Фарфор Ее Величества

Глава 17

Остаток дня улетел в сплошной суете, а сумерки начались с чудовищно странного ужина. Нас пригласил Нагберт! Уже само то, что Нагберт прислал за нами человека, выглядело натуральной хохмой, а вся обстановка этого ужина, его антураж и те мысли, которые всё это у меня вызвало, стоили приступа истерического хохота.

Нагберт горячо взялся за создание собственного двора.

Он пригласил Люнгеру и Олию и успел где-то добыть пару, видимо, беглых аристократов, от которых отчётливо тянуло Даром и адом. Отрекомендовал нам всем, с небрежным и изящным жестом:

— Мессиры Аксиль из дома Багряных Клёнов, барон Замшанский, и Гролд из дома Ириса — к вашим услугам, ваше высочество, к вашим услугам, мессиры.

Мессиры с пышными титулами выглядели на редкость бледно. Аксиль, молодой, лет тридцати, не больше, с мордой лица, покрытой бурыми пятнами, — нормальное клеймо, тут, в Перелесье, почему-то часто бывает клеймо во всё тело — сидел очень прямо, сжав губы, нервно зыркая по сторонам. Одежонка на нём годилась для барона, — заметно недешёвые тряпочки — но чувствовал он себя в королевской гостиной, по-моему, не очень уютно. Гролда, я думаю, тюкнуло падение базы в Синелесье — иначе просто непонятно, с чего это он смотрелся такой ожившей мумией. Его возраст я бы не рискнул даже прикинуть: просто маска смерти в коричневой морщинистой пергаментной коже. Роскошный костюм и бриллиантовая булавка в модном галстуке сочетались с его трупной физиономией как-то непристойно, как раскрашенная коробка конфет в гробу. А смотрел он жалобно, и на меня взглянул жалобно и просяще, как на паперти.

Аксиль ни на что доброе не надеялся. А вот Гролд надеялся — и мне кажется, что надеялся он на свежую кровушку. На то, что кто-нибудь снова покормит его своей жизнью. Вот забавно, если Нагберт ему это пообещал.

А с нами были Норфин и Вэгс — и ещё я позвал поужинать генерала Тарла. Характерец у Тарла вполне нелёгкий, зато душа очень и очень для нас подходящая, решил я. Индар с Рэдериком со мной согласились, а Барн и подавно не спорил. Я бы и фронтовых товарищей Тарла сюда притащил… но побоялся, что им будет неуютно и от этого они наделают глупостей.

Например, совершенно случайно набьют кому-нибудь морду.

Лично меня это бы здорово порадовало, но пока приходилось делать политику.

Впрочем, ужин и так прошёл из рук вон весело.

Стол был сервирован как положено, по-королевски сервирован — и я догадался, что поваров Нагберт сюда притащил своих, и уже они, наверное, местных построили. Королевское кресло поставили во главе стола, Нагберт устроился рядом, с другой стороны — Люнгера в прекрасном золотистом шёлке, ну должен же кто-то заменять деточке его непутёвую мать… В общем, неистовая красота, аж глаза выскакивают.

И всё уже решено. Даже должности, похоже, расписаны.

Только наша компания не особенно ко двору. Что не составляло бы проблемы, если бы не принц. С нами.

— Завтра сообщим о вас городу и миру, ваше высочество, — торжественно сказал Нагберт.

— Да, — сказал Рэдерик. — Хорошо, я понял.

И отодвинул стул с краю. Посмотрел на нас и сказал Барну:

— А ты сюда садись, — а мне: — Вы тоже где-нибудь недалеко, да?

— Ваше прекрасное высочество, — оскалился Нагберт, видимо, честно пытаясь изобразить улыбку, — к сожалению, должен сообщить, что это уже не по этикету. Теперь ваше место — здесь.

— Да, — кивнул Рэдерик. — Но там же все стулья уже заняты. Можно я туда сяду в другой раз, мессир Нагберт? Чтобы сейчас никому не мешать?

Только глухой, слепой и тупой мог бы подумать, что всё это — речь маленького кроткого зайчика. Рэдерик держался очень спокойно — и совершенно непробиваемо. Просто показывал, кто тут будущий король — без вариантов.

Умный Нагберт моментально понял, что настоять не удастся. Более того: начнёт нажимать — попадёт на ответный нажим. Как бы я ни относился к Хоурту — сейчас был ему благодарен всей душой: короля он воспитал. Стопроцентного.

А Нагберт, по-моему, сейчас начинал понимать, что сломать Рэдерика будет нифига не легко. Если вообще удастся.

Мы сели там, где наш принц велел. И у Норфина ухмылка расплылась до ушей, совершенно неуместная, — но он, кажется, просто ничего с собой сделать не мог.

