, путь-то неблизкий.

— Я в этом уверен, — кивнул тот, перевел взгляд на Лиару, и на лице его отразилось удивление. — О! Первопришедшая! Не ожидал увидеть с тобой Первопришедшую, Алеор!

— Ее никто не ожидал, — пожал плечами тот, отходя к столу и по-хозяйски усаживаясь в кресло.

Лиара совершенно без страха улыбнулась ильтонцу, и ее крохотная ладошка, утонувшая в огромной каменной клешне, показалась Раде похожей на маленькую певчую птичку.

— Меня зовут Лиара Морин, отче, — проговорила она, и Кай с осторожностью пожал ее руку.

— А еще ее зовут Светозарной, я настаиваю на этом, — проворчала стоящая рядом Улыбашка, непроизвольно выпрямляясь и задирая голову, чтобы иметь возможность смотреть огромному каменнорукому в лицо. Со стороны они смотрелись презабавно: голова гномихи находилась чуть выше колен Кая. — Эта девочка поет, как соловей, и у тебя еще будет возможность убедиться в этом, Брат Камня.

— Вот как? — Кай обернулся к Лиаре. — Я буду рад услышать все твои песни, Светозарная. Можешь называть меня просто по имени, обращение «отче» есть лишь у смертных, нам оно ни к чему. — Лиара кивнула, и ильтонец разжал каменные пальцы, отпуская ее ладонь. Рада непроизвольно выдохнула: головой она понимала, что Кай не раздавит Лиаре руку, но что-то внутри все равно упорно продолжало бояться сокрушительной мощи подвижных нефритовых блоков. Взглянув на Улыбашку, ильтонец слегка поклонился: — А как твое имя, Дочь Камня?

— Вирра из рода Кабут, но ты можешь звать меня Улыбашкой, — отозвалась та. — И ты уж прости, руку жать не буду, сам знаешь, не допрыгну.

— Хорошо, Дочь Камня, — кивнул Кай, плавно повел рукой, сгибающейся так странно и непривычно для глаз, на кресла, расставленные вокруг круглого столика. — Присаживайтесь, друзья. Вам нужно подкрепиться и отдохнуть. К тому же, есть вещи, которые мы должны обсудить перед тем, как отправимся в дорогу. Многое изменилось.

— Что именно? — прищурился Алеор, уже успевший набить трубку и теперь раскуривающий ее от стоящей на столе свечи.

Рада взглянула на Лиару, которая смотрела на ильтонца широко раскрытыми, полными восхищения и любопытства глазами. Внутри что-то больно сжалось, и она поморщилась, усаживаясь в кресло. В конце концов, это же был всего лишь ильтонец, ничего интересного. Просто еще один ильтонец, и совсем никакого особого интереса в нем не было, а такими глазами можно было бы и не смотреть.

Настроение моментально испортилось, и она сумрачно окинула взглядом кабинет, на обстановку которого поначалу не обратила внимания, целиком занятая разглядыванием ильтонца, который этого не так уж и заслуживал. Помещение было небольшим, и по его периметру стояли книжные шкафы, заполненные томами в аккуратно надписанных переплетах. Здесь же виднелся и столик, на котором были разложены игры: мешочки с камнями, коробка для игры в литцу, так любимой эльфами, несколько стопок игральных карт. Кожаный стаканчик с костями был небрежно засунут в самый дальний угол.

Под потолком на красивых литых цепях висела люстра со множеством свечей, компенсирующих отсутствие в комнате окон. Еще один подсвечник высился на столе, и возле него лежала книга, которую читал ильтонец. Рада только удивленно вскинула брови, скользнув взглядом по выведенному на обложке названию: «Сокол и горлица», сборник стихов Фаэра Галота. Обычно эти приторно-милющие стихи читали придворные дуры, вздыхая от нечего делать и плотоядно косясь на какого-нибудь богатого и симпатичного молодого дворянина. И она уж совершенно точно не думала, что такая поэзия могла заинтересовать Жреца Черной Руки, да к тому же еще и ильтонца.

Кай подождал, пока они все рассядутся, опустился в кресло сам и негромко ответил Алеору:

— Сегодня утром пришли вести с Северного Побережья. Вы слышали об этом?

— Сегодня мы обедали в дороге, так что не в курсе, — отрицательно качнул головой Алеор. — Что-то интересное?

— Любопытное, я бы сказал, — задумчиво ответил Кай, затягиваясь табаком. — В Мелонии провозгласили приход Танца Хаоса.

