Фарфор Ее Величества

Глава 14

Так вышло, что мы выбрали очень удачный момент. Вернее, момент образовался сам.

Я думаю, если бы Норфин чувствовал себя лучше, приступ ярости у него случился бы гораздо серьёзнее. Я видел его в бешенстве — сильное зрелище.

Но после атаки у него сил не было. Он только взглянул на меня укоризненно:

— Это ж та вот самая паскуда! Шавка Хаэлы, королевский прихвостень. Говорили же, что его на фронте шлёпнули.

Индар вдребезги светски и вдребезги иронически раскланялся. Тарл глухо зарычал, но у него тоже не было сил немедленно дать Индару по морде — хоть явно ужасно хотелось. Барн, устроившийся в широком кресле в обнимку с принцем, даже напрягся: не понадобится ли кого-нибудь спасать. Я кивнул ему, что с некоторых пор означало у нас, что всё в порядке, и сказал Норфину:

— Положим, его впрямь шлёпнули. А леди Карла взяла духа в плен… ну или спасла от адских гончих. И он даже тогда помог ей, а теперь очень помогает мне. Вы помните, мессир маршал, как я сказал, что раздобуду вельможу с огромным опытом, образованного, того, кто разбирается в политике и дипломатии? Так вот — перед вами этот вельможа. Перелесец. В курсе всех интриг перелесского двора. Наш союзник. Помните, как вы обещали, что будете общаться с таким человеком любезно?

— Но мне и в голову не могло прийти, что ты… Индар, гадюка, как у тебя наглости-то хватило?

Мне даже показалось, что к злости Норфина примешалась изрядная толика отчаяния.

— На что? — наивно удивился Индар. — О какой наглости мессир маршал изволит говорить?

— А и впрямь, о какой? — спросил я. — Ведь мессир Индар спас вам жизнь, ваше высокопревосходительство. Это он предсказал атаку и поднял тревогу.

— Без чинов, — буркнул Норфин. — Неужели этот?

У него впрямь в голове не укладывалось.

Индар закатил глаза и воздел руки с видом «Господи, видишь ли эти цепи⁈» С его фарфоровой безмятежной маской всё это выглядело малость пародийно.

И очень, очень издевательски. Норфин аж смотреть на Индара не мог, его крючило, как от зубной боли. А Индара, если я правильно понимаю этого типа, положение страшно веселило. Опасность миновала, теперь можно слегка поразвлечься — как-то так.

— Ну вот что, — сказал я. — Давайте будем себя держать как взрослые люди. Если бы у нас с вами были другие консультанты по политике Перелесья, неужели я стал бы вас заставлять общаться с Индаром, мессир маршал, как вы думаете?

Норфин знал, что я прав. Просто ему было очень тяжело согласиться.

— Поздно дёргать лапками, Норфин, — сказал Индар. — Вы уже вляпались в политику по самые уши, у вас выхода нет. Этой ночью вас точно должны были посетить мысли о бренности, а?

— Это вот у вас считается за аристократическую любезность? — с тоской вопросил Норфин.

— Нет, — немедленно ответил Индар. — Это и у нас считается за сарказм.

— Не придавайте большого значения форме, мессир маршал, — сказал я. — Индар не умеет иначе. Он будет ломаться, сыпать оскорблениями и тыкать в больные места. Попробуйте принять это как тренировку.

— Тренировку? — Норфин так удивился, что даже беситься перестал.

— Когда унтер гоняет по плацу новобранцев, он с ними тоже не слишком любезен, — сказал я. — А вы, я бы даже сказал, мы с вами — такие же новобранцы в политике. Зато Индар в ней повоевал, у него серьёзный опыт. Мне представляется, что он правильно делает, когда нас гоняет.

Норфин мотнул головой — и ухмыльнулся:

— Ну и жох же ты, Клай!

— Приходится, — сказал я. — И у меня есть вопросы. Более важные, чем очевидная необходимость помощи Индара. Выслушаете, мессир, или вы слишком устали?

— Выслушаю, — сказал Норфин. — Куда ж деваться… отдохнём, когда подохнем.

Индар хохотнул — и, к моему удивлению, Норфин проникся юмором ситуации и ухмыльнулся в ответ.

— Отлично, — сказал я. — Тогда скажите вот что: когда мы только что прибыли, вы определили нам для жизни покои камергера. Но спустя пару часов переиграли и отправили нас в квартиру Индара — туда же отнесли и наши вещи. Что побудило вас изменить решение?

