Фарфор Ее Величества

Глава 24

Резиденция Владык между тем хорошела с каждым часом. В галереях зажгли электрические лампы под матовыми колпачками в виде удивительных цветов — и стало светлее и веселее, даже дождь спрятался за окнами, не лез больше в душу. И лакеев теперь было много, и все они явно занимались какими-то делами, а не просто шарились от стены к стене: носили стопки белья, столового и постельного, смахивали пыль пучками перьев, что-то подметали, чистили и приводили в порядок. Приятно глазу.

Гвардию изображали солдаты Норфина — и это мне тоже нравилось. Роскошные мундиры в золотом шитье сидели на этих парнях не очень ловко, зато парни умели охранять. Вдобавок они были заметно рады нам и вставали во фрунт, когда мы подходили близко.

А кроме прочего — внезапно! — в Резиденции появились определённо аристократы. И определённо с Даром: издалека ощущалось.

Средних лет мессир с типичным перелесским клеймом — багровым пупырчатым родимым пятном в полморды — разлетелся к Индару чуть не с объятиями:

— О тьма и хаос предвечные, неужели мессир Индар! Невероятно! Если бы не тепло вашего Дара — не узнал бы вас никогда, дорогой! Ох, война, война…

— Мужики говорят: кому война, а кому и мать родна, — довольно холодно ответил Индар. — Где вас всё это время носило, Орстер?

Орстер скорчил скорбную мину.

— Во время беспорядков подлая чернь убила моего отца. Мне пришлось спасать семью… у нас есть небольшое имение в Златолесье…

— Вот, — сказал Индар мне. — Я и говорю: кто-то пересиживал за границей. И теперь потянутся обратно.

Орстер смотрел на меня, явственно пытаясь сообразить, что я за птица. Барна, солдатика с побережья, и Рэдерика, пацана с собачкой, он не видел вообще. Эти двое не лезли в его картину мира и выпадали из поля зрения.

— Вы бы, Орстер, поздоровались с принцем, — сказал я. — Нелюбезно.

Я думал, он сейчас как минимум смутится, а вернее — перепугается. Не годится обижать принца, чью коронацию ждём через несколько дней. А он только удивился! Бровки домиком. И Рэдерику — тоном взрослого дядюшки, этакого благодушного:

— Вот это да, так это вы — принц?

А Рэдерик, не взглянув на него, спросил Индара:

— Мессир Индар, а вы не знаете, зачем он мессиру Нагберту нужен? Он полезный?

У Орстера вытянулась физиономия. А Индар неопределённо покрутил пальцами.

— Как вам сказать, ваше прекраснейшее высочество… При известных обстоятельствах и насморк — соловьиное пение…

— А… — протянул Рэдерик. — Пойдёмте тогда?

— Конечно, драгоценный принц, — сказал Индар и тем добил Орстера.

Но дойти до упомянутой Малой гостиной без приключений нам было определённо не суждено. В Резиденции стало слишком многолюдно. Мы успели пройти лишь несколько шагов, как я почувствовал спиной взгляд. Дар полыхнул, как сухие дрова.

Мы втроём — похоже, ощутил даже Барн — обернулись одновременно.

На нас пристально смотрела, обхватив себя руками, молодая женщина в чёрном, в глубоком трауре. Худая, бледная, темноволосая, с крючковатым тонким носом и бровями как тёмные крылья — и взгляд холодный и цепкий. С примесью Дара. Неприятный.

— Мы знакомы, леди? — спросил Индар любезно.

— Нет, — отрезала она.

Леди рассматривала меня.

— Честь имею, — сказал я. — Клай из дома Пёстрой Птахи, капитан-некромант её величества…

— Да, — сказала леди. — Я не ошиблась. Это ты. Ты убил мою мать.

Меня потрясло.

Я растерялся. Против собственной воли тут же начал вспоминать, как мог убить немолодую перелесскую даму. Не помнил. Не понимал.

Но тут леди сделала чудовищно странную вещь: задрала рукав и ногтями вцепилась в собственное запястье! В кровь! И страшно низким, в урчание, в какой-то нечеловеческий рык ушедшим голосом, указывая на меня окровавленными руками, выдала:

— Проклинаю тебя зелёной силой, истиной земли, тем, что поднимается из глубин!

