Фарфор Ее Величества

Глава 27

Под утро мне приснился Трикс… вернее, мне приснилось, как мы всей старой командой стоим и болтаем в роще у стрельбища. Солнце светило, блестела зелень… Трикс подкручивал роскошный ус, Этерли перебирал чётки огнепоклонников, на которые, вместо кисточки, подвесил пулю, что его убила, Герик приспособил в дырку для пуговицы на парадном мундире лесной цветок…

— Даже не сомневайтесь, мессир Клай, — говорил Ларн. — Плёвое дело. Не так же этот дурацкий замок защищён, как Синелесская база!

— Демоны меня беспокоят, — отвечал я. — Понимаете, парни, Нагберт — демонолог. И может оказаться, что у него там всякой адской твари…

— Я слышал, — фатовским тоном сказал Трикс, — что надёжнейшее дело — плюнуть демону на хвост, коль у него есть хвост, а нет хвоста — так и в морду.

— Средство хорошее, — сказал я, смеясь, — да вот плевать-то мы не можем.

— Попробуйте мысленно, — серьёзным тоном посоветовал Этерли. — Должно сработать.

— Не дрейфь, капитан Клай! — гоготнул Герик и врезал мне по спине. — Мы присмотрим.

И ушли они в летний полдень, растворились в солнечном мареве, а я проснулся — и душа у меня болела, как зуб. Мучительной тянущей болью.

Они были моими друзьями, особенно Трикс. Трикс, орёл наш, был кадровый, намного-намного образованнее в военном деле и опытнее меня. С ним было спокойно — и порой мне не хватало его остро.

— Барн, — окликнул я, — ты Око до сих пор носишь?

— Помолиться хочешь, ваш-бродь? — ухмыльнулся Барн. — А вон!

Нет уж, Око в золотой оправе, которое стояло на столе в кабинете принца, мне категорически не подходило. И Барн, кажется, сам понимал, что не подходило, — вытащил своё, на затёртом шнурке, самый простецкий вариант: уже позеленевшая бронза и синее стёклышко.

И я чуть позавидовал, что он может носить: не совершает таких обрядов, в которых мешает чистый свет. Но тут ничего не поделаешь.

— Помоги, Господи, святым душам наших боевых друзей и Твоих воинов, — сказал я. — Триксу, Ларну, Герику, Этерли…

— Ойгру, — добавил Барн. — Шелки, Айрису рыжему, Дэнгу, Соуру…

— Стерлу, — кивнул я. — Инноли, Уорту…

— Вейлу, — Барн всхлипнул. — Пел-то Вейл как здорово, ваш-бродь, да?

— И Тинки, — сказал я. — Как-Никак Тинки, помнишь?

— Не умел Тинки без этого «как-никак» говорить, ага, — сказал Барн, улыбаясь сквозь слёзы. — Дай им всем солнца и любви, Господи, сколько им захочется… А вы к чему вспомнили, ваш-бродь? К завтрему, да?

— Снились, — сказал я. — Тревожатся, такое ощущение. Дома в храм сходим, здесь не выйдет.

— Все погибли в Синелесье? — спросил Индар.

Не подошёл близко, но встал с кресла.

— Почти все, — сказал я. — Дэнг сгорел ещё зимой, когда шли бои за побережье. Инноли поймал осколок в конце весны, мы тогда пытались отбить Бурую Гриву. А так — да, в Синелесье. Это как раз ребята из диверсионной группы, мои товарищи.

— А они все были фарфоровые? — спросил Рэдерик, подходя.

— В моей группе — да, — сказал я. — А остальные — живые.

— Как же фарфоровые умерли? — спросил Рэдерик печально. — Скажите, мессир Клай, ведь если в вас даже и из ружья попасть, вы ведь не умрёте?

— Нет, мессир, — сказал я. — Но попадать не стоит, будет больно. А взрывы и огонь действуют на нас, фарфор, так же, как и на живых людей.

— Я вас вылечу, если вас ранят, — заявил Рэдерик. — Хоть вы и фарфоровый.

— А если с нами будут другие фарфоровые солдаты? — спросил я.

— А будут? — Рэдерик пришёл в восторг. — Тогда конечно! Мне так нравятся фарфоровые люди! Вот бы у меня тоже была фарфоровая гвардия! И много друзей!

— Вы себе ещё заведёте гвардию, — сказал я. — А пока к вам придут диверсанты из Особого Её Величества Отряда. Череп со змеёй, мои друзья, нам на помощь. Примете?

Рэдерик от избытка чувств захлопал в ладоши, даже щенок залаял.

— Серьёзно? — спросил Индар. — Подкрепление?

— Да, — сказал я. — Я уже под утро разговаривал с Карлой, она предложила.

— Вот это дело! — восхитился Барн. — Распрекрасное! У меня, ваш-бродь, прямо камень свалился с души.

— Лишь бы нашли, — сказал я. — Очень надеюсь, что хоть кто-то из наших парней, с кем я вместе учился, уцелел. Ты ведь знаешь, какая у нас работа, а ребята отработали около Серого Брода, с какими-то схронами Хаэлы или Нагберта, демон их разберёт…

— Нагберта, — сказал Индар. — То, что готовила Хаэла, было намного ближе к Чащобью, по дороге на вашу столицу. А про Серый Брод я слышал краем уха, но не участвовал… А ребята — некроманты?