— Уже?! — вылупила глаза Улыбашка, подавшись вперед из кресла.

Рада оцепенела, и одновременно с этим ощутила облегчение, словно гора с плеч свалилась, метнув взгляд на Лиару. Не она! — сверкнуло ослепительной вспышкой в голове, и сердце пропустило удар, но тут же вновь сжалось, когда Кай покачал головой:

— Нет, он еще не начался, если ты об этом, Дочь Камня. Однако, земля слухами полнится. — Затянувшись, ильтонец неторопливо продолжил, казалось, и вовсе не замечая, как напряглись все четверо его собеседников. — Говорят, что это произошло недалеко от Ронтиса. Якобы Марна Дева вошла в тело мальчика и его голосом сделала предсказание о том, что вскоре начнется Танец Хаоса. Это если вкратце и опуская подробности.

На этот раз уже абсолютно все вылетело прочь из головы, и Рада вцепилась в слова «Ронтис» и «мальчик», как срывающийся со скалы человек в хиленький кустик травы на самом ее краю. Могла ли речь идти о Далане? Могло ли такое случиться? Мой сын, Боги!

Теперь уже Лиара тревожно взглянула на нее, нахмурившись и слушая Кая. А тот продолжил:

— Имя мальчика неизвестно, но он называет себя Провидцем. Сейчас его перевезли в Дер, где он находится на попечении Жрецов церкви Молодых Богов. Говорят, что из Онера туда спешно отбыл Первый Жрец Мелонии, чтобы посмотреть на него и поговорить с ним. Но гораздо больше говорят о Танце Хаоса, который он предсказал.

— Сколько у нас времени? — кратко спросил Алеор, и в голосе его звенело напряжение.

— Не могу сказать точно, — покачал головой Кай. — Марны сказали: скоро, но насколько разнятся взгляды людей и Первосущностей на этот вопрос? Я просто не знаю.

— Что-то еще? — эльф нахмурился, пыхтя трубкой. Клубы дыма почти что полностью скрывали его лицо.

— Ты знаешь, Алеор, я пробыл здесь недостаточно долго, чтобы судить. Да и информаторов здесь не так уж и много, так что… — Кай неловко дернул громадным плечом, отчего кресло угрожающе заскрипело. — Все, что я смог услышать, это обрывки, слухи, полуправда. Но есть и кое-что интересное. Пираты, отплывающие в Северные Провинции, обратно не возвращаются. Скоро сезон штормов, и они должны бы уже потянуться в обратную сторону, да только за последние две недели в Алькаранке не пришвартовалось ни одного корабля с востока. Мне удалось кое-что разузнать, и это тоже странным образом связано с Провидцем. — Рада превратилась в слух, ловя каждое слово, срывающееся с губ ильтонца. — Говорят, Марна Дева запретила всем пиратским кораблям покидать северное побережье до первого дня сезона Штормов.

— Через Провидца? — уточнил Алеор.

— Да, — кивнул Кай. — Но приказ привез другой человек. Говорят, во все это вмешался Теневой Царь, и именно он передал приказ не покидать северное побережье.

Сердце сжалось еще сильнее. Теневым Царем называли Лавая, собирателя слухов и торговца информацией, который по одному ему известным причинам обосновался в местечке под названием Лебяжья Гавань недалеко от Мериадора. И только настоящий болван стал бы связываться с ним и просить его вмешательства для переговоров с пиратами. Все знали, что однажды испросив услуги у Лавая, человек уже никогда не мог освободиться от его опеки и становился его осведомителем. Это давало свои плюсы: людей Лавая не решались трогать, однако, Теневого Царя звали еще и Королем Рабов, хоть работорговлей он никогда и не занимался, и вовсе не потому, что вел с работорговцами дела. А Гардан был хоть и осторожным человеком, но умел рисковать, делая ставку на собственную жизнь. Могло ли быть так, что это именно он привез приказ Марны Девы и для его исполнения пошел к Лаваю? Грозар Громовержец, молю тебя, пусть это будет не так!

— Известно имя человека, который привез приказ от Марны Лаваю? — напряженно спросила Рада, чувствуя себя так, словно от этого ответа зависела ее жизнь.

— Да, — ильтонец взглянул на нее со смесью интереса и тревоги во взгляде. — Его зовут Гардан. Лавай потребовал, чтобы пиратские капитаны не чинили ему препятствий на севере и помогли во всем, чего бы он ни попросил.

