Фарфор Ее Величества

Глава 18

Мы спали по очереди.

Индар отнёсся к своему дежурству очень серьёзно. Впрочем, он и в принципе был силён в вопросах безопасности — и да, я ему доверял. Просто ощущал некую странную связь между нами.

Мы дали поспать живым. Мне не хотелось дёргать Барна: на нём слишком много держится. И получилось хорошо: Барн и наш принц более или менее спокойно проспали всю ночь, и нам с Индаром досталось по несколько часов сна. Да везение просто, учитывая все обстоятельства.

Правда, снились мне дичайшие кошмары.

Какие-то адские теснины. Милый домик, этакая вилла-игрушка, посреди адского пламени, на груде обугленных костей. Потом ухмылялись запертые в банках проклятия Индара. И на сладкое — Хаэла. В костюме для верховой езды цвета артериальной крови и с хлыстом, на Морском бульваре в нашей столице, летней ночью, ткнула рукоятью хлыста под подбородок: я слышала, фарфоровый ослик, тебе нравятся некромантки… Я так дёрнулся, что это заметил Индар.

— Всё спокойно, — сказал он тихо. — И до рассвета не меньше часа. Не психуй.

— Поспи, я сменю, — сказал я.

— Скромные радости, — отозвался Индар и зевнул.

Устраивался на диване под пледом, как кот.

И бодрствовать мне было странным образом спокойнее, чем спать: дверь в спальню мы не закрыли, там похрапывал Барн и сопел Рэдерик, а Индар, как все фарфоровые, во сне был почему-то больше похож на спящего человека, чем на манекен… из-за слишком естественной для манекена позы, наверное… В покоях принца было удивительно чисто для Резиденции Владык — видимо, бедолагу Лежара убили не здесь. Ни духов, ни каких-то сущностей-соглядатаев я не ощущал. Дар лежал под рёбрами, как жар под пеплом, так было уютно. Я даже взял из библиотеки принца книжку, «Удивительные приключения трёх перелесцев на Чёрном Юге» какого-то Хэтрика из дома Весёлого Ветра, и начал читать, присев на подоконник. Предутреннего света хватало, чтобы довольно легко разбирать текст.

Детская книжка, дурацкая, но забавная. Даже увлекательная, но не настолько, чтобы помешать мне следить за обстановкой.

Только Индара дёрнуло не хуже, чем меня — не проспал и двух часов. Я успел дочитать до того места, где эти охламоны пытаются купить осликов у огнепоклонника. Впрямь смешно написано: нугирэк почти не понимает наш язык, а делает вид, что не понимает вовсе, весело валяет дурака… И тут Индар резко сел на диване.

— Ты что? — спросил я, хотя уже догадывался.

— Во сне они разбирали меня на части, — сказал Индар с нервным смешком. — Начали с ног… и моя леди сказала: хватит тебе, добегался… Очень яркий сон, знаешь ли.

— Будто пытаются до нас добраться, но стоит мощная защита, — сказал я. — А в снах — наши предчувствия и страхи.

Индар закатил глаза — похоже, потихоньку осваивал свою маску. Вышло выразительнее, чем прежде.

— Ах-ах, дурные предчувствия! — фыркнул он. — Да это прямое послание!

— У меня не похоже на послание было, — сказал я.

— На тебя она не настроена, — Индар махнул рукой, стряхнул чёлку, ему очень не хватало мимики. — А я такие… сны-телеграммы… уже получал. Нагберт сказал правду: она жива, как бы то ни было. И в ярости. Совсем плохо.

— Нам здесь не рады, — сказал я. — Но ведь мы с тобой и так знаем, что нам здесь не рады.

