Фарфор Ее Величества

Глава 33

За зеркалом меня встретило такое солнце, что я даже подумал: ошибся, что ли?

Уже привык, что в Перелесье сырость, туманы и дождь. Забыл, что далеко не всегда.

И меня опять прежде всех учуяла собака: Дружок звонко залаял. Не злобно — предупреждающе. Не визжал от восторга, как Тяпка, но боялся он меня, кажется, уже намного меньше.

— Мессир Клай вернулся! — радостно воскликнул Рэдерик в соседней комнате и подбежал к зеркалу.

А за ним подтянулись и остальные: довольный и спокойный Барн, Индар, у которого был, мне показалось, встревоженный вид, и Лорина, по-моему, мучимая нестерпимым любопытством.

— Так, — сказал я. — А фарфор унёс цыпалялю на побережье и не вернулся?

— Я разрешил, — хмуро сказал Индар. — До завтра. Думаю, сегодня ничего принципиально интересного не случится. Вряд ли они уцепятся за корону, едва сойдут с поезда. Сегодня у нас в плане драчка только на словах… и я её беру на себя.

— И я, — сказал Рэдерик.

— Только не пугайте их слишком сильно, — сказал я.

Меня что-то сомнения взяли.

— Они уже пуганые приедут, — сказал Индар. — Наш юный друг, бог Зыбких Путей, грохнул святоземельского дипломата, Адлина из дома Благоволения. И выкинул бедные останки к нашему маршалу на ковёр.

— Ого! — честно говоря, я не ожидал такого поворота. — Это дипломат был, оказывается… А мне Оуэр сказал, что эта мразь его кровь пила… Но… святоземельцы же не знают, кто его грохнул… наверное, не знают даже, грохнули или нет. Он ведь просто пропал с концами… мало ли. Может, сам нарвался. Чернокнижник же.

Индар вздохнул. Даже глаза закатывать не стал. Изобразил полнейшую безнадёжность любых попыток как-то вразумить безмозглого.

— Как ты думаешь, куда Тэйгил свалил? — спросил он. — На Чёрный Юг? Лаванду выращивать? А Нагберт?

— Зеркала закрыты, — сказал я.

— Угу. Но есть такая примитивная штуковина для простецов. Телеграф называется. Чтоб мне сгореть и рассыпаться, если хоть кто-то из наших беглецов не настучал хотя бы о том, что мы закрыли им зеркала. Пойми уже: у них связи везде, везде свои люди, деньги и дела. И этот Адлин — из людей Нагберта. И, зная нашего ягнёночка… змеёночка… можно предположить, что он придушит всех холуёв Нагберта, до которых дотянется. Попытается, по крайней мере. А Нагберт наверняка попытается в ответ принять меры, чтобы ещё кто-нибудь не накрылся. И святоземельцев предупредит.

— Ну и хорошо, что они знают, — очень удовлетворённым тоном сказал Рэдерик. — Да, мессиры? Пусть знают, что все, кто будет нам вредить, подохнут. И шпионы тоже.

— Нехорошо так говорить, ваше высочество, — сказал Барн.

Попытался воспитывать готового короля. Оптимист. Рэдерик ему только улыбнулся.

— Это верно, драгоценнейший принц, — кивнул Индар. — Барн прав. «Подохнут» — звучит слишком грубо. «Умрут» стоит говорить. «У нас есть возможность убивать любого шпиона» — как-то так.

Рэдерик посмотрел на него восхищённо. Не знаю, кем для него был я, но Барн стал обожаемой нянькой, которой можно всё, а Индар, похоже, потихоньку начинал заменять принцу отчима.

У Индара с Хоуртом, по-моему, были сходные взгляды на некоторые вещи. А дети такие штуки замечают и ценят.

И тут Индар вдруг спохватился:

— Между прочим, Клай, тебя ждут. Именно тебя. Наши, судя по всему, товарищи и союзники.

— Говоришь так, будто там целая толпа, — удивился я.