Норфин задумался. За этот день произошла адова уйма событий, Норфин как-то упустил из виду этот момент — и я утвердился в мысли, что это не его продуманное решение. И он не помнит чьё.

— Прошу прощения, мессир маршал, — кашлянул Тарл. — Раз уж у нас такой разговор зашёл… ведь было-то при мне.

— Говори! — напрягся Норфин.

— Это ведь Дайр распорядился, — сказал Тарл. — Он вам об этом сообщил между делом. Вы ещё удивились…

— Точно! — вспомнил Норфин. — Я спросил, почему туда, а он сказал, что так во всех смыслах безопаснее… чтоб всё это чернокнижие было всё-таки в сторонке от Резиденции Владык. Да и потом, кроме женщин… вдов этих самых… все живут в кольцевом флигеле, ещё со времён короля…

— Он сказал между делом, а вы были заняты и согласились, — кивнул я.

— Так и было, — мрачнея, подтвердил Норфин.

— Вы говорили Вэгсу, что Дайр и Гилор — верные люди, которые смогут помочь вам управиться с ситуацией, — сказал я. — Но, похоже, они больше мешают. Дайр уж во всяком случае.

— Штабные мутят что-то, — согласился Тарл. Я здорово удивился, когда он явно принял мою сторону. — Зачем было личную охрану отселять в другой корпус? Какой смысл? Явно ведь неспроста… не слушали меня, мессир…

— Есть варианты, — сказал я. — Вас ещё никто не предупредил, что трогать чужие вещи не просто неэтично, а прямо опасно? Так вот, нас ведь отправили в апартаменты чернокнижника. Если человек имеет хоть отдалённое представление о проклятиях, почему бы ему не рассчитывать на то, что мы будем прикасаться к проклятым предметам? В общем, выглядит очень нехорошо.

— Нет худа без добра, — сказал Индар. — Без нескольких полезных вещиц, которые на наше общее счастье никто не стырил из моего жилища, мы, скорее всего, прозевали бы атаку и вас, Норфин.

— Только человек, отправивший нас в твои апартаменты, ни сном ни духом не представлял, что ты будешь с нами, — сказал я. — Вдобавок он наверняка был не в курсе, что ты проклинаешь только спиртное.

— Вообще-то не только, — заметил Индар. — Но ты прав.

— Вам надо переселяться, — сказал Норфин. — В покои камергера, как мы с вами и планировали.

Барн кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Мессир маршал, — сказал он, — а дозвольте нам с их светлостью сейчас туда пойти? Ему ведь и сидеть-то тяжело, весь день с нами пробегал, всю ночь не спал… не заболел бы.

— Вообще-то он уже не в пелёнках дитя, — проворчал Норфин.

— Простите, мессир, — сказал Рэдерик, вставая. — Мессир Барн просто слишком обо мне беспокоится. Но я в порядке. Если нельзя — значит, нельзя.

В Рэдерике было столько спокойного достоинства, что Норфин, кажется, слегка смутился.

— Да идите, конечно, — сказал он, — чего уж… — и сделал знак одному из людей Тарла: — Проводи.

Парень, лежавший на полу, очнулся или проснулся, когда в комнате началось движение. Он сел, мотая головой, вид у него был совершенно ошалевший, но далеко не предсмертный.

— Ему бы тоже отдохнуть, — сказал я Норфину. — Похоже, есть люди, особо чувствительные к таким вещам.

— Да… — Норфин жестом его отослал и спросил с некоторой надеждой в голосе: — А что, думаешь, сегодня они не повторят атаку?

Я переглянулся с Индаром. Индар чуть пожал плечами:

— Я бы не стал. Если ты послал сущность в бой, а она ткнулась в щит и отползла — какой смысл биться о стекло, как муха? Надо просчитывать другие варианты.

— Логично, — сказал я. — К тому же уже почти рассвело. Днём они всё-таки не так эффективны.

— Танцующие летуны, насколько я понимаю, вообще не активны днём, — сказал Индар. — Ночью они лучше простых стражей, днём они балласт. Но я бы не стал исключать, что для светлого времени суток у него припасено что-то особенное. Другой вопрос, будет ли атаковать сегодня… демонам всё равно, а он — человек, ему тоже нужно отдыхать. С недосыпа можно легко потерять контроль, если демон у тебя на свободном выпасе, а из звезды с такими не побеседуешь…

Норфин смотрел на него с омерзением, но слушал, не перебивая. Думал. И в конце концов сделал вывод.

