Фарфор Ее Величества

Глава 5

Вечер случился тихий, спокойный и, пожалуй, приятный.

Нас оставили в покое… и я поймал себя на мысли, что не только Индар, но и я склонен говорить «мы» — то есть, похоже, у нас случилось подобие команды.

Как ни странно.

Индар будто расслабился, перестал дёргаться и даже язвил и огрызался поменьше, чем я успел привыкнуть. Когда Барну принесли ужин, мой ординарец сам, видимо, эксперимента и забавы ради, проверил еду четырьмя способами — и удостоился некоторой даже похвалы.

— Надо же, — сказал Индар. — А ты, братец, похоже, можешь даже запоминать простенькое. Кто бы мог подумать! Со стороны — обычная сельскохозяйственная скотинка, а вот поди ж ты…

— Фу-ты ну-ты, белая кость! — фыркнул Барн, и до меня вдруг дошло, что он передразнивает Индара, и очень забавно. — Тебя послушать, ваша светлость, так ты один можешь что-то помнить, а прочие — так себе, куры заполошные. А вот ты скажи: какой, значит, калибр у винтовки Диэрга?

Индар поразился:

— Да не хватало мне ещё запоминать эту ерунду…

— Ладно, хорошо, — ухмыльнулся Барн. — А у вашей винтовки? У рашеровской?

— Да какая разница! — хмыкнул Индар. — Всё это дурацкие игрушки простецов, я в них не разбираюсь.

— Дурацкие игрушечки? — Барн сморщил нос и прищурился от удовольствия. — Ну-ну, игрушечки! А только калибр-то одинаковый, восемь миллиметров! Мы же, бывало, рашеровскими патронами наши заряжали, трофейными, малость только патронник подпиливали. А если бы не знали бы? Ерунда?

— Ничего себе! — весело удивился Индар. — Кусается ещё!

— Так ведь правильно он тебя укусил, — сказал я. — По делу. Признай, что он прав. Молодец, солдат, так ему и надо, неучу!

— Вот когда ты меня на оккультной геометрии или на алхимии так подловишь, это будет на что-то похоже, — сказал Индар. — А так…

— Ну вот видишь, ваша светлость, одной алхимией войну-то вы и не выиграли, — немедленно парировал Барн.

— Твоё счастье, что я мёртв, — сказал Индар. — И уши тебе оборвать не могу.

— Не барское дело уши рвать, — возразил Барн. — Ты, ваша светлость, как учёный человек, словами мне скажи, где я не прав.

— Да ты его совсем распустил, лич, — возмутился Индар. — Голосок прорезался, смотри-ка…

— А! — рассмеялся я. — Не можешь справиться с солдатом, так жалуешься мне? Ну-ну. Ты его больше тыкай. Барн, хоть и деревенский парень, учится быстро. Скоро будет кусаться не хуже тебя — что ты тогда будешь делать?

— Главное — не учи его манерам, — сказал Индар. — Пусть умничает, так и быть, но что до прочего — я просто мечтаю увидеть, как он в Зале Совета в занавеску высморкается.

— Эти моды больно новые, до нашей деревни ещё не дошли, — немедленно отшил Барн. — Это ты, ваша светлость, сперва сам меня научи. Я-то при дворах не бывал, не умею.

Индар усмехнулся — и задумался. Мы с Барном стукнулись кулаками: знай наших.

Удивительно, как часто аристократы на это ведутся. Умница Барн кажется им дурачком только потому, что у него неправильная речь, и потому, что он ничего не смыслит в политических дрязгах. Сами они… Да если бы он кончил не только три класса народной школы при деревенском храме, ещё неизвестно, кто кого бы учил манерам!

Времена меняются. Горожанам учиться проще: всегда можно подольститься к букинисту или заплатить пятак за вход в городскую библиотеку. В деревне сложнее, да и времени у деревенских меньше: там всегда полно работы по хозяйству. Но прогресс наверняка дойдёт и до них… война показала, как могут быть полезны такие простые ребята.

