Ветер перемен

==== Глава 28. Новая весна ====

Эльф был тяжелый, как конь, несмотря на всю свою изящность, и тащить его было бхарски сложно. Может, дело было в том, что все силы из нее выпил Страж, может, в гнилых и скользких плитах дороги под ногами, да только Рада сыпала проклятьями сквозь стиснутые зубы, спотыкалась на каждом шагу, оскальзывалась, обливалась потом, но перла его вместе с Лиарой обратно, в сторону безопасной дороги. Голова Алеора безвольно болталась у них между плеч, черные окровавленные волосы упали вниз, скрыв лицо, ноги волочились по земле. Да еще и глупые лошади, перепугавшись Стража, удрали в неизвестном направлении вместе со всеми их вещами, и Рада поподчевала их вслед еще парой десятков самых приятных слов, какие только знала.

Страшно жгло спину, и боль эта была какой-то странной, такой, как она в жизни никогда не чувствовала. Вроде бы и не кожа болела, и не кости, и не мышцы, а что-то внутри нее, будто в спине была сквозная рана, в которую воткнули горящий острый прут. Да и вообще самочувствие было отвратительное: все мышцы выкручивало узлами, и они тоже горели в огне. Интересно, это из-за новой силы, что пришла с этой Огненной Женщиной? Или из-за Стража? — рассеяно подумала она, и тут эльф резко вскинул голову.

Рада запнулась на одном месте и остановилась, Лиара охнула, едва не упав. Лицо Алеора было абсолютно чистым от крови, и Рада только открыла рот от удивления, разглядывая его полные веселья синие глаза. Вот только несколько секунд назад он был весь залит чужой кровью так, что и черты лица едва разглядеть можно было, а теперь выглядел так свежо, будто только что хорошенько напарился в бане. Даже волосы его были чистыми и гладкими и лежали на плечах мягкой волной.

— Дамы! — очаровательно улыбнулся эльф, продолжая болтаться на их плечах мертвым грузом и оглядывая обеих. — Как приятно видеть вас этим чудесным осенним!..

— Бхара! — вскрикнула Рада, от неожиданности отпуская его руку.

Эльф охнул и свалился на землю, в последний момент успев упереться руками в дорожные плиты и не удариться лицом о плесень. Лиара тоже отскочила на шаг в сторону, круглыми глазами глядя на него.

— Рада, бхару твою за ногу! — заворчал эльф, поднимаясь на ноги и гадливо отирая руки о заляпанный кровью лотрий плащ. — Нельзя было как-то помягче это сделать?

— Да гори ты пламенем, Алеор! — раздраженно проворчала она в ответ. — Надо же было так перепугать!

Эльф усмехнулся и выпрямился, довольно оглядываясь по сторонам. Вид у него был цветущий.

— Итак. Где мы с вами находимся? И что происходит?

— Мы в Топи, — отозвалась Рада, недовольно глядя на него. — Прямо посреди проклятущего болота. А ты что, ничего не помнишь?

— Конечно же, нет, — Алеор с великим терпением на лице по-отечески взглянул на нее. — Если ты припомнишь, то некоторое время назад на свободу вырвался Тваугебир, а когда он приходит, меня уже нет.

— Нда, — поджала губы Рада. — В общем, сейчас мы в Топи. Только что мы дрались со Стражем, и он едва не сожрал тебя, но мне удалось его утихомирить. Лошади наши удрали, а до безопасной тропы еще как минимум час пешком. Так что если ты уже оклемался, то надо бы поторопиться. Скоро солнце сядет.

— Одну минутку, Радушка. Я правильно понял, что под термином «утихомирить» ты подразумевала убийство? — глаза Алеора загорелись настоящей гордостью, и Рада неловко затопталась на месте, чувствуя себя как-то странно.

— Ну да, так вышло, — пожала она плечом.

— Аааа! — довольно протянул Алеор. — Ты ж моя девочка! Вот видишь? Стоило мне на пару деньков вас покинуть, и все, ты уже сама со всем справляешься! Даже Стража убила! — Рада поморщилась от его тона, но эльф не унимался: — Надеюсь, ты понимаешь, что таким образом цена на твои услуги как наемницы сейчас возросла как минимум раз в двадцать, если не меньше? И что любое наемническое сообщество от Алькаранка до Мереса будет зубами друг друга рвать, лишь бы заполучить тебя в свои ряды?

— Вряд ли, — она хмуро взглянула на эльфа. — Пока за нами гоняются Гончие, они мне еще и приплатят, причем немало, лишь бы я к ним и близко не подходила.

— Это ерунда! — махнул рукой Алеор. — Поверь моему слову. Сегодня Гончие за тобой гоняются, завтра появляются какие-то более опасные люди, и Гончие перестают за тобой гоняться. А учитывая, что скоро начнется Танец Хаоса, ты можешь вообще не переживать, потому как они в любом случае переключатся на Аватар.