Колючий побег, взявшийся непонятно откуда, вдруг оказался на моих плечах, стиснул, как петля, второй — спутал ноги, третий, как мне показалось, проткнул грудную клетку, вызвав вспышку ослепительной боли. Я рванул колючую плеть — и листья раскрылись у меня прямо под пальцами. И тут я понял.

За единый миг я вспомнил Ланса, барона Ланса, опутанного этими колючими побегами, распятого ими на решётке; его взгляд, детский или безумный — и как мы с Карлой…

Я понял, что надо делать, но сделать это не успел.

Потому что колючую ветвь, впившуюся в меня, оборвал Рэдерик. Раньше, чем кто-то успел его остановить. Я даже не понял, что поразило меня больше: что он её оборвал — или что случилось потом.

— Не смей! — рявкнул он и врезал наотмашь колючкой леди по лицу. — Никогда не смей трогать моего Клая! Забирай назад свою гадкую траву!

Леди отшатнулась, но колючки впились в её лицо так, что она завизжала. А дальше началось полное безумие. Я понял, что свободен, что заговорные ветки уже меня не держат, — зато они душили леди.

Она упала на пол, пытаясь отодрать шипастую плеть от шеи, а всё новые и новые побеги впивались в её тело, выпуская свежие листья. Брызнула кровь.

Индар, кажется, был в ужасе — и вовсе не от леди, на неё ему было плевать, а мне уже ровно ничего не грозило. Индара потрясло то же, что и меня: он молча смотрел на Рэдерика, обхватив себя руками.

— Господи! — потрясённо пробормотал Барн, на которого, похоже, тоже напал столбняк.

Зато я очнулся. И вспомнил.

— Мессир! — заорал я. — Остановитесь! Пожалуйста, остановитесь!

Рэдерик взглянул на меня.

Его лицо было просто жутким. Мне померещился белый огонь стихии, овладевающей человеком, в глубине его ледяных глаз. Я уже видел такое — и изо всех сил надеялся не видеть больше никогда, но вот…

— Ваше высочество! — охнул Барн. Он, похоже, тоже вспомнил — и схватил принца за плечи и прижал спиной к себе. — Ляд с ней, брось, успокойся, хорошо всё… с их благородием хорошо всё, видишь?..

Белая светящаяся мгла в глазах Рэдерика медленно угасла — и одновременно с ней таяли и впитывались в пол, в платье леди и в стены заговорные побеги. Леди корчилась, хватая себя за горло, даже не пытаясь подняться. Барн повернул принца к себе и присел, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

— Ох и напугал же ты меня, ваше высочество, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Силён же ты… я такого и не видал никогда…

Рэдерик погладил его по щеке, оставив на ней следы своей крови из разодранной шипами ладони, и взглянул на меня.

— Вы целы, мессир Клай? Вам не больно?

— Ну что вы, мессир, — сказал я, почти не кривя душой. — Я ж фарфоровый… к тому же вы очень быстро содрали эту дрянь. Вы поранили ладонь, это может быть опасно.

— Я перевяжу, — сказал пришедший в себя Индар, выдёргивая из кармана белоснежный платок. — А потом обработаем ранки, ваше прекраснейшее высочество…

Рэдерик отдал ему руку, не сопротивляясь. Щенок, рыча, обнюхивал леди, тяжело приходящую в себя. Я поискал взглядом Орстера — и не нашёл, хоть не заметил, когда он успел удрать.

Леди с трудом села. Индар подошёл к ней и поднял её голову за подбородок.

— Ты что, — спросил он брезгливо, — дочь Дайнары?

— Да… — пробормотала леди и закашлялась.

— Эта Дайнара пытала такими растениями наших пленных офицеров, да? — спросил я больше Индара, чем леди. — Тогда я её таки убил. Вернее, её убили мы с Карлой. Удушили этими самыми колючими лианами, когда развернули проклятие острием назад. А ты знал эту Дайнару?

— Мельком, — сказал Индар. — О ней говорили как о носительнице очень странного Дара… такие вот специфические проклятия… Она работала с моей леди, да, и в Синелесье в том числе. Странно видеть здесь её дочь. Не иначе как приехала сотрудничать с папочкой Нагбертом… ни Хаэла, ни Дайнара бы не одобрили.