Между тем за вагонными окнами начинало темнеть. Мы въезжали в ночь между чёрными в сумерках стенами леса, тусклая луна ныряла в облаках. Поезд ускорил ход — только колёса мерно погромыхивали на стыках рельс.

Я зажёг маленькую лампочку в рожке. Индар устроился в углу, замер, мрачно глядя в окно, в беспросветную темноту лесов. Барн, наоборот, развеселился, начал вспоминать всякие забавные глупости: «Славный огонёк-то какой… А помнишь, ваш-бродь, как на хуторе под Красной Гривой ты курицу положил прям обрядом? А потом её Огли и Дэнг на костерке жарили, в погребе — где дом-то до головешек сгорел…» Я слушал и кивал, мне было одновременно больно, печально и уютно. У меня не получалось вспоминать какой-то конкретный момент — и за этой несчастной одичавшей курицей совершенно безжалостная память, словно светокарточки, показывала мои попытки потом, уже в Солнечных Рощах, откопать в пепле кости Дэнга, а потом — как мы с Барном тащили раненого Огли с открытого места под стену, и Огли орал, что над нами жруны, мы все тут сдохнем, а я орал на Барна, чтобы он оставил нас и валил, а Барн орал на меня: «Не мешай, ваш-бродь, тащи давай!»…

А когда подлая память подсунула Карлу, как на светокарточке, стоящей сейчас на нашем столике, закопчённую, уставшую, с громадными, дикими, светящимися глазами, и Тяпку, которая лизала мои пальцы сухим замшевым языком…

Я понял, что больше не могу.

Я уже чуял запах ада и дыма, а возвращаться в Синелесье, хоть бы и в памяти, мне совершенно не хотелось. И я не мог сейчас думать о Карле, потому что от таких мыслей хотелось взвыть. Поэтому я встал и сказал, что проверю на всякий случай вагон.

Барн немедленно увязался за мной.

И вот в вагонном коридоре-то меня и накрыло.

В купе гвардейцев кто-то пел пьяным и довольно фальшивым голосом: «Кошечка мурлыкала с котиком под ручку на проспекте Ясеней в солнечный денёк», — и ему пытались подпевать, так же фальшиво и таким же пьяным козлетоном. Из другого доносился могучий храп. В купе газетёров кто-то громко рассказывал: «А у неё родинка в виде сердца — знаете где? Не перепутаешь! Каков был скандалище! Когда слушали дело о разводе — билеты продавали, по десятке за штуку!» В купе дипломатов еле слышно беседовали: я слышал шелест тихих голосов, но отдельные слова было не разобрать. Всё было мирно. Коридор освещали четыре рожка, их отражения качались в чёрных окнах — и я вдруг почувствовал дикий цепенящий ужас, ползущий из этой черноты.

Эти взгляды безглазых лиц.

Барн прижался ко мне плечом, шепнул: «Глядят, как в Медвежьем Овраге, да, ваш-бродь? Небось, в Перелесье въехали…» — и показал нож.

— Они не в вагоне, — сказал я. — Они снаружи, вокруг. Не торопись.

— А ну как проберутся? — спросил Барн, заглядывая мне в лицо. — Пугнём их, а, ваш-бродь?

— Побереги руки, братец, — сказал я, прислушиваясь. — Это отвратительно, это всегда отвратительно, но пока безопасно. Их держат печати Валора.

Барн выдохнул.

— А! Тогда конечно…

В купе, где только что пели, кто-то истерически рыдал и бубнил про «дерьмо, дерьмо поганое». Из купе газетёров выскочил Ликстон — чуть не сбил меня с ног.

— Уф! — выдохнул он. — Слава Богу, вы тут, мессир Клай.

— Ты что? — спросил я.