Имя прозвучало, и внутри у Рады что-то оборвалось. Она больше не сомневалась ни в чем, и от этого чьи-то липкие холодные пальцы сжали сердце в груди мертвой хваткой. Ей не было страшно, нет, внутри была пустота. И еще эта стянутость, как у рыбы, насаженной на крюк.

Ее спутники моментально обернулись к ней, даже Кай, который смотрел вопросительно и непонимающе. И Раде захотелось уйти отсюда, уйти как можно скорее, пока этот крюк, воткнутый прямо в сердце, не изодрал ее на клочки.

— Прошу простить меня, — пробормотала она, поднимаясь из кресла и быстро направляясь к выходу. Краем глаза она еще заметила, как Лиара двинулась, чтобы сорваться за ней следом, но Алеор удержал ее, что-то негромко сказав.

Дверь за спиной закрылась, и Рада тяжело привалилась к стене, прикрыв глаза и пытаясь восстановить дыхание. Почему-то очень сильно дрожали руки. Она поднесла их к глазам, отстраненно глядя, как ходят ходуном пальцы. И ведь даже боли не было внутри, не было тревоги, не было ровным счетом никаких чувств, но ее всю бил озноб, даже зубы во рту застучали.

Ее сына, ее мальчика забрала себе Марна. Возможно, на самом деле оно было иначе, она пыталась убедить себя в этом и не могла. Сердце шептало, что таких совпадений не случалось, их просто не бывало и все, и она сглотнула, пустыми глазами глядя перед собой. Далан, улыбчивый, теплый как лето, застенчивый мальчик с ее глазами, так тянущийся к ней, так желающий быть с ней рядом. Ее сынок, который теперь принадлежал Единоглазой Плетельщице Деве. Это не укладывалось в голове, это было чересчур для нее, слишком сильно.

Не совсем соображая, что делает, Рада оттолкнулась от стены и побрела по коридору в сторону общей залы. Оттуда доносились приглушенные голоса и тиканье часов, пахло едой, но ей уже не было до этого никакого дела. Она была пуста, как старый пыльный чулан с паутиной по углам, в который давным-давно уже никто не заглядывал.

Навстречу попался молодой прилизанный паренек из тех, что забрали их вещи, и Рада машинально ухватила его за рукав, не давая пробежать мимо нее:

— Отведи меня в мою комнату.

Он взглянул ей в лицо, но осекся и не стал ничего говорить, лишь боязливо кивнул и едва слышно пробормотал:

— Прошу за мной, миледи.

Рада кое-как вскарабкалась по лестнице, едва замечая красный ковер под ногами, золотые подсвечники в стенах, резные дубовые перила, отполированные до блеска, по которым скользила ее ладонь. На комнату, дверь в которую распахнул перед ней слуга, она тоже взглянула лишь мельком, увидев то, что ее сейчас интересовало больше всего: маленький столик у окна с придвинутыми к нему двумя стульями, а еще пепельницу и горящий подсвечник на столешнице.

— Миледи желает что-нибудь выпить? — тихо спросил слуга. Казалось, что он специально понижал голос: то ли боялся ее, то ли не был уверен в том, следует ли сейчас задавать ей вопросы.

— Принеси ром, — разомкнула губы она и тяжело навалилась на столешницу, часто моргая и глядя на тонкую белую плетеную салфетку, которой она была закрыта. Детали почему-то резко бросались в глаза, будто важнее их сейчас ничего и не было.

Дверь за ее спиной с тихим щелчком закрылась, и Рада опустилась на стул, положив ладони на скатерть. Странная пустота внутри никуда не девалась, и в ней было не то, чтобы спокойнее, но уж точно тише, чем раньше. Ты оставила своего сына одного, надеясь на то, что его обойдет опасность. Оба раза, когда тебя изгоняли из города за преступление, которого ты не совершала. И вот, чем это закончилось: теперь он принадлежит Марне.

Она не знала, что это значит, как это выглядит, но раз мальчик потерял свое имя и стал Провидцем, то вряд ли теперь у него был шанс на возврат к нормальной жизни. Так и получалось, что дважды она бросала его, пусть и не по своей воле, и теперь его подобрали Боги. Теперь он принадлежал Марнам. Это не укладывалось в ее голове.

