Ветер перемен

==== Глава 44. Разрезанный воздух ====

Нижняя губа саднила и кровила, и Рада то и дело слизывала выступающую на ней кровь. Эту кровь, по крайней мере, она остановить могла, в отличие от сукровицы, что текла и текла из разбитого и распухшего носа, который все время ныл, мешая спать. Болело все тело, превратившееся в один сплошной отбитый синяк, и по скрученным за спиной рукам то и дело пробегали судороги из-за плохо поступающей в пальцы крови.

Она уже и не знала, какой день подряд валяется в этом полутемном, затхлом помещении. Дни сменялись ночами, но для нее никакой разницы не было: лишь плеск волн, рычание с верхней палубы, да стах, что раз в день приносил ей еду и воду. Кормили ее не ахти как, к тому же, со связанными за спиной руками не особенно-то и поешь, но еда хотя бы была не тухлой. Кусок хлеба, миску с водой и несколько полосок солонины стах просто клал на край ее кровати и уходил, закрывая за собой дверь люка. И ей приходилось изворачиваться, стоя на коленях на полу, чтобы просто поесть.

Судя по всему, кормили они ее мало специально: сила быстро уходила из ее тела, словно ручейком вытекала сквозь камни. Может, действовала и гнетущая атмосфера самого судна, может, осознание того, что ждет ее впереди. Вот только если в первые дни Рада еще вставала, чтобы размять ноги и пройтись по каюте, где ее держали, а заодно оглядеться в поисках чего-нибудь, чем можно перерезать веревки на руках, то вскоре не могла уже даже подняться с топчана. Немилосердно кружилась голова, на коже появился горячий сухой зуд, она чувствовалась натянутой до предела, так, что еще чуть-чуть и начнет трескаться. Словно старая змеиная шкура, слишком чувствительная, чтобы даже просто лежать, да и сидеть было не менее погано.

Проклятый урод был прав, и ко мне подходит Тоска? — мрачновато думала Рада, глядя в темноту перед собой и слушая, как шумит где-то совсем рядом море. Волны бились о борт, шуршали и плескались, будто пытались процарапаться к ней и выпустить ее из этого жуткого заключения, но они не могли этого сделать точно так же, как не могла она освободить собственные руки.

Гардан когда-то учил Раду выкручиваться из веревок. Этот прохвост был гибким, словно кот, и умудрялся таким образом скручивать свои здоровенные кулаки, что они пролезали даже сквозь самые тугие путы. У Рады в те времена с грехом пополам получалось лишь немного расшатать узлы, и, в конце концов, она просто бросила учиться, решив, что уж ей-то в жизни это точно не пригодится. Кто будет связывать жену Лорда Страны? Кто вообще сможет заломать ей руки? Дура самонадеянная! Если ты умеешь махать мечом, это еще не значит, что ты делаешь это лучше всех в мире! Или что нет того, кто может подкрасться со спины и лишить тебя этого меча, как и случилось, в общем-то. И теперь науку наемника приходилось вспоминать.

Целыми днями Рада, сжав зубы и глотая хриплые стоны, вращала запястьями в путах, игнорируя боль от стирающейся в кровь кожи, хруст в суставах, негнущиеся кости. Раз проклятый наемник мог выбраться из этих пут, то и она могла. Она даже пыталась поднять руки и продеть их через голову, но для этого нужно было вырвать плечи из суставов, и на это Рада уже способна не была, как ни крути. К тому же, стахи были далеко не дураки и прекрасно знали, кого повязали. Так что тот, что кормил ее, периодически грубо переворачивал ее на живот и проверял путы. И стоило Раде их чуть-чуть ослабить, как она получала увесистый удар по затылку, и пока перед глазами мелькали красные круги, а тело было ватным и мягким, как желе, стах быстро перетягивал веревки, да так туго, что они врезались в мясо. Вот только как-то надо же было выбираться, так что как только перед глазами чуть-чуть прояснялось, а чувствительность возвращалась в тело, Рада вновь начинала крутить запястья в путах, подбадривая себя тем, что от выступившей крови они становятся скользкими, и скоро она сможет вытащить руки. И раз за разом все повторялось.

Сагаир после того первого разговора, когда ей каким-то чудом удалось отвадить его, некоторое время не приходил. Рада помнила то странное состояние, овладевшее ей, могучую тишину и покой, что обожгли брата, словно огонь, и вынудили ретироваться. Только вернуть это состояние ей уже не удавалось: целыми днями она только и делала, что упрямо крутила веревки и так же упрямо звала Великую Мать, но та молчала, будто ее и не было вовсе. И вот зачем тогда было мне оказывать помощь, если сейчас тебя нигде нет? Что толку в этой силе, если она приходит не тогда, когда мне нужно, а тогда, когда нужно тебе? Внутри ворочался гнев, подпитанный болью, усталостью, жжением во всем теле, и с каждым днем он рос все больше и больше.

Иногда боль становилась такой сильной, что бороться уже сил не было. Тогда Рада просто лежала, прикрыв глаза и перебирая в памяти, словно четки, самые драгоценные моменты, что были в ее жизни. Она вспоминала глаза Лиары: яркие, как солнце, полные весеннего тепла и мягкой нежности, ее смех, растекающийся по телу перезвоном колокольчиков на ветру, ее руки, тонкие пальцы, что скользили по струнам арфы, и та пела под ними так пронзительно сладко и нежно. Эти воспоминания согревали и прогоняли боль, они хоть немного отвлекали ее от всего того, что творилось вокруг. В такие моменты в груди мягко ёкало, и теплая нежность, странная, волнующая, золотая, разливалась в груди, придавая сил. А следом за ней приходил стах, кормил ее или проверял узлы, и все улетучивалось в дым, словно его и не было.

