Фарфор Ее Величества

Глава 26

Индар закрыл «ухо». И в этот миг я осознал, что уже давно чувствую… Просто за яростью, ужасом и тошным ощущением беспомощности я это ощущение вовремя не распознал.

По-моему, все остальные тоже. Заслушались. Только Дружок тихонько тянул в ту сторону нос, но подойти ближе побаивался. Всё-таки звери сильно нервничают, когда Сумерки рядом.

А Ричард, наверное, уже давно пришёл. Тихонечко стоял в стороне — и тоже внимательно слушал, не сомневаюсь.

— Ой, Ричард! — радостно воскликнул Рэдерик.

Он был ещё бледный, но у него камень с души свалился, заметно.

— Привет, принц, — сказал Ричард. — Привет, парни.

И руки нам пожал. Без особого притока Силы — собирал информацию. В тот момент, когда я коснулся его ладони, он, видимо, и сам передал кое-что: я отчётливо увидел наш каземат под Дворцом в столице. В своём любимом кресле сидел Преподобный Грейд, читал древний манускрипт на языке Прародины и кутался в плед. Мессир Валор, слушал, обхватив себя руками. Правый глаз Валора покрывала сетка трещин, как бельмо… он мог бы заменить глаз, но не стал. Видимо, фантомная болезнь некроманта открывала и ему кое-какие возможности. Мессир Ольгер катал по столу хрустальный шарик, лицо у него было совершенно больное. Карла стояла у стеллажа с книгами, злая и раздосадованная, гладила по голове Тяпку, но, кажется, скорее машинально… Из манускрипта Преподобного я успел разобрать только: «… и сил воистину стихийных и невообразимо могущественных, имеющих божественную, а не людскую природу…» — и вывалился из воспоминаний Ричарда с острой тоской по нашему милому дому и товарищам.

И по Карле, ага. Совсем нестерпимо.

— Она тоже скучает, — сказал мне Ричард. Чуть улыбнулся.

— Мы скоро увидимся? — спросил я.

— Где ж мне знать! — вздохнул Ричард. — Я ж вампир, а не гадалка.

— Вы пришли за новостями, Ричард? — спросил Индар.

— Задержался очень, — сказал Ричард. — Заслушался. Карла сердиться будет, но делать-то нечего, я должен был это всё сам услышать, раз уж так повезло.

— Может, надо было и дальше послушать? — сказал Барн. — Нагберт-то, гад, работать собирался… Глядишь, опять позовёт свою эту цыпалялю…

— Это ничего не даст, — сказал Индар. — Допустим, позвал. Но мы не можем на слух ни определить, что за обряд, ни понять, что за цыпаляля. Вы ведь тоже, скорее всего, не сможете к нему заглянуть, Ричард?

— Он от Приходящих в Ночи там понарисовал всё, что только есть, — улыбнулся Ричард. — Ну всё! Даже дурную звёздочку эту, что деревенские бабки на передниках вышивают, от Взгляда из Сумерек, будто кто из Сумерек об их прелести уже себе глаза натёр. Страсть боится вампиров, боится и не доверяет. Это ж не про Эрнста уже, это про нашу душу. Но кое-что интересное мне о Нагберте одна барышня рассказала. Из старых, из Эрнстовых ещё.

— Ого! — удивился я. — Ничего себе. Кто-то из вампиров что-то пронюхал? При том, как Нагберт закрывается?

— По снам мы ходим, — сказал Ричард. — Сны не закрыть. И в сон позвать многим легче. Ну вот, её в сон и позвали, аж дважды. Младший сынок Нагберта, бедолага.

— Младший? — спросил Индар тем тоном, при котором поднимают бровь. — Хм. Предполагается, что Дингр у него единственный. Любопытненько, любопытненько…

— Дингр, сколько я знаю, целый, — сказал Ричард. — А у этого несчастного парнишки ни рук, ни ног… ну, то есть… Лиалена говорила так: ладошки у него есть. И что-то наподобие ступней. Но растут прямо от плеч или от бёдер… в общем, калека и калека. Ясное дело, с Даром — и вот такое. Немой. Нагберт думает, что и слабоумный. Но — нет, просто немой, во сне нормально говорит. И руки-ноги свои во сне видит. Парнишка-некромант с тяжёлым клеймом, вампирский воспитанник.

Барн только головой покачал. И Индар кивнул, но у этого кивка был совсем другой смысл.

— Так я и думал, — сказал он. — Родная кровь. Двое детей, которых Нагберт в своё время официально представил королю, это так… Фасад. Интересно, сколько есть ещё и сколько уцелело. Я думаю, рожала не только его жена.

— Ваша правда, Индар, — сказал Ричард. — Но этот парнишка — его и жены. И там очень странная история. С одной стороны, у него даже имени нет. Нагберт его и человеком-то не считает. Просто у него кровь очень подходящая, если работаешь с адом… ну и в жертву он назначен, аккурат накануне коронации. Нагберт хочет ещё себя усилить, а это… вы ж понимаете, какая сила.