— Она очень мерзкая, — сказал Рэдерик, подходя. Взглянул на меня снизу вверх. — Жаль, что вы не захотели, чтобы она умерла. Она такая противная… и она не смеет вас трогать, не смеет!

Я целый миг хотел до него дотронуться, погладить по голове, что ли… но вовремя сообразил, что лучше не стоит, и отдал поклон. Глубокий.

Леди в диком ужасе смотрела на него. Нас с Индаром она не боялась, Барна игнорировала, но Рэдерик всерьёз её перепугал.

— Пощадите, повелитель, — сипло прошептала она. — Я не знала. Если бы знала — ни за что бы не посмела. Простите, простите меня…

Рэдерик пожал плечом и подозвал щенка.

— Пойдёмте отсюда, мессиры, — сказал он. — Мне тут не нравится.

Барн обнял его за плечи — и принц готовно привалился к его боку. И лицо у Рэдерика чуть ожило, но всё равно…

Мы переглянулись с Индаром.

— Как тебя зовут? — спросил он у леди.

— Лайза, — ответила она. Несколько даже подобострастно.

— Уезжай отсюда, — сказал Индар. — Нечего тебе тут делать.

Лайза взглянула на Рэдерика — жалобно.

— Да, — сказал принц, поднимая на руки щенка. — Уезжай.

— Так, — вдруг вырвалось у меня. — Стоп. Ты уедешь, но сперва скажи мне: что это за странный Дар — проклятие растениями?

— Дар обычный, — быстро и так же подобострастно ответила Лайза. — Просто… моя мать была жрицей… и я тоже… посвящённые Отца Лесов…

— И его возможности замарали адом, — продолжил я. — Ладно. Ясно. Уходи.

Лайза поднялась с пола, её всё ещё корчило, растение сделало с ней что-то, чего моё полумеханическое тело не могло или не успело почувствовать, — и всё равно она ухитрилась поклониться Рэдерику. И ещё раз поклониться.

— Я не знала, повелитель, — сказала она. — Я благодарна, благодарна… я готова искупить…

— Просто уезжай, — сказал Рэдерик и отвернулся. — Пойдёмте уже.

И прекрасно мы пошли. Что ещё оставалось. У Индара всё-таки были дела.

А принц обнимал щенка, Барн обнимал принца — у этих троих всё было прекрасно. И вот бы мне такую безмятежность.

У меня так не получалось.

Мне нужно было всё это обсудить, лучше — побыстрее. Разобраться. Но вся наша команда уже заявилась в эту, будь неладна, Малую гостиную. И там оказался вполне скромненько одетый худенький человечек, которого беглым взглядом легко было принять за мелкого клерка какого-нибудь… если бы не взгляд, умный, цепкий и властный, и не холёные руки.

Замаскировался.

А мы его всё-таки испугали. Он вскочил и уставился.

— Ну что ж вы, Уэрн! — весело сказал Индар. — Кажется, вы не рады видеть компаньона?

— Господи, — прошептал Уэрн, меняясь в лице. Аж посерел. — Мессир Индар, Боже мой, мне так жаль… Как же это вы…

— О, не худший случай! — Индар был само дружелюбие. — Полно, Уэрн, я знаю, что вы выше предрассудков!.. Ваше прекраснейшее высочество, позвольте представить вам: мессир Уэрн из дома Горностая, мой компаньон и финансовый консультант, разумный и достойный человек.

— Хорошо, — сказал Рэдерик. — А мне можно послушать?

— Несомненно! — Индар отдал элегантный светский поклон и подвинул Рэдерику кресло.

Рэдерик мотнул головой и за руку подтащил Барна к дивану. И устроился как любил — опираясь на Барна спиной, в обнимку с собачкой.

Эта заминка дала Уэрну время прийти в себя.

— Ваше высочество! — сказал он с таким же светским поклоном. — Счастлив быть представленным вам и искренне надеюсь быть вам полезным.

— Хорошо, мессир Уэрн, — сказал Рэдерик. — Я запомнил, спасибо.

Принц уже выглядел обычным человеческим ребёнком, но какой-то отсвет этого ужасного белого огня ещё лежал на нём, и Уэрн, кажется, это чувствовал. А я чувствовал, как ему тяжело делать непринуждённый светский вид, — поэтому он был немного слишком почтителен и подчёркнуто любезен.