Ликстон смутился, отвёл взгляд — и я заметил, что его мелко потряхивает, как от холода.

— Не знаю, — сказал он в сторону. — Очень не по себе как-то… — но не выдержал и взглянул на меня. Лицо белое, зрачки — как блюдца. — Мессир Клай, а можно я у вас посижу? Дурь какая-то в голову лезет, не отделаться…

Но именно в эту минуту меня начало отпускать — Дар, вставший столбом огня, потихоньку спадался, превращаясь в тихое тепло. Более того: я почувствовал, как отпустило и Барна — он вздохнул и чуть отодвинулся.

— Что ты всполошился, успокойся, — сказал я Ликстону самым дружеским тоном. — Иди отдыхай. Попробуй уснуть. Мы просто, похоже, пересекли границу Перелесья… а тут, в лесах, ещё много всякой дряни. Но в вагон никто не пролезет, мы следим.

— А у меня что, Дар? — спросил Ликстон с надеждой. — Раз я почувствовал?

— Да нет, — сказал я. — Этих все чувствуют. Они как раз на простецов и натасканы. Но ничего дурного сделать не смогут. Видишь — напугали и сгинули, стоило только на них цыкнуть. Иди-иди, всё в порядке.

Ликстон уже сделал движение назад — но тут из купе дипломатов высунулся Дриз.

— О, вы здесь, мессир Клай…

— Так, — сказал я. — Успокойте всех, мессир. Мы в Перелесье, вы дома, все радуются. Оно, вот это, что вы почувствовали, сюда не с неба свалилось — это ваше же собственное, перелесское, тайное оружие. Что ж вы так переполошились-то все? Может, они и не тронут перелесцев, верно?

Барн за моим плечом хихикнул, но Дриз юмора ситуации не оценил. Зыркнул злобно и капризно — и на Барна, и на меня, и на Ликстона заодно — и спросил таким тоном, каким в номерах у коридорного справляются, нельзя ли получить комнату без клопов:

— И что же, вот это теперь всю ночь будет… дёргать?

— Как повезёт, — сказал я. — Почём я знаю. Вагон под контролем, сюда не доберутся, а вот вокруг колобродить могут, их там ничто не сдерживает. Попробуйте молиться, многим помогает.

— Вы шутите⁈ — взвился Дриз.

И тут вышел Вэгс.

Я уже ждал новой порции возмущения, негодования и претензий, но он вдруг сказал как-то даже сердечно:

— Мы все вам признательны, мессир Клай. Это ведь была атака?

— Ну что вы, — сказал я, — какая атака… так, полюбопытствовали, нельзя ли войти. И смылись.

— Они не понимают, что это перелесский поезд? — спросил Вэгс упавшим голосом.

— Откуда я знаю? — сказал я. — Думаете, я это с ними обсуждал? Но если хотите знать моё мнение, то им всё равно. Их никто не контролирует, их бросили, а жрать, как говорится, что-то надо. Они никому не присягали. Кто из живых подвернётся — тот и ужин.

— Так было и на фронте? — тихо спросил Вэгс.

— Нет, что вы. На фронте было совсем не так, да, Барн? — сказал я. — На фронте их посылали на цель. Они шли стаями, волна за волной, а за ними жруны обычно. Их было так много, что они массой проламывали защиту… в общем, не так. Неважно.

Дризу было очень неприятно это слушать и отчаянно хотелось свалить. Вэгс беспомощно взглянул на меня и чуть пожал плечами, руки развёл, будто хотел начать объяснять, как они не хотели — или что-нибудь настолько же безнадёжное и неуместное. Вовремя сообразил, что лучше не стоит, и сказал тем же сердечным тоном:

— Простите, мессир Клай. Спасибо вам, спасибо… скажите, мы можем попробовать заснуть? Или оно…

— Спите, — сказал я. — Не обещаю, что сон будет без кошмаров, но вашей жизни ничего не грозит.