— А с другой? — спросил Рэдерик.

— С другой — имя у него есть, — сказал Ричард. — Ещё какое! Его назвала Лиалена, когда он позвал впервые, а тогда ему ещё и годика не было… Он и звал-то, как котёнок, просто в ужасе орал на все сонные пути, без понимания, инстинкт один… Так вот, Лиалена-то назвала его Оуэром, ни много ни мало. Как первого Князя Перелесья, если легенды не врут. И вот какие дела: днём этот несчастный валяется на грязном матрасе, его кормят какими-никакими объедками, если вспоминают, а его собственный папаша берёт у него кровь для обрядов. А в Сумерки и во сне — парнишечка вполне уже некромант, с духом и волей. И грамоту знает. И много умеет.

— Что ж он не кокнет, прости Господи, папашу своего? — спросил Барн.

Ему, по-моему, слушать всё это было физически больно. Впрочем, мне тоже не намного лучше.

— Ну как⁈ — вздохнул Ричард. — Нагберт так о нём думает, что он дурачок-дурачок, но с Даром, поэтому Дар в нём замкнут. И я так полагаю, что Нагберт, когда ему нужда будет, бедолагу этого не отпустит даже на лоно Господне… да хоть бы и в ад, всё лучше! Когда Нагберту занадобится, он всё заберёт: и тело, и кровь, и Дар, и душу… ну, душу-то продать нельзя, но запереть, слышь, можно, чтоб поджирать понемногу. Так что он, конечно, сынка не выпустит, ни живым, ни мёртвым. К чему? Мало ли, кто что пронюхает… Но до снов, конечно, Нагберт бы и сам во сне не додумался.

— И на днях, надо полагать, этот несчастный снова позвал? — спросил Индар. — Между прочим, поведение этой Лиалены я не одобряю категорически. Её позвал несчастный младенец… кем же надо быть, чтобы не принять зов? Сколько лет он мучился днём и был игрушкой для вампирши ночью? Почему она не отпустила его сразу?

Ричард вздохнул ещё печальнее.

— Она сказала, что побоялась. Душу через сон можно вытащить только на Зыбкие Дороги — а там, говорят, либо вымерзнет душа без тела-то, либо развалится на части. Опять же, в замке Нагберта душу оставить — ещё хуже, чем тело оставить. Тогда-то Нагберт точно душу бы аду продал запросто, младенца-то родной крови… А уйти к престолу Господню оттуда душе никак не выйдет: там всё равно что досками заколочено. Ни призракам нет ходу, никому. Но да, на днях… как на днях: вчера. Вчера он снова позвал. И Лиалена рассказала.

— А столько лет молчала! — не выдержал Барн. — Ну вот же дурища! Может, её бы кто научил, как дитё вытащить из этакого ужаса?

— Ну кому бы она рассказала, ягнёночек? — мрачно спросил Индар. — Эрнсту? Или кому-нибудь из его упырей? Нет, она, безусловно, дурища, ей нужно было собрать информацию, помочь человеку… но её молчание одобряю. Как я понял, она сказала тебе, Ричард, когда начала тебе доверять?

— И когда прижало, — кивнул Ричард. — Парнишка-то ей сказал, что ему только до кануна коронации жить. А уж какой будет обряд… останется ли от парня хоть малая искорка — непонятно.

— Всё это отвратительно, — сказал Индар. — И показательно. В принципе, мы, конечно, и так представляли себе, что Нагберт готовит на коронацию похороны с оркестром, а теперь получили некое независимое подтверждение. Но что делать нам, смертным, в этой ситуации — не представляю. Это Сумерки и Сумерки. Или предполагается, что мы должны тебе подсказать, как освободить эту бедную душу через сон?

Ричард замялся.

— Ну так вот я уж спрашивал у Преподобного, — сказал он грустно. — И у Ависа спрашивал. Я больше скажу: я даже попросил Преподобного у самого Святейшего Отца спросить, вдруг он в курсе дела… Так вот, не знают они. Так-то человек может помереть во сне, но душа-то не в сон пойдёт… И придумал я одну штуку… Штука не очень хорошая и рискованная, непонятно, получится ли, нет ли… неприятная очень… но ведь какое дело: мы тогда у Нагберта много силы отберём. Прямо, можно сказать, украдём боезапас. Он, значит, рассчитывает на родную кровь и на страшную жертву, а если мы сделаем, то без ничего останется. При своём останется.

— По всему надо пробовать, — сказал Барн.

— Ты не годишься, — сказал Ричард. — И мессир Индар не годится. У него и опыта такого нет, и практики, и запросто может быть, что оба гробанутся. А годится мне только Клай. Ему и пробовать, значит.

— Люблю я тебя, Ричард, — сказал я. — Всё уже решил, да?

— А что ж? — удивился он. — Ты же пойдёшь?