— Я написал в посольство Святой Земли, — сказал Нагберт якобы Рэдерику. — Сообщил о нашем общем решении, ваше высочество.

— Хорошо, — сказал Рэдерик. — Барн, а проверь яд? Забавно!

И мило улыбнулся.

— Вы мне не доверяете, ваше высочество? — удивился Нагберт.

— Доверяю, — сказал Рэдерик. — Просто интересно. Хотите, Барн и вам проверит?

— Ваше прекраснейшее высочество, — нежно сказал Индар, — я вас прошу от всей души: пожалуйста, перестаньте действовать дядюшке Нагберту на нервы, а? А то мессир регент огорчится и расстроится.

— Хорошо, дядя Индар, — весело сказал Рэдерик. — Я больше не буду. Я хочу вот те ягоды.

Лакей Нагберта положил ему кусочек какой-то дичины с ягодами, а он придвинул тарелку Барну. И Барн проверил. Очень трогательно.

— Мне отчим говорил, что очень опасно полагаться на случай, — сказал Рэдерик с полуулыбкой. — Никто из нас ведь не наблюдает за поварами на кухне… мало ли что может случиться.

— Это точно, — сказал Норфин гораздо грустнее, чем принц. — Это вы, ваше высочество, всё верно говорите.

Нагберту ничего не оставалось, как тоже согласиться. Очаровательная и милая получилась обстановка за ужином. Непринуждённая.

— Я, мессир Нагберт, и сам позвал журналистов завтра к полудню, — сказал я. — Мне кажется, что хорошая новость пойдёт на пользу всем: и солдатам, и бедным горожанам…

— Да, — сказал Нагберт. Он, похоже, был согласен. — Вы всё сделали правильно, Клай. Что до меня — я написал письма Иерарху Святоземельскому и государю Майглу. Пора заканчивать это безвременье. Город потихоньку приходит в себя… и остальное — решим.

— Вы превосходный организатор, — сказал я. — Нельзя не восхищаться. Ну и с государыней Виллеминой мы свяжемся.

— Вот как? — Нагберт поднял бровь.

— Чем больше союзников признают нового государя до коронации, тем лучше, мессир, — хмыкнул Индар. — Сейчас Прибережье нам больше союзник, чем Святая Земля. По крайней мере, они не лгут в глаза.

Нагберт только рукой махнул. Ничего общего с нашей государыней он иметь отчаянно не хотел, но и переть буром не собирался. Так же, как и мы, я думаю, ждал и наблюдал.

А ужин всё-таки был настолько хорош, что и у компании Нагберта, и у нашей команды улучшилось настроение — и, видимо, появились кое-какие надежды на будущее. Нагберт даже не жрал ром из кружки для эля, а пил тёплое заозерское вино с Люнгерой, которая оттаяла и смотрела на него, как на нерукотворный образ. Аксиль пытался строить ей глазки, был обломан, плюнул и принялся угощать Олию маринованными сливами. Гролд уныло жрал — по крайней мере, не пытался выкинуть что-нибудь хоть сколько-то опасное.

— Мы выплывем даже из финансового кризиса, — благодушничал Нагберт. — Главное — наконец утвердить нормальную власть, узаконить в глазах соседей, в пасть им лопату, и Иерарха. Как только положение станет устойчивым и наши ценные бумаги постепенно приобретут нормальный вес… уж я-то приготовился, будьте спокойны.

— Кстати, о ценных бумагах, — шепнул мне Индар. — Спасибо дядюшке Нагберту, что напомнил. Не исключаю, что мы впрямь выплывем.

— Ты в этом разбираешься? — я только постарался не ляпнуть это слишком громко.

Индар пнул меня ногой под столом, что определённо обозначало «не прикидывайся идиотом».

В общем, сказать по чести, я ожидал, что выйдет намного хуже. Мы распрощались на ночь самым любезным и светским образом, Вэгс даже поцеловал ручки нашим дамам-вдовам-ведьмам, мы пожелали друг другу самых приятных и спокойных снов — и разошлись, полагаю, в твёрдой уверенности, что спать не придётся или почти не придётся.

Уйдя из королевских покоев, мы повторили нашим военным всё про технику безопасности, отпустили их в кольцевой флигель, а сами поднялись в покои принца. Заря ещё только разгоралась, сумерки едва наступали, но я торопился. Вампирам было рано, но Карле — в самый раз.

В этот раз я позвал её сам, но она была неподалёку от зеркала. Подошла почти тотчас же.

И мы с ней тут же снова схватились руками за стекло.