Вэгс дёрнулся так, будто хотел протянуть мне руку, но вовремя передумал. Ну да, ну да — страшно же трогать мертвеца. Они все уверены, что у меня кости прямо под перчаткой… Такая нежная фиалка в виде грузного сорокалетнего мужика… мог бы и не суетиться.

Мне тоже не слишком радостно было бы жать его руку.

— Доброй ночи, мессиры, — сказал Вэгс. — Надеюсь, она будет мирной.

— Доброй, — сказал я. — Пойдём, братец.

Ликстон хотел было шагнуть за нами, но наткнулся на мой взгляд и остался. Сейчас я совершенно не хотел тащить его в наше купе — у меня было какое-то странное предчувствие.

Мы вернулись в купе — и на меня тут же напустился Индар:

— Где вы шляетесь⁈ У вас Дар отшибло? С Барна спроса мало, но ты-то — ты не чувствуешь? Это вестник, из третьего круга минимум, он несколько минут шёл с вагоном наравне, ты, неуч! Вообще не соображаешь, что происходит⁈

Удивил меня.

— А что происходит-то? — спросил я как можно легкомысленнее. — Защита же держит, в чём беда?

Индар закатил единственный глаз и воздел руки.

— Как, скажи, можно быть настолько тупым? Я не понимаю. Мне даже на некоторое время показалось, что у тебя есть какой-то намёк на разум… нет, ошибся.

— Ты чего завёлся-то, ваша светлость? — довольно дружелюбно спросил Барн. — Оно ж даже не пыталось вломиться сюда, так чего ж…

Индар его взглядом убил и в землю закопал:

— А зачем ему сюда вламываться, ягнёночек? Баю-бай тебе на сон грядущий пожелать? Зачем⁈ Он приходил вас срисовать — он вас срисовал. Вы ему позволили. Два облома… сила есть — ума не надо…

Чем он яростнее выходил из себя, тем я чётче понимал: где-то я сильно прокололся — и даже не знаю где. И ещё одну вещь понимал отчётливо: от Индара зависит до странности много. У них, в Перелесье, совсем другие подходы к работе. У меня — да что там, у всех нас дома, на побережье, туда никогда не было допуска. Возможно, это какие-то древние ритуалы, местный аналог Узлов Церла или чего-то в таком роде.

И я не знаю, как с этим быть.

И поэтому я жестом остановил Барна, который уже приготовился душевно отругаться. Вот как раз сейчас и не нужно.

— Индар, — сказал я, снизив голос. — Я не понимаю, правда. Ага, тупой солдат. Я вообще думал, что это серые…

— Серые — это вы так простые проклятья зовёте? — спросил Индар презрительно, но несколько скинув обороты. — Да при чём тут… неужели ты не чувствуешь, что это демон? Небольшой, но демон?

— На гончих тоже не похоже, — сказал я. — Меня вообще раньше так не дёргало в ужас от демонов. Я думал, так бывает, когда серые почему-то не могут напасть. Ощущение пристального взгляда…

— Вот! — Индар ткнул меня в грудь длинным призрачным пальцем. — Взгляд! Зачем проклятью на тебя глядеть? Что оно не видело? Не его это дело, оно должно приблизиться и убить. Лучше бы сравнил с гончими: у этих существ сходная природа, только гончие обитают этажом выше. Этим созданиям не нужно тело. Они состоят из другой материи — и довольно легко бродят по нашей реальности. И пусть их бесплотность тебя не обманывает: нападут — мало не покажется… Их дело — выследить, часто — убить ужасом. Иногда — предупредить. Твари более опасные, чем гончие… и самое неприятное в том, что в нашем мире они всегда и исключительно по приглашению. Связаны с кем-то. Подчиняются кому-то, — и в несколько чётких движений показал геометрический щит. — Лучше прогнать сразу, вот так.

— И их непременно должен кто-то послать? — спросил Барн. — Хозяин?