Я не отдам тебя им. Не отдам эти воспоминания. Это единственное настоящее, что было в моей жизни, и я не позволю Тоске забрать их. Рада упрямо стискивала зубы и продолжала выкручиваться из узлов. И это хрупкое равновесие между приступами бессильной злобы и ожесточенности и тихими моментами нежности держалось до тех пор, пока Сагаир не пришел во второй раз.

Теперь уже Великой Матери не было с ней, и весь тот яд, что он лил ей в уши, змеей протиснулся-таки сквозь ребра и ужалил сердце. Гнев взметнулся алым языком костра к черному зимнему небу, и Рада попыталась ударить Сагаира, собрав все силы, что только были в ее ослабевшем, голодном, иссушенном странным жаром теле. Только из этого, естественно, так ничего и не вышло. Сагаир, казалось, только этого и ждал, чтобы отомстить за тот их первый разговор, когда ему не удалось убедить ее в своей правоте. Бил он хлестко, сухо и жестко, попадая именно в те места, что причиняют самую сильную боль, но так, чтобы не повредить ее здоровье. Продолжалось это недолго, но когда он ушел, Раде понадобилось еще как минимум четверть часа, чтобы перестать корчиться и скулить на полу, кое-как вползти обратно на топчан.

Боль подпитывала ярость, а ярость питала боль. Этому заколдованному кругу не было конца, и порой Рада впадала в какое-то лихорадочное состояние горячки, что-то среднее, между сном и явью, в котором ей мерещилось громадное огненное кольцо, вращающееся и вращающееся по кругу в абсолютной черноте. Иногда в центре этого кольца возникало лицо смеющегося Сагаира, которое ей так хотелось разбить в кровь, и она бросалась на него с бессловесным рычанием. Только достать не могла, и от этого все мышцы деревенели в бессильной ненависти.

Потом она приходила в себя, словно выныривала из кошмарного сна, и тогда наступали моменты полного изнеможения и отупения. Рада изо всех сил цеплялась за глаза Лиары, вытаскивающие ее с самого дна этой бездны мхира, отчаянно тянулась к ней всей собой, и это приносило неустойчивый, колеблющийся покой, позволяющей ей дремать какое-то время. Дальше она вновь просыпалась, и вновь была боль в теле, темнота, сухая кожа и плеск волн. А еще все чаще к ней подползали, сворачиваясь гадюками у ее ног и угрожающе шипя, все те мысли, о которых думать вовсе не надо было.

Бессмертная жизнь, та самая жизнь, что ужасала ее своим невероятным сроком и скукой там, на берегу, среди людей, солнца, под взглядом ясных глаз ее искорки. И бессмертная жизнь, что ждала ее впереди: в подвалах сырой черной крепости в качестве свиноматки, что раз в год рожает Сагаиру очередного исковеркованного ребенка, судьбой которого будет гниение во имя Сета. И лютый ужас поднимался из глубин ее существа, где что-то живое, нежное, только-только родившееся, надрывая глотку, кричало одно единственное слово: «нет!». Этот ужас перетряхивал все ее тело до самого основания, Рада покрывалась холодным потом сквозь пересохшую горячую кожу и вновь принималась крутить руки в запястьях. А следом за этим все повторялось вновь и вновь.

Когда Сагаир пришел в третий раз, Рада попыталась оставаться спокойной и не реагировать ни на одно его слово. Только в груди яростно болело и жгло, как бы она ни отбрасывала прочь от себя его лживые слова и предложения. И под конец она все-таки не сдержалась, отчего на лице брата появилось выражение искреннего удовлетворения. Следом вновь были его жесткие руки и поминутно взрывающиеся на теле красные цветки боли.

Он меня все равно не сломает. Рада сжала зубы, сразу же поморщившись: щеки были ободраны изнутри, а челюсть ныла, и невольное движение вызвало еще один приступ боли. Подышав, Рада расслабилась, позволяя боли отступить. Она знала, что справится и будет терпеть столько, сколько нужно. Она знала, что Алеор не остановится, как и Лиара, что они обязательно что-нибудь придумают, что они найдут способ вызволить ее. Это знание застряло в груди занозой, но оно куда-то девалось, почти что испарялось, пока сухие руки Сагаира били ее, методично и спокойно, как животное, которое нужно чему-то научить, чему оно учиться совершенно не хочет. Из ее раненой груди вырывался почти что крик, почти что мольба: Если ты есть, Великая Мать, почему же тогда ты позволяешь ТАКОМУ происходить в мире? Почему не прекратишь это? На память отдаленно и расплывчато приходили две огненных руки, в которых была заключена вся мощь мира. Эти руки могли сделать все: они двигали горы, они искривляли время, они заставляли солнца плясать между пальцев, словно шарики умелого жонглера. Так почему же сейчас их не было у Рады? Если твоя воля так сильна, если ты действительно правишь всем, так почему ты не помогаешь мне сейчас? Почему ты ничего не делаешь, когда так нужна мне?

Потом она приходила в себя и укоряла себя за эти слова. Искорка говорила ей, что нужно жить, нужно чувствовать, нужно открываться. Стискивая зубы, Рада упрямо открывалась, игнорируя боль, отталкивая ее прочь. Она открывалась через боль, она вынуждала свое тело стать мягким и пористым, как учила ее искорка, только там не было ничего, и ничто не отвечало ей. Что же это за сила, если я могу получить ее только на залитой звездным светом полянке посреди тихого леса? Что же за мощь, вращающая миры, что приходит только тогда, когда у меня ничего не болит, когда я выспалась и хорошо поела? Разве такая сила может быть истинной? Разве это не обман?