Можно понять. Из всей нашей команды безопасным выглядел только щенок.

— Мы получили известие, что вы убиты, мессир Индар, — сказал Уэрн. — Но не торопились что-то делать с вашим состоянием. Оказывается, были совершенно правы… Простите меня: я был как-то не готов увидеть вас… в таком виде…

Индар, смеясь, махнул рукой:

— Оставьте, обычный протез тела! Их изготовление на побережье поставлено на поток, там привыкли, никто и не смотрит… Мой друг капитан Клай не даст соврать.

— Простите, мессиры, — сказал Уэрн, стараясь не отводить взгляд, хотя ему было заметно тяжело видеть наши фарфоровые физиономии. — Всё же здесь не побережье… И мы немало пережили после переворота. Вы не поверите, мессир Индар: банк был в осадном положении, как средневековая крепость. Бронированные ставни на все окна, охрану мы вооружили пулемётами… Пару дней в столице все искали золото, дорогие мессиры.

— Вы отважны, — сказал Индар. — Мои поздравления прекраснейшему мессиру Стэйну.

Уэрн запнулся.

— Мессир умер, — сказал он после паузы. — Сердце. Дела перешли к Стэйну Младшему, а мне теперь принадлежит две трети акций банка. По завещанию мессира.

— Вы меня огорчили, — сказал Индар. — Соболезную… и поздравляю, пожалуй. В свете переменившихся обстоятельств — каковы же теперь условия нашей совместной работы?

Лицо Уэрна ожило.

— Времена непростые, — сказал он, — но, я полагаю, мы сохраним прежние условия, прекраснейший мессир… ваши шесть процентов годовых по вкладам…

— Сколько⁈ — поразился Индар. — Тебя склероз ушиб, Уэрн? Или наследство бедняги Стэйна память отшибло? Я припоминаю, что прежде было двенадцать — плюс оплата моих консультаций, которые, помнится, приносили вашей банде недурную прибыль…

Уэрн неожиданно расхохотался:

— Простите, простите меня, мессир Индар! Я узнал ваш голос, узнал ваши манеры… но мне всё равно было тяжело поверить… в вас внутри… и теперь я окончательно убедился! Теперь я верю без сомнений — и повторю: мы будем работать на прежних условиях. О шести процентах можете забыть, как о пошлой шутке.

— Ты, Уэрн, не Горностай, а змея, — усмехнулся Индар. — Натуральная. Да ещё и ядовитая.

Уэрна явно порадовало определение. Похоже, он и впрямь был с Индаром приятелем — потому что его стиль знал хорошо и принимал полностью и без возражений.

— Если бы вы знали, какая радость ваше возвращение! — сказал Уэрн. — Когда был убит мессир Тэшлин, мы все так горевали…

— Лягушка вывела капитал? — спросил Индар.

— Ах, мессир! — вздохнул Уэрн. — Вы ведь знаете, что я не смею…

— Раз горевали — значит, вывела, — хмыкнул Индар. — Можно и к гадалке не ходить. Неважно. Расскажи о состоянии рынка.

Уэрн покосился на меня — и перешёл на финансовую тарабарщину. Индар тут же очень увлёкся и принялся задавать вопросы. Я честно вслушивался, пытался запомнить, но всё равно не мог себе даже представить, что эти типы делают с ценными бумагами, что у них там поднимается и опускается, как они это определяют. Истинно люди делают деньги из воздуха.

Барн наблюдал с интересом. По-моему, его тоже поражало, как можно на общем языке Великого Севера гнать такую загадочную околесицу. А Рэдерик неожиданно спросил:

— Мессир Уэрн, а почему вы думаете, что Заозерский валютный фонд попросит новый заём? Это ведь в нынешнем положении им просто опасно.

Уэрн расширил глаза — и тут же очень почтительно поклонился.