— Тарл, — сказал он, — пошли человечка за Дайром… поговорить надо… впрочем, нет. Пусть твои спецы наблюдают. Пусть наблюдают за всеми штабными, аккуратно. Интересно, не было ли у Сэгла с ними каких-нибудь дел… Не спускать глаз, обо всём подозрительном докладывать. Этих надо прижимать предметно… чтобы не отвертелись.

— Конечно, мессир маршал, — сказал Тарл. — А ведь говорил я… простите.

Норфин только вздохнул.

Из галереи послышался стук каблучков — и Люнгера, не входя в распахнутую дверь, окликнула из темноты:

— Вы позволите, мессиры?

Норфин взглянул на себя и осознал, что вид у него совершенно не для дамских визитов.

— Я вас, леди Люнгера, принять не могу, — сказал он хмуро. — Утром побеседуем.

— Прошу прощения, прекрасный мессир Норфин, — сказала Люнгера. — Рада слышать ваш голос и узнать, что вы живы, но побеседовать хотела бы с некромантами. С вашего позволения. А ещё я настоятельно посоветовала бы вам проверить, как чувствует себя ваша семья… если мне позволено давать вам советы.

Норфина тронуло.

— Благодарю, леди, — сказал он, смягчаясь. — Я непременно.

— Мессир, — сказал я, — мне кажется, леди хочет сказать что-то важное. Муж леди был… сведущ… возможно, она что-то от него слышала… или о чём-то догадывается… На всякий случай мы не будем удаляться от ваших покоев — и вы в любой момент можете нас позвать.

— Хорошо, — сказал Норфин. — Идите. А вам вообще нужно спать, а, Клай?

— Нужно, — сказал я. — Но я не уверен, что мы сейчас можем это себе позволить… Мы будем в круглом зале, в конце галереи с портретами. Честь имею.

Индар поклонился. Не зная его, можно было бы по ошибке счесть его поклон любезным.

Норфин махнул рукой — и мы вышли из его спальни.

Люнгера ждала в гостиной. Она куталась в широченную плетёную шаль, почти целиком скрывающую костюм, — мне показалось, что под шалью только ночная кофточка и нижняя юбка. Из-под чепчика выбивался каштановый локон.

— Очень признательна вам, мессиры, — сказала она тихо, но с чувством.

Мы ушли из апартаментов маршала и остановились поговорить в том самом зале, где я вчерашним утром убеждал Индара работать со мной. Окна зала едва начинали сереть, и Люнгера зажгла маленькую электрическую лампу под матовым колокольчиком.

— Я признательна вам, мессир Клай, — сказала она, — но хотела поговорить с Индаром. Если… это вы, Индар.

Эмоций в голосе Люнгеры слышалось — хоть отбавляй. Когда она окликнула нас из-за двери спальни маршала — казалась почти спокойной, а сейчас я понял: она не просто волнуется, она почти в ужасе.

— К услугам леди, — сказал Индар. — Вы не ошиблись, Люнгера.

Люнгера покачала головой:

— Я просто не могу осознать… как же… как вы… в этом… в этой… машине… о бездна, Индар, вы всегда были сумасбродом и авантюристом!

И кинулась ему на шею. Обняла и разрыдалась.

Ни малейшей тени страсти или чего-нибудь в этом роде никто бы в этих объятиях не усмотрел. Она, бедняжка, по-моему, увидела своего, просто своего — очевидно, первого человека после всех ужасов, ею пережитых, который был хоть относительно её круга. Люнгера рыдала без слёз и бормотала:

— Ах, ведь и вы мертвы, бедный Индар! В сущности, мы все — мертвецы! Всему конец!

Честно говоря, мне было не столько жаль Люнгеру, сколько невероятно интересно, как среагирует Индар. И он не обманул мои ожидания.

— Не убивайтесь так, Лягушка, — сказал он странным тоном. Впервые я слышал такую смесь жалости и сарказма. — Вам рано хоронить себя заживо, ведь лягушатам нужна мать. Попробуйте взять себя в руки, дорогая… я постараюсь помочь, чем смогу.

Прозвучало совершенно безумно. Но сработало: Люнгера вздохнула, как всхлипнула, вздрогнув плечами, отстранилась и выпрямилась. Её лицо казалось изжелта-серым в тусклом свете.

— Вы думаете, у нас… у детей… есть шанс? — спросила она глухо.

— Даже не сомневайтесь, — сказал Индар. — Диктатор до такой степени человек чести, что ради убеждений способен действовать себе во вред.

— Может быть, вы знаете, где Лисса с сыном? — спросила Люнгера.