Индар воздел руки, и заломил, и закатил глаза, как сумел, и, видимо, всерьёз думал, что бы такое сделать с ртом, но нижнюю челюсть держал слишком простой шарнир. Поэтому Индар решил заменить мимику монологом:

— Какая досада! Какая, в бездну и океан огненный, обида тяжёлая, а! Только решишь пожить красивый… начнёшь прикидывать, найдётся ли храбрая женщина, которая рискнёт подарить личу пару поцелуев… Как вы там говорите, беленькие? Человек предполагает, а Господь располагает? Ад располагает, ад! Как мило ты это обозвал: «не рады»! Нас приговорили.

— Ну да, — сказал я.

— Что «ну да»? — фыркнул Индар.

— Ну да, приговорили. Подумаешь, невидаль.

— Солдат, — проворчал Индар, вставая с дивана. — Пушечное мясо. Дубина бесчувственная.

— Ладно тебе, — сказал я. — Ну умрём. Первый раз, что ли?

Индар коротко расхохотался:

— И не поспоришь! Одна маленькая частность: я сейчас не хочу. Да и тебе не время. У нас король.

— Надо же, — сказал я. — Кто бы мог подумать, что ты такой преданный подданный.

Индар взглянул на меня.

— Знаешь, — сказал он тихо, со странным выражением, с этакой торжественной печалью, — я подумал… а если я вообще появился на белом свете, потом меня жарили на семи сковородах, потом я сунулся в пекло, потом подох и вот это вот всё — только ради того, чтобы защищать этого мальчика? Моя работа, мой адов опыт, вот это вот, — и протянул руки, будто показать их хотел, — вот эта боевая машина вместо живого тела… Вдруг у всего этого один-единственный смысл — этот кроха-король, а?

— Ого, — сказал я.

— Если что-то можно изменить… исправить… наладить хоть отчасти… этот мальчик, Клай, — сказал Индар. — Или мы все — в такой кошмарной адской ловушке, что об этом лучше вообще не думать.

— Ты о чём? — спросил я.

— О королевском чуде, — сказал Индар. У него был такой голос, будто его что-то душило. — Лучше уж я буду верить, что под королевским чудом Нагберт понимает именно королевское чудо… а не в то, что эти слова — псевдоним для какого-нибудь последнего кошмара, от которого мы уж точно провалимся в бездну…

— Вот уж нет, — сказал я. — Верить — дело монахов. Дело некромантов, пусть и личей — ничего не брать на веру. Это ни учёного, ни солдата не достойно. Чем больше ты говоришь, тем это всё сильнее меня беспокоит… прежде чем предпринимать что-то, мы должны всё узнать. И предвидеть.

— Предвидеть, — хмыкнул Индар.

— Я — тупой солдат, — сказал я. — На войне научился одной вещи: нельзя соваться в бой без разведки. Иначе упадёшь между ног боевого коня — и сказке твоей конец.

— Как ты это себе представляешь? — Индар вложил в голос весь сарказм, который должен бы был уйти на мимику. — Чем тебе не разведка то, что мы уже успели услышать?

— Этого мало, — сказал я. — Мало и неточно… как, ты говорил, зовут того бедолагу, у которого вы с Хаэлой отстригли башку?

— А разве я говорил? — удивился Индар. — Но ладно, Альгар его звали. Зачем это тебе?

— Услуги мессира Альгара нам скоро понадобятся, — сказал я.

Индар покачал головой.

— Клай, — сказал он ласково, — серая армейская скотинка, твоя фарфоровая черепушка окончательно потекла. На демона лысого тебе…

— Очевидно же, догадливый ты аристократишко, — сказал я. — Чтобы поговорить с отчимом Рэдерика. Парень же очень хотел поговорить с отчимом, а ты как будто можешь это устроить, а? Из верноподданнических чувств?

— Ох, ничего себе! — поразился Индар. — Ты сам — лысый демон, лич, разбить тебе башку об адский котёл… он ведь и впрямь…

— Ну да, — сказал я. — Он знает точно. Ещё, я думаю, знает и Лисса… можно с ней поговорить. Но Лисса — из простых, если она и участвовала в каком-нибудь обряде, то вряд ли поняла, что к чему.