— Ваше прекраснейшее высочество, — сказал он, — жизнь по средствам представляется мне не просто редкой, а редчайшей добродетелью среди государственных мужей. Короли не советуются с финансистами — во всяком случае, как правило. Им требуются деньги на всяческие прихоти… на сумасшедшие проекты, на войну… и удобного момента никто не ждёт. Что бы ни сказал банкир — король требует. Вечная история: либо берёт в долг, либо чеканит монету — либо теряет свободу, либо делает страну нищей… так же неизбежно, как снег зимой и дождь летом. Заозерец предпочитает потерять свободу — и продаёт её остатки Святой Земле. Ваш батюшка предпочитал разорять страну… впрочем, и так был в долгу, как в шелку.

Рэдерик кивнул.

— Отчим ругался, — сказал он. — Он всегда очень сильно ругался, когда отец отдавал приказ печатать деньги. Говорил, что королевские кредитные билеты вот-вот превратятся в резаную бумагу…

— А почему? — вырвалось у Барна. — Больше денег — хорошо же! У всех будут, значит…

Уэрн улыбнулся — надо было видеть. С выражением «откуда в вашем обществе, Индар, взялось это чудо природы?» И у Рэдерика тут же окаменело лицо. А Уэрн оказался достаточно умён, чтобы понять: в присутствии принца Барна нельзя обижать даже улыбочками. Ничего не сказал.

А Индар сказал:

— Ну, ягнёночек, сам посуди: денег стало больше, а хлеба осталось по-прежнему. Было у тебя три зелёненьких — хлеб стоил два гроша, а стало десять зелёных — за хлеб заплатишь четвертушку. Устроит?

Барн вздохнул:

— Всё-то у господ с какими-то подковырками… с подвохом…

Дружок лизнул ему ладонь, а Рэдерик заглянул в лицо:

— Понимаешь, мир вообще сложный… и недобрый.

Индар переглянулся с Уэрном, как и со мной. И банкир сказал Рэдерику предельно почтительно и, как ни удивительно, искренне, без слышной ухом фальши:

— Ваше прекраснейшее высочество будете редким государем.

Это да, подумал я. Редким. Если мы все переживём коронацию.

А Рэдерик взглянул на Уэрна пристально и странно. Тем взглядом, от которого заурядную публику оторопь брала.

— Мне очень нравится, как вы рассуждаете. Если я буду королём, то буду с вами советоваться, можно?

По-моему, Уэрн воспринял всерьёз. Даже очень всерьёз. Впрочем, к Рэдерику мог относиться иначе только человек с напрочь отбитым чутьём — а Уэрн этим самым чутьём обладал в полной мере. И к чему идёт, сообразил.

— Мессиры, — спросил он всех, и Рэдерика в том числе, — верно ли я понимаю? В настоящий момент я нахожусь на первом заседании будущего Малого Совета?

Ого, подумал я. Кто-то, кажется, уже видит себя канцлером.

— Да, — просто сказал Рэдерик. — Только неполного, потому что мессир Норфин тоже входит.

— А мессир Нагберт? — спросил Уэрн.

— Мне кажется, — сказал Рэдерик, — у мессира Нагберта свой Малый Совет и свой двор. Обычно так не бывает, а вот у нас так получилось.

Уэрн кивнул и вздохнул.

— Не могу сказать, что меня это огорчает, ваше высочество, — сказал он. — Мессир Нагберт недолюбливает наш банк, хозяина и меня… до нас доходили слухи, что он планирует ряд финансовых реформ, но я не могу ухватить суть. Отчасти об этом я хотел поговорить с вами особо, Индар. Вы знаете, дела двора вёл банк «Ясень», Лиард из дома Одинокой Сосны — и капитал Нагберта, по крайней мере, золото и несколько пакетов ценных бумаг, по слухам, тоже до некоторого времени находился там… но сейчас говорят, что «Ясень» уже не считается банком, обслуживающим корону. И мы не считаемся банком, обслуживающим корону. И не очень понятно, куда дует ветер. Болтают, что золотой и валютный запас короны Нагберт вообще собирается выводить за границу… в Святую Землю или в Златолесье…

— Лиард с тобой обсуждал? — резко спросил Индар.

Уэрн зажмурился и потёр переносицу.

— Мы никогда прежде не обсуждали подобрые вещи напрямик, — сказал он медленно. — Лиард написал мессиру Стэйну письмо.

— Мессир Стэйн прочёл его и умер, — подытожил Индар.