— Куда я денусь, — сказал я хмуро. — Куда хоть идти?

— Как мы с тобой ходили на войне, — сказал Ричард. — По Зыбким Дорогам.

Ох ты ж, в дым, в прах, в кишки!

— Спасибо, Князь, — сказал я. — А то я уже соскучился… Что мне там делать, скажи? Зачем?

— Идея такая, — сказал Ричард, воодушевляясь. — Душу ведь можно вытащить на Зыбкие Дороги…

— Так ты же сам сказал… — начал я.

— Прямо скажем, идея так себе, — перебил Индар. — Даже не предположу, сколько просуществует душа без плоти на Зыбких Путях. Минуту? Ну, это будет, полагаю, большое везение… Хотя такая гибель намного легче, чем кошмар, придуманный папочкой Нагбертом.

— Нет-нет! — Ричард мотнул головой. — Никто не гибнет! У нас уже сговорено. Лишь бы Клай пошёл. Вот слушайте: мы с Эглиром забираем из Дворца куклу…

— Постой, — влез я. — Какую куклу? Протез? И как вы получите тело?

— Да никак, — Ричард с досадой махнул рукой. — А как вы поднимали солдатиков, которых жрун до угольев спалил? Или морячков, ну тех, на подводный корабль? Ну так вот: Фогель, например, нам даёт протез из бесхозных косточек, что наставники отпели и за ушедшего к Господу молятся. У него на случай нужды много есть.

— Большую прям? — спросил Барн. — А лет-то сколько парнишке?

— Тринадцать, — сказал Ричард. — С ним уже сговорено. Не всегда ж ему будет тринадцать. Может, потом и усы себе наклеить захочет, и с барышней вечером пройтись… Опять же, ведь руки и ноги у него будут! Подумаешь, что малость неловко.

— Логично, — сказал Индар.

Он бы сам принял, да.

— Так вот, — продолжал Ричард. — Протез забираем и относим в одно местечко на Зыбких Дорогах, откуда до столицы Прибережья в пару шагов можно попасть. Потом я прихожу к тебе — и мы с тобой туда идём, а в это время, значит, Лиалена как раз душу туда принесёт, пара шагов, должно получиться. И вот тут — не зевай: я тебе пою, а ты эту душу сразу двумя Узлами связываешь с протезом, а?

— Ого! — радостно закричал Барн.

— Это да, — сказал я. — Ты, Ричард, гений. Это ведь запросто может сработать!

— Я умный, — сказал Ричард ужасно самодовольно. — А уж Оуэра потом можно проводить до Дворца. Уж на побережье-то ему будет безопасно! А тебя я обычным манером верну в Перелесье.

— Вот бы и меня во Дворец! — вырвалось у меня. — Хоть до утра!

— Это ещё один переход, значит, — сказал Ричард. — А вытерпишь? Сам же понимаешь…

— Да какая разница! Подумаешь, шагом больше, шагом меньше…

— Ладно, — сказал Ричард. — Как ты скажешь, так и будет. А всё дело намечаем на канун коронации…

— Нет, — сказал Индар. — Не факт, что Нагберт будет ждать до последнего. Послезавтра.

— Тогда я пойду расскажу Карле! — воодушевлённо сказал Ричард. — Свяжемся. Ждите!

И махнул, не прощаясь, через зеркальную раму красивым прыжком: зеркало в покоях принца висело высоковато.

— Бравый же парень Ричард! — сказал Барн. — Приятно поглядеть.

— Верно, — сказал Рэдерик. — Можно мне дождаться, пока позовёт леди Карла, мессиры?

Мы устроились ждать в гостиной. Дружок прижимал уши и тянулся издали, но тщательно обнюхал наши ладони и пол, на котором стоял Ричард, и только после этого забрался на диван к Рэдерику и Барну. Выглядела эта троица так спокойно, будто ничего дурного и не предвидится.

А мне было здорово неспокойно. И Индару, я заметил, тоже.

— Мне эта идея не нравится, — пробормотал Индар, не мешая Барну рассказывать принцу про то, как на побережье ловят рыбу. — Совсем не нравится.

— Почему? — спросил я. — Мне тоже тревожно, но я не могу объяснить.

— Во-первых, — сказал он тихо и мрачно, — я не верю, что вампир пронесёт душу хоть несколько шагов даже в нашем лучшем из миров, а о Зыбких Дорогах просто умолчу. Никогда не слышал, чтобы вампиры вообще могли держать душу отдельно от тела хоть мгновение.

— И я не слышал, но Ричард… — заикнулся я.

— Ричард молод ещё, — буркнул Индар. — Очень славный и очень юный вампирчик, хоть и Князь… хотя… может, лично он и удержал бы. Он особенный. Но девка из свиты Эрнста… Пфе.

— А допустим, что удержит? — сказал я. — Ричард её научит?

Индар так здорово выпятил губу и закатил глаза, будто фарфор ожил на миг.