— Где Лисса — не знаю, — сказал Индар. — Где-нибудь в подвале, я думаю. В каком-нибудь из казематов Рандольфа. А её сын, надо полагать, спит в камергерских апартаментах, под охраной прибережского солдатика, который в нём души не чает. Не надо делать глупостей, Лягушка, дорогая, и всё обойдётся. Лисса сделала смертельную глупость — тут ни я, ни кто-то другой помочь не способен. Её предупреждали. Скажите лучше: как вы пережили атаку?

Люнгера окончательно взяла себя в руки. В её тоне появились металлические светские нотки.

— Атака была спланирована аккуратно, — сказала она. — Трубач прошёл под нами, я чувствовала… но вы, как я поняла, остановили волну?

Индар кивнул.

— Танцор смотрел в окно, — сказала Люнгера. — И перепугал Олию. Но он определённо уточнял путь, да?

— Как глубоко вы погружены в тему, Лягушка, — сказал Индар. Я услышал еле заметную усмешку в его тоне. — Не ожидал.

— Я переписывала на машинке кое-что и для мужа, и для Нагберта, — сказала Люнгера. — Куски наблюдений, переводы, статистические таблицы. Видите, я ничего не скрываю. Скажите: на что мы можем рассчитывать, Индар, дорогой? Вы ведь понимаете, что происходит?

— Хм, — Индар взглянул на меня. — Интересная постановка вопроса…

— Мессир Клай — ваш человек, Индар? — спросила Люнгера. — Я могу говорить при нём? Это ведь он… ну… вот эта ваша… оболочка — это ведь прибережская методика, очевидно — его работа?

— Да, он мой прибережский коллега, — сказал Индар абсолютно невозмутимо. — И оказал мне огромную услугу. У меня есть немало оснований ему доверять.

— Хорошо, — сказала Люнгера. — Тогда скажите: мы ведь можем как-то связаться с Нагбертом? Я надеюсь, он постарается и впредь не задевать своих… но свои ли мы ему? При существущем положении вещей надо как-то дать ему знать, что мы можем быть ему полезны. Ваша квалификация ведь позволяет вам заменить Хоурта, верно? А методика мессира Клая может оказаться просто бесценной… Нагберт сейчас, очевидно, прикидывает, как лучше покончить с этим… затянувшимся фарсом… и мне бы очень не хотелось, чтобы он счёл меня… да и вас тоже, дорогой… сторонниками диктатора. Предположу, что не только армейские выскочки, но и несчастные предатели вроде Вэгса и Хаута Белопольского очень плохо кончат, как только Нагберт заберёт власть.

— Так-то её будет непросто забрать, — хмыкнул Индар. — Вряд ли Нагберта признает Святая Земля… там пробу негде ставить. Он хочет быть диктатором, который сменит другого диктатора?

— И наведёт порядок, — сказала Люнгера с холодной злобой. — Не думаю, что какой-нибудь простец сможет справиться с тем зверинцем, который разбежался по лесам после катастрофы в Синелесье. А Святая Земля признает, куда они денутся! Сейчас несчастные простецы барахтаются, будто слепые котята, но если власть возьмёт рука, которая может её удерживать, Святая Земля и прочие соседи будут вынуждены признать силу.

— Думаете, Нагберт будет собирать по лесам то, что там бегает? — усмехнулся Индар заметнее. — Чтобы произвести впечатление на Иерарха?

— Когда с диктатором будет покончено — несомненно! — воскликнула Люнгера. — Да не надо меня проверять, Индар, вы ведь меня знаете! Норфин приказал убить мужа, а идиоты-исполнители застрелили и Дэрека! Не будь я слабой женщиной, я бы выцарапала ему глаза. Вы ведь умеете искать через зеркало, дорогой? Раз вы вернулись — я спокойна. Я только хотела напомнить вам о себе. Не забудьте меня, когда будете разговаривать с Нагбертом. И можете рассчитывать на меня полностью.

— Хорошо, — сказал Индар. — Я так и сделаю.

Люнгера устало улыбнулась и, кажется, уже собралась прощаться, — но вдруг её осенило:

— А для чего вы остановили волну, Индар? Если бы не вы, с диктатором было бы покончено уже сегодня!

— А также, полагаю, с Лиссой, и точно — с её сыном, — холодно сказал Индар. — Я считаю эту атаку пристрелкой или просчётом. Потому что в ином случае это безнадёжная глупость. Надеюсь, Нагберт понял намёк и впредь, до самого разговора с нами, будет действовать более осмотрительно.

Люнгера несколько даже смутилась.