— Ого! — поразился Рэдерик. — Правда⁈ А я думал, он умер, когда в городе было это… беспорядки…

— Нет, ваше высочество, — сказал Уэрн с тяжёлым вздохом. — Ему впрямь стало дурно от письма. Он отправил Лиарду приглашение и проговорил с ним до вечера… напрасно. Этот разговор добил хозяина.

— Хотите, угадаю, о чём шла речь? — спросил Индар.

Уэрн уставился на него.

— Как?

— Алхимия и чернокнижие, — хмыкнул Индар. — Нагберт сказал Лиарду, а Лиард передал его слова вам со Стэйном, что нет вам доверия. Что Нагберт готовит большую ревизию — и намерен заменить весь банковский сектор верными людьми. Быть может — что стрясёт с вас, лично с вас, Стэйна и Лиарда всё, что вы недодали на войну… ну вы же наверняка отговаривали Рандольфа от каких-то расходов и издержек, верно? А ещё — чтобы вы все не смели шевелиться, потому что он немедленно узнает о любом гнутом медяке, который вы попытаетесь припрятать… хоть за границу, хоть в ценные бумаги. Причём не только пригрозил, но и как-то подтвердил, да?

— Да, — сознался Уэрн. — Он говорил и вам?

— Нет, — сказал Индар. — Я догадался. И именно об этом вы хотели со мной поговорить, а не о курсе златолесских ценных бумаг. А со мной, потому что больше вам не к кому пойти: Тэшлин мёртв, а Лягушка работает на Нагберта. Именно поэтому и средства вывела.

А бедняга Норфин так радовался, что Нагберт лихо строит банкиров, подумал я печально.

— Лиард сказал Стэйну, что Нагберту впрямь стало известно… о попытке подстраховаться, — сказал Уэрн. — И на Лиарда он наорал, но это бы полбеды. С младшим сыном Лиарда случились судороги… и Нагберт сказал, что ребёнок жив ровно до тех пор, пока, дословно, «банкиры не дурят». Лиард поверил… вы же знаете, Индар, что говорят…

— Говорят правду, — жёстко сказал Индар. — Будьте предельно осторожны с ним. Не спорьте. Напишите Лиарду, пусть делает то, что скажет Нагберт. Вам тоже надо дожить до коронации.

— Это проклятие, да? — тихо сказал Барн. — С ребёнком?

— Да, — сказал Индар. — Ты понял, Уэрн? Не вздумай рисковать и изображать отважного героя. Припоминаю, у тебя тоже дети?

— Двое, — сказал Уэрн, белый, как бумага. — Неужели это правда?

— Мессир Уэрн, — сказал Рэдерик, — я сделаю всё, что смогу.

Уэрн быстро и, кажется, против воли, взглянул на Индара — словно хотел убедиться, что слова принца хоть чего-то стоят.

— Что тебе ещё надо, — фыркнул Индар, закатывая глаза. — Ты без пяти минут канцлер, и тебе пообещали милость и помощь. Веди себя умно. Иерарх Святоземельский приезжает уже скоро.

— Я вам очень признателен, ваше прекраснейшее высочество, — сказал Уэрн Рэдерику.

Серьёзно сказал.

Было в Рэдерике что-то очень особенное, даже когда он не совершал никаких ужасающих чудес.

— Я вам тоже благодарен, — сказал Рэдерик. — Я многое понял.

А я подумал, что Рэдерик, похоже, сейчас понимает в происходящем больше, чем Уэрн, как бы безумно это ни звучало.

— Не падайте духом, — сказал я. — У нас с вами есть неплохой шанс.

И мы расстались на ноте, которую тяжело назвать оптимистичной… но какой-то смутный отблеск надежды всё-таки виднелся в этом беспросветном мраке.

А поговорить начистоту смогли только в столовой принца, разогнав оттуда лакеев, которые теперь так и норовили прийти прислуживать и лезть под руки.

У наших живых был плохой аппетит. Барн выпил чашку бульона, хотя всегда терпеть его не мог и ещё в госпитале мне жаловался на «суп безо всего»: похоже, больше ничего ему в горло не лезло. А Рэдерик не стал есть вовсе, он кормил кусочками телятины Дружка, который на аппетит не жаловался.