— Не то чтобы, — сказал я. — Большей частью — со смутной тенью Дара, как Барн, чтобы не замёрзнуть и не рассыпаться на Зыбких Дорогах.

— А что там, на Зыбких Дорогах? — спросил Рэдерик.

— Холод, — сказал я. — Страшный мёртвый холод. А остальное я, пожалуй, не могу объяснить, да и видим мы, люди, даже фарфоровые, не так, как вампиры, например. Сами Дороги — вроде мостов из световых нитей или струн над какими-то тёмными или светящимися безднами… Ричард говорит, что вампиры видят в этих огнях разные места, даже разные времена, но я не видел. И потом, мессир, там настолько холодно, что думается тяжело, душа замерзает…

— Удивительный у тебя всё же опыт, — сказал Индар. — Хотел бы я…

— Как знать, — сказал я. — Может, ещё испытаешь. Но мой опыт не поможет. Скажи: ты случайно не бывал у папочки Нагберта в гостях?

— Ты шутишь? — Индар картинно прикрыл лицо ладонью, «глаза б мои на тебя не глядели». — Тебе ведь уже объяснили на пальцах: дом Нагберта — его крепость, туда и оттуда нет ходу даже духам. И если он и приглашал кого-то на стаканчик винца, то точно не меня и не мою леди.

— Это и паршиво, — сказал я. — Ситуация получится в точности как в Синелесье: мы пойдём в полную неизвестность. И огрести можем… по горло. Знаешь, сколько отличных парней мы оставили в Синелесье при похожем раскладе?

— Ты везучий, — сказал Индар. — По Синелесью заметно. И я попытаюсь принять кое-какие меры.

День прошёл и маятно, и хлопотно разом.

Дважды заходил Норфин. У него работало солдатское чутьё, он нервничал, как фронтовик перед тем как «противник даст прикурить», и даже сам себе не мог до конца объяснить, что именно его тревожит. Ему просто хотелось посмотреть на Рэдерика — и отпускало, когда он видел своего будущего государя в порядке.

Но ненадолго.

— Как будто сердце сосёт, — пожаловался он мне за обедом вполголоса. — Ишь, тайны какие-то завелись, секреты… Нагбертовы особисты как будто и не оказывают прямого неповиновения, но чую: ненадёжные они, ненадёжные. Я охрану покоев-то усилил на всякий случай, но вот есть у меня такое чувство, что… не того моя охрана.

— Мы тоже усилили, — сказал я. — Держитесь, маршал, уже скоро всё разрешится.

Но сам не был в этом полностью уверен. А Рэдерик поулыбался гвардейцам Норфина с их условной фронтовой выправкой. Умел вызывать у людей умиление, если хотел: они на принца смотрели, как на собственного сынишку или младшего братца.

И в людей Норфина я верил. Но они были простецами поголовно — и в случае серьёзной стычки могли только умереть за принца. Героически и бесполезно.

А после обеда заявилась Люнгера, посол Нагберта, уже практически официальный.

— Мессир Нагберт очень желал бы видеть его высочество в Ясеневой гостиной, — сообщила она. — Там ждут послы из Святой Земли, в том числе Преподобный Турон. Они хотели бы познакомиться с вами, Рэдерик.

— Хорошо, — сказал Рэдерик, поднимая щенка. — Пойдёмте, мессиры.

— Очевидно, — заметила Люнгера, темнея лицом, — не стоит пугать святоземельцев мессирами Индаром и Клаем. Дипломаты из свиты Иерарха, ваше высочество, они… морально не готовы.

— Я тогда винтовку возьму у гвардейцев наших, — сказал Барн, широко ухмыльнувшись, прежде чем кто-то из нас успел открыть рот. — Потому что охранять-то принца надо, а я простой солдат, неучёный.

— Лучше пушку, — ядовито улыбнулась Люнгера.

— У меня нету, — парировал Барн. — Да и что ж, из пушки по комарам-то не бьют.

Люнгера пошла красными пятнами, но сдержалась. А я сказал:

— Мы пойдём, конечно. Потому что святоземельцам никто из нас гнутый медяк в долг не поверит. Принц ещё слишком юн, ему нужна защита, так что это не обсуждается. Зато не будет ни винтовок, ни пушек.

— Опять же, — сказал Индар, — пора уже, пора святоземельцам прекращать жантильничать и строить глазки. Предположу, что о многих оккультных технологиях они знают не меньше нашего, святые люди.

Люнгера попыталась убить его взглядом, но, думаю, её взгляд не зацепил бы Индара и при жизни, а сейчас и вовсе прошёл вхолостую.

И мы вломились в эту Ясеневую гостиную, сплошь в панелях из потемневшего резного дерева, мрачную, как склеп, в глубоких тенях, еле освещённую пасмурным светом холодного дня из стрельчатых окон, в котором вся эта святоземельская банда была еле видна.

Нагберт, весь в белом, как в последнее время полюбил ходить, объявил:

— Мессиры и святой Преподобный, принц Рэдерик! — но с кресла не встал.

