Старая жена, или Развод с драконом

Глава 65. Твое пламя

— Что? Как? Что происходит? — слышится испуганный шепот в толпе.

— Королевская стража, — цедит где-то рядом Андрэ, а я замечаю, как напрягаются его плечи под белым камзолом.

Бертон тоже тревожится, не сводя глаз с приближающихся мужчин в красном одеянии. Местные лекари вне себя от любопытства, хотя тоже побаиваются, и только Кайрон стоит неподвижно, не подавая никаких признаков волнения. Но ровно до того момента, пока красные мундиры не подходят совсем близко.

Один шаг и он закрывает собой путь ко мне, чем вызывает, мягко сказать, негодование королевской стражи, не привыкшей к неповиновению.

— Я буду сопровождать леди Кайрон, — выдает Безликий.

Мундиры не успевают ответить, как тут же суетится Андрэ.

— Я законник, представляющий интересы леди Оливии, я тоже отправлюсь с ней, — говорит он твердо.

— А я наставник. Под моим руководством леди Оливия обучалась, и я за нее в ответе, — добавляет еще и лекарь Бертон, а у меня от их слов в груди начинает щемить, и слезы… слезы невероятной, распирающей грудь благодарности, рвутся к глазам.

— С вами двумя все понятно. Отправитесь с леди, — решает высоченный брюнет со сломанным носом, напоминающим крюк.

Этот мужчина, судя по всему, главный среди мундиров. И он переводит взгляд на Кайрона.

— А вы кем приходитесь леди Оливии? Сам Безликий служит в охране? — подмечает он с какой-то странной усмешкой.

— Я муж этой леди, — отвечает Кайрон и в следующую секунду, маска на его лице начинает идти рябью, а затем полностью исчезает, открывая взору профиль, который я при всем желании не смогла бы забыть.

Внутри тут же вспыхивает не то злость, не то ярость. Но злюсь я не на него, а на себя, за то, что позволяла себе обманываться, за то, что момент истины казался мне не столь страшным, каким оказался на самом деле.

Ни малейшего шанса, ни единой причины больше обманывать себя нет. Безликий — и есть Кайрон. И он смотрит убийственным взглядом на стражей. А они, казавшиеся лавиной, готовой смести все на своем пути, в случае неповиновения, тут же меняются в лицах. В глазах мужчин проявляется если не страх, то искреннее уважение.

— Честь имеем, генерал! — выкрикивают, но тут же добавляют. — При всем уважении, у нас приказ доставить леди Оливию во дворец в течение часа.

— Не смею перечить слову короля, господа. Но поеду с леди в одной карете, — выдает им Кайрон, а я все еще не дыша смотрю на его профиль.

Буря внутри не стихает, а вновь и вновь поднимаются волны самых разных смешанных чувств, и лекарь Бертон будто чувствует это. Тихонько тянет меня за рукав и шепчет: “Леди Оливия, сейчас лучше не спорить”.

И он прав. Во дворце мне понадобится любая помощь, одни боги знают, что там меня ждет, но Кайрон…

Погодите, почему лекарь Бертон совсем не удивлен? Он знал. кто скрывается под маской? А Андрэ?

— Следуйте за нами, — выдают стражники, а, затем выстроившись по двум сторонам, образуют собой коридор к черной карете, от одного взгляда на которую кровь стынет в жилах.

Я делаю шаг. Еще один. Третий.

Иду неспешно, уверенно. Ловлю на себе испуганные взгляды толпы. Некоторые лица я вижу впервые, а некоторые хорошо знакомы: та бабуля, что отдала мне брошь, думая, что я скоро лишусь крова, аптекарь, его жена. Все они смотрят так, будто вот-вот заплачут, будто меня ведут на казнь, но я лишь улыбаюсь в ответ.

Нет, вовсе не весело, а так, как обычно говорят “все будут хорошо”. Так и иду, не смея показывать страха, а он сейчас электричеством бродит по телу. Но я знала… с самого первого дня, когда пошла против правил, я знала, чем все это может обернуться. И я ни о чем не жалею.

Потому поднимаю подбородок выше, кидаю взгляд на лекарей, которые выглядят так, будто собрались устроить пир, если меня казнят. Но стоит им поймать мой взгляд, как предвкушение праздника портится.