— А как ты себе представляешь обряд на Зыбких Дорогах? — спросил он насмешливо. — Как ты думаешь, почему они называются Зыбкими?

Я задумался. Я вдруг понял, что за время, прошедшее после Синелесского Рейда, забыл Зыбкие Дороги, как кошмарный сон. Вспоминались только мерцающие серебряные струны во мгле, которая не была мглой, и дикий мёртвый холод…

Можно ли что-то нарисовать на том почти неосязаемом серебристом ничто, что стлалось нам под ноги? Или на тех мостах из ледяных струн? И чем? И что будет…

— Так, — сказал я. — Я тебя, кажется, понял.

— Ничего не выйдет, — безнадёжно сказал Индар. — Впрочем, в любом случае ничего не выйдет. Потому что Оуэр — не единственный сын папочки Нагберта. Даже если Нагберт уже пустил прочих отпрысков под нож, остаётся Дингр.

— Так ведь наследник! — я замотал головой, потому что уж эта идея точно в ней не укладывалась.

— Ну и что, — сказал Индар. — Подумаешь. Тут власть над большей частью Великого Севера на кону. Думаешь, пожалеет какого-то сопливого мальчишку почти без Дара? Жена нового родит. Новую жену возьмёт. Соули усыновит. Глупости. И сантименты.

Я вспомнил тон, которым Нагберт вещал об избранных и новом времени, и мне стало нехорошо. Скорее всего, Индар говорил чистую правду.

— Что же делать? — спросил я потерянно.

— Не знаю, — сказал Индар. — Думать.

Я еле дождался момента, когда вспыхнуло зеркало, и был до щенячьего восторга рад видеть хмурую Карлу. Хмурая — не худший случай. Могла быть в ярости.

А при Карле — не только Тяпка. И даже не только Ричард, раздосадованный и печальный — похоже, ему кто-то объяснил то же самое, что мне объяснил Индар. С Карлой пришёл мессир Валор. Вот уж совершенно не ожидал его увидеть, думал, он дико занят, но вот — выкроил время для беседы. Одет он был предельно элегантно, и парик на нём был мирного времени, с пышным бантом на затылке. Почему-то меня это порадовало: раз Валор озаботился костюмом, значит, не так всё плохо, как может показаться.

А рядом с Валором стоял адмирал Олгрен, смотрел на всех неодобрительно, надменно и сурово.

Прежде чем Карла успела что-то сказать, Индар подчёркнуто радостно выдал:

— Ну вот, дорогие мои конфиденты, всё и разъяснилось, не так ли? Счастлив приветствовать, мессиры прибережцы, целую ваши ноги, дивная леди. Мессир Ричард, ваш план был признан небезопасным?

— Просто нерабочим, — вздохнул Ричард. — Но мессир Олгрен считает, что выход есть. А я думаю, что это кошмар, а не выход.

— И я, — сказала Карла. — Я против.

— Расскажите, мессир адмирал, — сказал я. — Вместе прикинем.

Олгрен окинул меня оценивающим взглядом.

— Хорошо, — сказал он медленно. — Идея Ричарда не выдерживает критики. Хотя бы потому, что душу дева не донесёт, но если ей даже и удастся — вы не сможете провести обряд на Зыбких Дорогах. И никто не сможет. Говорю, полностью отвечая за свои слова: там опасно даже молиться — всё равно кому. Там и мысли могут нарушить баланс, а слова порой его нарушают… такого рода действия я могу расценивать только как особенно извращённый способ самоубийства. Я там походил… хорошо себе представляю.

— Ясно, — сказал я. — Понял. Но тогда какой же выход?

Олгрен мрачно усмехнулся.

— Кто-то мне говорил, что вы ухитрились найти Нагберта через зеркало?

Мы с Индаром переглянулись. Никто ему сказать не мог: никто, кроме нас, просто не знал. Но метод поиска связан с Зыбкими Дорогами — старый демон, видимо, учуял сам.

— Так? — переспросил Олгрен.

— Да, — сказал я. — Мы искали.

— Значит, зеркало в Приюте Туманов есть, — удовлетворённо подытожил Олгрен.

— Намертво закрытое от вампиров, — сказал Ричард.

Олгрен тронул его плечо, останавливая.

— Много всякого мы взломали, что было закрыто от вампиров, — сказал он. — Где не пройдёт дитя ночи, там ты пройдёшь, Клай. Пройдёшь в замок, найдёшь калеку и вытащишь через зеркало. Не в Прибережье: у вас не будет времени. В Резиденцию Владык — или ещё куда-нибудь, где найдёте открытый путь. Дева из свиты Ричарда говорит, что у калеки сильный Дар, у тебя хороший Дар, вы согреете друг друга на минуту-две. Вот так я это вижу.

— А давайте лучше прикончим Клая прямо здесь, мессир Олгрен! — радостно сказал Индар. — Чище, быстрее, хорошая компания — ему будет намного приятнее. Да и к чему время терять!