А святоземельцы встали. И Индар, не мудрствуя лукаво, нажал рычажок в уголке — в зале зажглись электрические светильники свечей по пятьдесят каждый, в виде цветков-колокольчиков. Стало светло и весело — и святоземельские морды обозначились отчётливо. Дипломаты напряглись. У одного из них ощущался лёгкий, но явный отсвет Дара, второй выглядел лощёным и осведомлённым простецом, насторожился, но не испугался.

Преподобный улыбнулся ласково и сладко, очень ласково и очень сладко. Он был морально готов абсолютно ко всему, да и его миряне — тоже.

Он был простец, но следок ада на нём я ощутил, не слишком напрягаясь. Не одержимый, конечно… но рядом стоял.

— Мы счастливы видеть, — сказал дипломат без Дара, — будущего государя Перелесья. Всей душой желаем ему здоровья и сил и надеемся, что уже совсем скоро узрим вас на троне Перелесья, опустевшим так трагически и кроваво, ваше прекраснейшее высочество.

— Перелесье, — сказал второй, щурясь, — всегда было нам добрым соседом и верным союзником. Искренне надеемся, что так будет и впредь.

— Здравствуйте, мессиры, — сказал Рэдерик. — Наверное, так будет и дальше. Добрыми соседями быть хорошо. Я тоже надеюсь, что мы не поссоримся.

Он был совсем детский. Всё понял и не раскрывался.

— Во имя Сердца Мира и Святой Розы! — возгласил Преподобный и благословил Рэдерика величественным картинным жестом. Я подумал, что именно этому Преподобному, наверное, ужасно хочется быть Иерархом.

И вряд ли выйдет по многим причинам.

А Рэдерик смотрел на него серьёзно, как смотрят очень маленькие котята: такая умилительная невероятно серьёзная мина очень хорошенького ребёнка, который пытается выглядеть постарше.

— Вы ведь понимаете, прекрасное дитя моё, — сказал Преподобный, — как вам важно именно сейчас благословение и доброе отношение Святейшего Отца нашего?

— Почему сейчас? — спросил Рэдерик и взглянул на меня. — Мессир Клай, а почему мне не поставили стул? У меня же Дружок, мне же тяжело!

Барн немедленно потащил на середину здоровенное тяжёлое кресло от стены — т-рр-р-р по паркету. И Рэдерик тут же уселся, и щенка пристроил, и потянул к себе Барна — и Барн присел на подлокотник. Всё в целом выглядело настолько экстраординарно, что дипломатам пришлось здорово держать себя в руках, чтобы не отвесить челюсти.

— Вот так… — начал Нагберт, но я перебил:

— Очень неправильно сидеть, когда принц стоит, ваша светлость. И вообще, мессиры, я человек простой, я не понимаю: это встреча с принцем или кабак какой-то?

— Это святоземельцы набивают себе цену, — сообщил Индар, опершись локтями на высокую спинку того же кресла. — И теряют берега.

Преподобный кашлянул.

— А мёртвые мессиры всегда сопровождают его высочество? — спросил дипломат без Дара у Нагберта.

— Они спасли принцу жизнь, — сказал Нагберт нехотя. — И теперь он считает, что они имеют право. Но они — подданные Виллемины, так что здесь находятся до коронации.

Дипломаты переглянулись. Индар промолчал.

— Так вот, — продолжил Преподобный таким тоном, будто его и не перебивали. — Вы ведь понимаете, драгоценный принц, что только в Господе ваш оплот и лишь Отец Святейший — истинный и несомненный друг ваш в мире сём?

— Почему? — удивился Рэдерик.

— Лишь у Святейшего Отца нашего, — изрёк Турон, сделав лицо как у сахарного барашка, — в общении с государями нет ни корысти, ни мирских желаний, а лишь одна цель… донести до слуха сильных мира сего небесную истину.

— Да? — ещё больше удивился Рэдерик.

Нагберт, судя по его лицу, удивился не меньше.

— Мессир Нагберт, — наивно спросил Рэдерик, — это правда?

Нагберту явно хотелось либо оказаться на другом конце Перелесья, где-нибудь рядом с Белым озером, либо передушить всех святоземельских дипломатов. Но он, к его чести, взял себя в руки, скрипуче кашлянул и сказал:

— Если сравнивать Иерарха с разным мирским сбродом — несомненно. И государям с давних времён… кхех… полагается… полагается вручать себя в руки Господа и выражать Иерарху уверения… кхех-кхех… в особом почтении и доверии.

— Ладно, — покладисто сказал Рэдерик. — Если так полагается, то я тоже буду, — и поднял на Преподобного ясные глаза. — Преподобный Турон, а можно я пойду? Я выражаю. Передайте, пожалуйста, Святейшему Отцу.

Преподобный выдохнул. Мальчишке скучно, он дурачок. Всё, что напрягало, так… померещилось.

— А и впрямь, Преподобный Отче, — сказал Нагберт несколько даже дружелюбно, — к чему принцу сидеть и слушать нудные взрослые разговоры? Он с собачкой поиграть хочет… Так ведь, Рэдерик?

Прямо ласки в голос подпустил. Не обманувшей бы и слабоумного.