— Простите, дорогой, — сказала она. — Конечно, вам виднее, вы ведь с ним работали…

— Идите отдыхать, Лягушка, — сказал Индар. — И успокойте детей. Всё будет в порядке.

— Доброй ночи… ах, доброго утра! — улыбнулась Люнгера. — Я на вас надеюсь. До свидания, мессир Клай!

Я щёлкнул каблуками. Мы проводили Люнгеру взглядами, она ушла в апартаменты, которые Норфин отвёл «чернокнижным вдовам». Я слушал, как удаляются её шаги, и пытался справиться с тянущей душу жутью.

— Мне кажется — или тебе неуютно, ягнёночек? — насмешливо спросил Индар.

— Мне неуютно, — признался я. — Ещё как.

— Понимаю, — так же насмешливо сказал Индар. — Мне тоже. Но этот неуют, знаешь ли, сущее удовольствие по сравнению с теми ощущениями, которые у нас с тобой будут, если Нагберт впрямь доберётся до власти.

— Тебя это не обрадует? — спросил я настолько легкомысленно, насколько получилось.

— Меня это настолько не обрадует, — сказал Индар, — что я морально вполне готов стоять на часах у дверей диктаторской спальни. Охранять вместе с тобой его наглую морду.

— Зато это меня радует, — сказал я совершенно искренне.

— Благодари добрейшую леди, — сказал Индар почти весело. — Она отлично осветила перспективы.

— Я только одного не понимаю теперь, — сказал я. — Как можно с ним договориться? И как мы будем с ним договариваться? Сейчас мне представляется, что это в принципе невозможно.

— В теперешнем положении — да, — сказал Индар. — Нам нужны сила и информация, а их нет. У него есть, а у нас — сам видишь. Поэтому для начала не худо бы добыть и того, и другого.

— У нас людей нет, — сказал я мрачно.

— Это да… — Индар остановился у окна, замер, глядя в предутреннее белёсое небо. — Леди моя, леди… моя несчастная леди… навешала бы этому выскочке таких горячих, что он чесался бы месяцами. Пока Хаэла была жива, он сидел как мышь под веником… надо идти ко мне, лич, вот что, — закончил он резко. — Сейчас же.

— Зачем? — спросил я, но Индар уже быстро шёл, почти бежал к лестнице.

Мы выскочили во двор. Фонарь у входа в Резиденцию Владык уже не горел, а утренний караул горячо обсуждал с ночным прошедшие бурные события, с некоторой опаской поглядывая на чернеющее на месте бывшей клумбы кострище.

Жуткого и отвратительного вида обгорелый костяк, чёрный как смоль, лежал в луже чего-то, похожего на очень вязкую смолу — разве что эта штука не блестела, как блестит смола. Будто перед гибелью демон-танцор истекал темнотой.

— О! — сказал Индар. — Напомни мне прихватить защищённую ёмкость на обратном пути. Это хорошая вещь, надо её набрать.

— Зачем? — потрясённо спросил ближайший перелесский солдатик.

— Затем! — отрезал Индар. — Слишком любопытные все.

— Охамели гражданские! — возмутился солдат.

— Эй! — окликнул я. — Кру-угом! Шагом марш!

Он успел взглянуть на меня укоризненно, — чужак, который раскомандовался, — но, видимо, выполнять все распоряжения фарфорового прибережца им приказали. Индар обозначил беззвучные аплодисменты.

А я отметил то, на что не было времени обратить внимание: щегольской сюртук по последней картинке и шёлковый платочек на Индаре. Он надел свои собственные вещи, достаточно, предположу, приметные и памятные многим… видимо, и Люнгере. Окончательно себя обозначил. Индар Блистательный Посмертный.

Забавно смотрелся. Я слишком привык к военной форме на фарфоровых бойцах.

— А я думал, у тебя есть воинское звание, — сказал я, когда мы уже заходили в кольцевой корпус. — Кстати, мне тоже интересно, зачем тебе эта гадость.

— Какая? — усмехнулся Индар. — Звание или демонова смола? Звание мне точно ни к чему, я не играю в эти дурацкие игры, я уже говорил. А вот смола превосходна для создания щитов и даже клеток для демонов. Я тебе покажу, как пользоваться, — и больше никаких трубачей, как в покоях, так и поблизости от них. Эманации от тушек своих битых сородичей никакие существа не любят. Это их нервирует… Заходи.

Я прошёл за ним в рабочий кабинет. Индар остановился перед зеркалом и несколько мгновений переглядывался сам с собой. Размышлял.