— Ты рано, — сказала Карла. — И где это ты? Не лаборатория уже. Детская, что ли? Принца?

— Да, — сказал я. — Мне нужно страшно много рассказать.

— Прости, лич, — вдруг сказал Индар. — Тысячу раз простите, целую ваши ноги, леди Карла. Это МНЕ нужно страшно много рассказать. Вашей государыне. И это очень спешно и важно.

Прозвучало до изумления убедительно. Карла удивилась, но не стала ни возмущаться, ни браниться.

— Вот даже как… — сказала она, разглядывая Индара. — Тебе идёт фарфор. Я поняла. Ждите.

И унеслась куда-то вглубь и вверх, судя по стуку каблуков. Я слышал, как Тяпка грохочет когтями за ней, и на душе теплело.

— Думаешь, я не справлюсь? — спросил я Индара, пока Карла бегала звать государыню.

— Думаю, я расскажу полнее, — сказал Индар. — Включая моменты, которые ты можешь упустить. Например, о некоторых финансовых махинациях Нагберта. Предположу, что мы вместе с леди Виллеминой сможем неплохо вскрыть золотой мешок Святой Земли — лишь бы грамотно взяться.

— Да, — согласился я. — В финансовых делах я совсем не силён.

А Карла не вернулась к зеркалу в дворцовом каземате, где была наша старая лаборатория. Она погасила его, чтобы зажечь другое — в будуаре государыни. Оно вело в таинственный тёплый розовый сумрак, где горели фонарики в виде пионов из матового стекла, а наша государыня — хрупкое фарфоровое чудо, укутанное в облако кружев и белого шёлка, — показалась в этом маленьком свете живой девой, фантастически прекрасной.

Не знаю, каким волшебством ей удавалось оживлять неподвижную фарфоровую маску, — она нам чуть улыбнулась! И нежно сказала:

— Я счастлива вас видеть, прекраснейшие мессиры. И с интересом выслушаю всё, что вы считаете нужным сказать, друзья мои… Я рада вас видеть, дорогой Клай, и весьма удивлена и обрадована, узнав, что и вы хотите побеседовать со мной, мессир Индар.

Я приветствовал государыню как подобает офицеру её армии, а Индар отдал глубокий, какой-то средневековый поклон. Даже не сразу выпрямился — будто впрямь ощутил себя средневековым рыцарем, рискнувшим обратиться к прекрасной даме.

— Пожалуйста, говорите, мессир Индар, — сказала государыня. — Я слушаю вас.

— Я надеюсь, — хрипло сказал Индар, — вы не сочтёте мои слова дезинформацией, подкинутой врагом, государыня Виллемина. Мне уже случалось… в общем… я служу перелесской короне — и в силу сложившейся ситуации я ваш преданный союзник.

— Короне? — чуть удивилась Виллемина.

И Индар изложил.

Надо отдать ему должное: это было сильно. Индар вообще мастерски формулировал — вот и собрал все сведения, которые мы получили за последние сутки: про Нагберта, про планы Святой Земли и про потенциально благого короля Перелесья. Даже про то, что Нагберт собирается мутить с ценными бумагами в здешних банках, но, честно говоря, я плоховато это понял, да и слушал рассеянно. Я смотрел на Виллемину, которая устроилась в кресле уютно, как котёнок, и внимательно слушала, задумчиво перебирая кисточки плетёной шали тонкими пальчиками, и на Карлу, которая присела рядом на пуфик, гладила по голове Тяпку и хмурилась.

Мне не нравилось, что Карла хмурилась. Меня это тревожило так, что хотелось перебить Индара и задать вопрос. Но государыня слушала — и было бы чудовищно невежливо ей помешать.

Индар закончил и снова поклонился. Мне показалось, что ему хочется преклонить колено.

— Вот как… — тихо сказала Виллемина. — Это необыкновенно интересно, дорогой мессир Индар… И делает отчасти понятным поведение святоземельских послов. Налили столько мёда и сливок, что их напиток едва помещается в чашке, готовый вылиться через край… Вечно наши друзья и союзники, полны почтения и преданности, потрясены и повергнуты в ужас, ни о чём дурном не имели понятия, осуждают до слёз. Знакомая картина. Мне уже случалось видеть, как святоземельцы наивно изображают праведников…

— Вильма, — сказала Карла, которая всё это время напряжённо думала, кусая губы. — Есть вопросики.

Виллемина вскинула прекрасные ресницы.

— Да, дорогая?

— Я про Рэдерика, — сказала Карла. — Вы ошибаетесь, парни. В смысле — он не благой король… в смысле королевского чуда — он не благой.