Я не выдержал, хохотнул. Почему-то было дичайше смешно. Но Карла посмотрела на меня укоризненно и сказала Олгрену:

— Между прочим, Индар прав ведь. Это совершенно безнадёжное дело.

— Тем более что калека — не единственный отпрыск Нагберта, который годится в жертву, — сказал Индар. — Есть ещё официальный наследничек, Дингр, постарше калеки, с заметным следом Дара, без видимого клейма. Наверняка есть какой-то изъян, но не бросается в глаза. По-моему, отличная жертва, если вдруг калека пропадёт.

— Вот! — воскликнула Карла и показала на Индара пальцем. — Вот послушай!

Олгрен сделал этакое скептическое движение углом рта — вроде незаконченной кривой ухмылки.

— Проясним картину. Имеется калека, я бы сказал, знакомый аду, обещанный. Явно дитя хаоса. Без судьбы. С настолько сильным Даром, что Нагберт замкнул его татуировкой, как порой делают южане, и с таким клеймом, что оно мешает нормально жить. И вы, Индар, предполагаете, что это идеальное оружие можно заменить здоровым парнем с еле намеченным Даром, без видимого клейма и с явственной судьбой? Да ещё и принадлежащим Предопределённости, возможно? Это наивно. Нет, несомненно, нет меча — отбивайся поленом, но, мне кажется, вооружённый поленом воин сильно теряет в эффективности.

— Вы полагаете, ему нужен именно калека? Именно, конкретно? Так? — спросил Индар.

— Несомненно, — сказал Олгрен. — Я поговорил с этой девой. Мальчик крайне интересный. И жив он, я думаю, именно потому, что Нагберту понадобится колоссальная концентрация силы. Калека — его резерв. Ни другие дети, ни наследник такого выброса мощи не дадут, даже не сомневайтесь… нет, конечно, что-то Нагберт и с Дингра наскребёт, но несравнимо. Капля и море.

— Ясно, — сказал я. — Всё мне понятно. Кто меня будет провожать по Зыбким Дорогам до того зеркала? Вы, адмирал, или Ричард? По идее, должно получиться хорошо, потому что я как бы… ну помню путь, что ли. На Зыбких Дорогах это точно будет чувствоваться.

— Я против, — сказала Карла. — В Синелесье ты с группой был, а в замок собираешься один соваться. При том что мы понятия не имеем, сколько там стражи и на что она способна.

— Почему один? — удивился Индар. — Мы вдвоём пойдём. Я прикрою.

— Один, — сказал я. — У тебя опыта нет, только помешаешь. И потом, кто-то должен остаться и защищать принца, если что-то пойдёт не так. Ты знаешь, что Барн не потянет, у него Дар слабый.

— Вот именно, — сказал Олгрен. — Ты пойдёшь один, Клай. И пройдёшь, потому что от этого многое зависит. А дальше будешь действовать по обстановке. Либо вытащишь калеку из замка. Куда сможешь — на Зыбкие Дороги, в реальность, лишь бы в такое пространство, где кончается зона Нагбертова контроля. Либо убьёшь и отпустишь душу. Его душа тоже сгодится Нагберту, поэтому обрати внимание: нельзя просто убить. Нужно в любом случае освободить. Так, как получится.

— Есть, — сказал я. — Понял. Мне нужна пара гранат.

— Зачем⁈ — ужаснулась Карла.

Именно потому, что поняла, зачем.

— Простите, леди-рыцарь, — сказал я. — Очень не хочется попасть в лапы Нагберта и его людей живым. А пулю в лоб пустить не могу. Вернее, могу, но без толку.

Карла нахохлилась, натянула на плечи шаль — хорошо, что не заплакала. И не возразила ни слова. Ну что ж, ей ясно — и мне ясно: нельзя оставлять Нагберту такое оружие.

Простой и жестокий принцип: либо забрать, либо уничтожить, чтобы не досталось врагу.

Не говоря уж о том, что оружие — живой мальчишка…

— Гранаты будут, — сказал Ричард. — Оружие будет.

— Ясно, — сказал я. — Завтра продумаем, как действовать. К завтрашним сумеркам буду готов.

— Превосходно, — сказал Олгрен. — Я знал, что на тебя можно положиться. Мы уходим. К завтрашним сумеркам у нас будет точный маршрут.

— Честь имею, — сказал я без особой лихости.

Вампиры удалились оба — просто растворились в полумраке.

— Ну что ж, мессиры, — сказал Валор, который всё это время слушал молча, — пожалуй, пришло и моё время.

— Думаете, всем можно слушать? — спросила Карла с заметным сомнением в голосе.

— Всем, всем, деточка, — сказал Валор. — Понимаю, все устали… ох, даже спина затекла… Но сначала практика, потом теория, я полагаю. Верно?

— Теория? — насторожился Индар.