Рада некоторое время с сомнением смотрела на него, даже не зная, что на это все сказать. Зато с другой стороны от эльфа заговорила Лиара, отошедшая от удивления, вызванного его внезапным приходом в себя.

— С тобой все в порядке, Алеор? — негромко спросила она, осторожно глядя на эльфа.

— Лучше не бывает, — эльф сладко вздохнул и потянулся.

— Скажи… Ты был весь облит кровью лотрий, а теперь на коже ни следа. — Она не договорила, видимо, не зная, как закончить.

— Солнышко, ну не зря же говорят, что Тваугебир любит купаться в крови? — снисходительно сообщил ей Алеор, и Лиара побледнела, как полотно. — Перед тем, как уйти, он впитывает эту кровь сквозь мое тело, и ему хватает этого на достаточно долгое время, чтобы не вылезать вновь.

Челюсти Лиары сжались, словно ее затошнило, а Рада поняла, что больше просто не в состоянии терпеть. Раньше разузнавать о Тваугебире как-то совсем не хотелось, да и не к месту было, а сейчас они были уже в безопасности, да и случай удобный представился, так что она не выдержала:

— Слушай, Алеор, а что это вообще за тварь? В смысле, откуда она у тебе взялась? Я слышала, что это проклятье рода Ирантира, но как она вообще проявляется-то?

— Тут в двух словах рассказать будет достаточно проблематично, — заметил эльф, потом вздернул брови, показывая на юг: — Нам сюда? — Рада нетерпеливо кивнула, и он продолжил, шагая по дороге между ними, причем шагая так легко, будто отдохнул и хорошенько выспался. — Это действительно проклятье в крови Ирантира, и представляет оно собой кусок серебра, застывший под моим сердцем. Когда Тваугебир начинает шевелиться, это серебро согревается, плавится и течет по венам. Думаю, ты видела в последние дни, как у меня выпирали жилы? — Рада кивнула, непроизвольно поежившись. Звучало это омерзительно и пугающе одновременно. Алеор продолжил: — Ну вот. Чем больше этого серебра скапливается в моей крови, тем больше там Тваугебира. И наступает момент, когда серебро тает целиком, заменяя собой кровь, и тогда я сам словно засыпаю, и появляется он. Ему нужна живая кровь, чтобы вволю напиться ей. Как только крови врагов, которую он впитывает через мою кожу, становится достаточно, чтобы мои вены снова функционировали, Тваугебир исчезает, а я вновь возвращаюсь в сознание.

— Так это сейчас, значит, по твоим венам течет кровь лотрий? — вытаращилась на него Рада.

— Нда! — довольно кивнул Алеор. — И скажу тебе, она ничем не хуже любой другой крови. Со временем, выработается моя собственная кровь, которая заменит то, что сейчас есть, и в ней вновь начнет расти Тваугебир.

— А то, что у тебя половина сердца, на это как-то повлияло? — взглянула на эльфа искорка. Вид у нее был задумчивый.

— Повлияло, — кивнул эльф. — И даже в положительную сторону. Теперь Тваугебир вырывается реже: гномья кровь густая, вязкая, ему сложнее перехватывать над ней контроль.

— Как ты это все-таки сделал, Алеор? — Рада недоуменно смотрела на него. — Я просто не понимаю, как вообще можно отрезать половину своего сердца и при этом остаться живым.

— Ох, Радушка, это было ооооочень больно! — плотоядно оскалился Алеор, глядя на нее. — Но когда ты живешь полторы тысячи лет в окружении полнейших ничтожеств и идиотов, в какой-то момент тебе становится очень скучно. И вот когда этот момент наступает, все, что люди называют невозможным, превращается в твой единственный способ избавиться от скуки.

Рада задумалась, глядя на эльфа. Наверное, она еще очень много не знала о нем. И прежде всего: каково это быть Алеором Реноном Тваугебиром? И чего ему это стоило. У тебя впереди тоже бесконечная жизнь, если, конечно, какая-нибудь зараза не воткнет тебе в кишки железо. Так что у тебя будет шанс понять его. Рада попыталась представить себя через полторы тысячи лет и просто не смогла. Эта толща времени казалась ей невозможно, невообразимо долгой. Она раньше даже как-то и не задумывалась о том, что эльф был свидетелем всех событий Четвертой Эпохи, что успел, так или иначе, поучаствовать в них, что знал всех королей, которые правили Мелонией еще задолго до ее рождения. И ведь ее тоже ждала такая же судьба: жить год за годом, не меняясь, наблюдая за тем, как уходят времена и люди, как сменяются государства, как те, кого она звала друзьями, умирают, и даже пепла не остается от их имени и дел — все перемалывают Жернова Времени.

