Старая жена, или Развод с драконом

Глава 72. Время

Кэрон Кайрон:

— Что это? — спрашивает Оливия, переводя на меня взгляд теплых карих глаз.

На мгновенье забываю, о чем хотел поговорить. Позволяю себе плениться ее взглядом, но затем вспоминаю, что возможно, в эту самую минуту совершаю самую огромную ошибку в жизни.

— Ты хотела свободы от меня, я и так надолго ее задержал, — отвечаю Оливии, и слово за словом дерет горло наждачной бумагой.

Но это правильно, хоть и дико болезненно. Оливия не та, кого можно удержать силой. Она не та, кого хочется подчинять.

Она — само пламя, нестабильное, опаляющее, порой слишком яркое, порой готовое погаснуть даже от слабого порыва ветра. Она настоящая, и если боги все еще не отвернулись от меня, Оливия сама даст мне шанс.

— Значит, вы уходите? — спрашивает строго, в то время как я пытаюсь отыскать хоть намек на грусть.

Но на то она и Оливия, что умеет скрывать даже самые искренние чувства, чтобы казаться сильной в чужих глазах. И раз передо мной она надевает маску, значит, я до сих пор чужой, что вполне ожидаемо.

— Верно, вас, должно быть, потеряли в армии, — спешит дополнить она и уже готова захлопнуть перед моим носом дверь, но мне и этой крохотной ее эмоции достаточно, чтобы понять, что я не буду ее мучить.

— Я отошел от дел, — сообщаю в свою очередь, и Оливия не скрывает в этот раз удивления.

— За прогулы уволили? — еще и подкалывает меня в свойственной ей манере, и я не могу не улыбнуться.

— Понял, что служить стране можно не только защищая силой, но и спасая жизни мирных граждан. Так что, если позволите, леди Оливия, я хотел бы приложить свою руку к открытию новой лечебницы.

— Вы?

— Почему вас так это удивляет?

— Что-то мне подсказывает, что женская лекарня для вас не основной приоритет, — говорит и попадает в яблочко.

“Мой приоритет ты и все, что важно для тебя”, — говорю ей взглядом, но не вслух. Нельзя спугнуть. Нельзя ошибиться.

— Вы правы, леди Оливия. Я хочу разделить вашу мечту и воспользоваться этой возможностью, чтобы познакомиться с вами вновь с чистого листа. А также развеять кривые тени прошлого.

— Их за вас развеяла королева, — выдает мне прямо в лицо. — Вы отныне ни на ком не женаты, но это не отменяет того, через что я из-за вас прошла, — говорит она и слова тупым кланом прилетают в ребра.

Что ж, я и не ждал, что будет легко.

— Я не сразу понял, кто ты. Тогда я все еще считал тебя Оливией, — говорю ей, но она пока еще не понимает…

— Что? — хмурится, а я достаю еще один крохотный лист.

Тот самый лист, что нашел в храме.

— Что это? — спрашивает, глядя на строки, написанные рукой настоящей Оливии.

— То, что загадала моя жена в тот самый день, когда в ее теле очнулась ты, — сообщаю лжеОливии, и она вздрагивает.

Кидает в меня такой взгляд, будто я вырвал у нее почву из-под ног. Но я ведь ей уже намекнул, что знаю.

— Я тебе не враг, — заверяю, чтобы не боялась.

Хочу коснуться, но так лишь спугну.

Терпение, Кэрон, ты сам завел ее и себя в этот омут, тебе и вытаскивать из него, и непременно так, чтобы без боли. Без боли для нее. Ибо с болью ты здесь точно не нужен.

— Как давно.. ? — только и спрашивает Оливия, видимо, имея в виду, как давно я понял, что она вовсе не моя жена.

— В день, когда ты не узнала шрамы, — отвечаю, ибо перед ней ничего таить не буду.

Ложь — слишком опасная штука, а это не игра, которую можно начать сначала, если оступишься. У меня один шанс. Нет, у меня нет даже шанса, потому я небо с землей должен поменять местами, чтобы этот шанс появился.

И мне стоило осознать это раньше. Еще раньше.

— И что еще вы поняли в тот день? — спрашивает Оливия, а я смотрю в ее темно-карие глаза, отражающие тысячи звезд, рассыпанные в небе над нашими головами.

В тот день все, что и так шаталось, окончательно перевернулось так, и столпы обратились в руины. Я помню, каким горячим вышел из ее комнаты. Как был готов лезть на стену, желая женщину, которую никогда прежде, так не желал. Когда дико жаждал ее присвоить и не мог. Не мог потому, что она была хрупким цветком, который не починить, если хоть немного не рассчитать силу.

Впервые в тот день я чувствовал себя мерзавцем, готовым пойти на все, лишь бы ее вернуть. Лишь бы ей обладать, и за это же ненавидел себя, ибо Оливия уже успела что-то сделать со мной, что эхом в голове вторило: “тело без души — ничто. Одна ошибка и муки на всю жизнь”.