— Да, дорогой коллега, — отвечал Валор таким тоном, будто видел его в последний раз не в Синелесье, на разгромленной базе, в виде пленного духа, а где-нибудь на конференции некромантов и алхимиков в нашей столице. — Главным образом я хотел задать несколько вопросов вам, ваше прекраснейшее высочество. Вы ещё не совсем засыпаете, дорогой принц?

Рэдерик мотнул головой, стряхивая дремоту. Устал он смертельно, — да ещё тёплый щенок дрых у него под боком, — но держался. Видимо, потому что ему было интересно до предела.

И так же важно, как нам, надо полагать.

— Итак, — сказал Валор. — Я желал бы слегка прояснить очень важный вопрос, друзья мои. О вас, ваше прекраснейшее высочество. И о вашем происхождении. Как я понимаю, ваши лихие товарищи ничего от вас не скрывают, дорогой принц?

— Нет, — сказал Рэдерик. — Я тоже ничего.

— Отлично, — продолжал Валор тоном столичного лектора. — Другими словами, вы понимаете, что государь Рандольф, будучи в здравом уме, способный руководить своими поступками, ни в коем случае не пошёл бы на такой безумный шаг, как венчание с вашей матушкой? Тайное. В деревенском храме. В обществе двух, несомненно, аристократов, но…

— Да, мессир Валор, — сказал Рэдерик. — Мессиры Клай и Индар считают, что отца опоили. Или прокляли.

— Может быть и так, — сказал Валор. — Но у меня есть некоторые основания предполагать, что всё несколько сложнее… главным образом потому, что ваш Дар уникален, прекраснейший мессир Рэдерик. Не похож на смертный Дар некромантов, не похож на королевское чудо… Ближе всего вы напоминаете мне человека, одержимого стихией, но и это не вполне вам подходит. Я слышал от ваших товарищей, что вы отличаетесь истинно королевским самообладанием. Люди, принадлежащие стихии, много-много импульсивнее.

— Отчим учил меня держать себя в руках, — сказал Рэдерик.

Он совсем проснулся, был насторожен и очень внимателен.

— Несомненно, — сказал Валор с изящным старомодным поклоном, — мессиру Хоурту это замечательно удалось, а вы были отличным учеником. Но есть ещё одна не указанная особенность вашего высочества.

— Чудеса делать? — спросил Рэдерик и хихикнул.

Милейшая такая наивность. Детская.

— Да, — сказал Валор. — Не те, что называют «королевским чудом», но те, что связаны с жизнью как стихией. Будьте любезны, дорогой принц, скажите откровенно: что вы чувствовали, когда отдирали колючие ветки от нашего друга Клая?

Рэдерик задумался.

— Я чувствовал… злость, — сказал он медленно. — И испугался за мессира Клая. И… простите, мессир Валор, я не знаю, как объяснить. Мне вдруг стало очень… хорошо… где-то под мыслями. Под злостью. Там оказалась какая-то злая радость… потому что я понял эти ветки. Почувствовал. Знаете… как мышек. Или цветы в горшках. Собак — не так. У собак разум большой, они понимают почти как люди. А у мышек разум меньше, а у цветов — совсем нет разума, но вот это… есть… жить они хотят. Не понимают, но кое-что чувствуют, как могут. Им бывает приятно и неприятно.

— Как любопытно! — не удержался Индар. — И каково же было этим колючим лианам?

— Не очень хорошо, — тут же ответил Рэдерик. — Они хотели впиться в живое и им питаться, а наткнулись на мессира Клая, у него снаружи живого мало, только внутри, где им не достать. Я, когда стал рвать ветку, знал, что оторвётся. Ей не хотелось держаться.

Карла свистнула — и мне тоже очень хотелось. Рэдерик взглянул на неё.

— А я не умею свистеть, — сказал он огорчённо, с тенью даже зависти. — Вы мне потом покажете, леди Карла?

— Прошу прощения, — тут же сказал Валор, вскинув палец. — Свистеть мы будем учиться в мирное время. А пока я попрошу вас, ваше дивное высочество, рассказать, что вы делали и чувствовали дальше.

— Мне хотелось убить эту тётку, — тут же сказал Рэдерик. — И я приказал колючкам, вот и всё. А потом Барн меня обнял и стал говорить, чтоб я успокоился, а мессир Клай сказал не убивать. И я велел колючкам убираться, откуда они пришли.

— Ну что ж, дорогие друзья, — сказал Валор. — Мы все должны поблагодарить его высочество за интереснейший рассказ и сделать вывод, верно?

— Валор! — сказала Карла укоризненно. — Не томите!

— Я хочу, — сказал Валор, — чтобы вы все, друзья мои, хорошенько осознали произошедшее. Наш юный принц понял, сказал бы я, душу этих растений. А потом им приказал. А нам с вами известно, что эти растения — часть лесной жизни как стихии и принадлежат божеству-покровителю чащ, покровителю Перелесья и Заболотья, очевидно. Тому, кого здесь зовут Отцом Лесов. И этим-то растениям приказал наш прекраснейший мессир Рэдерик.

