Старая жена, или Развод с драконом

Глава 35. Всего лишь азарт...

Кайрон:

Она не слышит. Она не хочет слышать. Вбила себе в голову опасную идею и идет напролом, будто в нее кто-то вселился. И ведь не остановится, что бы я не говорил.

Да и зачем говорить? Зачем останавливать?

Она сто раз просила развод, даже законника откопала и к его отцу в ученицы подалась, лишь бы «сделать назло», как я считал. Но нет… Не назло.

Я четко видел в ее карих выразительных глазах тот огонь, который не видел ни у кого. Она знает, что делает. Знает, чего хочет. Знает, чем при этом рискует, и не собирается останавливаться.

Это бесит. Это сводит с ума так, что хочется весь мир перевернуть, но самое ужасное — осознание того, что даже если камня на камне не останется, эта женщина не остановится.

Еще и законник, гоблины его побрали бы!

— Леди Оливия мыслит здраво, у меня нет причин выполнять ваше указание. Это ее жизнь, это ее выбор…

Так он сказал, отморозок! Конечно, не его же будут вешать. Хотя я повешу. Найду за что, если с Оливией по вине этого придурка что-то случится.

Если бы он не поддерживал ее безумную идею о том, чтобы стать лекарем, и тем самым не толкал на опасный путь, она бы уже давно пришла в себя.

«Не все хотят богатой жизни! Я не такая…» так она сказала? А еще сказала, что хочет помогать другим. Ага, и умереть за них видимо тоже жаждет!

Гоблины! И ведь не докажешь ей обратное. Упрямая донельзя! Хоть связывай ее.

— Что? — отвлекает от мыслей голос помощника.

Ох ты ж бездна, только сейчас заметил, что Петро стоит возле моего стола в кабинете. И давно пришел? Или не уходил с тех пор, как принес чай?

А чай давно остыл. Я его полчаса назад пить собирался.

— Чего ты здесь стоишь? — смотрю на паренька, а он на меня — как кролик на удава.

— Так вы ругались, — выдает рыжий, сжавшись в плечах.

Под нос себе, выходит, бормотал? Отлично. Дожили…

— А ты решил послушать?

— Нет, думал, вы чего-то прикажете меж делом или… — вдруг замолкает он.

— Или что? — едва не рычу. Я на взводе, но парнишка не виноват. Потому беру злость под контроль, и уже спокойнее повторяю: — Или что, Петро?

— Ну, вдруг совета захотите, — с трудом решается договорить он.

Совета? Интересно.

Давно я не получал консультаций со стороны. Точнее со времен военной академии, и то — слушал лишь матерых вояк, но половину их слов выкидывал, оставляя лишь главное — то, что пригодится на службе. А тут, совет…

— Простите! — кланяется Петро, и его рыжие волосы едва не проходятся мне по носу. — Я просто… Вас таким никогда не видел, мой господин, вот и подумал…

— Каким таким? — хочется знать мне.

Хотя нет. Не хочется.

Я себе «таким» не нравлюсь. Оголенный нерв и мозги в кашу. А все из-за одной взбунтовавшейся леди.

— Нет, не говори, — останавливаю Петро, ибо то, что он скажет, мне лучше не слышать.

— Как будет угодно. Нового чаю принести? — предлагает рыжий и тут же смекает: — Или… Чего покрепче?

Думает, мне в самом деле такое нужно?

— Хозяин, вы привыкли все держать под контролем, но иногда нужно расслабляться. Не все в этой жизни случается так, как мы планируем, — еще и выдает мне этот малый.

А я, кажется, сказал ему, что в советах не нуждаюсь.

— Простите. Мне просто больно за вас. — Тут же отступает на два шага Петро, когда в моих пальцах с треском раскалывается перо.

Сам парнишка бледнеет, а я понимаю, что дальше так продолжать нельзя. Всю прислугу запугал, сам на себя не похож, и бегаю, как мальчишка угорелый, за сбрендившей леди, возомнившей себя сильнее мира всего.

Да когда такое вообще было?

— Это ты прости. Садись, — говорю помощнику, указывая на стул, а Петро бледнеет еще сильнее. — Думаешь, я тебя наказывать буду? Да когда я наказывал ни за что?

— Никогда, Ваша Светлость. Но все бывает в первый раз! — выпаливает он, но все же садится.

Ага, в первый раз. Это точно.

— Ты мне лучше расскажи, как дела обстоят в доме, — говорю ему, ибо с этой беготней о половине дел забыл.

— Без леди Оливии хуже, — едва только рот открывает, мне уже хочется выть волком на луну.

Ну почему первое имя, которое он вспоминает, принадлежит женщине, которая и так всю мою кровь не то выпила, не то отравила?

— Вы злитесь на меня, господин? — считывает Петро.

— Не на тебя.

— На леди Оливию? За то, что она теперь сама по себе, без вас?

Да он издевается…

— Она не сама по себе. Там есть научители, — просвещаю Петро и надеюсь, что он это запомнит и больше не сморозит глупости. Должен запомнить.

— Значит, вы ждете, когда леди оступится и попросит вас о помощи? — с какой-то странной надеждой в глазах смотрит на меня рыжий.