Боже мой, как же это должно быть скучно! Как однообразно! Она удивленно взглянула на эльфа, невозмутимо шагающего рядом. И как же при этом обесценивается сама жизнь! Ведь тебя постоянно окружают потери, ты привыкаешь к ним, сживаешься с ними, относишься к ним философски. И жизнь теряет весь свой вкус и смысл. Это понимание, вдруг развернувшееся перед ней, стало таким странно-острым, что Рада ощутила настоящую тоску. Но зачем тогда все это, великие боги? Зачем вы дали эльфам бессмертие, а остальным расам — смерть? Ведь и то и другое одинаково убого: смертные завидуют нам, потому что мы живем вечно, однако то, как мы живем, — ужасно однообразно и попросту глупо, потому что весь остальной мир вокруг нас умирает, постоянно обновляется, и лишь мы не меняемся в нем никак. В чем же тогда смысл? Зачем вообще эльфам нужна вечная жизнь?

— А это проклятье было у всех наследников Ирантира? — спросила Лиара, и Алеор повернулся к ней. Этот вопрос привлек внимание Рады, и она прислушалась. Возможно, до этого они говорили и еще о чем-то, но Рада была слишком глубоко в себе, чтобы услышать.

— Да, — энергично ответил искорке эльф. — Проклятье в нашем роду передается по женской линии, но проявляется только у мужчин. Никто особенно об этом не говорит, потому что это вроде бы как не принято, неприлично и чересчур попахивает кровищей, однако, так обожаемый всеми Король Ирантир Солнце сам носил под сердцем серебро, и у него тоже случались маленькие личностные кризисы, когда его армии в страхе разбегались, бросая оружие, пока он утолял жажду. — Алеор злорадно усмехнулся. — Потрясающее людское качество: вымарывать из собственной истории все моменты, которые хотя бы чуточку порочат чувство их собственного достоинства! А потом выставлять напоказ свои заслуги, тыкая ими в лицо всем остальным так назойливо, что это становится просто смешно. И даже не осознавать при этом, какими полнейшими идиотами они выглядят в глазах своих потомков. — Алеор шумно втянул носом воздух и довольно крякнул. — Обожаю это в человеческой расе! Работает всегда!

— Так ведь Ирантир был Высоким эльфом, а не человеком, — непонимающе заморгала Рада.

— А это вдвойне веселит меня! — сообщил ей эльф. — Смотри, как хорошо получается: он захватил все государства материка и создал империю, подчинив себе, в том числе и людей. Таким образом, они унизили себя дважды. В первый раз, когда присягнули Ирантиру, потому что он был сильнее их, и у них не достало отваги и упертости, чтобы бороться против его владычества. И во второй раз, когда им стало стыдно за это, и тогда они сделали из него настоящего героя, почти что бога во плоти, воспевая его подвиги и делая вид, что они самые ревностные его вассалы! И конечно же, изо всех сил пытаясь скрыть его недостатки, ведь он же бог! Не мог же их захватить просто кровавый садист, упивающейся чужой смертью только потому, что сам он никогда не умрет! Нет, они за идею пошли к нему под руку, а не из страха и зависти к его бессмертию и силе! За идею, и за нее одну, никак иначе! — Жесткая улыбка тронула губы эльфа. — Правда вот, сколько бы я ни пытался обсуждать эту тему со смертными, никто из них почему-то никогда не разделял моего веселья. И почему бы это? — Он деланно задумчиво покачал головой. — Никак в толк не возьму.

А Рада-то надеялась, что как только Тваугебир перестанет рваться из груди Алеора, характер у него станет лучше, да только все было напрасно. Как был у эльфа язык, что ржавый напильник, так и остался. Разве что хорошего настроения прибавилось, а это означало, что дальнейший путь будет в точности таким же невыносимым, как и вся предыдущая поездка до болот.

Обратный путь занял меньше времени, чем путь навстречу Стражу, и Рада даже удивилась, когда еще издали разглядела камень-указатель на развилке двух дорог. И еще больше, когда возле него мелькнуло ярко-алое пятно.

— Вот ведь бхара упертая! Все-таки поехала за нами! — с невольным восхищением проговорила она, качая головой.

— Улыбашка-то? — взглянул на нее Алеор. — О, ты даже не представляешь, насколько упрямой она может быть. Это практически уму непостижимо.

И правда, когда они подошли ближе, Рада смогла рассмотреть хмурую гномиху, сидящую на поваленном камне возле развилки и курящую трубку. Сейчас она походила на мухомор в своем красном плаще, с крайне скверным выражением лица, и Рада хмыкнула. А возле гномихи спокойно стояли все четыре лошади, в том числе и Злыдень со Звездочкой. Видимо, они были достаточно умны для того, чтобы поскакать обратно к дороге, а не ринуться сломя голову в трясину и достаться на ужин лотриям. И то хорошо.