— Не может быть, — тихо сказал Индар.

— Чего именно? — спросил Валор. — Я вижу две возможных ситуации. Первая: по какой-то причине, очевидно, вследствие обрядов, проведённых жрецом и мессиром Хоуртом до вашего рождения, ваше высочество, вы обрели некую связь с Отцом Лесов, отчего порой бываете им, если так можно выразиться, одержимы. В эти моменты вы выглядите как человек, в которого вошла стихия. Но здесь я вижу некоторую крохотную нестыковку: вы слишком хорошо владеете собой, дорогой принц. Даже в такие особые моменты. Например, вы чувствуете, что вас обнимает ваш друг Барн, понимаете, что вам говорит мессир Клай.

— Это так, — кивнул Рэдерик.

А я вспомнил Долику, в которой бушевала стихия. В тот момент к ней было совершенно бесполезно обращаться, а пытаться её остановить рискнул бы только самоубийца.

— Да, — сказал я. — Вижу в ваших словах резон, мессир Валор.

— Поэтому рассмотрим вторую ситуацию, — кивнул Валор. — Это не одержимость, ваше высочество. Вы постепенно осознаёте ваши естественные силы. Очевидно, из-за обрядов, совершённых вашим отчимом и жрецом, до конца они раскроются лишь тогда, когда корона коснётся вашей головы. Видимо, тогда же придёт и полное осознание.

— А что я осознаю? — спросил Рэдерик с каким-то лукавым любопытством.

— Похоже, кое-что вы и так осознаёте, дорогой принц, — сказал Валор с улыбкой в голосе. — В частности, когда говорите, что вам совершенно безразлична судьба короля Рандольфа. Убитый король не имеет к вам никакого отношения. Он не отец вам.

Щёки Рэдерика вспыхнули.

— Точно отец! — воскликнул он. — Мама говорила!

— Она не могла даже представить себе правду, — сказал Валор. — Да и кто бы мог на её месте… Подобных событий не происходило, я полагаю, с тех пор, как государства Великого Севера приняли веру Сердца Мира и Святой Розы, веру в Творца-Вседержителя. Видимо, эта вера долгое время мешала младшим божествам, хранителям мира, вод, лесов, гор, чего там ещё, жить по-прежнему и в прежних отношениях с людьми.

— Отец Вод по-прежнему отец побережья! — возразила Карла.

— В большой степени, — сказал Валор. — Но не в той, в какой Отец Лесов был близок к жителям великих чащоб. В частности, древние летописи Междугорья, которое тоже относится к земле чащоб, упоминают, что Отец Лесов порой вступал в близкие отношения с человеческими женщинами.

— Да как такое возможно вообще⁈ — поразился Барн.

Валор поправил прядь волос.

— Именно так, как произошло в нашем случае. После довольно сложного обряда Отец Лесов входил или вселялся, как угодно, в смертного мужчину, а потом вступал с женщиной в связь. В результате чего рождалось смертное дитя божества. Герой.

Рэдерик поднял глаза. Серьёзный взгляд.

— Я, значит, наполовину бог?

— Вы, прекраснейший мессир принц, смертный, — сказал Валор. — Смертный человек, хоть и дитя божества. Не питайте иллюзий. Но власть ваша может оказаться велика, в высокой степени велика. Если полагаться на очень древние предания — а нам придётся, более новых источников у нас нет, потому что не было прецедентов — в вашей власти стихийные силы, связанные с жизнью леса. С жизнью и смертью, возможно. Зелёная сила… такая же могучая, как стихии воды и огня.

Глаза и щёки Рэдерика вспыхнули.

— Я же говорил! — воскликнул он. — Я могу всех защищать! И ад мы выгоним совсем, вот увидите, мессиры!

Карла ему улыбнулась, но Валор покачал головой.

— Да, — сказал он. — Несомненно. Если переживёте коронацию. Я, дорогие друзья, не сомневаюсь ни на секунду и готов поставить против фальшивой монеты собственные кости и бессмертие души: наш глубокоуважаемый мессир Нагберт в курсе.

Прозвучало как гром среди ясного неба.

— Нет! — возразил Индар. — Хоурт уверен, что это не так.

Валор снова тронул прядь на виске. И я некстати подумал, что это привычка живого тела, которая осталась у духа, а теперь проявилась снова.

— Вольно было прекрасному мессиру Хоурту считать своего весьма неглупого компаньона идиотом, — сказал Валор. — Или полагать себя недосягаемо разумным. Очнитесь, дорогие мои: Нагберт знает. Я думаю, он знает с самого начала, хоть Хоурт и пытался всё от него скрыть. Полагаю, что это тайное оружие — несчастный немой калека с особенной силой Дара — именно для того им и приготовлено, чтобы сломать и всосать непередаваемую мощь природной стихии. Никакой король, конечно, Нагберту не нужен, тем более — такой, каким, я полагаю, станет Рэдерик: с чутьём и душой. Нагберту нужна чистая власть и колоссальное оккультное могущество, чтобы распоряжаться поднятыми всей бандой и Хаэлы, и самого Нагберта адскими силами в одиночку и иметь возможность диктовать условия Святой Земле.