Ложь Сагаира мешалась с болью и ненавистью, с ядом, что был в груди Рады, вокруг нее, и с каждым днем силы, чтобы противиться ей, становилось все меньше, а моменты отдыха, когда из глубины души смотрели глаза искорки, бледнели и отступали. Теперь уже искорка смотрела иначе: не с нежностью и теплом, а с сожалением и обидой, и Рада кричала ей, звала ее, отчаянно тянулась к ней и горько плакала, когда та отворачивалась и уходила. И просыпалась от тяжелой дремоты в своих путах, жар на коже становился еще сильнее, а разбитое тело болело так, словно на нем больше не было ни одного живого места.

Он не сломает меня. Эти слова, в конце концов, стали ее собственным заклятием, скороговоркой, которую она повторяла и повторяла сквозь зубы, отрицая все остальные слова, звуки и образы, приходящие извне. Она твердила это без конца, цепляясь за это, как за свою последнюю надежду, как за глаза Лиары, твердила до тех пор, пока он не пришел в последний раз, решив осуществить то, ради чего, собственно, и захватил ее в плен.

Каким образом ей удалось вывернуться и ударить его, откуда взялись силы, Рада и сама сказать бы не смогла. Внутри не осталось ничего, кроме всепоглощающего животного ужаса, который заставил тело конвульсивно дернуться, а ее колено врезалось в самое уязвимое место. После этого на нее обрушился град ударов, но гораздо сильнее жгла не физическая боль, а лютая ненависть Сагаира, проходящая сквозь ее тело алыми жаркими волнами. После этого он ушел, так и не сделав того, зачем явился, а Рада кое-как свернулась калачиком, баюкая отбитое тело, без единой мысли, окутанная со всех сторон липким ужасом.

Вот только через этот ужас проступало что-то, раньше неведомое ей. Как росток, что проклюнулся в груди и начал быстро-быстро тянуться к солнцу, распуская лепестки во все стороны, увеличиваясь, завладевая ей. Странное чувство невыносимой, острой как лезвие ножа жизни, такое мощное, такое всеохватвающее, что от него дрожала каждая клеточка ее тела, трепыхалась как листок на штормовом ветру, заполненная этой жизнью до предела и готовая моментально лопнуть. И Рада широко открытыми глазами смотрела в темноту, глотая воздух разбитым ртом, всем своим телом глотая жизнь, интенсивную, дрожащую, мощную жизнь.

Не было больше ни страха, ни надежды, ни мыслей. Не было ее прошлого, не было Алеора, что спасет ее, не было даже Лиары, ее искорки, ее света, всегда горящего внутри реберной клетки. Была лишь эта огромная жизнь, громадный глаз с черным как ночь зрачком, всасывающий ее целиком, глядящий на нее с такой силой, что этот взгляд заставлял тело рассыпаться пылью на солнечном ветру, и каждая пылинка остро ощущала одно: свое существование. Это чувство не походило ни на что, когда-либо испытанное ею в жизни, ему не было слова, ему не было названия, но оно пронизывало насквозь, и Рада теряла себя в нем, растворяясь до капли. Истинное существование, которого она никогда не знала, жизнь без налета чего бы то ни было, жизнь обнаженная и полная, по сравнению с которой все меркло, все казалось пустым, лишь сухой оболочкой, лишенной цвета, крови и дыхания.

Рада облизнула разбитые губы, чувствуя во рту привкус собственной крови, и он сейчас показался ей самым сильным вкусом из всего, что она когда-либо пробовала. Ее тело жило, дышало, оно было настоящим и искренним, разомкнутым до последней клеточки, распахнутым настежь, словно двери громадного амбара. Оно немилосердно болело, и при этом оно наслаждалось, впитывало каждое ощущение, и в груди пульсировало одно единственное: жизнь.

Медленно-медленно, словно кто-то вытягивал нитку из густого желе, с самого дна этой полной пустоты пришли глаза.

Это были глаза цвета штормового моря, цвета туманов в серое утро, цвета зимнего ветра над набегающей на прибрежные скалы волной. Рада задохнулась, глядя в них и видя их совершенно иначе теперь, видя не своими глазами, а всем телом, каждой его клеточкой. И вслед за ними пришла Любовь, бездонная, громадная, как океан, любовь, ощущаемая как физическое прикосновение. Грандиозная нежность мягкими волнами, густыми, как патока, горячими, как смола, стекла в Раду, напитав ее тело, как поит иссушенную землю долгожданный дождь, и глаза ее раскрылись еще шире, распахнулись без слов от бесконечного удивления и древнего, глубокого узнавания. Она знала это всегда, она чувствовала это всегда, и теперь она узнала это впервые. Я поняла, Великая Мать. Теперь — поняла.

А следом за этим наверху, на палубе, послышался громкий хриплый крик. Рада бездумно перевела пустой взгляд вверх, словно могла увидеть что-то сквозь темноту своей каморки и толстые доски палубного настила. По ним загрохотали сапоги, забегали, засуетились стахи. Послышался резкий голос Сагаира, но слов она разобрать не могла. Только ей и не нужно было слышать этих слов.

Рада рассмеялась, громко и весело, как ребенок, чувствуя горячие слезы облегчения, побежавшие по щекам. Никто не оставлял ее, никто не забывал о ней, никто никуда не уходил. Лишь ее ненависть и ярость, ее боль, ее желание бороться встали стеной между ней и тем, что лилось неостановимым потоком с самого начала времен, лилось в иссушенную засухой землю, в очерствевшие от безысходности сердца, в изможденные тела, молящие о пощаде. Только теперь она наконец-то перешагнула через все то, что мешало ей увидеть любящие руки и теплые глаза, хранящие ее с первой пульсации ее собственного сердца. Теперь я знаю тебя, Великая Мать. И ты пришла за мной с ее глазами.