— Нагберт уверен, — сказал Индар. — А он не только плотно работал с Хоуртом, но и в его дом был запросто вхож. И я не сомневаюсь, что у них были совместные проекты. У него было немало времени на то, чтобы наблюдать ягнёночка и сделать верные выводы.

— Без понятия, в чём он там уверен, — фыркнула Карла. — Я видела благих. Рэдерик — вообще нет, ни на волос нет, всё это ерунда! Не знаю, зачем Нагберт пытается вас надуть, но — вот прям точно пытается!

— Нагберт верит в то, что говорит, — сказал Индар. — Он изрядно наврал, но в это верит, я вижу по его поведению. По тому, как он общается с ребёнком. Это как минимум предельно почтительно. Он не разговаривал так даже с Рандольфом.

— Я не знаю, какие у него соображения! — рявкнула Карла, сморщив нос. — Парень не благой король, вообще не благой ни с какого бока. Я уж не говорю о том, что не может быть королевского чуда у бастарда, какого демона, если бы бастардам передавалось королевское чудо — вся Святая Земля была чудесная поголовно! До последнего паршивого трубочиста! Слыхала я, что некоторые тамошние короли ни одной девицы не пропускали!

— А у нас не было благих королей, — вырвалось у меня. — По крайней мере, таких, чтобы об этом писали в летописях…

Карла снова фыркнула:

— Конечно! После Церла-то? С чего бы! Вильма, ну скажи: я ведь права?

Виллемина снова улыбнулась чуть заметно. Просто оживляла фарфор своим внутренним светом — и у меня мелькнула мысль, что она-то, пожалуй, благая государыня… но я вовремя вспомнил и о том, что у неё блик нашего Дара, и о том, что она правнучка Дольфа вообще-то.

Но иллюзия была убедительная.

— Ты права, дорогая, хотя бы в том, что бастарду не передаётся королевское чудо, — сказала Виллемина. — Но… допустим, государь Рандольф был тайно обвенчан с леди Лиссой. Возможно?

Карла свистнула так, что Тяпка подняла голову.

— Ну… вообще — да…

Виллемина кивнула:

— Можно ещё допустить, что леди Лисса была знакома со своим государем до брака с мессиром Хоуртом. И молодой король кинул юной леди какую-нибудь страшную клятву… напоминающую брачную. А в это время — луна в третьем доме, день святой преблаженной Хенты, Господь бдит…

— Ну… — Карла дёрнула плечом. — Не знаю… в принципе…

— В принципе — да, — сказала Виллемина. — Но что-то мне подсказывает, что дело не в этом, да?

— Клай, — сказала Карла, — скажи, положа руку на сердце: что ты почувствовал, когда впервые увидел этого парня?

— Страх, — выскочило у меня тут же, раньше, чем я обдумал свои слова. — Нет, не так. Жуть. Что-то… всё неточно… но в этом смысле.

— Вот! — Карла ткнула пальцем в стекло. — Давайте, убеждайте меня, что он благой! Чушь.

— Барн его сразу полюбил, — сказал я. — Вот и сейчас с ним в спальне сидит, книжку читают на ночь. И принц, кажется, отлично относится к Барну, доверяет…

Карла прыснула:

— Ну ты нашёл, конечно, чем аргументировать! Да Барн твой полюбил бы даже демонёнка маленького, который остался без мамы, бедненький! А принц, будь он благой, доверял бы не одному Барну, я думаю.

Рассмешила Виллемину — и усмехнулся Индар.

— Леди очень права насчёт нашей прелести, — сказал он. — Барн, конечно, не аргумент. Но мы все думали, что Хоул и Нагберт закрыли королевское чудо каким-то особым обрядом, чтобы не привлекать к ребёнку внимания. Не удивлюсь, если такой обряд есть… Леди Карла, у вас находятся записки Хаэлы, да и весь архив Синелесья… вы ещё не читали?

— Валор изучает, — сказала Карла.

— Расспросите его, пожалуйста, когда он закончит, — сказал Индар.

Карла кивнула. А я думал о том, что услышал, и картина представала в каком-то странном свете.

— Я попробую всё выяснить, — сказал я. — Мне кажется, от этого… от королевского чуда Рэдерика — страшно много всего зависит. В любом случае Рэдерик станет королём Перелесья, а Нагберт — регентом. Нам надо понимать, что движет Нагбертом, потому что он ввязался в сложную и опасную игру ради своего регентства. Если Рэдерик не благой король, то зачем?

— Да, — сказал Индар. — Он всерьёз рискует. Это не слишком на него похоже.