Я не понимал. Я искренне не понимал, почему так. Почему больше не видел в ней той, на ком был пусть и формально, но все же женат, много лет.

Как она могла не узнать шрамы?! Не могла она меня забыть! Разве что назло сказала… Да нет же! Не врала, гоблины меня дери. Такой настоящей, такой чувственной, я никогда ее не видел. Я никогда не горел с ней рядом так, как сегодня. Я вообще никогда так с ума не сходил…

Она не просто не помнит меня, она не знает то, что не должна знать. Она — другая. Совсем другая. Не сошла с ума от отчаяния и не проявляла истинный характер.

Если бы этот характер у Оливии был, за годы в браке она хоть раз бы да сорвалась. Да она вообще не смогла бы притворяться той, кем была. А что это значит?

“Женщина, на которой я помешался, не Оливия!” — раскатом грома пронеслась в голове мысль, и разрозненные куски, наконец-то, начали собираться в мозаику.

Кто? Как? Когда?

Ответ я знал лишь на один из вопросов, потому что запомнил тот взгляд, когда впервые увидел НеОливию.

В тот самый день, когда привел Люцию в дом. Уже тогда передо мной была не Оливия… В день, когда Гардер по моей просьбе забрал ее из храма, в который я тысячу раз велел не ходить.

В этот храм я и направился прямо посреди ночи. Был несдержан, злился, сам на себя не походил, тем и напугал жреца до полусмерти.

— Какой именно обряд вы проводили?

Мой вопрос был простым и четким, но мужчина отнекивался.

— Не имею права сказать. Перед богами дана клятва!

— К ним тебя и отправлю, если смолчишь!

— Не гневите богов! Не гневите!

— Гневишь их ты. Что можно сделать с женщиной, чтобы она все забыла? Чтобы стала совершенно другой, отвечай!

Голос гремел, стены дрожали. И видят боги, в тот момент я был готов убить. В тот момент я считал, что стал причиной смерти женщины, которую пусть и не любил, но обещал оберегать.

От мира уберег, но не от нее самой.

— Она… так хотела зачать дитя?

Мой голос хрипел, внутри росла ненависть. Ненависть к самому себе.

Старик испуганно покосился на стену, заставленную разноцветными баночками, но тут же отвел взгляд и стал, заикаясь, подтверждать мои слова. Но он лгал… и я видел это в ее испуганных глазах.

— Не советую водить меня за нос.

Это последнее, на что меня хватило, и старик тут же упал в ноги.

— Не злитесь, господин! Каюсь! Леди хотела иного!

Тут же вскочил на ноги и побежал к этим самым железным банкам. Достал алую и отвентив крышку, показал мне содержимое.

“Хочу, чтобы Кэрон Кайрон полюбил каждую клеточку моего тела настолько, чтобы дышать без меня не смог, чтобы я стала королевой в его сердце, а этот бессердечный стал моим рабом”, — было выведено рукой Оливии на том кусочке бумаги.

— Вот, значит, как, — только и усмехнулся сам себе, ибо не разглядел, как жена возжелала меня приручить.

И самое гадкое, что в тот момент я уже не смог разозлиться на нее так, как разозлился бы прежде.

Потому что я был в ответе за эту женщину. До встречи с той, что заняла тело Оливии, я даже не задумался о том, что женщины и мужчины разные. Что они мыслят, чувствуют и сам мир видят иначе, чем мы.

То, что для меня было нерушимым договором, для настоящей Оливии было лишь словами на бумаги. Она влюбилась, хоть и знала, что я не способен на ответные чувства. И это не ее вина. Ведь в чем вина той, которую я преследую и не могу отпустить?

Я буквально прошел своими ногами путь, по которому шла настоящая Оливия. Видимо, так боги решили меня проучить. Но дали ли они Оливии новый шанс встретить кого-то лучше, чем я?

На этот вопрос у жреца ответа не было, потому это и повисло камнем на сердце. И не полет на расправленных драконьих крыльях, коим я нарушил в ту ночь запрет на оборот, ни ледяной воздух высоко в небе, не прогнали той желчи, что засела в горле.

В ту ночь не хотелось возвращаться в человека, но краски рассвета пробирали черное небо, и Оливия, точнее та, что в ее теле, была одна.

Самозванка ли она или жертва, я долго не думал. Я помнил каждый ее взгляд и каждое слово. Видел, за что она боролась, не жалея себя, и во что верила. И единственное, чего я тогда хотел, — узнать ее лучше.

И в то же время четко понимал, что стоит мне снять маску, как замки фантазий, в которые я позволил себе окунуться, как влюбленный мальчишка, тут же рухнут.

Я не знаю, откуда она, я не знаю, кто она. Но она не простит. Не примет. И, видимо, это мне наказание от богов.