Нос «Блудницы» с шумом вспарывал волны, взлетая высоко вверх в пене белых брызг. Паруса надулись мощными порывами ветра до предела, мачты трещали, а снасти стонали на ветру, и матросы карабкались по ним, будто худые, иссушенные ветрами поджарые коты, следя за тем, чтобы все это не развалилось на части от напряжения.

А глаза Лиары не отрывались от горизонта, пальцы до боли стиснули край борта корабля, и море щедро плевалось ей в лицо шипящей белой пеной. Впереди, на самом горизонте, показался парус, и за одно биение сердца она уже знала, что это за корабль.

— Догоняем! — прорычал рядом Алеор, и в голосе его было столько силы, что Лиара не смогла не посмотреть на него.

Что-то бешеное было сейчас в лице эльфа: черты исказились, губы подрагивали, ощерившись и обнажив клыки, глаза горели двумя головнями в центре костра, полные жажды и невыносимого стремления. Даже когда он вот-вот должен был превратиться в Тваугебира, в его лице Лиара не видела такого напряжения. И сейчас эльф трепетал, как туго натянутая тетива, он ждал драки, которая и была единственным смыслом его жизни.

— Догоняем?! — надтреснутым голосом просипела Улыбашка. Она металась вдоль борта, словно щенок, то и дело подпрыгивая на месте и пытаясь заглянуть за край и увидеть хоть что-то впереди, но ее роста на это явно не хватало. — Далеко еще? Сколько нам осталось?

— При таком ветре максимум час, — сообщил Кай. Его голос был спокойным и собранным, а глаза черны, будто ночь. Ильтонец тоже был здесь, на носу корабля, и невидимые для всех, кроме Лиары и Алеора, толстые жгуты черной энергии тянулись от него, как щупальца, к полным ветра парусам. — Я бы мог увеличить интенсивность потоков, но тогда мачты не выдержат.

Лиара вновь бросила взгляд на слегка стонущие и потрескивающие мачты. Сейчас они тоже выглядели напряженными, почти звенящими, готовыми в любой миг лопнуть, как сухие тростинки. Но Кай знал, что делает, и никогда не допустил бы хотя бы на волос большей нагрузки на древесину, чем необходимо.

— Улыбашка, — в голосе Алеора клокотало плохо сдерживаемое рычание. — Иди, скажи Равенне, чтобы готовилась к бою. Он будет тяжелым.

— А почему я? — обиженно заворчала гномиха. — Сам бы взял, да и сходил, авось, ноги-то есть!

— Потому что ты все равно ничего не делаешь, — отозвался Алеор. — Да и не видно тебе ничего, так что и терять нечего.

— Будто ты что-то делаешь, древолюб проклятый! — недовольно буркнула гномиха, но все-таки заковыляла на корму, причем даже ее спина выражала раздражение и несогласие.

Взгляд Лиары скользнул дальше, на корму, где рулевое весло уверенно держала рыжеволосая пиратка. Она тоже смотрела вперед, щурясь от бьющего в лицо встречного ветра, и в ее позе не было ни грамма неуверенности. Все здесь готовы вызволить тебя, мое пламя. Лиара отвернулась от пиратки и вновь взглянула на горизонт, где черная точка корабля стала как будто больше.

Минуты тянулись невыносимо медленно, но уже не так бессмысленно, как все прошедшие дни. Теперь внутри холодным твердым клинком застыла решимость, и Лиара чувствовала себя ее острием, направленным прямо в сердце Сагаира. Забылись все проведенные в неимоверном напряжении дни на борту, когда глаза ее искали и искали на горизонте хоть какое-то движение. Все ушло прочь, сменившись неумолимым стремлением вперед. Еще немного!

Корма вражеского корабля росла впереди, и вскоре зоркие эльфийские глаза уже смогли различить три высокие мачты, поднимающиеся к небу. А еще какие-то черные точки у парусов, похожие издали на крохотных мотыльков. Она сощурилась, не совсем понимая, что это такое, пытаясь разглядеть в деталях, но пока еще было слишком далеко.

— Где же корабли пиратов? — проворчал сквозь зубы Алеор. — Они уже должны быть здесь!

— Они будут, Алеор, — негромко проговорил Кай. В его голосе не было напряжения, лишь спокойная решимость. — Пираты — люди суеверные. Мне иногда кажется, что они — единственные во всем мире, кто еще продолжает по-настоящему чтить Молодых Богов только потому, что от их милости и воли зависят шторма и волны. Они не посмеют проигнорировать мою просьбу.

— Твою просьбу могли заблокировать жрецы Лонтрона и не передать ее на восток, — поморщился Алеор.

— Я же говорил тебе, что тот жрец отправил птиц прямо при мне, — мягко взглянул на него Кай. — Не беспокойся, они появятся.

Алеор на это не ответил ничего, только Лиаре послышался скрип его зубов. А еще она видела его пальцы, до белых костяшек сжавшие борт корабля. Он стремится вновь сразиться с братом гораздо сильнее, чем спасти Раду. Но это еще не значит, что ее он спасти не хочет, — подумалось ей. Однако ее собственные мысли сейчас были слишком далеко, чтобы размышлять над мотивами эльфа.

Корма вражеского корабля еще немного приблизилась, а все те черные точки-мотыльки, что кружились у парусов, вдруг отделились от нее и полетели им навстречу. Лиара моргнула, не веря собственным глазам. Словно пчелиный рой или стая птиц эти черные точки приближались, быстро рассекая воздух крыльями над зыбкой морской водой, и она все никак не могла понять, что это такое. А потом ветер донес странный, совсем еще слабый, острый, как иглы запах-ощущение. Лиара втянула его всем носом, и тревога вдруг сжала сердце: так пахло в лисьей норе или логове хищника.