— Между прочим, — сказал я, — бумаги Рэдерика у меня. Нагберт даже не попытался их забрать. Взглянул, кивнул — хорошо, мол, пусть лежат… Они до странности его не интересуют. Если Рэдерик — благой король, тогда понятно. А если нет…

— Да, дорогой Клай, — сказала Виллемина. — Было бы очень полезно уточнить… понять… Удивительное чутьё нашей драгоценной Карлы утверждает меня в мысли, что от некоторых особенностей юного Рэдерика очень и очень многое зависит. И ещё: я сама хотела бы познакомиться с мессиром принцем. Мы союзники, нам предстоит совместная работа.

— Виноват, — сказал я. — Мы пожалели Рэдерика, он несколько ночей спал урывками. После ужина у Нагберта почти засыпал. Простите, государыня.

— О, не стоит извинений, дорогой Клай! — ласково сказала Виллемина. — Я вовсе не собиралась лишать ребёнка сна. Мы непременно побеседуем с мессиром Рэдериком в следующий раз. Вам тоже недурно было бы отдохнуть, друзья мои. Судя по вашим рассказам, у вас не слишком много времени на отдых.

— Мы так и сделаем, — сказал я. — Только расставаться очень тяжело.

И тут за моей спиной тихонечко кашлянули. Я чуть не подпрыгнул.

— Государыня, леди, мессиры, простите, пожалуйста, — кротко сказал Рэдерик, который подкрался тихонько, как мышка. — Я бы не посмел, честное слово. Я просто совершенно случайно услышал, что государыня хочет на меня посмотреть. И не подойти было ужасно невежливо.

— А Барн где? — ляпнул я.

— Спит, — виновато сказал Рэдерик, пожимая плечами. — Он устал очень.

Индар удержал смешок, а Карла даже не подумала, совершенно откровенно хихикнула.

— Счастлива познакомиться с вами, ваше прекрасное высочество, — ласково сказала Виллемина.

Рэдерик подошёл поближе и приложил ладошку к стеклу. Смотрел на нашу государыню расширившимися глазами, в каком-то удивлённом восторге.

— Я тоже счастлив, — сказал он. — Я очень хотел вас увидеть, государыня Виллемина. Очень много о вас слышал.

— Страшных историй, не так ли? — спросила Виллемина, улыбаясь.

— Да, — сказал Рэдерик. — А вы — как мессир Клай. Вы — сильная, я чувствую. Мне так нравятся фарфоровые люди, государыня! — выдал он вдруг в этом своём приступе откровенности. — Они сильные и отважные. Вы тоже ничего не боитесь, это я тоже чувствую… и можно я вам скажу одну вещь?

— Конечно, мессир будущий государь, — сказала Виллемина. — Мне кажется, я догадываюсь, о чём вы хотите говорить.

— Да, — сказал Рэдерик. — Об этом говорят все. Отчим говорил, что я особенный. Нагберт говорит. Мессир Индар уверен. Они все говорят про королевское чудо… но ведь это… я не знаю… Мышки ко мне выходили, да. Но разве мышки считаются, если только они?

— Никаких остальных черт? — спросила Карла. — Да?

— Девочкам я не очень нравлюсь, леди Карла, — сказал Рэдерик. — Некоторым — прямо сильно не нравлюсь. А как это «слух, склонённый к подданным» — просто не понимаю. И точно, вот просто точно я не могу исцелять наложением рук. Ну вы же мне верите, что я пробовал? Вот если бы вам про вас говорили, вы бы попробовали? И я. Точно нет.

— Я была права? — сказала Карла.

— Правы, — сказал Рэдерик. — У вас такая собачка чудесная. Она мне даже снилась, знаете. Я очень люблю собак. Только мне нельзя было.

— Следовательно, дорогие друзья мои, — ласково сказала Виллемина, — мы должны сделать определённый вывод. Вряд ли кто-то из нас понимает прекраснейшего мессира Рэдерика лучше, чем он сам.

— Мы ведь всё равно с вами союзники? — спросил Рэдерик. — Даже если я не благой?

— Ах, дорогой принц! — воскликнула Виллемина. — О чём вы говорите! Я ведь тоже не благая — вы не откажетесь из-за этого дружить со мною?

— Нет, — сказал Рэдерик очень серьёзно. — Вы ведь всех победили. Может быть, я смогу научиться у вас, как это делается, и тогда мы с вами вместе победим Святую Землю.

— Вы мыслите как дальновидный политик, ваше прекраснейшее высочество, — сказала Виллемина. — Однако наступает настоящая ночь — и нам впрямь пора расстаться, как это ни грустно. И я должна на прощанье сказать вам всем, мессиры, несколько слов.

— Мне можно остаться? — спросил Рэдерик.

