Старая жена, или Развод с драконом

Глава 59. Она знает, кто я?

Да она издевается!

Эта мысль бьет в голове горячим ключом так, что успокоиться не могу.

Да с ней вообще не успокоишься. Отлучился, чтобы выяснить, кто подослал отравителя, а она уже в дом бандита понеслась, сделку ему предлагать.

И ведь выторговала!

Ненормальная! Невыносимая! Восхитительная!

Восхитительная? Это я сказал? Я?

Там в «Фиалке» глаза застилала такая ярость, что я чудом не убил белобрысого гада. А хотел ведь, люто хотел. Хотя прежде даже на сражениях не проявлял жестокость, но когда увидел, что он пытался причинить Оливии боль, как голову снесло. Не останавливали ни крики, ни мольбы. В чувства привела лишь одна мысль, молнией ударившая в голову и скользнувшая по своему позвоночнику так, что я замер.

Она увидит смерть. Оливия увидит смерть. Насилие.

Это не для женских глаз. И как же я боялся тогда взглянуть на нее и понять, что остановился слишком поздно, что уже ее напугал.

Но Оливия держалась так, что Сайрусу следовало у нее поучиться. Нет, она не была бесстрашной. Она была бела как стена от этого самого страха, но не тряслась, не бежала. Она смотрела на все в упор, будто готовая ко всему. Она была храброй.

Это восхитило и хлыстом пришлось по груди, ведь женщине не нужно быть отважной, не нужно идти в бой самой и все преодолевать, если рядом мужчина. А раз она здесь… это моя ошибка. Катастрофическая ошибка.

И потому инстинкт забрать ее поскорее оттуда, унести, напомнить ей, что она не одна, и не должна со всем справляться в одиночку, охватил не меньше ярости, что уже плескалась тихо где-то на глубине души, но до конца не утихала.

С каждым шагом, что я покидал гадкое место, с каждой секундой, что Оливия была в моих руках, что была в безопасности, в голове то и дело поднималась и стихала буря. А этот ее запах. После приторных духов в «Фиалке» он казался свежее глотка чистого воздуха, казался мне необходимым.

Уже тогда, тогда я утратил контроль и даже этого не понял.

Она сказала обработает рану. Что за бред? На войне на такое не обращают внимания, потому что сначала тяжело раненные, а потом уже сил у лекарей нет, если нет заразы. Да и не по статусу как-то, как мальчишке царапину латать.

Но ей не отказал. «Почему?» — скользнул в уме в тот миг вопрос, но я его отмел. Отмел, потому что где-то внутри уже нащупывал ответ. Ответ, который не понравится.

Оливия смело пошла в дом с таким запалом, будто она сейчас генерал, а я ее солдат. Ей было весело, и я не стал мешать, хотя уже тогда нутро подсказывало, что не стоит…

Не стоит заходить в ее комнату, где царит полумрак, разгоняемый лишь тусклым огнем свечей, зажженных ее нежными руками. Нежными… она ими только что бандитской собачонке половину волос выдрала и была довольна. Огненная женщина. Но всё-таки нежная.

А вот дверь мне закрывать было не надо. Понял это, как только воздуха в комнате стало критически мало, и весь он пах, как она — лилиями и медом. Ни грамма привычного парфюма, который и раньше мне нравился, но никогда не сводил с ума настолько, как этот аромат.

— Раздевайтесь, чего я там не видела, — еще и говорит со мной так, будто ничего особо не просит.

Нет, погодите. Чего я там не видела? Она о чем?

Горячее чувство вспыхивает внутри так, что даже пальцы начинают искрить, но я тут же соображаю и успокаиваюсь. Возможно, она догадалась, кто я. Я ведь и сам ляпнул про поставленный удар кочергой сгоряча. Она могла понять, даже несмотря на то, что ауру я подавляю рядом с ней.

Но если поняла, то почему не выгнала? Почему продолжала вести себя со мной, как прежде? А может, она давно поняла и играет, наказывает?

Что ж, было бы справедливо. Что прискорбно, но факт.

А если «чего я там не видела» относилось вовсе не ко мне?

БРЕД!!!

Так. Надо успокоиться.

Если моя жена решила меня проучить, то сейчас это и выясню. Снимаю рубашку, прохладный воздух касается грубой кожи, но внутри пылает жар.

Оливия оборачивается и застывает. Смотрит прямо на шрамы, которые не может не узнать. Один из них я получил пять лет назад на последней войне. Она еще настаивала помочь, но лекари не пустили. Да и я не хотел давать ей шанса лишний раз привязываться ко мне. Не мог ведь все равно ответить тем же…

— Садитесь, — указывает на край постели так, будто ничего не поняла.

Играет! Ну точно играет, не могла не узнать, но попалась. Значит, она догадалась давно.

“Что ж, Оливия, сыграем”, — решаю я и сажусь на эту самую постель. А Оливия, как ни в чем ни бывало, берет стальной маленький поднос, кладет его рядом и начинает осматривать рану.

Это злит.

Злит не то, что она ведет себя со мной, как просто лекарь. Злит то, что ее не ломает, не корежит, как меня. А я же сейчас как на пороховой бочке сижу.

А она еще спрашивает будто намеренно, про семью, про жену. О себе разузнать хочет? Нет же, нотации читает. И дельные вещи, к слову говорит. А раньше не говорила. Либо же я ее не слышал.

От мысли отвлекает глухая боль. Рану своим отваром полила, хлопковую марлю приставила, чтобы кровь остановить и дует… Дует на эту царапину, как будто о ребенке заботится. А я смотрю на нее, застыв, и ловлю себя на одной только мысли: хочу остановить этот миг.

И тут же как проклятой молнией в голову мысль бьет: а что, если она так не только со мной. Что, если со всеми? Внутри поднимается такая ярость, что хочется испепелить здесь все. И дракон внутри рычит, уже рвется наружу.

“Испытывает она тебя, а ты ведешься, как дурак!”, — рычу ему мысленно, а Оливия, подув еще раз, взгляд на меня поднимает. И смотрит так, что удушить готов.

Не ее, а любого за нее. И эта мысль бесит настолько, что теряю контроль.

— Что по-твоему ты делаешь? — хватаю ее за руку, ибо еще немного... и я сорвусь.

— А сами не видите? — моментом хмурится и смотрит так, будто ничего не понимает.

А может, в самом деле, не узнает? Несмотря на шрамы, несмотря на то что я сам проговорился? Забыла меня к праотцам за пару месяцев?! Не знаю, но от этого ее взгляда, от ее запаха, так сносит крышу, что думать здраво не могу, что сам себя сейчас боюсь.

— Пустите! — дергает руку, и одна только мысль, что она ускользнет и я больше ее не поймаю, ослепляет настолько, что тело двигается уже на рефлексах.

Секунда и Оливия подо мной. Лежит своей тонкой спиной на постели. Холодные простыни от ее горячей кожи разделяет лишь моя рука. И эта рука скорей оторвется, чем ее сейчас отпустит. Ни за что. Никогда.

— Вы с ума сошли?! — рычит Оливия.

Голос силен, взгляд решителен. Но она не толкает. Не напугана. Она не вырывается, напротив, смотрит так, что все вокруг исчезает. Остаются только ее пылающие карие глаза. Ее вздымающаяся под тонкой тканью платья грудь, и губы… Губы, манящие меня…