— Ну… не толпа, но… начать с того, что там твой ручной щелкопёр, а с ним — полдюжины его приятелей и коллег, — Индар не очень одобрял, но не до степени, когда уже хочется перестать язвить и начать всерьёз ругаться. — Они прибыли, получив срочную телеграмму из Ельников. О том, что сгорел знаменитый замок дома Тумана. Родовое гнездо мессира будущего регента. Что с ними делать — ума не приложу.

— Я тоже, — сказал я честно.

— Поэтому я и велел им дождаться тебя, — сказал Индар хмуро. — Нам нужно решить, что именно врать.

— Может, правду скажем?

— Что Нагберт — чернокнижник, резидент Святой Земли и собирался скормить демонам принца? Ну, это их обрадует…

— Обрадует⁈

— Тиражи представляешь?

Я сел. Мне хотелось обхватить голову руками, даже об стену ею побиться. Мы уже тому же Ликстону и его банде показывали Рэдерика с собачкой и бантиком и рассказывали, что прекраснейший мессир Нагберт будет регентом. Мы сами им это рассказывали!

А, в дым, в прах, в кишки!

— Ещё не всё, — сказал Индар. — Тут, в гостиной, какой-то франтик, простец, смазливый ягнёночек, которому зачем-то необходимо с тобой поговорить. Гурд из дома Брусники, барон Краснопольский… на странные мысли наводит. Шляются по Резиденции всякие… с двойным дном. И проводили же его бравые гвардейцы Норфина… Из-за того, что он к тебе рвался, не иначе. Ты авторитетен.

— А на какие мысли наводит? — спросил я.

Схватился за этого Гурда, как за соломинку.

— Парень как минимум не боится фарфора, — сказал Индар, делая тот странный жест, который у нас обозначает «пожал плечами». — Для перелесского простеца — большая редкость. Ты знаешь, что подельники твоего писаки выдавали в войну в своих газетёнках? Описывали фарфоровых, не жалея огня и красок. Демон на таком фоне выглядел бы довольно симпатично.

— Так, — сказал я. — Сначала пообщаемся с ним. Газетёры подождут.

Барн вышел, чтобы отправить за Гурдом лакея. Распоряжался уже как заправский камергер — и я подумал, что он точно не пропадёт. Деревенские ребята легко привыкают к самым странным обстоятельствам и умеют выживать.

— Щас придёт, — сообщил Барн, вернувшись. — А про Нагберта вы б, мессиры, просто сказали: мол, обманул нас, гадина. Сам прикинулся хорошеньким, а сам удумал демона в своём замке вызывать. Вот замок-то и спалил, а сам сбежал.

— Ну да, — сказал Рэдерик. — Правильно. Это ведь даже почти не враньё, да, мессир Клай? Он ведь правда прикинулся, что за нас, а сам хотел… вот это сделать со мной… И демона он вызвал, правда. И даже ещё раньше вызывал. Давайте так и скажем.

— Спелись, — усмехнулся Индар.

— Но звучит-то логично, — сказал я. — Скажем: хотел прибрать к рукам не только королевскую казну, но и банки. Напугал банкиров проклятиями — и договаривался с адом, как это надёжнее сделать. Если что — ведь и банкиры подтвердят.

— Заливаешься, как соловей по весне, — хмыкнул Индар. — Но… пожалуй. Всё равно не придумаем ничего умнее. Да и не нужно: если врать как-то сложно и умно — во-первых, вряд ли со всеми договоримся, чтобы они нам складно подпевали, а во-вторых, народ, так сказать, не поймёт. Надо проще, короче. Очень кратко, очень чётко: клялся своими предками, впрямь блистательными, что оставил чернокнижие, обещал помощь, но предал принца и снова связался с адом. Точка. А мы — благородные идиоты, народ таких любит.

— Принц — мальчик ещё, — сказал Барн. — Кто его не знает — поверит, что обмануть его легко.

Рэдерик уже привычно привалился к его боку.

— Я даже ещё раз надену ту рубашку с бантиком, если надо, — сказал он. — Потому что я глупая деточка.

И хихикнул. Барн погладил его по голове, как младшего братишку. Никакой субординации в их отношениях не будет никогда, подумал я.