— Вне всякого сомнения! — сказала Виллемина. — У нас всех общие цели и, по-видимому, общие враги. И нам необходимо узнать, чего ожидает Нагберт. Он ведь не говорил впрямую о благости, мессир принц?

— Нет, — сказал Рэдерик. — Но королевское чудо поминал.

— Мне кажется, — задумчиво сказала Виллемина, — он имел в виду что-то иное. И это иное — по-настоящему ему необходимо. Королевское чудо в его каноническом святоземельском варианте приносит благосостояние и безопасность… что-то мне подсказывает, что лишь ради этого Нагберт не поставил всё на вас… хоть я могу и ошибаться, несомненно.

— При нашем дворе, в доме Золотого Сокола, благих королей не было никогда, — сказал Индар.

— И это тоже очень и очень любопытно, — кивнула Виллемина. — Ни на побережье, ни в Великих Лесах благих королей в том смысле, какими они бывают в Святой Земле, не водилось никогда… И вот появляется Рэдерик… о котором близко знающие его люди говорят как об источнике королевского чуда… В наших общих интересах, мессиры, и в интересах нашего друга принца тоже, узнать, что Нагберт имел в виду.

Сказать, что мы расставались в тревоге, — почти ничего не сказать.

И у меня снова не вышло сказать пару важных слов Карле — хоть по её взгляду я и понял, что об этом она знает и так.

Мы проговорили дольше, чем рассчитывали: за окнами уже совсем стемнело. Наступили самые сумерки, истинно вампирское время — а значит, Нагберт, скорее всего, уже вовсю общался с теми, с кем общался.

И мы услышим только часть…

Впрочем, что-то мне подсказывает, что мы в любом случае услышали бы только часть.

А наш принц, которому уже давным-давно было пора спать, даже не пытался отправиться в спальню.

— Вы ведь не станете укладывать меня в постель, как младенца, прекрасные мессиры? — спросил он невероятно кротким тоном, сделав нестерпимый взгляд милого котёночка или открыточного эльфа. — Вдруг я окажусь чем-нибудь полезен?

— Хорошо, мессир, — сказал я. — Только ведите себя как можно тише.

— Ну что ж, — сказал Индар. — Послушаем, что происходит в покоях короля.

Он погасил лампу и открыл то самое «ухо» около камина, но в кабинете мы ровно ничего не услышали. Мы переглянулись — и отправились проверять все «уши» подряд. И здорово-таки удивились, услышав довольно энергичную беседу в гостиной.

Я был почти уверен, что разговаривать Нагберт будет через зеркало. Но его собеседник находился в его гостиной во плоти — мы отчётливо слышали, как он расхаживает по комнате, скрипя половицами, и как шелестит его балахон.

Балахон! Святого наставника! Ну не дамское же платье.

— … должны понять, дорогой Нагберт, как мне будет тяжело это продавить, — говорил медовый, отлично поставленный голос. Точно наставник. Если даже не Преподобный или Законоучитель. — В окружении Святейшего Отца нашего уже сложилось некоторое мнение. И на продвижение этого мнения выделены средства.

— А вам случалось общаться с Гэлисом, святой человек? — сварливо спросил Нагберт. — Он туп и упрям, припадочная скотина. И если вобьёт себе что-нибудь в башку — демона с два его кто-нибудь переубедит! Корону на эту голову они хотят… а убеждать этого барана мне! Не Хаэле, не Преосвященным, не вам даже — мне ведь, многогрешному.

— Вам не привыкать, — с уважением, в котором почти не слышалось иронии, сказал наставник.

— Ах, спасибо Святейшему Отцу! — злобно воскликнул Нагберт. — Мало мне было Рандольфа, который считал себя попеременно то князем ада, то наместником Творца! Послушайте, наставник, ну дайте вы выбирать тем, кому потом здесь работать! Неужели это недостаточный аргумент?

— И вы хотите бастарда? — брезгливо спросил святоземелец.

— Я хочу мальчишку! — Нагберт даже не пытался скрыть раздражение. — Девятилетнего щенка. Ребёнка, который слушается взрослых, приёмного сына моего старого товарища и коллеги. Мальчик у меня, можно сказать, на руках вырос, я вообще проблемы не вижу. Вдобавок — ну вы же знаете, что он впрямь сын Рандольфа, на этот счёт есть личные распоряжения Рандольфа, да ещё и доведённые до Святейшего Отца. К чему же тут… бастард, бастард… если король его лично признал, да ещё утвердил бумаги в Святой Земле?

— А в результате на улицах начнут болтать, что на троне сын придворной потаскухи, — процедил наставник.