— Бестолковые древолюбы! Чтоб от вас белки до конца жизни носы воротили! — еще издали заворчала Улыбашка. Голос ее звучал невнятно из-за чубука трубки, который она сжимала в зубах, угрожающе глядя на приближающуюся троицу. — Я так смотрю, вам захотелось попорхать над кочками, поиграть в мотыльков? Или что? Какой бхары вас понесло в эту трясину?!

— Девочки просто решили подышать свежим воздухом, полным скверны и вони лотрий! — доверительно сообщил ей Алеор, улыбаясь во все лицо. — А заодно прирезать Стража Болот. Это же так приятно делать после легкого обеда из вяленой конины и перекисшей плесневой воды, не так ли, Рада?

— Это была конина? — Рада вздернула бровь, удивленно глядя на эльфа. — То-то я смотрю, вкус такой странный. А почему ты купил именно конину?

— Потому что мы едем в Лонтронский порт, к лошадникам. И мне очень нравится смотреть на их лица, когда я сообщаю им, что этим утром сжевал кусочек плоти их дорогого четвероногого друга! — Алеор выразительно взглянул на Раду. — Ты же знаешь, как они относятся к своим лошадям. Там женщина столько не стоит, сколько эта безмозглая скотина.

— Вы убили Стража? — Улыбашка смотрела на них, открыв рот, переводя взгляд с одного на другого. — Стража? Стража Болот?

— Да, Улыбашка, — кивнул Алеор, положив руку на плечо Раде. — Наша девочка выросла. Ты чувствуешь всю важность этого момента?

— Ой, да иди ты к бхаре! — зарычала Рада, сбрасывая его руку с плеча и раздраженно подбирая поводья Злыдня. — Лучше бы ты так и остался в этом болоте! Кажется, теперь ты стал еще невыносимее!

— Все для тебя, Эталах! Никаких компромиссов! — эльф приложил руку к сердцу, заглядывая ей в глаза.

— Вы что, на полном серьезе, убили Стража Болот?! — допытывалась Улыбашка, но Раде уже было плевать на все. Настроение окончательно испортилось, и она влезла в седло, устраиваясь поудобнее и пристраивая меч так, чтобы он не мешал ей. Не дождавшись от нее ответа, гномиха повернулась к искорке. — Лиара, это правда?

— Правда, Улыбашка, — кивнула та, оглаживая шею перепуганной Звездочки. На миг глаза ее обратились к Раде, и в них засветилась такая гордость, что Рада ощутила, как ее щеки алеют, будто свекла. — Рада убила его, призвав на помощь Огненную Женщину.

— Опять вы скромничаете, перекладывая свои заслуги на чужие плечи, — покачал головой Алеор, тоже запрыгивая на спину своему жеребцу, но Рада успела заметить его острый взгляд, брошенный на нее.

— Но это правда! — настойчиво проговорила Лиара. — Она помогает нам!

— Искорка, да бхара с ним, не слушай его, — Рада недовольно взглянула на эльфа.

— Драная задница Богона! — выдохнула Улыбашка, качая головой и глядя на Раду. — Ну ты даешь! Если честно, когда мы встретились, я думала, что ты способна только на то, чтобы крушить таверны или бревном размахивать, но Страж!..

Алеор вновь принялся ерничать, и Рада ощутила тоскливое желание пришпорить коня и удрать отсюда, подальше от этих двоих. Сама она не чувствовала ничего особенного в связи с тем, что уничтожила ту тварь. Для нее Страж оказался не настолько страшным, как говорили все легенды и сказки. Мерзким — да, очень быстрым и сильным, но не стоило же теперь делать из его смерти событие! В конце концов, это была заслуга не Рады, а той, с глазами пламенниками, чья сила лилась сквозь ее руки. Кто же ты, Огненная Женщина? И почему ты помогаешь нам с искоркой? Чем мы заслужили твое внимание?

Тем временем, Алеор устроился в седле, подобрал поводья и энергично сообщил:

— Раз уж мы почти что в самом центре болот, поворачивать назад бессмысленно. Здесь столько скверны, что наших следов Птичник просто не почует, и погоня собьется со следа, даже если они на него и вышли. Никто в здравом уме не пойдет сквозь Серую Топь, так что теперь у нас преимущество. Просто проедем Болота до конца, а потом по старой дороге свернем на север, в Алькаранк. Все равно нам туда нужно.

— А что там, в Алькаранке? — Улыбашка вытащила изо рта трубку и выдохнула большое облачко дыма.