В этот момент лакей распахнул дверь и объявил:

— Мессир Гурд из дома Брусники, барон Краснопольский.

Я его увидел и сразу понял, что Индар имел в виду под «двойным дном».

У Гурда был тот типаж, который девицы называют «ах, какой хорошенький», — и он честно сделал всё возможное, чтобы это было как можно заметнее и как можно отвратительнее. Он носил завитой похабный чубчик, цветной платочек, очень дорогой костюм и перчатки со шнурочками «цвета сливочного мороженого». И походка развинченная. Шансонеточный «котик», барончик из диванных франтиков. Если бы не взгляд.

Глаза фронтовика. Да не просто фронтовика, а парня, который несколько месяцев не вылезал из страшных передряг и ухитрился уцелеть. И милой улыбочкой он пытается как-то спрятать этот взгляд, замаскировать.

Интересный.

— Здравствуйте, мессир, — сказал Рэдерик вежливо.

А он Рэдерика не ожидал здесь увидеть — и на нас с Индаром взглянул вопросительно. Этот вопросительный взгляд тоже выдавал… нашего. Это, выходит, он у фарфора спрашивал взглядом, можно ли верить мальчишке. Сильно.

Но паузы в разговоре из-за взгляда Гурд не сделал. Отдал светский поклон и сказал:

— Доброе утро, принц. Искренне рад видеть вас живым и здоровым.

— Вы хотели со мной поговорить, так говорите, — сказал я. — Здесь у нас Малый Совет почти в полном составе, самый близкий круг будущего государя Перелесья. И мы знаем почти всё. Надеюсь, сможем ответить, если у вас есть вопросы.

— Но вы же, — Гурд скользнул взглядом с меня на Индара, потом на Лорину, фарфор и фарфор, ага, — вы же прибережцы, не так ли?

— Только мы с леди, — сказал я. — Мессир Индар из дома Сирени — перелесец. Видимо, он станет регентом вместо мессира Нагберта, который сбежал.

Гурд очень старался держать себя в руках, но всё равно заметно выдохнул.

— Видите ли, — сказал он, очень тщательно подбирая слова, — я отчасти представляю… в общем, все мои знакомые, тот круг, который тяжело назвать высшим светом, но всё же… это люди, которые, как могли, служили короне… очень встревожены происходящими событиями. Печально уже думать, что всё кончилось, и вдруг сообразить, что начинается снова…

— Погромы? — спросил Индар.

— Мы не имеем отношения к… — Гурд замялся. — Как это называется сейчас, мессиры? При покойном Рандольфе это называлось «оккультным талантом», когда маршал Норфин объявил себя диктатором, это называли «чернокнижием»… Мессир Нагберт, сколько я помню, называл это «одарённостью и избранностью». Как это называется сейчас?

— Называйте, как вам удобно, — сказал я. — У нас на побережье это называется Даром, да. Хотя… мне кажется, тут немного другой оттенок смысла.

— Горожане встревожены, — сказал Индар. — Это понятно. А чем конкретно?

— «Сойка» принесла на хвосте, что Ельниках сгорел Приют Туманов, — сказал Гурд. — В утренних газетах сплошные телеграммы из Ельников. Говорят, что пламя было видно за несколько миль, на облаках отсвечивало, что горело ещё в седьмом часу утра, несмотря на дождь. Будто горел не древний замок, а… не знаю… эшелон с горючкой, например. Или склад с боеприпасами. Чему так гореть в замке?

— Общался с адом, — сказал я. — Сплоховал.

— А «Сойка», значит, уже трещит и там, и сям? — усмехнулся Индар. — И у Ликстона хватило наглости заявиться сюда, чтобы получить ещё информацию?

— Объяснения, — сказал Гурд. — Газетёрам нужны объяснения… и многим моим друзьям тоже нужны… Весь город ждёт объяснений. Я шёл сюда и думал, сумею ли побеседовать с вами, капитан Клай, или нарвусь на кого-то из людей Нагберта со всеми вытекающими последствиями…

— Вы серьёзно рисковали, — сказал я.