— Рухмани дарзан! — проворчал Алеор сквозь зубы, резко развернулся на каблуках и зашагал в сторону трапа на нижнюю палубу, на ходу громко крикнув морякам: — К нам приближаются стахи! Готовьтесь!

Моряки зашумели, переспрашивая друг друга, растеряно оглядываясь по сторонам и провожая взглядами эльфа. Кое-кто из них сразу же взялся за оружие, и большей частью это были люди старшего возраста, бывалые моряки, что уже много лет ходили под парусами.

А Лиара застыла, словно громом пораженная, широко раскрытыми глазами глядя вперед. Она знала, что будет тяжело, знала, что Раду будут стеречь, но ей даже и в голову не приходило, что это будут стахи. Существа из страшных сказок с кожистыми крыльями и черными душами, разумные существа, по собственной воле перешедшие на сторону Сети’Агона, сильные, хитрые, изворотливые, почти что неуязвимые.

— Главное, чтобы с ними не было ведуна, — пробормотал негромко стоящий рядом Кай. Его густые брови сошлись к переносице, а черные от Источника глаза сощурились, словно у хищной птицы, высматривающей жертву.

Словно в ответ на его слова Лиара ощутила что-то. Рябь, возмущение, как бывает, когда приближается шторм, и ураганный ветер начинает все выше и выше взметать стальные недовольные волны, не желающие подчиняться его сильным рукам. Только не на воде, а в воздухе. И эта рябь приближалась к ним, все быстрее и быстрее колебалось пространство навстречу им, и в следующий миг Кай выбросил вперед руки, выставляя их перед носом корабля.

Лиара видела, как черная стена из самой ночи возникает прямо напротив корабля, и в нее стремительно мчится со стороны стахов серебристо-белое лезвие, передвигающееся параллельно волнам с такой быстротой, что, казалось, от их корабля ничего не должно остаться. Она моргнула, и в следующий миг это лезвие с грохотом врезалось в черную стену, выставленную ильтонцем, рассыпавшись на тысячи крохотных ослепительных вспышек.

— Алеор! С ними Белый Жрец! — заревел ильтонец, перекрывая шум ветра, и выбросил руки вперед, посылая поверх созданного им щита ответную волну навстречу стахам.

Еще несколько мгновений, и эльф был рядом с ними на носу корабля, сжимая в руке длинный черный трезубец, который при Лиаре не использовал еще ни разу. И она оценила выбор оружия: стахи, скорее всего, будут атаковать с воздуха, с дальней дистанции, и чтобы достать их, нужно будет оружие на длинной рукояти. Следом за Алеором, грохоча по палубе своими тяжеленными ботинками, подбежала Улыбашка. В обеих ее руках виднелись обнаженные топоры, а талию перетягивал пояс с укрепленными на нем в ножнах тонкими метательными ножами.

Громко заревел с кормы боевой рог, и над палубой поплыл хриплый голос Равенны:

— А ну-ка, крысы трюмные, ножи в зубы и на паруса! Эти твари бьются в воздухе, и мы будем там же! Пошли!

Сама пиратка легко спрыгнула на нижнюю палубу, в два прыжка преодолела отделяющее ее от мачты расстояние и принялась карабкаться вверх по натянутой веревочной сетке бок о бок с другими матросами. На корме у штурвала вместо нее остался худющий мелонец Вилем, ставший временным старпомом «Блудницы».

Следующая волна энергии прокатилась со стороны нападающих, Кай едва успел поставить щит, и море прямо перед носом гадюки взорвалось водопадом брызг. Волна высоко вскинула нос корабля, и Лиара едва не покатилась по палубе, но железная рука Алеора удержала ее от падения.

— Давай, Светозарная! — голос эльфа дрожал от напряжения, а сам он не отрывал глаз от горизонта впереди. — Пришло время звать на помощь твою Великую Мать! Нам нужно догнать этот проклятый корабль, во что бы то ни стало!

Кай крякнул и резко махнул рукой. Лиара увидела лишь, как волнами растекается во все стороны воздух от пронзившей пространство черной молнии энергии, устремившейся вперед. Потом там, впереди, громко бухнуло, и в ответ что-то ослепительно сверкнуло прямо в небе над их головами.

— Осторожно! — крикнул Кай, и в следующий миг в центральную мачту ударила молния.

Лиара видела, что в последний момент ильтонец успел поставить щит, но слишком маленький и слабый, потому что основной ему приходилось держать перед носом корабля. Молния, сорвавшаяся прямо с чистого неба, ударила в этот щит, скользнула по его краю, слегка отклонившись, и вонзилась в палубу в нескольких метрах правее них.

От удара корабль моментально занырнул на правый борт, и Лиара изо всех сил вцепилась в бортовое ограждение, чувствуя, как наэлектризовались волоски на шее, едва не встав дыбом. Палуба сразу же занялась, и несколько матросов бросились к борту, чтобы набрать воды и залить черную пропалину с алым, зловеще поблескивающим угольями краем, пока первые, еще не слишком сильные языки огня, не заплясали по сухим доскам.

Следом за этим еще один взрыв перед кораблем бросил «Блудницу» вверх, и Кай сдавленно закричал:

— Алеор, ведунов двое! Я не удержу!