— Там нас ждет мой приятель, ильтонский ведун. Он — следующий участник нашей маленькой экспедиции, которого мы должны забрать с собой, — сообщил Алеор, подгоняя пятками жеребца. Мышастый послушно пошел вперед, помахивая густым черным хвостом.

Раде всего несколько раз в жизни приходилось видеть ильтонцев, да и то, только со стороны. Известнейшие на весь мир каменщики не стремились работать вдали от своего государства, тем более, на мелонских заказчиков, которых, благодаря их вечной надменности, не слишком-то любили. К тому же, их услуги стоили баснословно дорого, и только самые богатые и знатные мелонцы могли позволить себе ими воспользоваться. Зато и камень пел в руках ильтонцев, даже самый неподатливый гранит и базальт превращались в мягкую глину, и каменнорукие вытачивали из них необыкновенные вещи, прозрачные, будто лесная паутинка, легкие, как облака. В Латре было всего несколько зданий, которые отделывали ильтонцы, и они разительно отличались ото всех остальных построек города, походя больше на застывшую под ветром рощу или скованные льдом волны бушующего моря, чем на обычную декоративную лепнину.

Что же касается самих каменноруких, то они всегда вызывали у Рады любопытство. Ильтонцы были последней из пробужденных в Этлане рас, последней из тех, над созданием которых трудились Первопришедшие вместе с Молодыми Богами. Их создавали для Первой Войны с Кроном как оружие, бесстрашных, не чувствительных к боли воинов, выносливых и сильных, которые могли бы противостоять элитным его войскам. По легенде тысячи ильтонских фигур вырубили из скал эльфийские мастера, однако, работу свою закончить не успели: не отшлифовали им руки, оставив лишь каменные блоки, скрепленные друг с другом и малоподвижные. А война была в самом разгаре, и Союз Молодых и Старых рас нес огромные потери, отступал все дальше и дальше на запад, сдавая свои территории под руки Крону. И ждать больше было нельзя, потому с помощью Фаишаля Ирантир Солнце и пробудил из камня ильтонцев в том виде, в котором они к тому моменту и пребывали. Так и остались они каменнорукими: все дети, что рождались в ильтонских семьях, наследовали внешность своих родителей, хоть эльфийские мастера, вырезающие их, и уверяли, что со временем этот дефект пройдет.

Да и характер у ильтонцев был явно не воинственным. В своей теплой стране, расположившейся между берегом Моря Штормов и Латайскими горами, они выращивали виноград и пшеницу, пасли овец, пряли шерсть и ткали ковры, считающиеся самыми красивыми и дорогими по всему Этлану. Рада и сама видела эти ковры: тонкое шерстяное кружево со сложными разноцветными узорами, и все никак не могла взять в толк, как толстые, малоподвижные, грубосработанные каменные клешни ильтонцев могли сделать такую красоту.

И вот теперь от мыслей о встрече с ильтонским колдуном внутри заворочалось любопытство. Каким образом Алеору удалось уговорить одного из них выйти за пределы Ильтонии, ей оставалось только гадать. И что он пообещал этому каменнорукому за помощь?

Впрочем, вскоре весь ее энтузиазм поутих, сменившись тупой усталостью. Из головы прочь вылетели мысли и об ильтонцах, и о грядущем пути, и о Огненноглазой Женщине. Осталось лишь измождение: видимо, Страж все-таки смог высосать из нее слишком много жизненной силы, и Раду нестерпимо клонило в сон. Она навалилась на переднюю луку седла, придремывая и позволяя Злыдню идти вперед самому, а потому даже и не заметила, как стемнело.

В конце концов, когда Рада уже почти что сползала с седла, Алеор объявил привал. Сонно подняв голову, она огляделась по сторонам. В кромешной тьме болот тонули очертания полуразрушенных столбов вдоль дороги, и даже звезд над головой видно не было из-за затянувшей все хмари.

Сухой древесины на костер вокруг не нашлось, а потому путники просто расстелили прямо на дороге свои одеяла, поужинали солониной, запивая ее холодной водой. Что-то тревожило сонную Раду, и она поняла, что это, только когда Злыдень рядом громко всхрапнул, и звук этот далеко разнесся над стоящей над болотами тишиной.

— А почему так тихо? — пробормотала она, оглядываясь по сторонам.

Хоть Рада и не помнила ничего из событий вчерашней ночи, но была уверена в том, что уже на закате слышала с болот отдаленное щелканье, крики и какое-то шебуршание, когда лотрии, еще издали почуяв их с Лиарой, подбирались к дороге. Теперь же вокруг стояла абсолютная тишина, не прерываемая ничем, кроме громкого сопения лошадей и чавканья Улыбашки, жующей кусок мяса.