Тихо щелкнул замок, и дверь в комнату открылась. Раде даже не нужно было головы поворачивать, чтобы понять: это Лиара. То ли ее запах разлился в воздухе, то ли еще что-то, но Рада совершенно точно знала, что это она. И даже не удивилась, когда теплые руки обняли ее плечи, и мягкая тяжесть тела искорки коснулась спины.

Она не делала ничего, она просто обняла Раду сзади и прижалась к ней, обхватив ее так крепко, словно это могло помочь. И как бы это ни казалось абсурдно, но это действительно помогло. Тепло ее тела согревало, а маленькая ладошка, что тихонько гладила ее плечо, была полна робкой нежности и заботы, которую никогда никто к Раде не проявлял. Ни о чем не думая, Рада просто взяла эту ладошку в свои руки и приложила к губам, а потом прижала к собственному лбу, словно можно было заслониться ей от всего мира, спрятаться за этими тонкими маленькими пальцами и забыть обо всем.

Слуга вошел и внес ром, но Лиара даже не дернулась, ни на миг не отходя от нее. Дверь за ним закрылась с тихим щелчком, и вновь пала тишина.

Звуки стали странно громкими. Сквозь открытое окно задувал морской ветер, тихонько покачивая белую занавеску. Там уже темнело, и небо над морем полнилось тревогой. Издали слышались людские голоса и смех, выкрики, обрывки музыки. Но гораздо громче них было едва слышное дыхание искорки и стук ее сердца, который почти что оглушал Раду.

— Ты ни в чем не виновата, — тихо сказала искорка. Ее ладонь на лбу Рады чуть шевельнулась, поползла назад и начала медленно-медленно гладить ее волосы. Рада закрыла глаза, не думая ни о чем и чувствуя лишь эту странную пустоту. А голос искорки зазвучал над ухом, надтреснутый от горя и при этом полный горячей уверенности и мягкой нежности: — Ты сделала все правильно. Далан не мог отправиться с нами, Свора и Болота для него были бы гораздо более страшным испытанием, чем для нас. Теперь он в Дере, под защитой стен и самой Марны Девы, и ему больше ничего не угрожает.

— Так ли это? — хрипло спросила Рада, чувствуя, как все-таки перехватывает горло, и глазам становится горячо.

— А где может быть еще безопаснее, чем под защитой Марны? — в голосе искорки прозвучал тихий смех. — Твоего сына приняли к себе Боги, Рада. Ему доверена великая честь быть их голосом. Неужели же ты думаешь, что теперь с ним может что-то случиться?

— Я не знаю, — ответила она.

— Просто поверь. — Рада закрыла глаза, чувствуя, как теплая ладонь гладит ее волосы, а по щекам медленно сбегают раскаленные капельки. — Просто поверь. Другого выхода-то у тебя нет. Далан погиб бы, если бы мы взяли его с собой в Топь, но он жив. Он потерял своего отца, потерял тебя, но он обрел вечность в объятиях Девы. Для него больше не будет боли и тоски, только тишина ее рук. А это — лучшая награда за все, что он уже пережил.

Спорить с ней у Рады сил не было, как и соглашаться. Она вообще не чувствовала ничего, кроме стянувшей сердце холодной ладони, которая начала совсем медленно отпускать ее, отступать прочь. Лиара была права: Далан погиб бы, если бы пошел с ними в Болото. Касательно всего остального она уверена не была, но теперь он был в безопасности, и в этом Лиара тоже права. Что ты хотела бы для него, Рада? Жизнь в качестве Лорда Страны? Жену и ребятишек? Славу, власть, титулы и регалии, что? Но и на этот вопрос ответа не было. Она никогда не задумывалась так далеко, да и Ленар ей особенно не давал этого делать. Он забрал мальчика себе и растил его наследником, а из Рады вышла отвратительная мать, едва ли не худшая среди всех возможных.

К рому она так и не притронулась, тихо сидя в руках Лиары и стараясь ни о чем не думать. И сама не заметила, как задремала, упав тяжелой головой на сложенные на столе руки. То ли сказалась усталость после долгой дороги, то ли шок от только что услышанного, но глаза закрылись, и все мысли растворились в спокойной теплой тишине, в которой отстраненно воспринималась лишь ладонь искорки, все так же неторопливо продолжающая гладить ее волосы.

Проснулась она как-то рывком, вздрогнув и выпрямившись. Руки занемели, голова была тяжелой, словно камень. Рада заморгала в темноте упавшего на город вечера, не совсем понимая, где она находится и что происходит. На плечах чувствовалось мягкое прикосновение ткани — плед, которым укрыла ее Лиара. Самой искорки в комнате не было, но был Алеор.