Цепляясь за борт и едва не вываливаясь через него в воду, Лиара звала и звала Великую Мать, но ответа все не было. Небеса молчали, а в груди, словно насмешка, зрело зернышко золотого покоя, посаженное в ней тогда, когда она встретила Раду, и начавшее вызревать и набираться сил. Только вот это зернышко не желало превращать время в желе, растягивать его, будто каплю смолы, и солнечной вспышкой выжигать все, что угрожало жизни Лиары. Сейчас оно просто было, тихое и спокойное, как гладь пруда. А Лиара билась об него, словно мотылек о стеклянную заслонку масляного фонаря, и лишь только тишина была ей ответом.

— Лиара! Сделай что-нибудь! — заорал Алеор, когда еще один удар прошел по корпусу корабля, и внизу под ними что-то затрещало, жалобно и утробно, как в брюхе у громадного зверя.

— Я не могу! — отчаянно выкрикнула она в ответ, срывая ногти о твердые края борта и едва удерживаясь на немилосердно скачущей из стороны в сторону палубе. — Не получается!

— Ты эльфийка! — почти что взвыл эльф. — Хотя бы молнией их шарахни! Кай не выдержит двоих сразу!

Выругав себя последними словами за глупость, Лиара моментально провалилась внутрь своего сознания, став всем: содрогающимся от ударов энергии кораблем, молниями, что разгорались в небе, волнами, что рокотали внизу, досками палубы, уже начавшей заниматься. Мыслей не осталось совсем, лишь глухая, странная тоска где-то на самой грани ее сознания и непонимание, почему же Великая Мать не пришла на помощь именно тогда, когда была так нужна.

Следом за этим палуба моментально остыла, а моряки только удивленно замерли с ведрами воды над обгорелой пробоиной в досках, которая только что пылала как печка. Лиара выдохнула, сосредотачиваясь и уходя еще глубже. Она никогда еще не делала так, но откуда-то знала, что именно это и нужно. Словно чья-то память жила в ней, отделенная пленкой тоньше волоса, и теперь эта пленка покрылась крохотными трещинками, пропуская по капле знание.

Она стала самим воздухом, рассыпалась на тысячи мельчайших воздушных потоков, влилась целиком в штормовой ветер над кораблем. Чувство это было странным, непривычно свежим, впервые испытанным и при этом смутно знакомым, словно виденным во сне. Она ощутила в своем теле черные точки, множество мелких черных точек, рвущихся вперед, им навстречу, две из которых странно рябили, моргали, словно дрожащее пламя свечи. Ведуны! Мысль была лишней, чужой, посторонней, такой странной в этом покое воздуха и ветра. Собрав все свое громадное воздушное тело в кулак, Лиара ударила ураганным порывом прямо по двум рябящим точкам, сминая их, отбрасывая прочь.

В первый миг те не ожидали удара и покатились вниз, прямо по ее подставленным ладоням в воду. Но один из них все-таки успел среагировать и сделал что-то. Серебристое лезвие бритвы прошло, будто нож сквозь масло, прямо через ее распростертое вокруг тело, и Лиара резко отдернулась назад, в крошечное двуногое существо, замершее, прижавшись к борту подпрыгивающего на волнах корабля.

Она глотнула воздуха, хватаясь за сердце и пытаясь понять, что же произошло. В тело ее вернуло так резко, что с ног до головы перетряхнуло, а в груди туго и протестующее застонало сердце. Эльфийский дар не имел ничего общего со способностью ведунов использовать энергию Источников, это были совершенно две разные вещи: как черпать воду ведром и пить дождь, падающий с неба. Однако каким-то образом этот ведун смог не только отразить ее удар, но и выпихнуть ее саму из воздушных потоков. Каким? Может ли это быть стихией Воздуха? Могут ли они Воздухом отражать воздух? И откуда они знают, как это делать?

Воспользовавшись тем, что она сбила ведунов с устойчивых воздушных потоков, Кай, зарычав сквозь зубы, ударил. Уже своими глазами Лиара видела, как с его ладоней сорвались два черных копья, устремившиеся вперед над морской зыбью. Кай резко повернул ладони, и оба копья изменили направление, стремясь достать зависших над самой водой ведунов, но они выставили щиты, и черные зигзаги срикошетили от них, уносясь в горизонт.

Лиара вновь с головой нырнула в порывы ветра, сливаясь с ними так сильно, как только могла. И вновь собрала в кулак, чтобы еще раз, посильнее ударить ведунов, только в тот же миг ее во второй раз отбросило прочь, на этот раз гораздо сильнее. Словно камень ударил ее между глаз, и этот удар ощутило даже ее физическое тело. Возвращение в него было таким резким, что ее отбросило назад по палубе, и Лиара больно врезалась спиной в доски палубного настила, опрокинувшись навзничь. Только гораздо больнее звенела каждая клеточка ее тела: возвращение сознания было слишком грубым, и теперь казалось, будто сама ее душа избита, а не только тело.

Ведун, и правда, использовал Воздух и прекрасно умел отражать воздушные потоки. В голове Лиары мелькнула мысль, что, возможно, ему приходилось биться с Первопришедшими, но додумывать ее времени не было. Нужно было придумать любой способ, любой, чтобы остановить их. Кай рычал от натуги, вцепившись руками в борта корабля, и Лиара видела, что он долго не выдержит.

Думай! Думай! Что может остановить Воздух? Что?..

Ослепительной вспышкой мелькнула догадка, и Лиара не стала ждать ни мгновения. Она вновь вошла в воздух, слившись с ветрами, только на этот раз сделала кардинально противоположное всему, что только могла, даже не зная, получится у нее или нет. Собирая воздушные потоки в один кулак, она моментально выкачала весь воздух из того пространства, где болтались над водой двое ведунов. И результат не заставил себя ждать: оба они потеряли опору и камнями рухнули в воду.