Индар чуть усмехнулся:

— Проблеск разума, смотри-ка…. Да, ягнёночек, кто-то должен послать. Кто-то хорошо обученный и с сильным Даром, умеющий заставить слушаться демона на свободном выпасе… это тебе не то, что призвать в звезду, да ещё и с парой линий защиты. Тут нужно иметь некоторый характер…

— Ты вызывал? — спросил я.

— Я всех вызывал, — морда у Индара сейчас была словно у настороженной охотничьей собаки. Даже ноздри раздувались. — И тот, на той стороне… а против него вас выставили… похабный анекдотец! Картонные вояки, тринадцатый круг…

— Ты с нами, нам повезло, — сказал я.

Такие штуки его каждый раз так поражали — до смешного. И бесили: он немедленно взвился, как ужаленный:

— Я с вами? Да будь я проклят! Мне просто надо как-то коротать посмертие, и вы тут… дурное развлечение, хохма высших сил! Плевать я хотел и на вас, и на прочих смертных в целом… Стоп. Ты что собрался делать, лич?

— Защитки от взгляда извне нарисовать, — сказал я.

— Да бездна и все триста тридцать три ключа! — рявкнул Индар. — Зачем, во имя Тех⁈ Знаешь, как эту розу звала моя леди? «Он тебя видит, ты его — нет». В лучшем случае ты прикроешься от гончих… в самом лучшем, при большом везении… если попадутся не натасканные и сытые. Лучше забудь этот метод, вообще забудь: это хорошо для самоуспокоения, но в боевой обстановке смертельно! Смертельно, лич!

Я оценил. Кажется, и Барн оценил.

— Спасибо, Индар, — сказал я.

Он передёрнулся.

— Ну да, и Боженька меня храни… заткнись уже, слушай. Похоже на вампира, а?

Чутьё у Индара впрямь фантастическое, нюх, как у пса. Через миг я услышал стук в оконное стекло — и сообразил, что только один вампир на свете может использовать тёмное окно вагона в качестве зеркала.

Потому что он гений, и не писаны ему законы.

Я только раздёрнул, насколько возможно, шторки.

И Ричард вышел из отражения так легко, будто из проверенного рабочего зеркала.

Ричард никогда не целовал рук никому из некромантов — кроме Карлы. Не умел или не хотел, — или ему было неприятно — но древний ритуал он поломал в самой основе. Вот только обменивать Силу на Дар всё-таки тянуло и его, каким бы странным вампиром он ни был. Он честно пытался заменить поцелуи рукопожатиями, но даже при его светлой силе это срабатывало через раз. И Ричард, видимо, решил как-то разбираться с каждым случаем отдельно.

И в данном конкретном — радостно улыбаясь, сгрёб нас за шеи, как ни один вменяемый вампир в истории, насколько я понимаю, не делал никогда, и чмокнул меня в щёку, а Барна — в нос. Не знаю, что получил от этого обмена он сам, но я от фонтана его Силы едва устоял на ногах. Аж искры из глаз!

А Барн тёр кончик носа, глуповато ухмылялся — и выглядел пьяным в хламину.

— Ты что творишь-то, Ричард? — сказал я. — Как тебе в голову пришло? Крышу ведь срывает вместе со стропилами.

— Тебе же пригодится, Клай, — сказал Ричард. — Не сейчас, так потом. Тут чего-то опасно очень. Я ж, ты знаешь, демона видел сейчас. Как он, стервь, прилепился к крыше вагонной, а в окна заглядывал. А потом его, по-моему, свистнули домой — и я Солвера на всякий случай отправил за ним. Проследить осторожненько.

— Демон-вестник, да? — спросил я.

Ричард дёрнул плечом.