— Конечно, Преподобный Отче! — тут же подхватил дипломат с Даром. — Его прекраснейшее высочество ещё ребёнок…

— Разумеется! — сплошной патокой разлился Турон и улыбнулся до ушей. — Какая милая собачка у вашего высочества…

— Мессир Нагберт разрешает мне приходить с ним, — сказал Рэдерик. — Со щенком. Его зовут Дружок.

Преподобному уже было не интересно. Его отпустило, он прикидывал доклад — поэтому только рассеянно кивал. Зато глаза Нагберта горели хищно и цепко: он оценил.

— Только не выходите во двор, принц, — сказал он якобы заботливо. — Снова накрапывает дождь, вы можете простудиться.

— Я не буду, — сказал Рэдерик, уже не обращая на святоземельцев внимания. — Пойдёмте, мессиры.

И выбежал из зала чуть не вприпрыжку.

Мы на миг остановились за дверью. Индар думал пару мгновений — и кратко приказал:

— За мной!

По галерее, по невысокой лестнице, через какой-то тёмный закуток — и мы остановились в крохотной круглой комнатушке с единственным оконцем, узким, как бойница.

А Индар с невозмутимым видом вытащил плашку из стены.

— А про эту-то ты откуда знаешь? — поразился я.

— Потом, — отмахнулся Индар, и дельно.

— Ну что ты тянешь меня за душу, Турон⁈ — шипел Нагберт злобно. — Всё проверяете, чтоб вам полопаться, всё уточняете? Что уточняете? Восьмилетних сопляков не видели? Хедрика прихватил, чтобы на Дар его проверить, а? Ну что, нашли? Сильномогучий некромант, чирей вам под хвост и лихорадку в пасть!

— Не стоит, я думаю, так кипятиться, мессир Нагберт, — не так сладенько, как мог бы, но не кисло промурлыкал Турон. — Бережёного и Бог бережёт…

— Нет, ты мне скажи: в чём вы меня подозреваете⁈ — наседал Нагберт. — Думаете, я вам под видом сопляка подсовываю… что⁈ Демона⁈ Дракона⁈ Что⁈

— Нас смутили, — сказал дипломат без Дара, — фарфоровые трупы Виллемины. Что они делают рядом с принцем?

— А его солдатик вас не смутил? — рыкнул Нагберт. — Он тоже с побережья. И что⁈ Вот и что дальше-то⁈ Ну играет с ними принц, ну спасли они его — теперь что? Коронуют его — выпну их из страны… как мне это надоело! Фарфор — то, фарфор — сё… О, говорящие кадавры, прибережское чудо… ни проблем больше нет, ни тем для разговора.

— И тем не менее, — сказал дипломат с Даром. — Они, хоть и подохли, некроманты оба. И у солдатика тоже что-то, смутно похожее на Дар, в душонке теплится. Да, нам это не нравится. Я вообще не понимаю, как вы терпите при вашем дворе тварей Виллемины. Через два дня здесь будет Иерарх! Что мы должны ему сказать?

— Он что, один приедет⁈ — бросил Нагберт со злобным презрением. — На палочке верхом? Без свиты, без охраны, в дорожном рубище… Может, ещё босиком придёт, пешком, как во времена Идхальма Благочестивого? Охранять его никто не будет, нет? И у меня ни людей, ни охраны нет? Так вы это себе представляете?

— Но… — заикнулся дипломат.

— Но! — гаркнул Нагберт, как на заартачившуюся лошадь. — Но! Вот именно, что «но»! Так что ж вы тут кривляетесь-то передо мной, беспомощность тут показываете и непонимание ситуации полнейшее⁈ Бедных сироток из себя строите! Интересно: что бы сказал Святейший Отец? «Мы тут безопасность обеспечить не можем, тут аж два страшных монстра с побережья», — проблеял он настолько издевательски, насколько вообще возможно.

— Мессир Нагберт, — ласково сказал Турон, — мы ведь только хотели взглянуть… и они впрямь неприятно выглядят… Не стоит сердиться.

— И что? — сварливо ответил Нагберт, чуть скинув градус. — Вокруг нас всегда должно быть благорастворение воздухов? Ладно, что вы хотите? Отменить коронацию? Расторгнуть договор? Свалить в Святую Землю? Валите. Право слово, я придумаю выход. Мне интересно, как вы будете отчитываться.

Турон вздохнул так, что мы отчётливо расслышали.

— Хорошо, дорогой мессир Нагберт, — сказал он. — Мы примем особые меры к охране Святейшего Отца. Экстраординарные.

— Ваше дело, — фыркнул Нагберт. — Лишь бы это не помешало исполнению планов.

— Нет, прекраснейший мессир, — сказал Турон, — мальчик великолепен. И вылитый отец, действительно. Было бы глупо отказываться. Вы были правы, это идеальная кандидатура.

— Я всегда прав, — буркнул Нагберт.

— Я постараюсь напомнить это Святейшему Отцу, — сказал Турон.

— С этого надо было начать, — проворчал Нагберт, но уже спокойнее. — Полагаю, вы останетесь на ужин? Или сперва телеграмма?

— Мы свяжемся со Святой Землёй по своим каналам, — сказал дипломат с Даром. — А на ужин впрямь ожидается паштет из куликов по рецептам здешнего двора?