“Не сломите, города. Не сломите, скорей уроните свою честь. Хотя, что он нее там осталось?”, — так и написано у меня на лице, а карета все ближе. Вот она, черная, возвышается надо мной, будто вдвое больше обычного, но это не так. Это от волнения, которое никак сейчас не унять.

Высокий стражник со сломанным носом лично отворяет дверь этой самой черной кареты. Кайрон, чье присутствие я сейчас ощущаю особо остро, подает ладонь, чтобы помочь подняться. Не ерепенюсь, пользуюсь его помощью, и от одного только прикосновения, не к перчатке, а шероховатой теплой коже, ощущаю боль. Не в руке, а сердце.

Оно сжимается настолько сильно, что больно сделать вдох. Но стоит Кайрону занять место напротив меня в карете, а дверце закрыться, погрузив нас в полумрак, разбавленный лишь тонкой полоской света, проникающей в щель темно-бордовых занавесок на маленьком окне, так и вовсе не могу дышать.

Не моргая, смотрю на строгое, будто выточенное из гранита лицо бывшего мужа, на его нахмуренные брови, между которыми пролегла одна-единственная морщинка, на плотно сжатые губы. Маски нет, и это дико непривычно, сбивает с толку. А он собран и смотрит прямо мне в глаза без стыда и зазрения совести.

Его глаза ровно такие же голубые, какие были под маской. И я знала, что это он. Не хотела верить, обманывала себя, и пожалуй сама виновата в том, что сейчас в душе творится катастрофа.

Ведь я подпустила к себе человека, который однажды уже предал. Значит, предаст еще раз. Значит, наши дороги не должны больше пересечься, даже если где-то в глубине души очень хочется наступить на те же грабли.

Но нельзя. И вовсе не ради Люции, оставшейся в доме, не ради ребенка, а ради себя. Как только дело с дворцом закончится, я должна буду попрощаться с этим мужчиной раз и навсегда.

— Ты не удивлена, — выдавливает из себя Кайрон, когда карета, покачиваясь, трогается с места

Слышать его голос без маски непривычно, но он еще красивее. И смотреть в лицо куда сложнее, чем я думала.

— Тем, что под маской был ты — нет, — отзываюсь тихо, почти бесцветно и кидаю взор в окно, ибо даже угасающий пейзаж лучше, чем Кайрон.

— Не злишься? Не станешь даже упрекать меня в обмане? — спрашивает так, будто этого и ждал, а я лишь грустно улыбаюсь сама себе.

— Должно быть, для этого обмана были причины, — отзываюсь также спокойно и спешу добавить, — но я не хочу о них знать.

— Не хочешь знать, или боишься услышать не то, чего ожидаешь? — не замолкает Кайрон. — Все еще считаешь, что я тебе враг? Что хочу помешать тебе стать лекарем?

Если бы хотел помешать, прогнать его было бы проще. А так…

— Вы мне помогали, значит, отныне не считаете мое занятие бесполезным. И за это я вам премного благодарна. Искренне благодарна, — отзываюсь я, все также глядя в окно.

Хочу посмотреть в глаза, хочу быть сильнее, чем я есть, но знаю, что в этот самый момент могу ему проиграть. А Ольга не проигрывает. Не в этой битве.

Потому и не поворачиваюсь к нему, держу спину ровно, а бурю эмоций прячу под маской. Вот бы еще не вдыхать его запах, напитавший каждый атом воздуха в этой карете.

— Ожидал от тебя злости, ярости и может быть даже удара любым подручным предметом, и это было бы заслуженно. Но ты всегда найдешь способ сделать больнее, — выдает мне Кайрон. — Равнодушием.

— Упрекаете за то, что не испытываю к вам больше чувств? — хочу усмехнуться, но в этот раз не получается.

Не думала, что разговор лицом к лицу станет таким тяжелым для меня. Надо взять себя в руки. Надо быть сильной.

И потому отрываю взгляд от окна и смотрю на Кайрона, подтверждая этим напускное безразличие. Именно напускное, ведь где-то глубоко внутри, в сердце что-то трепещет.