— Да ад их разберёт, вестник он там или кто. Я только так чувствую, что он по вашу душу, парни. И хозяин у него есть, у нас в Перелесье. И тварюга этот хозяин ещё та… Вот, выходит, и Рандольфа убили, и Хаэла померла… ну, я думаю, что померла… а кто-то помаленьку собирает силы. Для чего? И для кого? Что-то не верится, что для Норфина.

— Ну, в общем-то, я и не ждал, что все проблемы у нас будут только от бабок с тетрадками, — сказал я. — И государыня о чём-то таком точно догадывается… но ты ей всё же скажи. И Карле.

— Скажу, — Ричард улыбнулся снова.

Улыбочка у него из ряда вон: ещё при жизни ему сломали передний зуб, так что теперь, кроме всех прочих своих уникальных особенностей, он стал единственным в мире щербатым вампиром. Рядом с рысьими клыками щербинка смотрелась особенно здорово.

— Скажи ещё одну вещь, важную, — я показал на Индара, стоявшего в углу. Индар скрутился в узел, обхватил себя руками, и морда у него была более мрачная, чем обычно, если это возможно.

— Про него? — удивился Ричард.

— В Синелесье ведь ещё стоят наши? — спросил я. — Или на хуторах там, около Серой Змейки?

— На хуторах — точно нет, — сказал Ричард. — В Синелесье — да, там, наверное, гарнизон будет. Там теперь работает Райнор, привет тебе, кстати. А вдоль Серой Змейки сейчас никто не стоит, там до самых болот — сплошная погибель… Лес сильно выгорел, много тварей пропало, но кто-то, как я слышал, остался.

— Плохо.

— А что плохо? Что тебе там надо, в Синелесье? Забрать что-то? Артефакты?

В этом весь Ричард, подумал я. Кажется, только он и его обращённые предлагают помощь первыми.

— Это, наверное, прозвучит слегка безумно, — сказал я, — но мне нужен труп.

— Пхе! Хоть щас. Зачем так далеко тащиться?

— Ричард, — сказал я, — мне нужен конкретный труп. Индара. Поговори с Карлой или с Ильком, они точно знают, где он лежит.

— Потому что они и грохнули?

— Ну да. Ричард, вникни: мне нужны эти кости, вернее, мне нужно, чтобы ими занялся Фогель.

Ричард поразился. Взглянул на Индара. Индар, кажется, не ждал ровно ничего хорошего. Он хмуро смотрел в тёмное окно, будто разговаривали не о нём.

— Ему — тело? — сказал Ричард, качая головой. — Некромеханическое? А ты уверен, Клай?

— Он мне очень помогает, — сказал я. — Серьёзно. Я обещал.

Ричард вздохнул:

— Не знаю… Ты ведь в курсе: призрак безопасный, а если тело сделать, и Дар вернётся… ну, в смысле, возможности… а с Даром у этого гада всё хорошо было…

Индар отвернулся совсем. По-моему, отчаянно не хотел, чтобы мы видели его лицо.

— Вне тела он каждую минуту под угрозой, — сказал я. — Его выслеживают адские гончие. Я отвернусь — его сожрут… на хорошую работу в таком положении настроиться тяжело. Ему вообще не расслабиться. А без помощи Индара мы здешний хлев не разгребём, я это уже понял.

Ричард с минуту сосредоточенно размышлял — и вдруг его осенило:

— Ладно. Ладно, хорошо, Клай, мы найдём эту битую птицу, даже доставим Фогелю. И спрошу у мессира Валора, как можно замкнуть Дар в протезе. Серебро, там, заговорённое… или гравировки на костях…

И вот тут-то Индар не выдержал. Он резко обернулся, взглянул мне в лицо, протянул руку — и тут же отдёрнул, переплёл пальцы, будто пытался держать сам себя.