— Мой личный повар, — сказал Нагберт. — Ручаюсь головой… за точность рецепта…

— Чтоб вам подавиться, — ласково сказал Индар, закрывая «ухо».

— Я что-то не понял, — сказал я. — Нагберт что, собирается грохнуть тут Иерарха?

— Хм, — удивился Индар. — Я так решил, что Иерарх прикидывает, как бы грохнуть Нагберта. Но и твой вариант не стал бы исключать.

— И меня? — спросил Рэдерик.

— Вас, дорогой принц, собирается… скажем так, частично убить только Нагберт, — сказал Индар. — Иерарх — нет. Вас взвесили, обмерили, выслушали, поверили и признали годным. Я полагаю, что вас они решат убить уже после коронации… вернее, решили бы, если бы всё пошло по их плану. Если бы вас спокойно короновали, Нагберта бы спокойно грохнули, на его место нашли бы какого-нибудь преданного дурня… простеца, очевидно… Вы бы проявились через некоторое время — вот тогда они и решили бы, что вас тоже надо убирать.

— Сумасшедший дом, — грустно сказал Барн. — Ишь, пауки ядовитые, бешеные, аж слюна с клыков стекает…

— Власть делят, ягнёночек, — сказал Индар. — И деньги. В таких случаях удивительно у многих стекает.

— А про эту дырку ты откуда знаешь? — спросил я.

— Я ж тебе говорил, — сказал Индар устало. — Шлялся тут один… руководил секретными работами по переустройству некоторых помещений. У него под началом двое работяг было — вот их втроём и прикололи здесь, вот в этой самой каморке, чтоб не болтали. Работяги ушли спокойно, а их руководитель остался. Видно, уж очень сильно обиделся.

— Он здесь? — спросил Барн, настораживаясь.

Видимо, огорчился, что не видит. Но я тоже не видел.

— Нет, ягнёночек, нет его уже, — сказал Индар. — Я ему спасение души пообещал за то, что он карту разметил мне. Теперь-то я его уже и отвязал, и отпустил, ни к чему ему тут болтаться и болтать.

— У тебя впрямь шикарные знакомства среди здешних привидений, — сказал я. — И ещё есть?

Индар кивнул.

— Удивительно, — сказал я. — Я тут ни единого духа не видел, кроме леди Зельды.

— Стесняются, — сказал Индар. — Лич — это вообще страшновато, если ты не в курсе. И кто знает, каковы твои возможности.

— Я думал, духи чувствуют, — сказал я.

— Они просто пуганые, — сказал Индар. — Тем более что здесь Нагберт. Рядом с ним и живым-то неуютно, а мёртвым подавно. Он ведь не отпустит, если что.

Остаток дня прошёл мучительно.

Я пытался представить себе… э… экспедицию? диверсию? авантюру? — и получалось очень скверно. Зеркало, в которое мы с Индаром сумели вызвать Нагберта, висело, похоже, в его рабочем кабинете или лаборатории. И артефакты, которые я успел увидеть, меня особенно не обрадовали. И я никак не мог перестать думать о демонах.

Приют Туманов, провались он в бездну, наверняка был нашпигован демонами, как дохлая крыса — личинками. А демоны всегда были моим слабым местом.

Барн, по-моему, тоже нервничал. А Рэдерик был печален, сидел на широком подоконнике гостиной в обнимку с собакой и смотрел, как идёт дождь.

Сколько уже можно лить… Здесь, в великих лесах, дождь мне снова казался несноснее, чем у нас дома.

Зато из-за скверной погоды сумерки наступили намного раньше, чем могли бы. Вампиры проснулись задолго до полуночи. И Ричард нанёс визит, когда наш принц с Барном ещё ужин доедали.

Дружок, который сидел под столом и ждал кусочков вкусного, сорвался с места, заскакал и залаял, а Индар вскочил и запер дверь в покои принца. И, если кто-то вздумает шуровать ключом, принял дополнительные меры — всунул в дверную ручку тяжёлый бронзовый канделябр. Чтоб уж наверняка.

Потому что Ричард пришёл не один.

Вот же была картина! Парни были жутко холодные, в изморози, ресницы и волосы — в инее, вокруг них скакал горячий щенок, Барн со всеми переобнимался, несмотря на иней, Рэдерик с горящими глазами хлопал в ладоши в восторге, Ричард весело любовался…

А мне словно иглу сунули под лопатку. Будто ещё было сердце.

— Здравия желаю! — гаркнул Сэлди. — Ух и рады ж мы вас видеть, ваш-бродь!

— Здорово, капитан! — выдал Аклер басом. — Надо же, куда нас работать-то занесло — во дворец, дела!

А мне захотелось кашлянуть — чтобы голос не сорвался.

— Рад видеть, — сказал я. — Целыми рад видеть вас обоих. К тебе, Сэлди, сам Господь, похоже, охрану приставил: ты ж вечно лезешь в самое пекло — и цел до сих пор. Здорово, Аклер! Твой Дар стал чуть сильнее — или мне мерещится?

— Посильней стал, — самодовольно пробасил Аклер, разглаживая усы. — Я, ваше благородие, уж многое выучил, у некромантов-то на службе.