— Мне не привыкать, — сказал Гурд. — Мне случалось прятать… скажем так… людей, не одобряемых официальной властью… даже ещё до войны. И во время войны. И когда в городе случился кровавый кошмар после смерти короля. Вы не застали, капитан… а я видел, как офицер застрелил особиста… из «одарённых»… и как толпа убивала кривую побирушку, потому что кто-то крикнул: «У этой клеймо тьмы!» Маршал, надо отдать ему должное, быстро навёл порядок… а потом газеты сообщили, что регентом, вероятно, становится Нагберт. Все сильно занервничали.

— Элита не отсвечивает, — кивнул Индар.

— Людям страшно, — сказал Гурд. — Многие предпочли бы маршала.

Интересно, подумал я, почему мы с ним так разговариваем? А он с нами так — почему? Какой-то он до предела откровенный. С чего бы?

— А вы бы маршала предпочли, мессир Гурд? — спросил Рэдерик.

Гурд удивился и напрягся, как почти всегда те, кто начинает общаться с нашим принцем. С детьми вообще многим тяжело говорить, а тут…

— Да, принц, — сказал Гурд. — Я думал, что будет… спокойнее… хоть на некоторое время.

— Пока мессира Норфина не убьют? — спросил Рэдерик.

Умеет шокировать взрослого дяденьку, доброе дитя.

— Армия сумела прекратить беспорядки в городе за пару дней, — сказал Гурд. — Мы предполагали… что у страны будет время отдышаться после войны…

— А «мы» — это кто? — спросил Рэдерик с любопытством.

— Горожане, — сказал Гурд. — У меня половина города в знакомых и друзьях. Далеко не все — аристократы. И с газетёрами я общаюсь плотно… и знал, например, Найга из дома Вьюги, автора «Кошечки» знаменитой… вчера видел его… не знаю, жену или вдову. Она до сих пор не в курсе, в тюрьме он или мёртв.

— А за что его посадили в тюрьму? — спросил Рэдерик.

— Ещё при Рандольфе же запретили эту песенку, — сказал Гурд. — А Найга арестовали по подозрению в шпионаже, с тех пор никто ничего и не знает.

— Запретили песенку? — поразился я. — Дурацкую песенку? Про кошечку?

Индар удивился не меньше меня:

— Так совершенно антиправительственная и провокационная песенка же. Ты вообще слышал её до конца, Клай? Эту песенку ещё весной запретили. И ещё десяток. «Кошечка мурлыкала своре адских гончих, а иначе сшили бы муфту из неё», понимаешь?

— А про адских гончих нельзя было петь? — спросил Рэдерик уже Индара. — Будто их нет?

— Видите ли, ваше прекраснейшее высочество, — сказал Индар, — под адскими гончими в этой песенке подразумевались, очевидно, те милые люди, которые получили особые полномочия от вашего отца. Ну и в целом нельзя же было вот так прямо заявлять, что война ведётся при помощи адских сил! Адские силы предполагались на побережье… верно, Клай?

— Наверное, — сказал я. — Газеты у вас были знатно гнусные. Вот это всё бы послушать Ликстону, он бы повеселился… что это у нас получается беседа без газетёров? Тем более, как я понял, Гурд намекает, что он у них внештатным сотрудником был? Ну вот, давайте всем и расскажем. Как вы считаете, Гурд?

Гурд от происходящего ошалел уже окончательно, но возражать не стал. И мы послали лакея за щелкопёрами, звать их в нашу же гостиную.

Ну а что? Пусть ещё и светокарточки сделают, как наш Рэдерик сидит с ногами на диване в обнимку с Барном и с собачкой, а вокруг сплошной фарфор. Мол, гори оно всё синим пламенем — а принц жив, мы тоже, коронация не отменяется и не откладывается. Тем более что мы уже всё равно более или менее договорились, в каком направлении будем врать… ну или не врать, а просто гнать… В общем, по лицу Гурда мы уже поняли, что получается неплохо.

И получилось — обалдеть.