— К тому же она скорее язык себе откусит, чем станет откровенничать со всякими фарфоровыми рыбоедами, — хмыкнул Индар. — Нет, ты прав. Надо поговорить с Хоуртом… не терплю этот обряд, но надо, надо.

— Нужны особые условия? — спросил я.

Индар повёл плечом.

— Сумерки. Луна ущербная, плохо… Но, быть может, и вытянем вдвоём. Кровь нашей прелести… хех, может, Норфина вскроем? Он так рвался быть полезным… впрочем, обойдётся. Слишком важная информация. И ценная… О! Вот бы капельку крови принца…

— Не надо его резать, — сказал я. — И так справимся. Родная кровь, я понимаю… но как-то…

Индар воздел руки.

— Если у меня есть хоть какое-то чутьё… ты веришь, что у меня есть чутьё, лич? Так вот. Всё внутри меня просто вопит: в этом ягнёночке — суть и смысл. Какая-то принципиальная важность. И капля его крови…

— Принца не режем, — сказал я. — Точка. У меня тоже чутьё.

Индар посмотрел на меня явно иронически, но спорить не стал.

С того у нас и начался день, который, по моим ощущениям, не должен бы был принести ничего хорошего.

Разве что Барн выспался. Так выспался, что едва ли не мурлыкал, как угревшийся кот.

— Ваше благородие, ваша светлость, — сказал с расплывающейся ухмылочкой, — вот же добрые вы люди! Я уже и не помню, когда столько дрых-то… да ещё на такой кровати! Вот уж истинно королевская! Простой-то человек бы всю семью уложил, вместе с детьми, да ещё и тёща бы уместилась с крайчику…

Тёща с крайчику привела в полный восторг Рэдерика. Барн хорошо на него действовал: наш принц не только начал улыбаться, но и смеялся иногда. Почти в полный голос.

— А у тебя в деревне узкая кровать была? — спрашивал он Барна и одевался. — Рубашка уже совсем грязная… тёмные полоски на манжетах, смотри… а другой нет. Как у арестанта в крепости.

— Это ничего, ваша светлость, — сказал Барн, хоть его это, по-моему, огорчило. — Ты скоро будешь в сплошное золотое шитьё одеваться, вон как господа на картинках. Погоди маленько. А кровати у меня не было никакой, только у батюшки с матушкой кровать была. Мы с братом на сене спали.

— Везёт… — протянул Рэдерик. — Сено пахнет так славно… вот бы попробовать!

— Да что! — рассмеялся Барн. — У тебя, ваша светлость, кожа-то нежная, сено щекотать и колоть будет с непривычки.

— А пойду-ка я устрою скандал, — задумчиво сказал Индар. — Дядюшке Нагберту. Который так занят своим будущим регентским величием, что принц должен терпеть рубашку с грязными манжетами. А газетёры и послы будут смотреть на эти манжеты, на воротник, с которого крахмал почти сошёл, и думать… о грядущем величии Перелесья.

— Мудро, — сказал я. — Валяй.

— Дельно-дельно! — поддакнул Барн. — Ни единой смены белья ведь нет. Вот вроде во дворце живём, а всё равно как нищие какие: ребёнка переодеть не во что, а ношеное постирать негде.

Индар кивнул, поправил чёлку, поправил платок — и вышел из покоев принца с видом как минимум камергера.

— Мессир Индар всё делает правильно, — задумчиво сказал Рэдерик. — Жаль, что я с ним почти не был знаком, когда он был живым.

— Тогда он был занят другими вещами, — сказал я. — Не жалейте, мессир. Тут ничего не поделаешь.

Похоже, Рэдерик понял. Он вообще понимал много.

А Индар, очевидно, устроил такой хапарай в покоях короля, что спустя крайне небольшое время в покои принца влетел седой человек в раззолоченной лакейской ливрее и с охапкой чистой одежды, благоухающей лавандой.