Он сидел в темноте напротив Рады на краю кровати, свесив голову и задумчиво глядя в пол перед собой. От ее движения эльф пошевелился и вскинул глаза. Во взгляде его было что-то тяжелое, тянущее, будто камень на шее, уносящий на самое дно, где лишь ил и тьма.

— Что-то еще случилось, Алеор? — сиплым со сна голосом спросила Рада, протирая глаза. В груди до сих пор была странная пустота, но страха не было, словно она и не чувствовала ничего вовсе. Как странно ничего не чувствовать. Что же я, и не живая совсем? Только думать об этом не хотелось, потому она только поправила плед на озябших плечах и взглянула на эльфа: — Вы говорили еще о чем-то, о чем мне не очень приятно было бы узнать?

— Нет, Рада, — покачал головой эльф. — Тут дело не в тебе.

— А что тогда?

Алеор замолчал, отводя взгляд. Вид у него был странным. Даже в слабом свете свечи Рада видела, как играют желваки на его щеках, как рыщет взгляд по ковру на полу, словно пытаясь найти что-то. Да и сам эльф выглядел напряженным и при этом отчаянно мечущимся в поисках выхода, будто загнанное в угол животное.

Несколько секунд он молчал, потом со вздохом взъерошил волосы, встал и подошел к столу. Рывком раскупорив бутылку с ромом, эльф щедро плеснул в два хрустальных кубка, стоящие тут же на серебряном подносе, и тяжело уселся напротив нее.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, Рада. О себе.

В глаза он ей не смотрел, но желваки продолжали ходить ходуном на его щеках, а голос был хриплым, словно из него слова клещами тянули. Рада ждала продолжения, тревожно глядя на друга. Никогда еще он не выглядел таким потерянным. Разъяренным — да, насмехающимся — тоже, спокойным и задумчивым, но никогда она не видела его таким неуверенным, почти что испуганным.

Покатав хрустальный бокал в пальцах, он отхлебнул из него большой глоток, поморщился и заговорил:

— Думаю, ты помнишь, что я — единственный живой наследник Ирантира в Этлане, единственный оставшийся в живых Стальв. Так говорят все, об этом знают все, но на самом деле это неправда.

Он замолчал, и Рада удивленно моргнула, глядя на него. Она ждала, что эльф скажет ей что угодно, но что такое — даже не предполагала. Еще раз вздохнув, эльф уставился в свой ром и заговорил, иногда хмуря брови и примаргивая, словно вспоминать об этом ему совершенно не хотелось.

— Я родился в семье Варадана Ренона и Итиэль Стальв. Мой отец был двоюродным братом Илиона, Владыки Лесного Дома, который, как ты знаешь, бездетен, а потому мой отец считался его единственным прямым законным наследником. На него в Лесном Доме возлагали большие надежды, но гораздо большие — на его старшего сына Сагаира, моего родного брата. Говорили, что он, носящий в своих жилах кровь Ирантира Солнце, однажды станет величайшим владыкой, какого только знал эльфийский мир, что ему достанет сил на то, чтобы собрать Лепестки Фаишаля, разбросанные по всему миру, соединить их в оружие его пращура и повести за собой народы в последнюю схватку с Сети’Агоном, предсказанную, как Конец Мира. И он действительно подавал надежды на то, что так оно и будет. Сагаир был сильным, умным, уверенным в себе парнем, и я помню, что моим глазам он казался едва ли не самим Богом, снизошедшим в мир ради великой цели. — Алеор криво усмехнулся и полез за пазуху за трубкой. — Я тогда был совсем маленьким, даже по людским меркам, но я помню, как смотрели на нас с братом эльфы при дворе Илиона. И все шептали два слова, которые я тогда не понимал: «Дети Солнца». Мать даже называла так иногда меня, смеясь, то ли в шутку, то ли правда в это верила. — Он пожал плечами с деланным безразличием. Но Рада видела, как тяжело было ему говорить, и совершенно не понимала, почему все это он рассказывает ей именно сейчас. — Одним словом, на нас с Сагаиром возлагали очень большие надежды. Я много чего не понимаю, да и не помню, ведь прошло уже полторы тысячи лет. Только когда мне было не больше десяти лет, случилась беда. Сагаир пропал на какое-то время. Он сказал родителям, что едет в Бреготт, к молодому королю Араду Эрахиру, чтобы вместе с ним инспектировать восточные крепости, точнее, то, что от них осталось после Второго Восстания Сети’Агона. А потом из Бреготта пришла весть, что разведывательный отряд попал в западню, и король вместе с моим братом были захвачены дермаками.