— Мы все малость меняемся, — сказал Сэлди. — Чутья и силёнок прибавилось, как у Серого Брода тварей-то унимали, с чумой…

— Тварей с чумой? — мне показалось, что я ослышался.

— Так весь фарфор туда отправили, живые солдатики не выносят, — сказал Аклер. — Там же до роты потеряли, когда оно поползло. Демон в дохлом теле, как чернокнижники-то умеют, а дышит грудной чумой. Удушье, значит, рвота, кровавый кашель — и всё тут. Солдатики первую волну-то остановили — да только и сами все… Чума, известное дело. Кто рядом был — у того особо страшная и тяжёлая. Много в три дня, а чаще — за день с копыт.

— Оттуда мы всех мужиков из окрестных деревень в глубокие тылы вывели, — сказал Сэлди. — И подвижные госпитали подтянули, жаль, фарфоровых медиков мало оказалось. Страшное дело. А я был в разведке, мессир капитан.

— Сэлди гада нюхом чует, — кивнул Аклер. — А к Серому Броду мессир Валор сами приезжали. И потрошение… это… вскрытие твари делали. Чернокнижную звезду достать им надо было, прочитать, что на ней написано. Мессир Валор потом эту звезду Преподобному Грейду отослали, обряд они вместе выдумали. Вот мы потом тем обрядом тварей-то из-под земли выманивали да гранатами на части рвали, а те части потом огнемётами жгли.

— Там и посейчас карантинная зона, — сказал Сэлди. — Кордоны поставили, никому живому проходу нет, только фарфоровые патрули. И медики там только фарфоровые работают, потому что живым сверх меры опасно. Говорят, испаренье ядовитое кое-где осталось. Но тварей мы истребили всех.

— А кто выходит из карантина, того моют-моют, чистят-чистят, — сказал Аклер и снова пригладил усы, рыжеватые, очень похожие на настоящие. — Форму сожгли, усы с париками тоже, а нас и карболкой-то, и спиртом-то… Так нас спиртом протирали, что потом было впору песни орать: запах в голову ударил. Живых, небось, не очистишь так.

— А Зыбкие Дороги окончательный лоск навели, — со смешком сказал Сэлди. — Там уж никакая бацилла вредная не выживет, всё вымерзло.

— Это да, — сказал Аклер. — Но и очистка, говорят, преотлично истребляет. В крепком вине ни одна зараза жить не может, учёные люди говорят.

— Ох и жуть же, братцы, — сказал Барн, качая головой. — Жуткая жуть, прямо скажу.

— Ничего, — сказал Сэлди. — Не блажи. Твари-то хлипкие, не то что жруны. Для живых опасные, а для фарфора вовсе пустяк. Главное дело — подлость. Смерти напустить, страху…

Я взглянул на Индара. Индар слушал, обхватив себя руками, неподвижный, как манекен. Но мой незаданный вопрос, видимо, прочёл по глазам.

— Тэйгил говорил о проектах, положенных при Рандольфе под сукно, — сказал он медленно. — Предположу, что то была пробная версия одного из этих проектов. Предположу также, что у кого-то сдали нервы и он раскрыл разработку, которая ждала… своего часа. Предположу, наконец, что она не единственная. И ещё: фарфор — ангелы-хранители Прибережья, Клай.

— Это верно, — сказал я. — Не меньше… Ричард, а ты ведь знал про Серый Брод?

— Знал, — сказал Ричард. — Это ведь ты про тех ребят, что зеркало открывали здесь? Что я знал, куда их забрали? Ну а к чему мне было говорить… Тревожить вас с Барном не хотел, вам и так несладко. Прости, Клай.

Щенок издали, вытянувшись в струнку, пытался понюхать сапог Сэлди. Сэлди стряхнул с глаз длинную светлую чёлку, присел на корточки и протянул к щенку ладонь. Дружок осторожно подошёл на несколько шажков и внюхался, закладывая уши.

Сэлди выглядел до изумления живо: его лицо, широкую скуластую физиономию северянина, лепил кто-то из новеньких скульпторов. Выразительно. Зато Аклер казался каким-то монументальным древним бойцом из легенд: Глена польстила ему, как смогла, русый с рыжиной кудрявый парик пришёлся кстати — и только лихие современные усы несколько разрушали впечатление.

Рэдерик, притихший во время рассказа о чуме, теперь подобрался поближе и рассматривал солдат с доброжелательным любопытством.

— Сэлди, — вдруг спросил он, чуть улыбнувшись, — а ты правда корову из болота вытаскивал?

Я на миг почти испугался, но тут же понял: Барн, конечно, рассказал принцу столько забавных баек и историй о войне, сколько сумел набрать.

— Правда, ваше высочество, — сказал Сэлди с заметной улыбкой в голосе. — Это вам, небось, Барн рассказал? Мы были с ним вместе — и Этиль ещё, он у Серого Брода сейчас служит. И то сказать: жалко же корову, мычала она, бедная, всё равно что плакала — и девчонка деревенская по ней больно убивалась.

— А Аклер-то в бою полулошадь оглоблей глушил, — весело сказал Барн. — Своими глазами видел! Демон прёт, а он его оглоблей под ноги! Тот — брык, а Герик из пулемёта его…

— Так всем же известно, что ноги у них слабоваты, — благодушно басил Аклер. — Мы им тогда показали, как в нашей деревне кур запрягают, было дело!