— Бельё его высочества! — радостно гаркнул он.

И увидел Рэдерика. Будто на стену налетел — глаза стали дикие, мысль из них ушла.

— Так, — сказал я. — Вы, мессир, вообще кто?

Он остановился, прижимая к себе эти рубашонки и панталончики. Смотрел на меня с ужасом. Еле выговорил:

— Триэлл из дома Весенней Фиалки, смотритель покоев принца был…

— Вот как? — удивился я. — И где ж вас до сих пор носило, мессир?

— Да вот, — он облизнул губы. — Дома. В особняке. Я, мессир, оттуда с того самого дня не выходил, когда началась заваруха. А сегодня на рассвете за мной пришли… военные… сказали, что принцу требуются мои услуги. Я даже… как бы… обрадовался…

И снова посмотрел на Рэдерика.

— Это одежда Лежара? — спросил Рэдерик.

Триэлл таращился на него, как на привидение. Кивнул.

— Не хочешь его рубашку, да, ваша светлость? — спросил Барн сочувственно.

— Называй мессира Рэдерика «ваше высочество», — сказал я. — Так будет правильно.

С лица Рэдерика исчезли все эмоции, оно стало неподвижным и до жути взрослым.

— Какая разница, — сказал он. — Мы с Лежаром были почти одного роста. Всё равно. Если мне придётся общаться с газетёрами и послами, надо выглядеть по этикету. Но на будущее я попросил бы вас, мессир Триэлл, послать в особняк дома Рассветных Роз. За моей собственной одеждой. Теперь ведь уже можно, правда?

Триэлл не выдержал и попятился. И Барн не выдержал, подошёл.

— Вы рубашки-то отдайте, мессир. А то, ишь, принесли, да и унести норовите.

— Принц… — прошептал Триэлл в настоящем ужасе.

— Принц Рэдерик, — сказал я. — Будущий король. Вот так и бывает, когда долго и безвылазно сидишь у себя дома, боясь нос высунуть.

— Господи Вседержитель, — взмолился Триэлл.

И тут в покои принца вломилась неожиданная толпа. Нагберт в отвратительном расположении духа, в сливочно-белом костюме, как в насмешку, за ним — Индар, каким-то образом изловчившийся выглядеть и иронически, и надменно, за Индаром — какие-то дворцовые работяги, а за ними — перелесский солдат, который держал на руках щенка.

Щенка! Вот же номер!

— Доброе утро, ваше высочество, — сказал Нагберт с любезностью, не обманувшей бы и двухлетнего.

— Доброе утро, — сказал Рэдерик. — Мессир Нагберт, а зачем вы велели мессиру Триэллу принести одежду Лежара? Мы так торопимся?

Нагберт на миг растерялся.

— Не знаю, уцелел ли особняк Хоурта, — сказал он. — А тем более — ваши вещи…

— А можно узнать? — спросил Рэдерик.

Он говорил очень спокойно и вежливо. Но Нагберта просто коробило, передёргивало от его слов. Почему-то наш принц его раздражал.

И тем не менее Нагберт держал себя в руках. Утверждал меня в мыслях, что Индар прав: что-то необыкновенно важное, принципиальное для него было в Рэдерике. И возражать принцу Нагберт не мог или не хотел.

— Конечно, — сказал он, скалясь, изображая улыбку, видимо. — Мы непременно узнаем, ваше высочество… а кто пустил этого, с собакой?

— Я, — сказал Индар и поклонился Рэдерику. — Ваше высочество несколько раз выразили огорчение тем, что у вас нет собаки. И я послал человека на королевскую псарню с запиской. К сожалению, на королевской псарне не оказалось златолесских борзых, прекрасный мессир Рэдерик, — в голосе Индара явно звучала улыбка, неподдельная. — И вот этот юноша принёс маленькую легавую. Крапчатую перелесскую легавую.

— Мне⁈ — восхитился Рэдерик.