Алеор замолчал, прикуривая от свечи, а Рада ждала продолжения с этой странной пустотой внутри. Ей казалось, что сейчас происходит что-то особенное, что-то очень важное, чего в ее жизни раньше никогда не случалось. Чувство это было смутным, но оно не отступало прочь, назойливо стягивая кожу на спине холодными мурашками.

Раскурив трубку, эльф продолжил:

— Мать была убита горем, безутешна, все никак не могла найти себе покоя. Ситуация осложнялась тем, что она как раз ждала ребенка, а ты знаешь, как редко у эльфов рождается много детей. Нас должно было стать четверо: знахари говорили, что у нее будет двойня, мальчик и девочка. Естественно, что новости о старшем сыне просто подкосили ее, и как бы отец ни пытался ее утешать и увещевать, она настояла на том, что его помощь ей не нужна, и что он немедленно должен ехать в Бреготт, а оттуда — в Страну Мрака, чтобы найти Сагаира. В конце концов, отец согласился, даже несмотря на то, что до родов ей оставалось буквально несколько недель. Собрав отряд, он направился со всей возможной спешкой прямо сквозь Лес Шепота на восток, и там-то, в кишащих Сетовыми тварями чащобах того, что раньше называлось Рощей Паломников, и нашел свою смерть. — Алеор вновь нахмурился и глотнул еще рома. — А буквально через неделю после его отъезда вернулся Сагаир, израненный, покрытый пылью и грязью, заявивший, что ему удалось бежать из плена дермаков. И следом за ним пришла весть о гибели отца. Все эти переживания подкосили мать, и у нее начались преждевременные роды. — Взгляд Алеора остекленел, и колечки дыма закручивали спирали перед его лицом, поднимаясь к потолку. Рада никогда еще не видела такой всепожирающей боли в его синих глазах. Казалось, что даже спустя полторы тысячи лет, Алеор переживал это так, будто это случилось вчера. — Сагаир прогнал всех прочь от матери, заявив, что сам будет с ней во время родов. В детстве у него были кое-какие способности в целительстве, которые он со временем развил, да и мать не могла видеть никого, кроме него, сразу же срываясь на крик. Поэтому знахари согласились и доверили ее ему. Роды продолжались всю ночь, а на утро Сагаир вышел из комнаты матери с двумя мертвыми младенцами в руках и сказал, что она не пережила этой ночи.

Рада тяжело сглотнула, чувствуя бесконечную тоску эльфа. Она не знала, чем помочь ему, не знала, как утешить. Поймав ее взгляд, Алеор лишь криво усмехнулся и кивнул ей на бутылку с ромом. Он дождался, пока она налила ему и себе, сделал глоток и хрипло продолжил, с трудом протакливая слова через сведенную судорогой глотку.

— Сагаир сам похоронил мать и брата с сестрой в саду. А через несколько дней исчез. Я не понимал, что происходит, но я был слишком мал, чтобы самостоятельно отправиться на его поиски. Тогда я пошел к Илиону и потребовал, чтобы за братом послали кого-нибудь, кто вернул бы его домой. И тот действительно отправил людей, которые еще пять лет обшаривали весь Этлан в поисках моего брата, но так и не смогли его отыскать, вернувшись ни с чем. И никто ничего не говорил мне, ни единый человек не мог мне объяснить, где он, и что произошло. Тогда я сам взял отцовские брони, его оружие и, оставив записку слугам, уехал искать Сагаира.

— Где ты его нашел? — спросила Рада, чувствуя, как что-то тяжелое, неумолимое и страшное ложится на плечи. Алеор поднял на нее глаза, в которых была смерть, и тихо ответил:

— В Остол Горготе, служащим Сети’Агону и убившем ради него мать, отца и брата с сестрой, чтобы доказать свою верность. — Рада поняла, что забыла, как дышать, а Алеор отвернулся, глядя в темное окно на затянутое осенними тучами ночное небо. — Я пытался убедить его вернуться, раскаяться, я пытался убить его. Но тогда я был только глупым мальчишкой, и я думал, что он — единственный близкий мне человек во всем мире, которого у меня отняли злые чары и чужая ненависть. Да только это было не так. Сагаир родился таким, с червоточиной под сердцем, с точно тем же серебром, что течет и в моих венах, вот только он поддался этому серебру, позволив его проклятью извратить свою душу. А я, дурак, думал, что его заставили, вынудили, запугали. — Он поморщился и вновь отхлебнул рома. — И я не поверил ему, не решился ему верить, когда тот сказал мне, что пошел на это по собственному желанию. И я оказался недостаточно силен, чтобы убить его на месте. А он по какой-то странной прихоти, которой я до сих пор не понимаю, позволил мне уйти живым. Но зато я поклялся, что рано или поздно я убью Сети’Агона, и тогда пелена с глаз Сагаира падет, и он вернется домой. Наивный дурачок.

— Ты был молод и одинок, — тихо сказала Рада.

— Я был глуп! — Алеор вскинул на нее горящие глаза, в которых плескалась звериная ярость, смешенная с болью. — Я был наивным глупым дураком, вбившим себе в голову, что мой брат — хороший человек, которого обманули злые люди. И я вернулся домой только затем, чтобы сказать Илиону, что собираюсь странствовать, собираюсь стать наемником, самым сильным воином Этлана и однажды бросить вызов Сету. Илион не стал мне препятствовать, хоть ему это и не понравилось. Но это свойственно Илиону, — Алеор горько усмехнулся. — Его разум — бесчувственный холодный механизм, просчитывающий ходы на столетия вперед. Ему было нужно, чтобы я стал непобедимым, живой легендой, сильнейшим в Этлане и самым известным. Потому что те, кто взбираются на самый гребень славы, на самый высокий хребет мира, сразу же вызывают ненависть и зависть у всех остальных, и тогда их начинают щедро поливать грязью до тех пор, пока эта грязь не поднимается до самого этого хребта, до которого, казалось бы, так высоко, и не топит их с головой. Так и случилось. — Он вновь затянулся, прищурившись. — Что бы я ни делал, как бы ни помогал, я все равно был окрещен чудовищем с проклятой кровью, Тваугебиром, исчадием бездны мхира, непобедимым и страшным. И в один прекрасный день я понял, что в мире нет ни добра, ни зла, ни хорошего, ни плохого. Только сила в руках, сила, которую можно использовать. — Он взглянул на свою широкую ладонь, лежащую на столешнице, и сомкнул ее, тронув подушечкой большого пальца все остальные. — Любой твой поступок будет извращен, любое твое слово вывернут наизнанку, любое доброе дело смешают с грязью. В этом мире правит Ложь, ей пропитано каждое слово, каждый взгляд, все, абсолютно все вокруг. У этой Лжи много имен, добро и зло — одни из них, ничем не лучше и не хуже других. Тогда-то я и понял, чего хотел от меня Илион. — Алеор вновь усмехнулся и взглянул в глаза Раде. — Он хотел, чтобы я отказался от Фаишаля, вот и все. Ему нужно было, чтобы я разочаровался в мире и не захотел создавать империю во имя спасения всего Этлана против Сета. Потому что Илион считает, что это невозможно сделать, что невозможно раз и навсегда уничтожить Остол Горгот и все, что с ним связано. А Лесной Дом будет процветать во что бы то ни стало во всех веках этого мира до самого его последнего вздоха.

Алеор говорил, а Рада смотрела на него и не верила в то, что действительно может существовать такая глупость. Она не была ребенком, она видела войны, она вела людей на смерть и сама была на ее пороге не один раз, но она просто не понимала, как можно не верить в окончательную победу. Ведь Ирантир предсказал, что настанет самый страшный час Этлана, в который придут Дети Солнца и укроют мир от Сета, одержав над ним окончательную победу. И как можно было отказаться от этого, самого святого, что было в памяти эльфов, ради интересов одного единственного государства? Он прав. Миром правит ложь.