Наверное, это и есть то, о чем говорят все женщины: желание верить, что мужчина однажды исправится. Свернет горы ради тебя, увидит твой истинный свет и влюбится настолько, что уже никогда не оставит.

Это вера сердца, крик души. И Кайрон дал много поводов хвататься дрожащими пальцами за эту надежду.

Но мне уже давно не тридцать. Я прожила достаточно долгую жизнь, чтобы понять, что одной веры мало. Что чаще всего, это иллюзия, в которую мы отчаянно цепляемся, чтобы перестать испытывать боль и позволить себе быть снова счастливой хотя бы на миг. Ведь в будущем все непременно повториться.

Предавший раз, предаст снова. Когда чувства пройдут, наступит то самое, отчего хочется сейчас бежать в иллюзию. Наступят безразличие и холод.

Так зачем тратить годы, чтобы убедиться в том, что известно уже сейчас?

— Я не могу тебя упрекать, — как назло, Кайрон не спешит сейчас демонстрировать власть и давать мне поводы сопротивляться. Он смотрит в глаза прямо, открыто, без маски. И это злит. — Я помню, что я сделал и чем обидел тебя. Но ты не знаешь всего.

— Не думаю, что сейчас подходящее время для личных разговоров, — тут же отсекаю, ибо слушать его… опасно.

Мне нужна холодная голова и такое же сердце, но Кайрон, как назло:

— Потом может этого времени не быть.

— Специально хочешь меня напугать?

— Напротив, я хочу, чтобы ты осознавала все риски и, чтобы несмотря на страхи, была уверена в себе. Лгать о том, что во дворце будет просто, не стану. Комитет лекарей во главе с министром здравоохранения в бешенстве после известия о твоем прошении. Они сделают все, чтобы тебя убрать. Но у них, Оливия, не должно это получится, — выпаливает Кайрон.

— Говоришь так, будто от этого зависит твоя жизнь, — отмечаю я, а потом смекаю. — Ах да, честь для мужчины и есть жизнь.

— Ты думаешь, я здесь из-за чести? Ты можешь мне не верить, но единственное, из-за чего я устроил этот маскарад — твоя безопасность.

— В самом деле? — горько улыбаюсь, ибо он лжет. А раз поговорить после королевского суда не предвидится возможным, то, пожалуй, выскажусь сейчас. — Думаю, вы не смогли смириться с тем, что вам не подчиняются. Вы привыкли, что все должно быть под контролем, и явились в образе Безликого только для того, чтобы вернуть этот контроль. Я стала вашей миссией, лорд Кайрон, сучком, который торчал из идеально выструганного древа вашей жизни, и не более того. Но даже если так, я все равно благодарна вам за помощь, которую вы оказали. Однако прошу, больше не водите меня за нос.

— За нос? — переспрашивает он и усмехается. Горько. — Твоей проницательности можно опасаться. Ты сказала все верно, — неожиданно соглашается он, а затем смотрит в глаза так, что карета будто исчезает, а я нахожусь на обрыве, где туман такой густой, что ничего не видно.

Вот-вот сделаю шаг, и непонятно, куда попаду. Но точно уже не останусь на прежнем месте… Этот его взгляд пугает меня, тысячу раз пуганную, настолько, что хочется немедленно закончить разговор, но Кайрон не упускает свой шанс.

— Да, я считал тебя взбунтовавшейся, непокорной, даже сбрендившей. Я действительно хотел тебя приструнить, хотел погасить вспыхнувшее в тебе пламя, но потом… — говорит он и стихает так резко, будто напоролся на осколок стекла. — Я сам не заметил, что уже не вижу света там, где нет твоего пламени. И я сгорю целиком, если потребуется, но из этого дворца ты выйдешь живой.

— Достаточно! — отсекаю, ибо он нашел очень неподходящее время для таких разговоров.

Меня ждет королевский суд, нужно думать о том, как защищаться, а не вот это все.

— Оливия…

— Я попросила вас, хватит! Зачем вы все это говорите? Чтобы я сейчас расчувствовалась и забыла все, что было?! — кидаю в него такой злобный взгляд, который кого угодно по самолюбию ударит, но Кайрон выдерживает более, чем достойно. — Не выйдет!