— Вижу, ты и сам этого хочешь.

— Было бы славно. Мне понравилось ей служить в пригороде, — отвечает он.

— А до этого не нравилось?

Молчит.

— Говори, как думаешь. Даже если это непринято, — прошу Петро, и он, немного засмущавшись, начинает:

— Раньше леди Оливия странная была. Сама в себе, слуг гоняла. А как леди Люция появилась, она сразу изменилась. Вы же сами за ней присматривали, пока она в учениках лекаря была. Наверняка видели, как ее глаза горят, — лепечет рыжий, а я то и дело стараюсь ничего больше случайно не сломать. А хочется. — Вот такую хозяйку в дом вернуть бы хотелось. Когда ей служишь, будто великое дело делаешь, господин. Но вряд ли леди захочет вашей помощи.

Как серпом по… Горлу.

— Почему?

— Это уже мне невдомек, но чуйка никогда не подводит. Не вернется наша хозяйка, господин. Она теперь птица с большими крыльями, пусть еще и не расправила их до конца. А подрезать их, лишь бы в клетке сидела, нечестно, — выдает мне Петро, а я диву даюсь тому, как складно он может говорить, когда надо.

— Говоришь, дать ей свободу? — так и хочется спросить его, но запрещаю сам себе.

Докатился, что советов о женщине спрашиваю. Хотя…

— Не подрезать ей крылья говоришь?

— Обрезать-то можете, но нужна ли вам несчастная наседка? Мне бабушка говорила, что счастье любимого человека, даже если он далеко, дороже, чем собственное ценой печали возлюбленной. Любовь должна быть справедливой.

— Не заговаривайся, Петро. — выхожу из себя, ибо это «возлюбленной, любовь», нашел, кому адресовать.

— Простите! — Тут же кланяется рыжий.

— Не за что тебя прощать. Это я погорячился, — вновь беру себя в руки и понимаю, что пытать этого молодца дальше нет смысла.

Сутками можно гадать, но решить я должен сам. Хотя и решать тут особо нечего.

Подрезать крылья, сделать несчастной? Могу. А надо ли?

Наследника она не подарит, я только измучаю еще больше женщину, которую когда-то клялся оберегать. Тогда ни я, ни она не знали, чем обернётся подписанный контракт.

Боги слишком жестоки, так играя с жизнями. А может, это мое наказание за те жизни, которые я отнимал в боях? Не знаю.

Но Оливию нужно отпустить. Только как это сделать?

— Хозяин, а позволите спросить?

— Спрашивай, Петро, — устало отвечаю ему.

— Почему вы так хотите вернуть леди Оливию, когда в последние полгода искали способ как можно мягче с ней все остановить?

— Ты и это заметил?

Рыжий жмет плечами, как бы говоря: глаза есть, а рот умею держать закрытым. Конечно, он видел. От него я и не скрывал, это я сейчас стал каким-то слепым.

— Хороший вопрос, Петро, только ответа у меня нет, — говорю ему, ибо те варианты, что подкидывает сознание, не могут быть правдой.

Никогда... За всю свою жизнь я никого не любил. Не мог. Физически. Потому и пошел на договорной брак, обрисовав с самого начала все условия и детали. И сейчас то, что я чувствую — это никак не любовь.

Азарт, охота, мания контроля. Все что угодно — что способно вызывать помутнение рассудка и бессонницу. И раз уж так сложилось, то нужно леди Оливию отпустить. На все четыре стороны.

Отдам ей долг последним делом, а потом… Потом все вернётся на свои места.

В конце концов, что в ней есть особенного, кроме упрямства? Кроме горящих глаз, кроме ее нового запаха и жарких речей? Кроме той энергии, которая сшибает с ног хлеще лавины… Гоблины! И как ее выкинуть из головы?

За восемь лет ни разу не испытывал к ней ничего, кроме благодарности за ее старания и труд, а тут... Бессоницы и приступы гнева вместо обеда, ужина и завтрака. Из-за кого?

Из-за женщины, которая только пару месяцев назад душила обострившейся «любовью», мольбами о нежностях и чрезмерным вниманием, нарушая все наши договоренности. Я искал способ ее остудить, так почему сейчас, когда она остыла... Гоблины!

Я ей не верил, думал, очередная игра, но нет... В ее ясных карих глазах я видел свой приговор!

«Забыла и славно», — так должно быть. Я ведь сам к этому и шел, так чего теперь на стену лезу? Я убедился, что она в своем уме, пусть идеи ее до безобразия опасны, и должен отпустить.

Пора прийти в себя, пока опять ее не ранил. Но, бездна, почему?

Азарт! Это все азарт и только!

Надо взять себя в руки, нужно вспомнить про свои первостепенные задачи, а не носиться за той, от кого сам же избавился. Должен, бездна меня возьми!

— Ступай, отдохни, — отпускаю Петро, и едва он отворяет двери, как застывает.

— Господин… К вам тут… — шепчет он, и я, оторвав тяжелый взгляд от чашки ледяного чая, смотрю на дверь.

Ага… А вот и задача…