— Хорошо, что они не ограбили твоё жилище, — сказал я. — Рабочие артефакты на месте.

— Да, — рассеянно сказал Индар. — Стырили только несколько монет с каминной полки и какую-то мелочь из гостиной… а здесь постеснялись сушёной головы бедняжки Альгара… неважно. Ты слышал об Окне Марбелла?

Дар полыхнул во мне столбом огня.

— Щупальца мрака? — вырвалось у меня.

— Красиво, красиво сказано, — ухмыльнулся Индар. — Ты стихов не пишешь, лич? Но и это неважно. Моя леди научила меня… а это воистину уникальный метод.

— Да уж, — сказал я, вспоминая всё, что слышал от испытавших этот метод на себе.

Индар делился по-настоящему щедро. На побережье много болтали о поиске сквозь зеркало, но никто из наших даже представления не имел, как это делается. При том что опыты в этом направлении, насколько я знаю, вели и Ольгер, и мессир Валор.

Индар принёс и принялся расставлять по столу рядом с зеркалом аптечные склянки. Положил рядом несколько чёрных свечей.

— Не намного сложнее вашего «зеркального телеграфа», — сказал он. — Особенно для нас с тобой. У мёртвых особые отношения с зеркалами.

— «Телеграмму» через зеркало должен принять кто-то с другой стороны, — сказал я.

— Понимаю, но принцип схож, — Индар протянул мне свечу. — Делать будешь ты. Меня Нагберт знает как облупленного, он учует меня через зеркало раньше, чем я успею что-то рассмотреть. А тебя — не факт. Тем более… мне кажется, что ты… что мы с тобой теперь не будем ощущаться живыми людьми или живыми существами. Этот обряд слишком сильно завязан на теле.

— А кровь нужна? — спросил я.

— Кровь козла, — Индар протянул склянку. — Или раствор Чёрного Солнца. Вы ведь тоже его используете… судя по тому, как пахнет ваш «телеграфный сироп». Держи. Зажигай свечу — и точно выполняй всё, что скажу.

Я зажёг свечу длинной дымной каминной спичкой и потом долго и тщательно рисовал сначала звезду, концентрирующую пути призыва, а потом довольно странные дополнительные символы внутри неё. Эта штуковина, что бы ни говорил Индар, была несравнимо сложнее, чем значок «телеграфа», который вычерчивался тремя быстрыми движениями. Да и понятно: я видел, что поиск настраивается даже через Зыбкие Дороги, через какие-то тяжело описуемые и осознаваемые пространства… оккультная геометрия высшего порядка.

И тем не менее сработало с первого раза.

Зеркало погасло, наполнилось колышашейся темнотой, потом растворилось стекло — и осталась рама, за которой клубился мрак.

— Ищи тёплую точку, — приказал Индар. — Да, на ощупь! Да суй руки, не бойся. Будет очень холодно, но и только.

Да, подумал я, Зыбкие Дороги — и осторожно погрузил в темень, немедленно ставшую осязаемой, будто какой-то плотный ледяной газ, сначала пальцы, а потом и ладони. По запястья.

— Ищи-ищи, смелее, — сказал Индар.

Он стоял за моим плечом — и резонанс, жар его Дара, делал ледяной холод за зеркалом чуть терпимее. Я только подумал: каково же живым… не самый приятный обряд. И понятно, почему не нужна кровь: жертва тут через этот дикий холод, от которого болят кости…

И тут я вдруг наткнулся на тепло! Тёплая струйка скользнула и пропала, я двинул пальцами — и поймал её в ладонь. Это было потрясающе приятно — и я увидел, как это тепло словно высветило мою руку: я держал источник тепла, как держат живого птенца, не сжимая в кулак, и зыбкий красноватый свет, не смешиваясь с темнотой, как масло не смешивается с водой, поплыл мелкими волнами… обрисовывая какие-то контуры во мраке, вылепливая…

Я начал видеть.

Сперва — замок-крепость на высоком холме, поросшем лесом. Сначала он был смутным багровым контуром в темноте, чем-то вроде этих светящихся линий, мерцающих за опущенными веками, когда пытаешься заснуть в освещённой комнате; но чем дольше я держал подрагивающую каплю тепла, тем яснее и определённее становилось изображение. Я чуть подался вперёд — и замок полетел ко мне навстречу.

— Молодец, — сказал Индар. — Теперь внутрь. Чувствуешь его?