— Ты про лотрий? — вскинул на нее глаза Алеор. — Думаю, они еще не скоро появятся. Эти твари связаны со Стражем Болот, и после его смерти попрячутся в трясину, чтобы не нарваться на тех, кто его убил. Так что спокойная дорога нам обеспечена.

— Хвала Загриену Каменоступому! — устало выдохнула Улыбашка. — Хоть это хорошо! Я уж думала, что всю ночь придется кому-нибудь в лупастую харю топором тыкать, а так хоть посплю.

И на этот раз Рада была с ней согласна.

Кое-как дожевав конину, Рада растянулась во весь рост на своем одеяле. Сырость и холод с болот продирали до костей, а жесткие кочки и камни дорожного полотна под спиной все никак не давали устроиться поудобнее. Она ерзала и ерзала, все пытаясь отыскать себе уютное местечко, но так и не смогла устроиться. Да и от этой сырости весь сон как рукой сняло, осталась лишь тяжелая усталость во всем теле и жжение под правой лопаткой, там, куда вошла сила Огненноглазой Женщины.

В конце концов, Рада села и кое-как натянула на плечи плащ. Тишина стояла над их маленьким лагерем. Спали не расседланные кони, понурив головы и тихонько пофыркивая во сне, похрапывала, будто ржавая пила, Улыбашка, тихо лежал в стороне Алеор, открытыми глазами глядя в небо. Недалеко от Рады сжавшись в комочек и подложив ладони под голову, лежала Лиара. Глаза ее тоже были открыты и смотрели прямо в пространство без всякого выражения.

Сипло кашлянув от забившей глотку сырости, Рада полезла за пазуху и выудила оттуда трубку. Табак отсырел, но это все равно было лучше, чем ничего, да и весь процесс раскуривания хорошо коротал время. Повозившись с огнивом и трутом, она, в конце концов, смогла высечь искру и упорно раздувала ее до тех пор, пока табак не занялся, и кисловатый запах поплыл над дорогой, закручиваясь тяжелыми кольцами в воздухе.

Под лопаткой нестерпимо жгло, и Рада то и дело передергивала плечами, морщась. Боль была такой странной, интенсивной и при этом сгущенной, словно патока. И пульсировала, будто что-то прогрызало себе дорогу прямо сквозь ее спину, стремясь добраться до сердца. Раде это не слишком-то нравилось, но и никакого страха перед этим она не испытывала, лишь странную неуверенность.

Она затянулась поглубже, расслабилась и сконцентрировала все свое внимание на том, что ощущалось как рана в спине. Такой прием порой срабатывал на обычных ранах или ушибах: стоило немного поглубже погрузиться сознанием в больное место, как становилось странно легче. То ли боль переставала восприниматься как боль, то ли просто приходило отупение, Раде это было неважно. Во всяком случае, в такие моменты она чувствовала себя лучше, а потому и сейчас ничто не мешало ей попробовать.

Жжение в спине было странным, сильным, настойчивым, и чем глубже она сосредотачивалась на нем, тем глубже оно отвечало. Что-то огненное шевелилось прямо между лопаток, будто живое. Рада нахмурилась, силясь понять. Словно два крыла раскрывались на спине, прожигая дыры в ее коже, во всяком случае, боль чувствовалась именно так.

Она просидела долго, до тех пор, как трубка полностью не затухла. Сил совсем не было, Рада чувствовала себя вялой и слабой. В конце концов, она улеглась обратно на свое одеяло и закрыла глаза, пытаясь расслабиться.

Темнота медленно наползала со всех сторон, а тело коченело. Сознание почему-то было вязким, словно кисель, концентрировалось на горящей точке в спине. Постепенно что-то начало отвечать и спереди, в груди, словно маленькое горячее солнышко, пульсирующее в такт с болью под лопаткой. В какой-то момент они двинулись навстречу друг другу, и Рада отстраненно поняла, что ей становится все тяжелее и больнее. Стало трудно дышать, на грудь навалилась тяжесть, судороги побежали по телу. Только при этом она чувствовала какую-то странную правильность всего происходящего и полное отсутствие страха.

А потом огонек слился с ожогом, разросся, уплотнился. Рада уже не понимала, где она, кто она, лишь чувствовала себя гораздо больше собственного тела. Ее буквально распирало на части, словно сухая неподатливая оболочка из костей, мяса и кожи должна была вот-вот лопнуть, будто мыльный пузырь. Тело согрелось, и тихая сладость побежала по венам, а сердце застучало как-то иначе, ровнее, спокойнее.

И она увидела.