Потому что это получился обмен информацией. Не то что репортёры расспрашивают важных мессиров из правительства, а те им свысока бросают крошки и дают инструкции, а прямо они нам рассказали, как в городе, а мы им — что планируем делать в связи с последними новостями.

И получилось… почти без вранья. Почти. Потому что не рассказывать же было простецам про Зыбкие Дороги и Оуэра, действительно!

Ликстон смотрел на меня влюблёнными глазами и рассказывал, что самая-то первая телеграмма пришла из Ельников не от собственного корреспондента «Сойки», а от его, Ликстона, двоюродной тётки, чудовищно деятельной и чудовищно любопытной особы. Дом этой тётки находится на окраине Ельников — и в ясную погоду Приют Туманов был виден из её окон отлично. И вот тётку мучила бессонница, она читала роман за полночь — и увидела страшное зарево…

И не лень же старой даме было ночью, в дождь, ловить ночного извозчика и нестись на телеграф на станции, почти в получасе ходьбы от её дома, будить дежурного телеграфиста и втолковывать ему, насколько это важно! Он быстро понял, впрочем. И, конечно, любимому племяннику и его газете дама сделала пышный подарок! «Сойка» выкинула экстренный выпуск, когда часы едва пробили пять, а в шесть утра горожане уже знали, что Приют Туманов сгорел — и неизвестно, что сталось с его хозяином… о котором говорили как о будущем правителе страны.

Немудрено, что столица стояла на ушах.

Но стояла аккуратно, потому что не питала насчёт Нагберта иллюзий, помнила, как при Рандольфе можно было огрести полной ложкой за любую крамолу, а во время недолгой диктатуры маршала солдаты сперва стреляли, а потом интересовались, в кого попали.

Так что, несмотря на ранний час, на ногах уже были все, болтали и в конторах, и на рынке, и в кондитерских, и в гостиных, и на тех заводах, которые каким-то чудом работали, хоть и в треть мощности. От гвардейцев Норфина те, у кого хватило храбрости выбраться на площадь дворца, узнали в ярких красках, как Нагберт уехал, сопровождаемой Люнгерой, её детьми и мёртвым Соули, — что выглядело всего ужаснее — и на прощанье пригрозил именно мне приездом святоземельцев и страшными карами.

Так что в городе ходили слухи один другого кошмарнее.

И со стороны газетёров и Гурда было настоящим героизмом сунуться в Резиденцию Владык на разведку. В конце концов, солдаты могли говорить то, что им велели говорить, Нагберт мог уехать и вернуться — могло случиться абсолютно всё, жизнь готовила перелесцев к любым неожиданностям, кроме добрых вестей.

Но не знать, к чему идёт, было даже мучительнее, чем сунуться прямо в пасть.

Так что они спрашивали.

— Что ж всё-таки случилось с замком? — «Лесная заря», галстук в крапинку.

— Пожар, мессиры, — Индар, очень серьёзно.

Просто не понимаю, как живым удалось не заржать.

— А Нагберт, выходит, выбрался из огня живым? — «Перелесская правда», толстый и шустрый, необычное сочетание.

— Не выбирался, — сказал я. — Его там и не было. Долго объяснять, но если вкратце… у него был тайный проект, связанный с адскими силами. И они вырвались на свободу в какой-то момент. Там всё сгорело в прах, погибли его сотрудники, жена и дочь. Могло быть хуже. Большая радость, что город цел.

— То есть маршал был прав? Весь прежний Малый Совет, особо приближённые к Рандольфу — чернокнижники были? Адские прихвостни? — «Северный вестник», рот до ушей и веснушки, на заболотца похож.

— Да прав, конечно, — сказал я. — Никто и не сомневался.

— А регентом-то Нагберт собирался стать? — «Перелесская правда», предельно ехидно.

— Не вижу толпы кандидатов на регентство, — Индар, флегматично. — У мессиров аристократов не хватает храбрости. Да и плевать бы, но номинально прекраснейший мессир Рэдерик слишком юн.

— Плевать бы⁈ — «Лесная заря», потрясённо. — Принц же ребёнок ещё!