— И короля! — заорал Нагберт. — Как вы не поймёте⁈ Не припадочный Гэлис, которого полоумным только ленивый не зовёт, а хорошенький ребёнок. Всё, мол, впереди. О чём речь! Мы успокоим народ, а власть будет в нужных руках. Мне-то чем доказать Святейшему Отцу, что я работаю на церковь Сердца Мира и Святой Розы хоть даже в адских безднах, будь всё неладно⁈

— Святейший Отец не одобряет споров, — сказал наставник. — Не надо как лучше. Надо как велено.

Но нотка некоторой неуверенности в его голосе всё-таки прозвучала.

— Послушайте, — устало сказал Нагберт, — приходите завтра на обед. Официально. Как наставник посольства Святой Земли, как мой духовник — всё равно. Я покажу вам мальчишку. И вы спокойно сообщите Отцу Святейшему, что наш будущий король — послушный ребёнок. У которого вдобавок никого, кроме меня, не осталось.

— А ваш духовник из Святой Земли не вызовет подозрений? — спросил наставник.

— У кого? — скрежетнул Нагберт, рассмеялся, видимо. — У моих людей? Или у простецов?

— Болтают о послах с побережья, — сказал наставник холодно.

— Ах, об этих… — с такой интонацией машут рукой и делают гримасу. — Они не послы. Фарфоровый офицерик и его ординарец, Кукла прислала их охранять нашего, так сказать, диктатора, — и снова скрежещуще хохотнул. — А Норфин — всё. Уже не диктатор. Уже без претензий. Отдал мне регентство, умиляется: ах, юный владыка, будущее Перелесья… Будет мне служить, как пёс. Поймите, наставник: я уже всё сделал! Это было дико сложно, но я справился в одиночку, а вы тут… Да в бездну! Всё брошу, уеду в Заозерье, куплю виноградник, наплюю на вас на всех, пропади всё пропадом… всюду неблагодарность!

— Да уж, — сказал наставник. — Звучит так красиво, что нереально.

— Проверяйте, — устало сказал Нагберт. — Мне плевать. Всё очевидно, всё прозрачно, всё — у всех на глазах. А ваши люди пытаются ломать мне игру. Ну ладно, сманили Хатрика, подкинули денег, уехал — и славно, меньше головной боли. Но ведь охмурили эту дурищу, мать бастарда… Смысл? Расчищаете трон для полудурка? Нет уж, мальчишка куда лучше, мальчишка — чистая выгода. Практически у власти я — вот он я, всё равно что в короне — и пустое место на престоле. Десять лет до совершеннолетия.

— Девять, — сказал наставник.

— Один демон, — огрызнулся Нагберт. — Хоть за девять, хоть за десять… Перелесье и пяти не протянет, очевидно же. И я облегчаю вам работу.

Некоторое время оба молчали: наставник думал. И в конце концов сделал вывод:

— Я доложу Отцу Святейшему в ближайшее время.

— И он коронует мальчишку, — закончил Нагберт. — Это очень важно. И значимо. Для народа. Тогда мы уже можем гарантировать, что всех успокоили, после чего и сами сможем спокойно продолжать заниматься своими делами. Передайте Отцу Святейшему, что мы встретим его с помпой. Шикарно.

— Вам нужны деньги? — спросил наставник. Похоже, окончательно сдался.

— Возможно, — Нагберт скрипуче усмехнулся. — Вы же знаете, дядюшка Нагберт умеет добывать золото… не разорю клир Святой Земли… будут расчёты — сообщу, сколько понадобится. Точную сумму. Я скромный, не то что эта свора из дома Дубравы.

— Хорошо, — сказал наставник. — Я доложу. Доложу также, что Святая Земля всё это время будет получать с Перелесья то, что надлежит ей. Так?

— Так, — буркнул Нагберт. — Если всё будет сделано чин по чину. Завтра газетные писаки будут здесь, и послов я приму. Даже прибережцам покажу. Только уймите островитян, а то они роют копытом, так нашу корону хотят… идиоты.

— Хм… пожалуй, вы всё же правы, мессир Нагберт, — сказал наставник задумчиво. — Вы всегда казались мне самым здравомыслящим из людей Святейшего Отца нашего здесь, в Перелесье. Я… по крайней мере, попытаюсь убедить его. В конце концов, Святой Земле работать с вами, а не с королём, будь он мальчишка-бастард или вырожденец побочной ветви династии.

— О бездна! — фыркнул Нагберт. — Неужели вы меня услышали!

— Да, — сказал наставник. — И, полагаю, мы можем считать нашу беседу обоюдно полезной, верно? Пора прощаться, мессир. Уже поздно, меня ждут.

— Вас проводят, — сказал Нагберт.

Мы услышали такой звук, будто кто-то чиркнул громадной спичкой, и она, разгораясь, зашипела.