Вот в этот-то момент я и осознал, что это подрагивающее живое тепло… не знаю, как это описать. Я будто держал бьющееся во вскрытой грудной клетке сердце Нагберта! Это тепло имело отношение к нему, меня грела его душа — и когда до меня дошло в полной мере, я скрипнул зубами, заставляя себя держать, не отдёрнуть немедленно руку, не вытереть её, не вымыть тут же хоть кипятком, хоть кислотой.

Будь я живым, меня бы вырвало.

Искусственное тело сильно помогло, но я чувствовал такую тяжесть и болезненную тоску, будто меня и теперь могло вывернуть наизнанку. Нагберт был нестерпимо тошен. Я вспомнил, как Рэдерик говорил про «мерзкого мессира» — и внутренне согласился. Ещё какой мерзкий.

— Запоминай, — сказал Индар. — Ощущения от него. Это пригодится.

Я их теперь до смерти не забуду, подумал я.

— Смотри дальше, — сказал Индар.

Я осознал, что жмурюсь — и заставил себя открыть глаза.

И встретился с Нагбертом взглядом.

Я был абсолютно не готов к тому, что увидел, — меня потрясло. Почему-то я решил, что сейчас увижу холёное, отполированное гламором до блеска лицо, а на меня смотрело…

Большая голова, довольно массивное туловище — и коротенькие ручки, коротенькие кривые ножки. Огромный выдающийся лоб мыслителя, из-подо лба — широко расставленные, прищуренные злые глаза. Нос настолько вздёрнут, что ноздри повёрнуты вперёд, а не вниз. Скошенный, словно обрезанный, подбородок в редкой жёсткой щетине.

Нагберт смотрел прямо на меня, крутя в коротких толстых пальцах карандаш, оправленный в кость ребёнка. В плечевую кость очень маленького ребёнка — почему-то я чётко это понял. Он смотрел в зеркало, но не видел — и это его раздражало, я не просто читал это по лицу, но и чувствовал пальцами, по пульсации тёплого сгустка, связанного с его душой.

В раздражении Нагберт швырнул карандаш, смочил пальцы чем-то тёмным из склянки, стоящей у зеркала, и принялся чертить на стекле. Щит, вероятно, — но мне не мешало.

— Оглядись в лаборатории, — сказал Индар. — Давай немного назад и вбок?

Я развернул ладонь, как газетёр развернул бы светописец, чтобы снять на карточку что-то дальше и левее. Ничего интересного, стеллаж с алхимической посудой, в лаборатории — обычная вещь.

— О! — сказал Индар. — У него там, кажется, кристаллы Бледной Зари, надо же… Он впрямь работал с четвёртым кругом, если даже не с пятым… А направо?

А направо, на стене, висел растянутый и приколотый к шёлковым обоям четырьмя спицами пергамент, на котором, кажется, кровью, тонко и чётко, был нанесён сложный и странный чертёж. Что-то вроде человеческой фигуры, только искажённой, а на месте головы, сердца и причинного места — сложные звёзды, причём, по-моему, именно раскрывающие, звёзды призыва.

— Какая странная штуковина, — сказал я. — Индар, что это за чертёж? Никогда я ничего подобного…

И тут…

Ощущения были такие, будто у меня в ладони взорвалась граната, только бесшумно. Неслышный взрыв отшвырнул меня от зеркала так, что я не удержался на ногах, плюхнулся на ковёр да ещё и проехал по полу, собирая в гармошку всю эту пыльную роскошь.

Индар ухитрился не упасть — потому что врезался спиной в шкаф, где у него хранились проклятия.

А зеркало сочилось ядовито-зелёным — и из него, скрестив на груди маленькие толстые ручки, смотрел Нагберт. Предельно выразительно: с презрением, насмешкой и некоторой даже жалостью.

— А что это вы здесь забыли, мёртвенькие? — спросил Нагберт. — Я за игрушки не молюсь.

— Поговорить надо, — сказал я самым скучным голосом, какой только вышел.

Вряд ли это сделало мою позу солиднее, но попробовать-то стоило.

— Так вот ты, значит, какой, фарфоровый солдатик… — проговорил Нагберт неспешно и задумчиво. — Беленький… забавно… Действительно, фарфоровый… очень забавно. Тебе удобно? А то вставай, не стесняйся. А кто это там, в сторонке?

— Это «зеркальный телеграф» прибережцев, — фыркнул Индар, подходя. — Отчего ж ты не открыл зеркало, когда мы позвали?