— Ваше высочество, скажи им! — Барн, негодующе.

— Что же я им скажу? — Рэдерик, почёсывая щенку шейку. — Я же ребёнок ещё. Маленький.

— Но что же будет со страной? — «Лесная заря», почти в отчаянии.

— Я стану королём, — Рэдерик, буднично. — И мы все начнём приводить её в порядок. Что же ещё может быть.

— Но регент⁈ — «Перелесская правда», возмущённо.

— Я, — Индар, флегматично.

— Так вы ж мёртвый! — «Лесная заря», в ужасе.

— Нет! — Ликстон и Барн, дуэтом.

— Да? — Индар, иронически удивляясь.

— А если вы не Индар из дома Сирени, а прибережец какой-нибудь? — «Перелесская правда», въедливо. — Кто докажет? Тело механическое, а души-то не видно…

— Это Индар! — Ликстон и Гурд, дуэтом.

— Это точно мессир Индар, он мне доказал, — Рэдерик.

— Кто знал мессира Индара при жизни, не перепутает, — Гурд, убеждённо.

— Дурдом… — «Лесная заря», безнадёжно.

— А почему уехал Нагберт? — Ликстон, с искренним любопытством.

— Его проект провалился, — я, честно пытаясь хоть в чём-то не врать. — Он надеялся восстановить у власти старую команду, насколько возможно. Чернокнижную, да. И у него, конечно, разные идеи были, о которых он помалкивал до поры… о новой войне, о реванше… о власти одарённых и поражении в правах обычных людей…

— Зачем же отпустили⁈ — «Северный вестник», возмущённо. — Арестовать надо было! Судить! Гнида!

С ним, кажется, все согласны.

— Он впрямь чернокнижник, — Индар, тоном человека, объясняющего очевидное. — Нам надо было не воевать за правду, а минимизировать вред. Воевать за правду будем потом. Когда принц будет в полной безопасности.

И тут вошёл Норфин. И газетёры ломанулись к нему, только «Лесная заря» остался на месте, потому что у него был светописец. Он надеялся, что сможет сделать карточку с обалдевшим маршалом — красиво же!

— А почему вы отпустили Нагберта⁈ — орали газетёры. — Как вообще могло произойти, что он оказался у власти? А что вы думаете о новой войне?

Норфин молча отодвинул «Перелесскую правду» и подошёл к дивану, на котором сидел Рэдерик с собачкой и Барном. И сказал:

— Ваше прекраснейшее высочество, они приехали. На вокзал прибыли. Святоземельская делегация и Иерарх. Наши встречают там… В общем, они будут в Резиденции через три четверти часа примерно. Такие дела.

И тишина стояла — аж звенело.

Только «Лесная заря» поджёг кристалл Белой Звезды, зашипело и вспыхнуло. Всё-таки сделал свою светокарточку.

— Спасибо, мессир маршал, — сказал Рэдерик. — Вы очень правильно сделали, что об этом подумали, потому что больше ни у кого об этом думать сил не было. Спасибо.

А я подумал: если люди Норфина встречают их, как нас с Барном — будет потеха.

— В принципе, — задумчиво сказал Индар, — вы все можете остаться, мэтры газетёры. Будет интересно. И непредсказуемо. И если кто-то хочет вписать себя в историю — самое время.

Газетёры стояли как оглушённые. Я думал, обрадуются.

— Если вам нужно сделать какие-то пометки и отправить в ваши редакции — сейчас самое время, — сказал Индар. — Я ведь понимаю: город ждёт экстренных выпусков. Пишите быстрее, отправим с дворцовой прислугой.

— Можно… прямо всё писать? — уточнил «Перелесская правда».

— Конечно, — сказал Индар. — От вас ждут достоверной информации, мэтры.

Вот когда они обрадовались! Начали так строчить в блокнотах, что бумага дымилась. Сделали светокарточки Рэдерика, Индара и Норфина, выдирали из блокнотов листки, делали какие-то сложные пометки для своих издателей. Хорошая рабочая обстановка.