В этот миг он, по-моему, забыл об этикете и обо всём.

— Так вам, ваше высочество! — радостно сказал солдат и протянул щенка.

Этот парень вообще об этикете не ведал.

Щенок, белёсый, с тёмно-серыми ушами, весь в тёмных крапинках, как в веснушках, с любопытством потянулся понюхать Рэдерика — и, видимо, в этот момент заполучил душу принца целиком. У собак это получается до изумления просто.

Рэдерик взял щенка с таким выражением, будто ему вручают ключи от рая. Щенок шевельнул ушами и лизнул принца в щёку — а принц от нестерпимого избытка чувств поцеловал щенка в нос.

В этот момент Рэдерик был очевидно счастлив. И я его очень хорошо понимал, даже, кажется, слегка завидовал.

У меня тоже никогда не было собаки. А собаки определённо созданы для того, чтобы любить людей — и чтобы люди их любили. Он был невероятно трогательный, этот собачий ребёнок, в веснушках, с бархатными висячими ушами.

— Мессир Индар! — выдохнул Рэдерик, сияя глазами. — Вы… я вам очень сильно благодарен! А как его зовут?

— Предположу, что пока никак, — сказал Индар с той же улыбкой в тоне. — Вам следовало бы придумать кличку для него, ваше прекраснейшее высочество.

— Это собачий мальчик, да? — спросил очарованный принц у Барна.

— Кобель правильно назвать, ваше высочество, — примерно с такой же счастливой улыбкой сказал Барн. — Это порода хорошая, нюх у них острый. Только кутят, как и малых ребят, всему учить надо, ваше высочество, это уж так.

— А ты умеешь? — спросил принц с надеждой.

— Как не уметь, — Барн дал щенку обнюхать пальцы. — У нас таких собак не было, это порода дорогая, господская… но другие были. Простые собаки, дворняжки. Но уж мы с братом им всю грамоту преподавали! Способные были псы — страсть, не хуже породистых.

— А как их звали? — спросил Рэдерик, обнимая щенка.

В его голосе слышалось столько любви ко всему миру подлунному, что сейчас он, пожалуй, легко сошёл бы за будущего благого короля.

— А просто звали, — сказал Барн. — Дружок одного, другого Черныш…

— Дружок — очень хорошее имя! — радостно выдохнул принц. — Пусть его тоже зовут Дружок. Ты мне поможешь его учить, да?

Восторг принца лёг отсветами на физиономии лакеев и солдата, Индар откровенно любовался на дело рук своих, Барн был определённо готов начать возиться с собакой хоть сию минуту. Но одного человека вся эта ситуация оставила совершенно равнодушным, чтоб не сказать сильнее.

Нагберт стоял в стороне, наблюдал и глубоко дышал, пытаясь погасить раздражение — если не злость. Пару раз он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Рэдерик точно не услышал бы.

Не хватало ему сейчас влезть и испортить нашему принцу праздник, подумал я и подошёл.

— Вы ведь хотели что-то сказать о завтраке, послах и газетёрах, мессир Нагберт? — сказал я самым небрежным и светским тоном, какой только у меня получился.

— Да, — буркнул он, взглянув на меня, по обыкновению, снизу как сверху.

— Выйдем побеседовать? — предложил я. — Принц вряд ли отвлечётся от собачки раньше, чем через полчаса.

Нагберт зыркнул зло — и выскочил из покоев принца, как пробка из бутылки. Мне пришлось поспевать за ним.

Уже на площадке лестницы, не дойдя до королевских покоев, Нагберт остановился — и остановил меня, ткнув пальцем в грудь:

— Вы, белые, что ж, решили, что меня можно обойти с помощью этой блоховозки?

— Идея Индара, — сказал я. — Я, как и вы, удивлён. Полагаете, он уже белый?

— Полагаю, он умная сволочь, — сказал Нагберт, кривясь.