Наказание и награда, ведь до встречи с ней не было ни боли и той дикой трепещущей радости, которая взрывала ледяное сердце всякий раз, когда я видел ее улыбку. И жажда этого чувства заставляла вновь и вновь идти вразрез с собственными правилами, лишь бы обрадовать ее вновь.

Я не сразу заметил, как мир изменился. Не сразу заметил, как изменился я, но там, стоя во дворце, я не был безумен. Там, когда я ставил голову на отсечение, я знал, что она справится. А даже если нет… Я должен. Если не ей, то той, что жила когда-то в этом теле.

Той, которую я никогда толком не видел, ибо каждый раз глядя в глаза незнакомки, занявшей знакомое тело, мне кажется, что я вижу ее в первый раз.

Я полюбил не каждый кусочек этого тела, я полюбил душу, живущую в нем, и даже если завтра эта душа окажется в ином теле или в Бездне, я пойду за ней не задумываясь. Ибо второй такой нет.

Я пойду… Но захочет ли она видеть меня рядом?

— Ольга, — отзывается лжеОливия, вырывая меня из воспоминаний и частичного рассказа. — Меня зовут Ольга.

— Ольга, — повторяю непривычные слоги, и внутри разливается нечто теплое.

Теперь я знаю ее настоящее имя.

— И я намного старше той, что жила в этом теле до меня. Потому с доверием у меня проблемы. Я не верю в то, что люди меняются. Пусть даже вы не коснулись и пальцем Люции, я пострадала от вас. И вы же меня спасли. Так что топор войны должен быть зарыт, господин Кайрон. Но иное будет лишним, — говорит она, лишая даже надежды, и тут же спешит дополнить. — Вы слышали мой разговор с законником. Я не хочу ничего менять в своей жизни.

— Я не хочу менять твою жизнь. Не претендую на твою руку и сердце. Я прошу времени. И может быть, оно сыграет против меня, а может, обратит проклятие в божественный дар.

— Божественный дар?

— Что, если не только ты будешь моим светом, но однажды и я смогу стать твоим?

Молчит, опускает голову и улыбается сама себе. Грустно улыбается, и от этого меня самого корежит.

— Скорее я буду для вас тьмой, лорд Кайрон. Я буду любить свою работу, больше, чем что-либо на этом свете, кроме дочери, которая осталась в другом мире, — отзывается Ольга.

Говорит столь искренне, что хочется остановить этот миг. А еще дико хочется сказать ей о том, что мне нужна она, такая, какая есть. Не картинка, не идеальная, а со своим характером, от которого и выть хочется, и прыгаешь как пес на задних лапах. Даже невольно вспоминаю слова Гардера, которые раньше вызывали лишь недоумение. “Если я буду сходить с ума и жаждать разнести весь мир из-за одной упрямой блондинки, не вздумай меня спасать. Я там, где я хочу быть”. Тогда я не понимал его, более того, считал, что все это лишнее. А сейчас…

— И еще, — добавляет Ольга, отчаянно ища аргументы, чтобы вынудить меня отступить от нее. — Я никогда не смогу подарить вам наследника.

— Знаю, — только и киваю.

Но она не знает, что я уже не смогу посмотреть ни на одну женщину после того, как узнал ее. Так что наследников у меня уже не будет. Но сейчас не стоит на нее этим давить.

— Вы жестоко разочаруетесь во мне, лорд Кайрон.

— Боюсь, я говорил себе это сто раз, и пришлось смириться, что такого уже не случится. Зато у меня появится шанс очаровать вас, леди Ольга.

— Так уверены, что получится? — ведет бровью.

Умеет парой слов дать под дых. И даже это мне в ней нравится.

— Ты мне и скажешь, если дашь время. И я клянусь, что сделаю все, чтобы капля за каплей вернуть ту веру, которую отнял у тебя, — обещаю ей, отметая шутки в сторону, и Ольга застывает на долю секунды.

Смотрит в глаза так, что хочется остановить этот миг. Умереть за нее. Но это было бы слишком легко. Жизнь намного сложнее.

— Звучит заманчиво, лорд Кайрон. Но мое время слишком ценное, чтобы разбрасываться им на всякие вторые шансы. Что, если я опомнюсь, уже когда буду слишком старой? — предъявляет шутливую претензию, и невозможно не улыбаться, глядя на ее улыбку.

— Значит, все-таки есть шанс постареть вместе? — улавливаю единственную ниточку и теперь точно не отпущу.

— Ну, старость вместе я вам не обещаю. Но раз так хочется самоистязаний, то прошу на борт моего корабля. Гарантирую, что поседеете вы со мной быстро! — еще и угрожает она, и, пожалуй, это лучшая угроза, из всех, что мне доводилось услышать.

— Мне нравится платиновый цвет, — только и отвечаю ей, умалчивая в эту ночь о том, как безумно мне нравится она.

И я буду ждать столько, сколько потребуется, пока Ольга не будет готова увидеть то, что разрывает меня ежесекундно от одной лишь мысли о ней.