— Меня хочет убить, да? — серьёзно и почти спокойно спросил Рэдерик.

Ему заметно хотелось привалиться к Барну, но он старался сидеть, выпрямившись и положив ладони на колени.

— Если вас тянет прикасаться к мэтру Барну — не стесняйтесь, ваше дивное высочество, — сказал Валор. — Божественной части вашей природы необходимы живые верующие, Барн их заменяет. Вам должно быть намного легче от прикосновений?

— Да, — сказал Рэдерик, выдохнув. — Мне всегда… очень сильно не хватало.

— Очевидно, — кивнул Валор. — Так вот, убивать ваше тело Нагберт, скорее всего, не будет. Но вы будете ширмой, просто марионеткой — от души, во всяком случае, от личности, он точно избавится. Думаю, обряд, для которого Нагберт всё готовит, оставит от вас лишь пустую оболочку. Поэтому я невероятно рад, что мы хоть приблизительно узнали о его планах и можем попытаться им воспрепятствовать. Клай… вы понимаете, мальчик мой, почему вам совершенно необходимо хоть попытаться?

— Я не буду пытаться, — сказал я. — Я сделаю. Королевский фарфор не пытается, он выполняет приказы.

На том мы и закончили беседу. Надёжной точкой… к которой я мысленно пририсовал запятую. Ждал.

Барн и Рэдерик ушли в спальню принца. Нахальный щенок забрался на постель и устроился у Рэдерика на ногах. Рэдерик хохотал и делал вид, что толкает его ногами, а умный псёнок понимал, что это игра, и не уходил, только звонко гавкал и тыкался принцу носом в пятки. Возились, пока Барн не сказал:

— Этак ты, ваше высочество, и сам не выспишься, и пса забалуешь. Завтра-то, может, в бой, а все сонные будут носами клевать.

— Ну да, — сказал Рэдерик. — Правильно.

И через пять минут дрых, обнимая так же безмятежно спящую собачку. Барн устроился у его постели в глубочайшем мягком кресле — и через пару мгновений тоже спал как убитый.

Индар взглянул на меня.

— Спи и ты, — сказал я. — Я покараулю.

У меня были кое-какие свои планы… вернее, я был практически уверен, что меня позовут снова. Когда уснул и Индар, я потихоньку ушёл в кабинет, где висело зеркало.

Мне казалось, что она почувствует, — и она почувствовала.

Нам просто надо было хотя бы прижаться ладонями к стеклу. Её тепло мне мерещилось даже через стекло.

Она устала. Синяки под глазами, лицо осунулось. Спит урывками, как мужчины-некроманты, главная работа — по ночам, обряды требуют крови и физических сил… Отчаянная, сильная, храбрая и лучшая на свете девочка…

Смотрела на меня со странным выражением. Нежности, укоризны и тоски. И Тяпка тыкала носом в стекло, лизала сухим замшевым языком.

— Спасибо, — сказал я. — Спасибо-спасибо. Ты у меня камень с души сняла.

— Я бы вообще запретила, — сказала Карла мрачно. — Просто к демону лысому запретила бы, потому что не выйдет из этого ничего хорошего. Чует моё сердце. Но… ну да, надо. И Вильма считает, что надо… И никто не подсказал другой выход.

— Надо, — сказал я. — Ничего не поделаешь. Но ты не огорчайся, это ерунда. В Синелесье было тяжелее, а справились же.

— Что тебе надо, скажи? — Карла не только ладонями, но и щекой прижалась к стеклу. — Для удачи, а? Всё будет. Всё, что в моих силах вообще… ну так-то я многое могу.

— Эх… нет, — сказал я. — Всё не получится. Потому что нужен мне Трикс. Будь он жив — я бы гарантировал, что пойдём и вернёмся.

Карла сердито стукнула по стеклу костяшками пальцев — мне по лбу, очевидно.

— Несёшь всякий вздор… — и вдруг в её глазах вспыхнул яркий свет. — Но ведь не вся же команда Трикса погибла в Синелесье! Парни ещё работали у Серого Брода, потом — в Гаванях… Хочешь, я наведу справки? И отправлю к тебе кого-нибудь потолковее? На границах сейчас потише… есть возможность.

— Так точно! — заорал я шёпотом, чтобы не разбудить наших спящих. — Карла, ты лучшая! Найди! Наведи! Отправь! Не обязательно потолковее, любого парня из группы Трикса, любого!

Карла просияла.

— Будет! — воскликнула она радостно. — Я найду! Подниму всех — и мы тебе найдём! — и снова прижала ладони. — Я всё сделаю, знай!

— Я знаю, — сказал я, гладя стекло. — Я тоже сделаю всё. И будь спокойна.