— Принц потерял всё, — сказал я. — Его отец мёртв, отчим мёртв, мать его предала. Разумно попытаться его утешить хоть немного.

Нагберт смерил меня взглядом, будто пытался влезть в мой несчастный фарфоровый черепок — понять мои истинные намерения.

Не уверен, что ему удалось. Но раздражение немного его отпустило.

— Ладно, — сказал он с отвращением. — Поглядим, как пойдёт. А ты, раз уж всё равно выскочил, отправляйся к воротам. Вот-вот притащится эта кодла щелкопёров. Понимаешь, что им говорить?

— Да, — сказал я. — О том, что вашей светлости удалось… отыскать или спасти принца?

— Отыскать, — Нагберт чуть смягчился.

— Отыскать, — кивнул я. — Дитя тайной и прекрасной любви Рандольфа, случившейся в те времена, когда король был ещё юн, безгрешен и не якшался с адом, а?

Нагберт оскалился:

— Ну что же… недурно. Так и говори, пожалуй. Принца подготовишь сам, раз такой умный. У меня и без вас хлопот по горло.

И сбежал по лестнице в королевские апартаменты.

— А завтрак-то? — окликнул я. — Для принца?

— Лишь бы жрать, — огрызнулся Нагберт. — В его столовую доставят. Пока ты развлекаешь писак байками.

Я обозначил поклон.

Ну что ж, думал я. Будут байки. А ты удрал. Пока всё идёт как надо.

К воротам я не пошёл: шёл десятый час утра, а щелкопёры были званы к полудню. Торчать у ворот два часа для удовольствия Нагберта я не собирался.

Я вернулся в покои нашего принца. В Резиденции Владык появилось место, где хорошо, — почему бы мне не провести там лишние полчаса?

А в приёмной принца легавый щенок по имени Дружок при большом скоплении народа с наслаждением лакал молоко из фарфорового салатника в розочках. Вся его милая морда с обвисшими, как у всякой легавой, губами, была в молоке, пол вокруг покрывали брызги молока, Рэдерик, на которого тоже попали молочные капли, сидел рядом на корточках и любовался.

Барн смотрел на них сверху — и я знал этот взгляд. Мой друг всегда смотрел так на беззащитных гражданских, которых нам удавалось вытащить из пекла, и взгляд этот означал примерно «эвакуация сейчас, стало быть, невозможна, значит, умрём за вас в случае чего».

А Индар беседовал с каким-то аристократом из светских работяг, одетым с претензией, но явным простецом, абсолютно ошалевшим от того, что с ним разговаривает одухотворённая фарфоровая кукла.

— Видите, прелюбезный мессир, — говорил Индар, — как наш будущий государь любит собак? Это хорошо, что псарня в относительном порядке, и что вы уцелели — тоже хорошо, похвально. Присматривайте за собачками и впредь, этим вы определённо заслужите высочайшую благодарность…

— На свои кормлю, мессир, — заикнулся работяга, смотритель королевской псарни, очевидно. — Собаки прекрасные, чистых кровей…

Фарфоровая физия Индара его пугала, но деньги есть деньги.

Индар закатил глаза и воздел руки, но при том вытащил несколько золотых монет.

— В ближайшее время вам будут выделены средства, — сказал он снисходительно. — А это можете считать наградой за добросовестность.

По глазам собачьего смотрителя я понял, как нынче в Перелесье относятся к честному золоту. Выражение его лица сильно изменилось: эльфийский фарфоровый лик Индара уже не казался ему таким уж кошмарным ужасом.

— Не стоит беспокоиться, прекраснейший мессир, — сказал он. — Я ведь, знаете, тоже люблю собачек… не только по должности…

— Вы смелый и благородный человек! — воскликнул Индар. Думаю, мало его знающий человек не расслышал бы довольно ядовитую иронию за обычной светской фразой.

Рэдерик выслушал разговор с большим удовольствием. Даже сам спросил у смотрителя:

— А сколько Дружку лет?