Рэдерик слушал с сияющими глазами. В исполнении Барна война выглядела героической сказкой, то ли страшной, то ли забавной, а парни были рады подыграть.

— Нравятся вам братики-солдатики, ваше прекраснейшее высочество? — странным тоном, ласково и печально, спросил Индар.

— Конечно! — тут же ответил Рэдерик. — Это же друзья Барна!

— Вот и чудненько, — кивнул Индар. — Скажи-ка, капитан Клай, Барн же в этой солдатской команде старший по званию?

— Да, — сказал я, не понимая, к чему он клонит. — Барн у нас ефрейтор же…

— Барн останется за старшего на эту ночь, — сказал Индар. — А я иду с тобой. Здесь солдатики справятся, от них и требуется только охрана, а там… я не уверен.

— Кто-то из нас должен остаться, — сказал я. — Нагберт ведь во дворце.

— Да и плевать на него, — отмахнулся Индар. — Сюда он точно ломиться не будет. До утра у нас с тобой есть время. А к утру мы вернёмся.

— А если нет?

Индар закатил глаза, воздел руки, оттопырил губу — выдал весь арсенал.

— Клай, не дури, — сказал он с досадой. — Я понимаю, что вы, прибережцы, беленькие, фарфор, готовы с честью умереть за королеву. Понимаю, ягнёночек, даже приветствую. Но вот беда: у нас сейчас внезапно сложилось такое неприятное положение вещей, что умирать мы принципиально не имеем права. Ни ты, ни я, ни эти парни. Нам надо не подвиг совершить, а точно и безупречно выполнить работу. Не угробившись в процессе. Верно я говорю, Князь?

— Верно, — сказал Ричард просто.

— Вот! — Индар ткнул меня пальцем в грудь. — Не слушаешь меня — своего послушай. Белого, благого, вампира. Он понимает.

— Ты мне тоже свой, — сказал я.

Индар изобразил пантомиму «я молился и рыдал до зари».

— Это адски трогательно, — сказал он, употребив максимум наличного яда. — И из этого следует вывод, верно? Раз я свой, значит, не брошу тебя на съедение, не так ли? И, возможно, буду в чём-то полезен?

— Ладно, — сдался я. — Твоё присутствие резко увеличивает наши шансы.

— О! — обрадовался Индар. — Это у тебя, видимо, приступ Божьей благодати. Истинное озарение.

— Я же сказал: ладно! — рявкнул я. — Прекращай ломаться. Ричард, у нас есть хоть какая-то информация?

— Скудная, — сказал Ричард. — Мы ж этот замок изнутри не видели. Всё, что есть — сны калеки. А сны… сны — дело такое… зыбкое. Неверное. Но Лиалена мне показала, а я покажу вам. Всё, что есть, — и протянул нам руки.

Не знаю, почему я решил, что сон, в котором распоряжаются вампиры, более чёткий, правильный и достоверный, чем обыкновенные человеческие сны. По-моему, наоборот: в чужом сне было ещё более… и мутно, и многозначно, и непонятно.

Подземелье, похожее на любимый Карлой дворцовый каземат, зыбилось и колебалось, как отражение в воде, то превращаясь в полутёмную библиотеку, то — в сумеречный дворцовый зал, освещённый целыми гроздьями мерцающих свечей. Дева-вампир, лунная, бледная до голубоватости, со странной старинной причёской — волосы закручены в высокий узел на затылке и локонами спускаются на висках — и в ещё более странном платье с открытыми плечами, завязанном под грудью, казалась реальнее, чем обстановка. Калека во сне оказался худеньким и длинноногим красивым юношей, бледным, с гривой вороных волос, похожим на Нагберта только злыми тёмными глазами, цепким ледяным взглядом из-под низких чёрных бровей.

— Я не слишком хорошо п-представляю планировку, — говорил он, чуть заикаясь, и его голос сверх меры напоминал голос Нагберта. — Д-думаю только, что мы сейчас находимся глубоко под землёй. Жилые п-помещения — наверху, но кабинет отца — г-где-то здесь. Меня никогда не п-поднимали по лестнице.

— А в кабинете вы были, дорогой? — ласково спросила вампирша.

— Нет, — сказал Оуэр. — Только в лаборатории и в зале для обрядов. Но д-дверь кабинета я видел.

— Попробуйте проводить меня туда, — предложила Лиалена.

— П-пойдёмте, — Оуэр пошёл, и зал со свечами превратился в какой-то мрачный каземат, освещённый газовым рожком, грязный и жуткий, как тюремная камера.

Оуэр двигался как дух или вампир — невесомо скользил над полом, еле касаясь его ногами. Лиалена, идущая за ним, казалась более плотской. Но окованную металлом дверь прошли насквозь они оба.

За дверью оказался освещённый газовыми рожками коридор. По коридору волоклось существо странного вида, вроде кадавра, грубо сшитого из кусков разных тел. Что это было, я не понял: Дар во сне молчал, будто его и не было, я не ощущал мир, а только видел его, как картинку.