В следующий миг Кай ударил еще раз, вновь двумя копьями из тьмы, и на этот раз удар достиг цели. Лиара отпустила воздушные потоки, нырнув в воду головой вниз, и растеклась вместе с ледяными солеными волнами, громадной толщей серой воды, которой, казалось, и конца-края не было. На ее поверхности болтались лишь изодранные в клочья черные фрагменты, раньше бывшие двумя ведунами. Вот теперь Кай попал.

Она осторожно возвратилась в тело, чувствуя, насколько зыбкой после двух ударов ведуна стала связь, дрожащая, мигающая, почти гаснущая. Возвращаться пришлось медленно, буквально по волоску вливая сознание обратно в кости и мясо, и, когда ее обычные глаза открылись, Лиара ощутила подкатившую к горлу тошноту и слабость во всем теле. Времени разлеживаться у нее не было, и она сразу же попыталась вскочить на ноги и сообщить друзьям, что ведуны больше не опасны, но тут стахи, обычные крылатые стахи, достигли корабля.

Лиара была так занята тем, чтобы сбить в море тех двух ведунов, что остальная масса врагов просто проскользнула мимо. Теперь все они кружили вокруг парусов, словно стая летучих мышей, ожесточенно набрасывающихся на свою жертву со всех сторон. Моряки, что кое-как держались на сетях и мачтах, более-менее сносно отражали удары длинных копий и кривых ятаганов, которыми были вооружены стахи, но явной пользы не приносили. Разве что Равенна, выпрямившаяся в вороньем гнезде, отчаянно ругаясь, что было слышно даже внизу, двумя тонкими саблями отбивалась от одного высоченного стаха, налетающего на нее сверху, будто коршун. Только и он прямо на глазах Лиары, так сильно ударил ее копьем, что ноги пиратки подломились, и она оступилась, падая на дно вороньего гнезда и кое-как прикрываясь своими саблями. Стах уже занес копье двумя руками в добивающем ударе, но тут прямо посреди его груди расцвел огненный шар, брошенный Каем, и черная тварь заорала во всю глотку, опрокидываясь на спину и падая вниз.

Превозмогая боль, Лиара поднялась на ноги и вновь попыталась слиться с ветрами, но все тело пронзила такая резкая боль, что она закричала, моментально отдергиваясь от сознания стихии, как от открытого огня. В следующий миг несколько стахов спрыгнули на палубу, складывая за спиной кожистые крылья и поднимая повыше ятаганы, и у нее появилась возможность рассмотреть их. Такие же высокие, как и Алеор, крепкие, поджарые, одеты они были в черное и отличались от человека резкими чертами лица и гривой спутанных черных волос на голове. При этом лица их были тонкими и осмысленными, живыми, совсем как у людей, не то, что пергаментно иссушенные маски Псарей, которых Лиаре доводилось видеть.

Алеор вскинул свой трезубец и начал танец им навстречу, раскручивая вокруг себя здоровенный шест с тяжеленным наконечником на конце, будто тонкую тростиночку. Как завороженная Лиара наблюдала за тем, как он выплыл в середину прямо между ними и принялся методично наносить удары сразу же обоими концами трезубца. Стахи с рычанием сквозь острые клыки затанцевали вокруг него, пытаясь достать эльфа черными лезвиями ятаганов.

С ревом откуда ни возьмись под ноги одному из стахов вкатилась Улыбашка. Как несущийся с горы камень она врезалась твари под колени, и не ожидавший удара стах громко вскрикнул, опрокидываясь вперед. В один длинный прыжок Улыбашка приземлилась ему на спину, отчетливо громко прибив его к палубе. Сверкнули крест на крест два топора в ее руках, и стах содрогнулся всем телом, а ятаган выпал из его пальцев.

В следующий миг еще один стах упал камнем вниз, метя Улыбашке в спину копьем. Сквозь разрыв туч как раз выглянуло солнце, и она успела увидеть его тень, мелькнувшую на досках палубы поверх ее, а потому каким-то совершенно неожиданным для ее крепкого неповоротливого тела движением откатилась в сторону. Копье стаха вонзилось прямо в спину уже поверженной твари, и в следующий миг нога его подломилась, подкошенная топором Улыбашки, а сам стах заревел, припадая на правое колено. Гномиха попыталась добить его, но топоры с громким лязгом ударились о широкое лезвие выставленного ятагана, и она, громко охнув, пошатнулась от удара. Стах сгруппировался и ударил ее кулаком в грудь, пытаясь отбросить прочь, только не тут-то было. Гномиха лишь покачнулась и вместо того, чтобы упасть, вонзила прямо в его протянутую руку топор, хорошенько вывернула рукоятку. Стах закричал еще раз, и следующий удар Улыбашки пришелся прямо в его вытянутое лицо.

Лиара вовремя увидела черную тень и над собой. В первый миг страх парализовал тело, не давая ей двинуть даже мизинцем, но она справилась, нечеловеческим усилием воли заставив сведенные мышцы повиноваться. Она успела только уклониться в сторону от острого наконечника копья, вонзившегося в палубу буквально в каких-то миллиметрах от ее веска и сорвавшего прядь волос, и в следующее мгновение сильнейший удар в спину выбил из нее дух.

Охнув, Лиара врезалась лицом в доски палубы и почти ослепла от боли в разбитом носе. На спину навалилась тяжесть, и чья-то рука рванула ее за волосы, оттягивая голову далеко назад. Лиара завыла, забилась, осознавая, что вот прямо сейчас ей перережут глотку, и поймала взгляд стоящей напротив Улыбашки. Глаза гномихи расширились, а в следующий миг она швырнула прямо в лицо Лиаре тонкий метательный нож. Этого было уже чересчур для нее, и Лиара зажмурилась от ужаса, без единой мысли, ощутив лишь тяжелый удар сердца, как ей казалось, последний. А потом тяжесть на ее спине дрогнула, хватка на волосах разжалась, и Лиара заскреблась по палубе, лихорадочно выбираясь из-под начавшего медленно заваливаться набок стаха с пронзенным лицом.