— Сдаётся мне, мессиры конфиденты, — с мрачным смешком сказал Индар, — что вы чего-то ждёте от меня. Если так, то ждёте напрасно. Всё, что я могу сказать — я пытаюсь прийти в себя и как-то разложить информацию в своей бедной фарфоровой голове. Она болит. А я так надеялся, что избавлен от головной боли навсегда…

— А у вас болит, мессир Клай? — спросил Рэдерик. — Грудь и рука, куда эта колючка проросла?

— Всё в полном порядке. Я думаю, мессир, это лишь видимость колючки, — сказал я и взглянул на свою ладонь.

И увидел очень странную вещь.

Эту ладонь я вчера резал, пытаясь отогнать демона болью. Но на каучуке, заменявшем мне живую плоть, не было разреза, лишь светлая полоска.

— У меня порез затянулся, — брякнул я.

С очень глупым видом, очевидно.

— После обряда быстро зарастает, — ухмыльнулся Барн.

— Не каучук же! — я повернул ладонь так, чтобы все её видели.

— Вот это да! — восхищённо сказал Рэдерик. — Мне нравится.

— Третий Узел, третий Узел, — кивнул Индар. — Это наши мышцы теперь. Забавно… Но ты думаешь не о том… Мессир Рэдерик, меня больше интересует ваша рука.

Рэдерик развязал платок. Его ладошка выглядела в точности как ладонь некроманта после обряда — с еле заметными белыми рубцами там, куда впились шипы.

— Я тоже некромант, да? — спросил принц воодушевлённо.

— Не похоже, — Индар покачал головой.

— Нет, — сказал я. — Скажите, Рэдерик: что вы чувствовали?

— Я очень сильно разозлился, — сказал принц. — Испугался за вас, подумал, что вам очень больно, и разозлился… и вдруг мне… — и задумался.

— Что? — переспросил я.

Рэдерик поднял голову и улыбнулся. Улыбка была сродни белой мгле в глазах — я не хотел бы видеть её у принца на лице. Знакомая улыбка. Я почти знал, что он сейчас скажет.

— Мне вдруг стало… правильно, — нашёл слово Рэдерик. — Я понял, что всё могу. Что захочу — то и могу. Оно… как будто… сказало мне…

— Силы земли? — спросил Индар больше у меня, чем у принца.

— Да, — сказал я. — Я знал одну маленькую и очень славную девчушку, у которой была глубинная связь с силами земли… Это она закрыла дыру в ад в Синелесье, Индар.

— Ничего себе… — пробормотал Индар. — Признаться, я думал, что дыру закрыл ты… ладно, ты и твой отряд фарфоровых диверсантов… маленькая девчушка… однако!

Рэдерик слушал и улыбался — и эта улыбка тоже до изумления напоминала мне бедную Долику, Белую Лилию… Рэдерику услышанное очень нравилось. Он не спорил.

Барн хотел что-то сказать, но ему помешал лакей.

«Наш», можно сказать. Вернее, Индаров.

Во-первых, он топал, тогда как все остальные входили тихо. Во-вторых, он стукнул дверью. Он себя обозначал, это было не по этикету, но очень разумно и, по-моему, вежливо.

— Приятного аппетита, мессиры, — сказал лакей, входя в столовую. — Ваше прекраснейшее высочество, мессир маршал спрашивает, примете ли вы его.

Ново, подумал я. Норфин спрашивает разрешения? У Рэдерика? Обстановка до изумления бодро меняется.

— Хорошо, — сказал Рэдерик. — Пусть он придёт сюда.

Лакей свалил докладывать. Индар покачал головой:

— А кто бы мог подумать ещё два дня назад, а?

— Мессир Норфин попал в беду, — сказал Рэдерик. — Или кто-то из его друзей. Из военных. А беда — из-за мессира Нагберта.

— Похоже, — сказал Индар. — Нагберт распространяется, как чума. Подгребает под себя финансы и армию. И надеется, что коронация будет последним штрихом… Нагберт надеется забрать ваш дар, каким бы он ни был, ваше прекраснейшее высочество.

Рэдерик прищурился. Мне снова померещился отсвет белого огня.

— Я думаю, — сказал он, — мессир Нагберт очень сильно ошибается.

Барн посмотрел на него нежно и с надеждой, даже чуть улыбнулся. Снова хотел что-то сказать, но тут вошёл Норфин.