— Здесь всегда его стражи, — безразлично сказал Оуэр.

— Поднятые? — спросила Лиалена.

— Мелкие демоны, обшитые плотью, — сказал Оуэр. — Поднятых он для домашних работ не использует.

— Куда же теперь? — спросила Лиалена.

Оуэр задумался. Тварь подошла ближе — и прошла насквозь, потащившись дальше. На лице Оуэра ни один мускул не дрогнул.

— Кажется, здесь есть поворот, — сказал он. — Я уже не помню, когда в п-последний раз был в ясном сознании вне камеры. В меня всегда вливают эту дрянь… В глазах мутится, всё выглядит как-то странно… Но в моём детстве он не слишком беспокоился, так что… Смотрите.

В стене вдруг открылся тёмный проход — где-то вдалеке мутно горел газовый рожок в матовом колпачке. Оуэр пошёл туда. Прошёл лестницу, ведущую наверх, развилку — коридор направо, коридор налево — и оказался у двери, освещённой этим самым рожком.

— Лаборатория там, — сказал Оуэр, указав на дверь кивком. — А в кабинет можно п-попасть через неё.

— Я поняла, — сказала Лиалена. — Я передам. А вы должны быть готовы. Всё время наготове.

Оуэр мотнул головой.

— Я б-буду, — сказал он. — Но лучше бы вы меня… убили, леди. Заморозили бы мою… д-душу. До небытия. Я устал.

Лиалена погладила его по щеке.

— Дорогой, пожалуйста, будьте мужественны, — сказала она нежно. — Возможно, вы вскоре выйдете отсюда навсегда. У вас будут руки и ноги. Вы сможете жить, как все живые люди.

— М-мне надоела боль, — сказал Оуэр. — И тошнит от всего. Опостылело всё.

— Хотите в лес, дорогой? — ласково спросила Лиалена. — Потерпите немного, осталось чуть-чуть…

— Покажи мне лес, — сказал Оуэр.

Прозвучало это невесело и как-то безнадёжно. Ни во что он не верил и доброго не ждал.

Ричард высвободил свою ладонь из моей.

— Ты запомнил, Клай?

— Думаю, да, — сказал я. — Хотя, конечно, тяжело разобраться по сну. Такое чувство, что парень сам не очень уверен…

— Мне кажется, — сказал Индар, — что я понимаю, как всё это устроено. И теперь практически не сомневаюсь, что мы справимся.

— Вот бы и мне так, — усмехнулся я невольно.

— А вы сегодня пойдёте? — спросил Рэдерик.

— Сегодня, — сказал Ричард. — Только позже, за полночь. Когда в замке всё уляжется. Нагберт-то точно в Резиденции, я его, гада, чувствую… там, значит, только холуи его.

— И демоны, — сказал я.

— Демонов я беру на себя, — сказал Индар почти весело, хлопнув себя по карману. — Несколько славных штучек постоянно с собой ношу.

— А вот это, — Ричард протянул мне пригоршню свечных огарков, — привет от Ависа. Свеженькие, со вчерашней вечерней службы.

— Вот как-то я не подумал, что уж сегодня, — сказал Барн. — Сердце щемит, ваш-бродь.

Я хлопнул его по спине и сказал, постаравшись сделать улыбку в голосе заметной:

— Спокойная ночь будет, ничего. У тебя теперь фарфоровое воинство, принц просто проспит до утра, а вы сыграете в три глазка на интерес.

— Так Сэлди-то жулит, ваш-бродь, — попытался тоже улыбнуться Барн, но у него дрогнули губы. — Эх… лезете прямо в пасть… Нет, вы не подумайте, я понимаю всё. И калеку спасти надо, бедолагу, и жало это ядовитое у Нагберта вырвать… а всё одно неспокойно.

Рэдерик подошёл и подсунулся под его руку, как приходит котёнок или щенок, чтобы человек погладил. Барн обнял его за плечо.

— Не беспокойся, ягнёночек, — сказал Индар. — Я за твоим Клаем присмотрю.

— Ему б не пришлось за тобой присматривать, ваша светлость, — хмыкнул Барн. — Его благородие и не в таких местах побывал. В Синелесье-то, а?

Индар, к моему удивлению, спорить не стал. Он вышел из кабинета, вскоре вернулся с той самой сумкой, «из шкуры жертвенной козы», и принялся сосредоточенно в ней рыться.

Рэдерик, обнимая щенка, наблюдал за всеми.

— Я, наверное, не смогу спать, — сказал он наконец. — Вы ведь точно вернётесь, да, мессиры?

Врать ему я не мог.

— Мы всё сделаем, чтобы вернуться, ваше высочество, — сказал я. — А остальное — судьба и Господь.

Рэдерик кивнул и вздохнул.

— Вы бы, может, сказали Норфину, ваш-бродь, — сказал Барн. — Чтоб посты усилил.

— Не надо, братец, — сказал я. — Ни к чему удивлять и нервить Нагберта. Пусть ему сюрприз будет. А сегодня — спокойная ночь, когда он сможет свою цыпалялю понянчить. Напоследок.

Нарочно вспомнил это словцо. Чтобы они улыбнулись — Барн и принц.

И они улыбнулись, хоть и не очень уверенно.