В немыслимой дали разгорался алый закат на бирюзово-зеленом небе. Медленно текла широкая могучая река, неся свои воды вдаль, перекатывая и перекатывая буруны волн. По зеленым берегам росли высокие деревья, огромные, похожие на дубы, только в десятки раз больше. В камышах вдоль берегов шептал свои сказки ветер, и мохнатые былки шевелились под ветром, едва слышно постукивая друг о друга. И свет лился отовсюду, не только от алого неба на закате, но буквально отовсюду, словно светилась каждая крохотная травинка на зеленом, мягком, вышитом цветами ковре под ногами.

Рада взглянула вдаль, туда, где над спокойными водами великой реки вскидывало к небесам свою крону древо. Его ствол был широким, словно дом, его ветви свободно разошлись в стороны, обнимая почти что все небо. И зеленая шапка листьев на его голове дышала ветрами и весной. А на вывернутых из земли широких корнях сидела женщина.

Она была молодой… Или нет. Точно Рада сказать бы не могла. На ней были легкие одежды дымчатого тумана, окутывающие ее тело, словно рассветные облака. У нее были серебристые глаза, почти что две звезды, горящие из немыслимой дали, и золотые кудри, легкие и вьющиеся, словно солнечная кудель. Рада видела ее ноги в тонких золотых сандалиях на высокой шнуровке, и ее руки, длинные пальцы, которые вязали и вязали тоненькую веревочку из целой груды пушистой пряжи, что лежала рядом с ней в древесных корнях, похожая то ли на туман, то ли на облака. И там же стояли два тонких клинка, прислоненные к стволу дерева, две полосы из неведомого ей металла, светящегося, будто солнце.

Женщина подняла голову и взглянула на Раду, улыбаясь так задорно, так легко, так солнечно. Казалось, что весь свет мира сейчас собрался в уголках ее глаз и губ, растянувшихся в улыбку, вся нежность, вся сила молодых ветров, только-только народившихся в далеких горах, целовала мягкие кудри ее золотых волос, перебирая их и отбрасывая с лица. Она была невыносимо прекрасна, словно теплое детство в рыжих закатных соснах, словно сверкающее солнце в летящей сквозь вечность капле первой весенней капели, словно маленький голубой цветочек незабудки, заплутавший в сухом кружеве тонкой летней травы в дышащий жаром раскаленный полдень.

— А, ЭТО ТЫ! — улыбнулась Женщина. Губы ее не пошевелились, все так же растянутые в улыбку, и ее голос звучал прямо внутри Рады, наполняя неописуемым блаженством каждую ее частичку. — ПОДОЙДИ БЛИЖЕ. Я ХОЧУ ПОСМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ.

Рада робко шагнула вперед, чувствуя себя рядом с ней маленькой, словно котенок. И правда, эта Среброглазая Женщина казалась огромной, как и дерево, под которым она сидела. Теперь Рада была едва ли не меньше подошвы ее сандалий, и серебристые глаза-звезды смотрели на нее из затянутого золотой дымкой неба, в котором купались бесчисленные разводы всех цветов, перемешиваясь, переливаясь.

— Кто ты? — тихо спросила Рада, и Женщина засмеялась в ответ, звонко и радостно, словно шумел ветер в роще молодых лиственниц.

— ИДЕТ НОВОЕ ВРЕМЯ. — Это были не слова, это было ощущение, и Рада впитывала его всем своим существом. — НАСТАЕТ НОВАЯ ВЕСНА.

Полный первой весенней сырости и запаха мокрой земли ветер кружил над ее головой тонкие золотые перья облаков. И маленький ландыш, покрытый крохотными капельками росы, качался на тонких нитях воздуха, обласканный робкими лучами рассветного солнца. Рада смотрела и смотрела на него во все глаза, и почему-то ей казалось, что сейчас на свете нет ничего более важного, ничего более настоящего.

Затем она увидела Лиару, раскинувшую руки и лежащую на спине в мягкой весенней траве. Искорка морщила нос и улыбалась, и по ее лицу скользила тень резных дубовых листьев, играли в пятнашки солнечные лучи. Маленький ландыш качался прямо над ее щекой, щекоча кожу легким прикосновением соцветий, и она смеялась.

И под самыми небесами, кучерявой головой разгоняя облака, громко смеялась в унисон с ней Среброглазая Женщина, и руки ее превращались в крылья, а потом она взлетала все выше и выше, закручивая узоры из белоснежных туч, взбивая их будто свою перину, купаясь в них, словно в теплых морских волнах.

— НАСТАЕТ НОВАЯ ВЕСНА.

Видение померкло, оставив после себя лишь неясные образы и расплывчатое воспоминание о великой нежности и обещании. Рада поняла, что просыпается.