— О Господи… — пробормотал наставник. — Дайте в провожатые человека!

— Тьфу, тринадцатый круг, какие вы все… слабосильные, слабонервные… — Нагберт говорил с таким презрением, переходящим в брезгливость, что я удивился терпению наставника. — Привыкли, драть вас под корень, что другие за вас ковыряются в адском дерьме… Ладно, — шипение оборвалось. — Гикс! — окликнул Нагберт. — Проводи отца наставника к выходу.

— Доброй ночи, — простился наставник дрогнувшим голосом.

— Идите-идите, — буркнул Нагберт. — Я-то сделаю всё, что обещал, вы своё не забудьте… святой человек.

Шаги наставника и его провожатого оборвал стук двери, что сперва открылась, а потом закрылась. Нагберт, что-то злобно ворча себе под нос, пошёл прочь из гостиной — и мы вслед за ним перешли к тому «уху», что проходило из камина к его рабочему кабинету.

Не спать пошёл. Работать.

Мы только переглянулись с Индаром — в полутьме, нарушаемой только слабым светом из окон, его глаза блеснули живым острым блеском.

Рэдерик перешёл за нами. Он выглядел совершенно бодро, без тени сонливости, напряжённый и собранный — и дорого бы я дал, чтобы узнать, сколько наш принц понял из подслушанной беседы.

А Нагберт чем-то звякал и шелестел — и вдруг мы услышали звук.

В дым, в прах, в кишки! Это было…

Какая-нибудь фантастическая плотоядная свинья могла вот так… одновременно хрюкать и урчать… и от звука по спине полз мороз. Звук показался мне чудовищно осмысленным, — сам не понимаю почему — каким-то насмешливым обращением… и сошёл в чавканье и хлюпанье, в котором тоже ощущался некий нечеловеческий смысл.

— Соскучился, дусенька? — проворковал Нагберт ласково, как пожилой горожанин воркует с любимой певчей птичкой. — Ну, иди, иди к папочке Нагберту, папочка тебя угостит…

Оно, то, что издавало звуки, захлюпало громче — и вдруг пронзительно завизжала собака, как от острой боли, — и визг тут же оборвался. Зато влажный хруст не оставлял никаких сомнений.

Рэдерик вцепился в моё запястье. Молчал, и лицо у него сделалось жёстким не по возрасту, чтоб не сказать — жестоким.

— Прости, дусенька, — ворковал Нагберт. — Пока я не могу дать ничего повкуснее. Но скоро… скоро у нас будет… ты ж моя цыпаляля…

Тварь, кто бы она ни была, утробно заурчала — и вдруг издала то ли скрип, то ли визг, отвратительный, как скрип железки по стеклу.

— Ну-ну, — благодушно бормотал Нагберт. — Что ты беспокоишься… беленьких чуешь? Да, детка, да, наверху у нас беленькие… Мы с тобой их достанем, не сомневайся, достанем, дусенька, но попозже. Сначала папочке надо закончить дела… вот когда у нас с тобой всё уладится, мы с тобой… ух, мы с тобой тогда… нет, дусенька, сегодня мы не будем кататься. Сегодня мы… вот!

Снизу донёсся гулкий рык, перешедший в захлёбывающееся бульканье.

— Экая жалость, что вы не говорите, — тон у Нагберта был такой, будто он кошку за ушами чешет. — Писать бы тебя научить, так тоже ведь сложно… ну я уж найду способ тебя понимать, дусенька. Мой же ты умница… что бы папочка без тебя делал… Ну, иди, иди отдыхай, иди побегай, цыпалялечка, папочке надо написать письмо…

Звук, похожий на хлюпанье воды, уходящей в воронку, — и всё затихло.

— Ничего, — сказал Нагберт. — Ничего, мессиры святоземельцы. Я вот только рыбоедов им скормлю, а потом и до вас дойдёт, святоши.

И, судя по всему, отодвинул стул от стола, прошелестев ножками, — и уселся, скрипнув.

Индар закрыл «ухо».

— Демона кормил, — сказал я. — И жалел, что не нами…

— Интересный какой демон, — заметил Индар. — Обычно вселённые в плоть молчат, а этот… поди ж ты, разговорчивый… цыпаляля…

— Нагберт всем врёт, — мрачно сказал Рэдерик. — Он ведь этому… наставнику… тоже врал. И собаку убил.

— А мы с вами кое-что узнали о его планах, — сказал я, — но так и не узнали ничего конкретно. Осторожный.

— Это мы ещё выясним, — сказал Индар. — Как говорил папочка Нагберт, кое-какое время у нас ещё есть.