Барн позвал лакеев, отправил посыльных — и у него уже очень здорово получалось. На его шинельку никто не обращал внимания: все, кто служил в Резиденции Владык, уже были в курсе дела.

— А где мы будем их встречать? — спросил Рэдерик. — Прямо здесь?

— Нет, — сказал Индар. — Мы переберёмся в Ясеневый Покой. Короли обычно принимают дипломатов там.

Рэдерик вздохнул и встал.

— Заканчивайте здесь, — сказал Индар газетёрам. — И вас проводят в зал для приёмов.

Пока они заканчивали, у нас как раз нашлось несколько ценных минут — в этом зале в панелях из светлого резного дерева. И трон из резного светлого дерева. На стенах — барельефы, изображающие во всех видах охоту волчьей стаи на оленей, трон так вырезан, что сидящий опирается на спины лежащих волков как на подлокотники.

Большой трон для маленького Рэдерика. И рядом с суровыми волками — его собачка. Так всё и исполнилось: худенький парнишка и маленький щенок — на королевском троне. Выразительно.

— Ягнёночек, — сказал Барну Индар, — у тебя остались огарки? Что-то мне подсказывает…

— На, бери, ваша светлость, — ухмыльнулся Барн, залезая в карман пятернёй. — Я запасливый.

Несколько штук. Точно, запасливый. Индар взял парочку и начал чертить на паркете.

— И попроси, чтобы принесли ковёр, — скомандовал он. — Закрыть это всё.

— Что это ты затеял? — спросил я.

Я в упор не узнавал его чертежей.

— Да есть такой древний метод в демонологии, — Индар встал с четверенек, сунул стёртый огарок в карман и отряхнул ладони. Принялся натягивать перчатки. — «Сим остановлю одержимого и отдавшего себя аду во власть». Пустячок, а приятно.

— Ты думаешь, они до такой степени… — начал я.

Индар хмыкнул:

— Ни секунды не сомневаюсь. Разворачивайте ковёр. Поближе к трону — и вот тут закройте.

Норфин наблюдал и одобрительно кивал. Он здорово много понял за последнее время.

Лакеи поправили ковёр и раздвинули шторы. В зал полился солнечный свет, сразу стало веселее и спокойнее. Вот тут-то в зал и вошли журналисты.

И остановились.

Не ходили сюда журналисты. Не привыкли. Как-то даже смутились.

— Проходите, пожалуйста, — сказал Рэдерик.

Тоном вежливого мальчика из хорошей семьи. И они прошли, как зачарованные.

— Их же встретить, наверное, надо? — хмуро спросил Норфин. — Я выставил, конечно, караулы, но… кто-то из вас, наверное, должен встречать?

Мы с Индаром переглянулись. Уже привычно.

— Мне надо, — сказал Индар.

— Нет, знаешь что? — вдруг брякнул я. — Я сам пойду. Я хочу посмотреть. Мессир Гурд, вы пойдёте со мной.

Ну да, этот жук просочился в зал вместе с журналистами, даже блокнотик где-то добыл — делал вид, будто так и надо. И когда я его позвал, он страшно удивился.

— Я⁈

— Вам нужна информация, — сказал я. — И вы ведь хотите принести пользу Перелесью, правда?

Ликстон кашлянул.

— Мессир Клай, а можно я?

Я подумал.

— Да. И вы. И возьмите светописец. Запечатлеем историческую и судьбоносную встречу.

Ликстон просиял, спохватился, сделал непроницаемый вид, прихватил светописец.

— Удачи, ваш-бродь, — сказал Барн печально.

И его огорчало, что не он идёт со мной, и меня огорчало. Но нам нужно было привыкать к новому порядку вещей. У Барна теперь начиналась и новая жизнь, и новая служба — и Рэдерику он был намного нужнее, чем мне, если уж начистоту. Да что там! И Барн это знает, и я это знаю.

Я подумал, что в случае беды мне подойдёт кровь Гурда. Нет, в принципе — и Ликстона, но Гурда — точно.

Что-то в нём мне понравилось.