— Послушай, Клай, — сказал он хрипло, — я, конечно, не имею тут права голоса… но вот что… пожалуйста, не замыкайте Дар совсем. Ты мне не веришь, я понимаю… вы мне не верите… это ясно, всякому ясно… но зачем я вам без Дара? Тупой, слепой, глухой простец — зачем? Зачем я тебе такой? Я же не помогу, даже если захочу… Клай, вот что… пусть они закроют Дар на тебе. Пусть так. Видишь, я отдаю ключ. Любым способом, как они сами решат. Полувампир разбирается отлично, он найдёт способ. Ричард, скажи ему, скажи полувампиру — пусть закроет мой Дар на желании Клая. На его слове, жесте… хоть мысли. Но не режьте совсем, это сделает меня и для вас бесполезным.

Я слушал — и меня просто жгло каждое его слово. Я настолько хорошо понимал, что сам удивлялся этой глубине понимания. Дело, конечно, не в нашей выгоде, дело в том, что…

Я попытался представить себе, каково было бы существовать без Дара, без важного, если не самого важного куска себя — и мне стало холодно.

Мы с Ричардом переглянулись. Ричард чуть заметно пожал плечами.

И тут прорезался Барн:

— Ваше благородие, а их светлость дело говорит вообще-то. Вот да, пусть так, а? Пусть мессир Валор сделают так?

— Да, — сказал я. — Пусть так. Как ты думаешь, Ричард, это возможно ведь?

— Возможно, конечно, — сказал Ричард. — Но, знаешь, мессир Валор ещё любит говорить, что безопасных некромантов не бывает…

— Валор с заболотцем ведь общался, — вспомнил я. — На базе в Синелесье. С этим… ну, как звать твоего этого приятеля, Индар?

Хельд из дома Вереска его звали. Но определённо стоило сказать это «приятель» — потому что Индар сперва подавился, а потом то ли взоржал, то ли фыркнул.

И напряжение немного спало.

— Ну хорошо, — сказал Ричард. — Я понял, мы сделаем. Тебе работать, тебе виднее. Хотя, конечно, беспокойства-то это добавит…

— Я справлюсь, братишка, — сказал я. — Всё будет в порядке. Только попроси Фогеля, пусть мордой лица занимается Глена. Пусть на полную катушку занимается, не смущается сходством. В общем, как ей нравится, так пусть и лепит. И ещё… ты можешь сказать Карле…

Ричард покосился на светокарточку на столике — и ухмыльнулся, как хитрый кот:

— Обязательно скажу!

— Да я… Я не об этом. Скажи Карле, что я перейду через зеркало, как только представится возможность, хорошо?

Ричард покачал головой:

— Третий Узел, Клай. То есть ты, наверное, пройдёшь кое-как… но ты хоть представляешь, насколько будет холодно и больно?

— Карле не говори, — сказал я.

Я представлял. И мне было жестоко плевать.

— Интересно, — сказал Ричард, — все влюблённые — психи?

— Ты просто не успел, — сказал я. — Даже не знаю, везение это или неудача.

— Мне надо идти, — сказал Ричард. — Я всё запомнил.

— Обязательно расскажи потом, что вы узнали о хозяине демона, — сказал я. — Это может оказаться страшно важно. И удачи тебе.

— Приду сам или пришлю Солвера, — сказал Ричард. — Счастливо, братцы. Я открою окошечко?

Рама шла туго, но мы опустили её. В вагон ворвались мерный грохот колёс и сырой холодный ветер, пахнущий злыми лесами и дымом паровоза. Ричард встряхнулся, превращаясь в серебристую сову, — и вылетел в ночь.

Барн поспешно поднял раму, будто хотел отрезать от тёплой безопасности купе всё это, мокрое, дикое, этот крадущийся мрак за чёрными стенами деревьев.

— Барн, — окликнул Индар.

— Чего? — Барн обернулся, ухмыльнулся почти дружески.

— Я этого не забуду, ягнёночек, — сказал Индар. — Тебе тоже, Клай, но ему — особенно.

— Чего? — удивился Барн.

— Неважно, — глухо сказал Индар. — Неважно.