— Знаю. Прощения просят за то, что можно простить, — всего лишь говорит мне он те же самые слова, которые когда-то сказал блондину, напавшему на меня в “Фиалке”.

— Ты мое наказание. Мое проклятие и искупление, — шепчет Кайрон, все также не отрывая взгляда, переворачивающего душу снова и снова. И как же это бесит.

Бесит, что червячки сомнения внутри вновь начинают шевелиться, когда должны были уже сдохнуть!

— И за что же жизнь вас так наказывает, лорд Кайрон? — шиплю ему сквозь зубы.

— За гордыню и хладнокровие, — отвечает, не раздумывая. — За то, что не понимал тех, кто испытывал чувства, потому что самому мне не дано было чувствовать. Пока не встретил тебя.

— Пока не разглядели, смею вас поправить.

— Нет. Пока не встретил, — остается при своем Кайрон. — Единственная женщина, которая действительно способна перевернуть этот мир. Женщина, которой не нужен никто. Женщина, внутри которой сила самих богов. Я не знаю, откуда ты взялась, и сейчас это не важно. Сегодня, когда будешь в тронном зале, помни, что боги ничего не делают просто так. Ты там, где должна быть. Ты там, где ты победишь. А если что-то пойдет не так, я буду рядом и вытащу тебя. Знай это, даже если не увидишь меня среди толпы, — говорит он, а я напрягаюсь до кончиков пальцев.

— Запомни кто ты, Оливия Кайрон. Упрямая, своенравная, живая. Горящая таким ярким огнем, что его не затушить, как ни старайся. А я старался. Старался, как никогда, пока не понял, что сам попал в ловушку. В ловушку твоего смеха, твоих взглядов. И твой огонь стал для меня важнее моего собственного пламени, ибо другой, такой как ты, попросту нет на всем свете. Я влюбился в твой мир, и они в него тоже влюбятся, если узнают тебя настоящую. Всю, кроме одного твоего маленького секрета. О нем ни в коем случае не говори. Для всех вокруг, ты — Оливия Кайрон! — добавляет он, глядя в глаза так, что я чувствую себя оголенным нервом.

“Он знает… Он знает, что я не Оливия…”, — набатом бьет в голове одна лишь мысль.

Я попросту не знаю, что на это сказать, да и времени не хватает. Повозка вдруг резко дергается, будто мы провалились в огромную яму, Кайрон подхватывает меня на рефлексах, и все вдруг резко останавливается.

— Леди Оливия Кайрон доставлена во дворец! — кричит стражник снаружи, и его громкий голос приводит в чувства, которых я едва не лишилась из-за откровений дракона.

В пути мы не провели и получаса, а значит, воспользовались каким-то королевским порталом. Еще секунда, и дверь открывается, впуская тусклый свет и воздух, пронизанный запахом грозы.

Кайрон выходит первым и вновь подает мне руку.

— Даже если не увидишь меня среди толпы, знай, что я рядом и никто тебе не навредит, — тихо говорит мне он, пока я спускаюсь со ступенек кареты.

От нарастающего волнения не чувствую ни рук, ни ног, в голове почти что каша, а стражники, как назло, уже велят следовать за ними во дворец.

Кайрон подмигивает, и это последнее, что я успеваю увидеть прежде, чем ступить без него вперед, а потом натыкаюсь взглядом на дворец. И он воистину огромен. Высокие стены из белого камня, с множеством стрельчатых окон. Алые флаги с изображением золотого дракона повсюду. Золотые купола впиваются прямо в серое небо, с которого начинают срываться капли дождя.

Стражники поторапливают, и мы ступаем с каменной дорожки на мраморные ступени огромного крыльца, о которые разбиваются редкие капли. Воздух моментом холодает, но стоит открыться огромным высоким дверям, стоит только пересечь порог, как плечи окутывает тепло.

— Оливия! — окликает лекарь Бертон, а по правую руку от него находится Андрэ.

Они стоят с двумя стражниками у еще одних дверей, которые даже превосходят первые по габаритам. Темное дерево, расписанное золотой ковкой, внушает трепет и величие этого места.

Перекинуться даже парой слов с соратниками не успеваю. Глашатай уже объявляет о прибытии, двери медленно начинают открываться, и ноги каменеют от страха…