А он, похоже, догадался, о чём я думаю.

— Мессир Клай, — сказал Гурд по дороге к парадному входу, — я, конечно, дел с фарфоровыми некромантами не имел, но знакомые некроманты у меня были. Я понимаю так, что для обряда может понадобиться кровь?

— Да, — сказал я.

Ничего пояснять не стал. Любопытствовал, догадается он или нет.

— Если вам понадобится, вы можете взять мою, — сказал Гурд.

Я на него внимательно посмотрел. Он улыбнулся.

Ликстон обогнал нас, вышел из главных ворот Резиденции Владык и принялся прикидывать, где лучше установить светописец. Гурд задержался под воротами и тормознул меня.

— Одна моя знакомая леди любит фарфоровые игрушки, — сказал он с широкой улыбкой. — Глупость, конечно, но они нравятся многим женщинам. Кошечки там всякие, собачки… ослики.

Да, подумал я, молодцы. О пароле можно было бы даже не договариваться. Ты мне сейчас говоришь, что Карла прислала тебя служить со мной, потому что Барн занят, а мне нужен живой рядом. И что тебе можно полностью доверять. Что ты наш, Карла подтвердила. Лихо.

Похоже, я сейчас общаюсь с нашей внешней разведкой, пришло мне на ум. С одним из тех резидентов, которых давным-давно считали погибшими. То-то Индар двойное дно учуял… чутьё, как у некромеханической собаки.

— Поклон от меня вашей знакомой, — сказал я. — Забавно вышло. Сработаемся.

На площади у Резиденции было до изумления многолюдно. Напротив входа никто не толпился, горожане делали вид, что прогуливаются, но чувствовалась в них некая нервность, напряжение ожидания. Многие останавливалсь поодаль, глазели на гвардейцев Норфина, пытающихся изобразить тренированную осанку дворцовой гвардии. Загляделись и на нас заодно. Весёлая тётка продавала с лотка на колёсах воду с грушевым сиропом. Рядом крутились со своими корзинками продавцы грошовых пирожков. Газетчики с пачками листков шмыгали в толпе, но тихо: их и так останавливали и чуть не рвали газеты из рук.

Видимо, страшновато было орать перед Резиденцией Владык: «Поразительные новости! Замок Нагберта сгорел! Сам он свалил! Сенсация! Ждём Иерарха!» — тем более, собравшиеся и так были сравнительно в курсе дела и жаждали только подробностей.

Увидев нас, некоторые отошли подальше, а те, что похрабрее, наоборот, подобрались поближе. Наблюдали, как Ликстон устанавливает светописец, и на меня глазели.

А Гурд, по-моему, успокаивал народу нервы. Типичный такой аристократик, не высший свет, но и не голытьба, правильный придворный франтик, из породы тех, что вечно крутятся во дворце на подхвате, — вдруг заметят, можно будет сделать карьеру. И я понял, почему на нём такой костюмчик шик-блеск фасона: чтобы сразу было ясно, что выпендривается и привлекает к себе внимание.

А тем временем кортеж с вокзала появился вдалеке на проспекте Роз. Проспект был пустынный, без моторов и извозчиков почти, и кортеж плыл неторопливо, привлекая всеобщее внимание. Вот Иерарха не боялись: люди, стоя на тротуарах, махали руками и бросали букеты, кто-то отвешивал поклоны, кто-то кидался на колени, прося благословения.

Иерарх ехал в открытом моторе. Стоял такой лучезарный весь, в белом парчовом балахоне — одно слово, что «балахон», не святое рубище жреца даже условно, а одеяние какого-то древнего владыки, такое впечатление. И Око сияло, острое солнце вспыхивало в бриллиантовом зрачке. И то и дело Иерарх поднимал длань в благословляющем жесте.

С ним в моторе ехали, видимо, самые приближённые, во втором моторе — дипломаты, надо думать, их сопровождали конные Норфина, настолько парадные, насколько вообще позволяла обстановка.

Ну, богато, подумал я. Норфин молодец. Всё учёл.

И стал ждать, когда они доберутся до площади.