Смотритель улыбнулся ласково:

— Четвёртый месяц ему идёт, ваше высочество. Мамка его, Вьюга — почтенная особа, из Заболотья выписывали. Если бы у собак были баронессы, так именно собачья баронесса его мамаша. Если ваше высочество захочет, можно её посмотреть, истинная красавица. А папаша — наш, Буран, пёс знаменитый. Его мэтр Алькорд у ног государыни Налики рисовал на парадном портрете, в её любимой гостиной висит.

Рэдерик, по-моему, впервые вот так, с ходу, начал общаться с незнакомым взрослым настолько дружелюбно. Смотритель псарни определённо мог сделать недурную карьеру в недалёкой перспективе.

Индар отошёл в сторонку, давая энтузиастам пообщаться спокойно.

— Индар, это гениальная мысль была, — сказал я тихонько.

Индар махнул рукой:

— Просто вспомнил о собаках Рандольфа. Покойный государь не слишком любил собак и охоту, псарню категорически не назовёшь украшением Резиденции Владык… Пяток легавых и свора кровных зайцеловок, натасканных в политических целях — выпендриваться дивными лесными угодьями перед иноземными послами… Среди святоземельцев есть любители, для них большей частью держал, они ведь частенько сюда мотались. Так что я, честно говоря, вообще не думал, что бедные псы уцелели… Но вот, видишь, нашёлся преданный долгу мессир… и повезло, что у легавой оказались щенята.

— Нам этого кутёнка придётся охранять, как сокровища короны, — сказал я как можно тише. — Он не понравился Нагберту… и мне показалось, что у Нагберта и ещё какие-то личные мотивы есть. И тебя он приревновал.

— Ревнивец, — хмыкнул Индар. — Ладно, мы с тобой оба всё понимаем.

Потом был весёлый завтрак, на который Рэдерик впервые пригласил одного из подданных — собачьего смотрителя, мессира Орша. Наш принц отвёл душеньку: они с Оршем и Барном упоённо болтали о собаках, о том, что полезно или вредно для драгоценного собачьего здоровья, о корме для собак, о том, когда у собачьих детей режутся зубки, — в общем, чудовищно интересная и полезная вышла беседа, в процессе которой Дружок съел из рук Рэдерика пригоршню свежего рубленого мяса без соли и устроился спать у Рэдерика на коленях.

Только бессердечный бы им помешал.

Впрочем, мы с Индаром, бессердечный фарфор, даже не подумали влезать в их разговор. Мы дали им есть и болтать, а сами отошли в сторонку, чтобы понаблюдать и сделать кое-какие важные выводы.

Глядя, как сияют глаза Рэдерика, как его лицо светится сплошным счастьем и любовью, как он смотрит на Орша и моего Барна, я почти верил, что он благой. Будущий благой государь. Вдобавок принц так прикасался к щенку… У него явно не было опыта общения с собаками, но он на чистом чутье, похоже, делал всё идеально — и щенок блаженствовал, щенок за очень малое время заобожал его всем сердчишком. Конечно, собаки не относятся к тварям лесным и полевым из древней формулы, но что-то в людях они точно понимают…

— Похож ведь на благого? — тихонько спросил я. — Может, собачка его разморозила?

— Судя по тому, что к нему выходили мыши, ладить с животными у нашего принца всегда недурно получалось, — так же тихо ответил Индар.

— А Орш?

— А что Орш? — Индар чуть повёл плечом. — С точки зрения принца — полезный человек, разбирается в собаках. Обрати внимание: болтает с Оршем радостно, но даже вполовину так близко, как нашу прелесть, его не подпускает. Очень ему рад в пределах этикета. И вряд ли когда-нибудь будет кидаться на шею.

— Но греет?

— Греет собаку. И людям капельки перепадают… что-то мне это смутно напоминает, Клай. Крутится на кончике мысли, а поймать не могу. Но святоземельское королевское чудо тут точно ни при чём.