Тело задубело от долгого лежания на холодной земле, болели руки и ноги, зато в груди больше не жгло. Теперь там было нежно и трепетно, так звонко, так тонко, так сладко. Рада открыла глаза, глядя над собой в темное затянутое маревом небо и глубоко дыша, хватая ртом воздух. Словно все вокруг… изменилось. Осталось тем же и невыразимо, невероятно изменилось, превратившись во что-то иное. Она моргала, пытаясь понять, пытаясь объяснить… и не могла. И лишь золотая нежность в груди пульсировала, словно билось сердце маленького теплого птенца.

Над дорогой текла тихая-тихая мелодия. Мягкая, переливчатая, легкая песня арфы. Сначала Раде показалось, что это все еще часть ее сна, или не сна, а видения, неважно, чем оно было на самом деле. Потом к этой мелодии приплелся тихий голос искорки, и это золотое в груди Рады сжалось, запульсировав быстрее и нежнее.

Белым мороком снежных взоров,

Талой влагой вышиты листья.

Дремлют в сером тумане горы,

Их касаются нежно кисти

Облаков, что в небесной тиши

Разливаются белые шири.

Мокрой грудью земля дышит,

Просыпаясь в дремотном мире.

И в белесых валах тумана,

Укрывающих спящие рощи,

Убаюканный океаном

И лишенный небесной мощи

У корней вековых деревьев

На подстилке сухой осоки,

На подушке из листьев-перьев

Дремлет ветер весны до срока.

Ему снится могучая сила

Прорывающих землю всходов,

Запах талого снега, ила,

Солнца яркий кушак восходов,

Первый гром, перезвон капели,

Птичий гомон в густых дубравах,

И последние слезы метели,

Оседающие в первых травах.

А пока только тишь, ни вздоха,

В этой утренней дымке ранней.

И на веточке чертополоха

В первой почке — великая тайна.

Песня кончилась, и Рада впервые за это время выдохнула, ощутив, что умеет это делать. Искорка замолчала, продолжая тихонько перебирать пальцами золотые струны. Потом и этот звук затих, и лишь тишина легла на ночное болото.

Рада приподнялась на локте, во все глаза глядя на Лиару. Она не могла думать, она ничего не понимала и не знала, словно только-только народившийся щенок. Сейчас ей казалось, что это — самый первый миг ее жизни в этом новом мире, мире, который был точно таким же, но при этом — совершенно другим, мире, в котором изменилось все.

Лиара почувствовала ее взгляд и неуверенно улыбнулась, опуская глаза и рассеяно поглаживая бок своей арфы.

— Что это? — тихо спросила ее Рада, не узнавая собственного голоса. — Что это за песня?

— Не знаю, — ответила ей искорка, и такая искренность была в ее глазах, в ее улыбке, в том, как она клонила голову набок, в том, как собирались лучики морщинок в углах ее глаз, что Раде захотелось взять ее ладонь и прижать к губам, склонив голову перед ней и благословляя небеса за то, что она есть на этом свете. — Я грезила… А потом проснулась, и пришло это. — Она пожала плечами, нежно поглаживая резную арфу. А Рада не могла и слова вымолвить, глядя на нее и безмолвно любуясь каждым ее движением. — На самом деле, оно давно уже хотело прийти. Началось еще, когда ты только-только взяла меня на работу, еще в Латре. Но тогда совсем не ко времени было, а вот теперь — сложилось.

— Мне кажется, я видела тебя, — невпопад ответила Рада, все так же глядя на искорку. Казалось, что сейчас грудь ее раскрыли нараспашку, и только ее сердце билось и билось навстречу ей, огромное и полное такой сводящей с ума нежности, что ноги подкашивались, а руки опускались. И в этой нежности была сила, способная смести весь мир. — Кажется, мне сейчас снилось что-то, и там была ты.

Лиара только удивленно заморгала, а Рада поняла, что воспоминание о сне ускользает от нее, уходит прочь. Осталось лишь ощущение чего-то тонкого, чего-то очень красивого.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и Рада дышала искоркой, вдыхала ее всей грудью, не думая ни о чем, лишь чувствуя, как по каждой клеточке ее тела струится эта мягкость и ласка.

— Это необыкновенная песня, искорка, — наконец, смогла проговорить она, и слова показались совершенно пустыми по сравнению с тем, что горело и пело в ее груди. — Это самое красивое, что я когда-либо слышала.

— Спасибо, Рада, — тихо ответила Лиара, неотрывно глядя на нее.

В ее задумчивых штормовых глазах Раде на миг привиделись другие глаза — Серебристые, словно звезды, и Улыбка, Хохочущая молодая дерзость, раскинувшее руки небу детское счастье.

Больше они не сказали друг другу ничего, просто потому, что говорить ничего и не нужно было. И когда Рада вновь улеглась на свое одеяло и закрыла глаза, сон пришел сразу же, тихий, спокойный и крепкий.