— И когда я вдоволь нахлебался грязи, которой щедро подчевали меня те, кого я стремился защитить, я вернулся к нему, к единственному более-менее близкому мне по крови человеку. Он предложил мне сведения о моем брате взамен на мой окончательный отказ от Фаишаля. Эти сведения он скрывал от меня много лет, держал в тайне, дожидаясь нужного часа. Знал и молчал. — Зубы эльфа сжались, а рука, которой он держал трубку, ощутимо задрожала. — Я собирался зарезать его сразу же, в тот же миг, но понял, что тогда мне придется сесть на трон Лесного Дома вместо него, а у меня не было на это времени, мне нужно было разобраться с Сагаиром. И я отказался от прав на Фаишаль в пользу Церкви, отказался раз и навсегда, после чего получил то, ради чего все и затевалось. Впрочем, Илион не поскупился, тут душой не покривишь. Мне досталось все: имена, списки людей, работающих на Сагаира, перепись его собственности по всему миру. А также неопровержимые доказательства того, что он по своей собственной воле перешел на сторону Сети’Агона, что тот его ни к чему не принуждал. И тогда я начал охоту. И я потрудился лишить его всего: всех земель, всех людей, всех ниточек, протянутых от него к миру, во всяком случае, я надеюсь, что мне удалось перерезать их все. Но самого Сагаира заловить я так и не смог. Этот гадюк спрятался, скрываясь от меня и зная, что я ищу его, и не показывается уже очень долгие годы. Но я знаю, что он жив, и что он затаился где-то. И перед тем, как сгинуть в огне Танца Хаоса, я найду эту тварь и удавлю ее. — Несколько мгновений Алеор молчал, часто моргая и глядя в окно, и что-то страшное было в его лице в этот момент. Потом он встряхнулся и повернулся к Раде, и в глазах его вновь была та странная усмешка, которую она так привыкла видеть все эти годы. Только теперь Рада смогла разглядеть и затаенную, глубоко упрятанную, замаскированную этой усмешкой боль, которая так никуда и не делась. — А это я все для чего говорю, Радушка, — уголком губ ухмыльнулся он, — так потому, что ты должна понять одну очень простую вещь. Твой сын сейчас в безопасности, в гораздо большей безопасности, чем ты сама. Сет хоть и силен, но с Марной ему никогда не тягаться, так что вряд ли мальчику в этой жизни может грозить хоть что-то. Однако, то, что произошло, не твоя вина, — а Сета. Я вижу его руку во всем, что случилось в Мелонии при дворе, в убийстве Лорда-Протектора и короля, в том, что сделали с тобой, хоть и не могу пока понять, зачем ему это надо. Но он сделал это с тобой, именно он, и это не твоя ошибка, а его злая воля. Так что найди в себе силы встать и дать сдачи. Послезавтра мы отплывем на Запад и сделаем так, чтобы это ничтожество никогда больше не смогло воспользоваться энергией Черного Источника и сломать жизнь еще кому-то. Думай об этом, как о своей главной цели, и не растрачивай себя ни на что другое.

Несколько минут Рада молча смотрела ему в глаза, не отворачиваясь ни на миг. Возможно, сейчас Алеор преподнес ей самый суровый и мрачный урок из всех, коими ее побаловала жизнь, но она ощутила, как внутри что-то расслабилось, как пустота заполнилась странной горькой решимостью, а ледяная рука, пережавшая сердце, разжалась совсем и исчезла. Рада готова была поспорить, что никогда в жизни он не рассказывал о своем брате ни одной живой душе. И в этом тоже была настоящая сила.

Не думая и не говоря ни слова, повинуясь поднявшемуся в груди стремлению, она одним плавным движением вытащила из ножен свой эльфийский клинок и вспорола ладонь. В глазах Алеора промелькнуло понимание, и он тоже вынул черный кинжал из-за пояса и вспорол свою. Когда их ладони сошлись над столешницей, вжимаясь друг в друга так сильно, как только было можно, когда мешалась их кровь и их боль, становясь единой, Рада вдруг ощутила невероятную легкость, ворвавшуюся в открытое окно вместе с морским ветром с севера. И улыбнулась, а в ответ ей улыбнулся Алеор, и на миг ей почудился маленький синеглазый мальчик-вороненок из залитого солнцем вековечного леса, который еще не знал и не видел ничего, играя у корней подпирающих небо деревьев и улыбаясь солнечным лучам.

— Отдохни, сестра, — кратко проговорил он, отнимая из ее хватки ладонь и поднимаясь от стола. — Завтра нам предстоит много сделать. Доброй ночи.

— Доброй ночи, брат, — тихо ответила Рада, и дверь за эльфом закрылась.

Пусть этот мир и состоит из лжи, мой кровный брат, пусть ты и прав, и все пронизано ею снизу доверху. Но я знаю совершенно точно, что буду бороться до самого конца, до самого последнего вздоха даже за один единственный лучик правды, который, словно солнце, однажды пробьется через пелену дождливых туч. Это и есть правда, ради которой можно свернуть горы и сделать невозможное. Я наконец-то поняла тебя.