— Настолько любит собак, что перепадает и людям… как-то это…

— По идее, должно быть наоборот, а? — Индар научился так наполнять голос сарказмом, чтобы бесстрастный фарфоровый лик уж точно никого не обманул в этом смысле. — Нет, лич. Рэдерик не благой. И не похож. Я определился.

В столовую вошёл немолодой лакей. Даже странно с непривычки было видеть в Резиденции Владык таких профессионалов — настоящих дворцовых лакеев в настоящей зелёной, вышитой золотом роскошной униформе. Нагберт горячо взялся: он, похоже, начал бодро восстанавливать дворцовый штат.

Приводить в порядок замок короля, наводить порядок в управлении… И это всё было для него явно намного важнее, чем одежонка Рэдерика. Как ему вообще могло прийти в голову послать человека за одеждой мертвеца? Впрочем, Нагберта это попросту не заботило. Он, мне думается, Триэллу даже не сообщил, что его подопечный теперь принц Рэдерик, а не принц Лежар. «Принесите принцу его тряпки» — один ли, другой ли…

Определённо прекраснейшего мессира будущего регента волновал не сам Рэдерик, а то, что в нём. Наш мальчик-артефакт.

— Позвольте пожелать вам доброго утра, ваше высочество, — сказал лакей. Он впрямь был настоящий, из старых профессионалов. Не переодетый в ливрею фронтовик.

— Доброе утро, — сказал Рэдерик, с некоторой неохотой прерывая беседу о собаках.

— С вашего позволения, мне нужно передать несколько слов мессиру Индару, — сказал лакей с поклоном.

— Конечно, передайте! — обрадовался Рэдерик и тут же спросил Барна: — А как же их учат делать стойку?

— Это уж они отроду умеют, ваше высочество, — улыбаясь, сказал Барн. — С мамкиным молоком всасывают. Вот подрастёт малость — поглядите.

Лакей подошёл к нам и приветствовал Индара очень почтительным поклоном.

— Прекраснейший мессир Индар, — сказал он, снизив голос, — вы просили доложить вам о прибытии святоземельских послов… Они прибыли. Их проводили в королевскую приёмную.

— Благодарю, — сказал Индар, совершенно цирковым жестом вызывая монету на ладонь.

Исчезла она ещё более таинственно. Лакея даже не смутило то, что Индар не надел перчатку — он элегантнейшим образом забрал денежку с его искусственной ладони. Где прям кости прям под каучуком, кошмарный ужас. Нормально.

— Всегда к вашим услугам, прекраснейший мессир Индар, — сказал он с любезнейшей, чтоб не сказать угодливейшей, улыбочкой. — Вам стоит меня позвать, как сей же час…

— Хорошо, милейший, идите, — сказал Индар с небрежным аристократическим жестом.

Лакей исчез так же бесшумно и незаметно, как это делают при случае опытные фронтовые разведчики.

— Потрясающе, — сказал я. — Простецы тебя не боятся, фантастика.

— Золото, — мурлыкнул Индар, выдав за одно слово тройную порцию сарказма. — Вы с Барном ведь фронтовые орлы, птицам деньги не нужны, а вот простым смертным, которые не парят так высоко, могут и пригодиться… Я пойду пройдусь, лич. Принюхаюсь, чем пахнет это утро с приправами из Святой Земли.

— Из библиотеки? — спросил я, совсем снизив голос.

Индар мотнул головой:

— Я потом покажу тебе другое место. Где не только кое-что слышно, но и кое-что видно. Прекраснейший мессир Рэдерик, — сказал он громко, — дела вынуждают меня отлучиться.

— Только приходите скорее, мессир Индар, — сказал принц.

В его голосе было столько искреннего тепла, что я снова подумал о королевском чуде.

Но циник Индар определил верно: Рэдерик был счастлив из-за собачки — и отсветы этого счастья падали и на нас. Очень на то похоже.