— До чего в Прибережье технологии вперёд ушли, — всё так же медленно процедил Нагберт. — Фантастика… Ишь ты, какая хорошенькая игрушка… твоя хозяйка очень обрадуется, когда вернётся, Индар. Синенькие глазки…

И вдруг изображение в зеркале дёрнулось и словно раздвоилось. Зеленоватая дрожащая тень Хаэлы наложилась на отражение Нагберта, как, бывает, накладываются друг на друга картинки на испорченной пластинке светописца. Нежный, холодный, жуткий женский голос весело произнёс: «Ах, дорогой, я, можно сказать, сижу на чемоданах! Чтобы не опоздать, когда подадут экстренный поезд» — и звонко рассмеялся.

И я впервые в жизни увидел, как трясёт фарфорового бойца. Индара заколотило крупной дрожью, заметно. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки.

— Она мертва, — сказал Индар, переплетая пальцы.

— Я недавно с ней разговаривал, — сообщил Нагберт, оскаливаясь. Ухмылка это была или гримаса — я не разобрал. — Так что она с тебя ещё спросит, бабский любимчик. С тобой, небось, теперь можно до-олго играть… и весело… удобненько…

— Так, — сказал я. — Мессир Нагберт, мы это обязательно обсудим. Мне тоже интересно. И Индар прав: мы впрямь хотели позвать вас побеседовать, но не знали, где вы находитесь. И тогда взяли на себя смелость поискать через зеркало.

— Хм, — Нагберт взглянул на меня всё с тем же странным выражением. — И зачем же мне с вами разговаривать?

— Наверное, затем, чтобы перестать тратить ресурсы, выясняя, кто сильнее, — сказал я. — Вы ведь прощупываете подходы к Резиденции Владык? Значит, у вас есть здесь какой-то интерес, верно? Вот его я и предлагаю спокойно обсудить. Возможно, вам и не надо будет ничего ломать. Вдруг у вас есть способ просто получить то, что вам нужно?

Нагберт поднял кустистые брови:

— Ой, ой! Власть отдадите? Дадите спокойно работать? Рэдерика вернёте? Не смеши меня.

— Спокойно работать вам точно никто не помешает, мессир, — сказал я. — А как быть с властью — предстоит решить. Власть же не цацка, чтобы её просто отдать. Вам нужно побеседовать с Норфином.

Нагберт сморщился не хуже Индара в его лучшие дни.

— Мальчик, ты понимаешь, с кем говоришь? Я — Нагберт из дома Тумана, из дома Тумана, ты осознаёшь? Потомок Гильхора Одноглазого. Мой род древнее королевского. Что я буду обсуждать с этим… дом Седых Елей, титул за службу полтораста лет назад, королевские псы, простецы, а на этом Норфине природа и вовсе отдохнула.

Ну, не древнее, подумал я. Пафос, пафос… и расчёт, что никто проверять не полезет. Букет амбиций… Но вслух сказал:

— У маршала сейчас реальная власть. Он командует армией. И Рэдерик с нами. Вам так хочется повоевать, мессир? Вы так любите риск?

— Я ничем не рискую, — отрезал Нагберт.

— Рискуешь, — сказал Индар.

— Я всю жизнь учился делать щиты от проклятий, — сказал Нагберт с жалостливым презрением.

— Вообще-то на мне свет клином не сошёлся, — сказал Индар. — Поймаешь пулю в полушаге от цели, совершенно случайно — вот будет досадно! Тэшлина шлёпнули, а он был не так уж слабее тебя.

— Уговариваешь, значит… — Нагберт снова ужасно ухмыльнулся. — А как же твоя леди, а, любовничек?

В этот раз Индар пережил легче. Но мы были в резонансе, я чувствовал, что разговоры про Хаэлу причиняют ему настоящую боль. Физическую.

— Ладно, — сказал я. — Не хотите — не надо. Я думал, вы больше цените информацию, собирался поделиться… и Индар собирался. Но война так война, что ж делать. Честь имею.

И достал пузырёк с «телеграфным сиропом», чтобы закрыть зеркало, но тут Нагберт мотнул головой.

— Хорошо, — сказал он. — Так и быть. Я вас выслушаю. Я буду в Резиденции Владык днём… скажем, ближе к полудню. Хорошее безопасное время. Но если вы хоть попытаетесь меня задержать или выкинуть ещё какой-нибудь фокус — пеняйте на себя.

— Слово офицера, — сказал я.

— А мне так поверь, — съязвил Индар. — Ради старой дружбы.

— Я тебе, бабский шут, и на стёртую пуговицу не поверю, — отрезал Нагберт. — Но белого выслушаю. До свиданьица.

И закрыл зеркало сам. Оставив в глубине стекла зеленоватый блик в виде алхимического значка «яд».