От страха зубы во рту выбивали дробь, а все тело тряслось, будто желе на подносе у решившего потанцевать подавалы. С каким-то унизительно тонким писком она отползла в сторону и прижалась спиной к самому борту корабля, будто тот мог дать ей хоть какую-то защиту. Прямо на ее глазах Алеор, раскрутив трезубец, пригвоздил ногу стаха к палубе, ребром ладони ударил его прямо в глотку, и тот, ухватившись руками за горло, упал на колени.

Вдруг что-то полыхнуло, яркое, будто тысячи солнц в одной точке. Роговицу едва не сожгло, и Лиаре понадобилось еще несколько мгновений, чтобы восстановить зрение. Все цвета перемешались: черное стало белым, белое — черным, а на роговице остались обожженные фиолетовые полосы, как бывало всегда после удара молнии. Она еще успела заметить, как стахи, что еще несколько секунд назад кружили над кораблем, словно вихрь растревоженных ос, сложив крылья, головой вниз падают в воду. Вокруг корабля послышался громкий плеск от упавших тел, два или три мертвых тела рухнули на палубу, врезавшись в доски, причем выглядели они почерневшими и обуглившимися. А следом за ними на колени упал Кай, уперевшись нефритовыми ладонями в палубу и так низко нагнувшись над ней, будто сейчас растянется пластом.

Лиара только моргала, не в силах вымолвить ни слова. Матросы на парусах замерли на мгновение, а затем разразились громким ревом ликования, потрясая оружием над головой. Громче всех вопила Равенна из ласточкиного гнезда. Приложив рог к губам, она выдула из него несколько торжествующих нот.

К Лиаре подбежала Улыбашка, и та инстинктивно отдернулась от ее рук, покрытых темной кровью стахов.

— Ну что ты, девочка? — голос гномихи звучал успокаивающе, а в глазах медленно затухало бешенство боя. — Это не моя кровь, не бойся! Ты не ранена?

Широкие ладони тяжело легли ей на плечи, и Лиара поняла, что только часто-часто кивает в ответ, не в силах вымолвить ни слова и шумно дыша. Никогда еще она так не боялась. Даже там, в таверне на дороге на Онер, где на них набросилась Свора, даже на болотах, когда в нее вцепился Страж. Там с ней была Рада и Великая Мать, и даже на краю гибели она все равно чувствовала себя защищенной, чувствовала, что в беде ее не оставят. Теперь Рада была далеко, а Великая Мать, сколько Лиара ни звала ее, не отзывалась. И смерть в этот раз подошла к ней так близко, дыша ледяным дыханием прямо ей в лицо, что кровь едва не кипела в жилах, а по спине пробегала дрожь, то и дело перехватывая дыхание.

— Ну что ты? Успокойся! Все закончилось! — Улыбашка сильно тряхнула ее за плечи, пытаясь привести в себя.

— Ничего не закончилось! — послышался из-за ее спины разъяренный голос Алеора, подействовавший на Лиару гораздо более отрезвляюще. Эльф стоял над поверженным телом стаха, дикими глазами глядя вверх. — Эти твари порезали нам паруса!

Лиара вскинула голову вслед за его взглядом, и сердце вновь едва не остановилось. В пылу боя стахи действительно успели повредить паруса своими длинными копьями, и те теперь лоскутами болтались на мачтах, безвольно обвиснув, как старые драные тряпки. И корабль застыл на волнах, не двигаясь ни на метр вперед. Как же мы теперь догоним Раду?!

— Я… сейчас… — прохрипел Кай, поднимая голову так медленно, словно это стоило ему всех оставшихся сил.

Лиара видела, как дрожали его каменные руки, которыми он опирался об пол, словно готовы были переломиться и развалиться грудой обломков в любой миг. Пот покрывал все его лицо, капал с кончика подбородка крупными каплями на мокрые доски палубы. Ильтонец взглянул на паруса, и глаза его вновь стали черными, а по телу прошла дрожь. Черная энергия вихрем закрутилась над его кожей, жгуты молниеносно ударили вверх, сшивая паруса, сращивая их вместе, восстанавливая поврежденные фрагменты. Прошло всего несколько мгновений, и ткань вновь стала неповрежденной, а разбушевавшийся от действий Лиары ветер моментально надул ее своим дыханием. Корабль ощутимо дернуло вперед, отчего Алеор пошатнулся, а Улыбашка едва не рухнула на Лиару. А ильтонец растянулся без чувств прямо на палубе, громко стукнув каменными руками о доски.

— Лиара! — рявкнул Алеор, поворачиваясь к ней. Взгляд у него был полон такого яростного огня, что она вздрогнула, как завороженная глядя в его превратившиеся в маковое зернышко зрачки. — Ветер! Немедленно!

Она бы и хотела сказать ему, что сил у нее нет, и что раствориться в воздухе она больше не может, вот только не могла этого сделать. Кай потерял сознание и истратил все свои силы, так что вряд ли теперь очнется в ближайшее время. А корабль Сагаира уходил на восток под полными парусами, и здесь больше не было никого, кто помог бы «Блуднице» догнать его.

Помогай, Великая Мать! На этот раз я без тебя не справлюсь! Лиара судорожно сжала кулаки и растворилась в воздухе, превозмогая немыслимую боль в каждой клеточке своего существа.