Фарфор Ее Величества

Глава 3

Барн ввалился в наше купе и прислонился к стене. С видом краба, который чудом выскочил из крабоварки — и такой же красный.

— Фух ты ж, Господи, ну ты даёшь, ваше благородие!

— Так, — сказал я. — Ты чего так напрягся, солдат? Ну пожрали рядом с аристократами перелесскими — так им до леди Карлы, например, как до Чёрного Юга вплавь! Подумаешь, какая цаца.

— Зыркают-то, — ухмыльнулся Барн. — Будто я у ихних детей последний кусок изо рта вынул.

— Ничего, — сказал я. — Позыркают и перестанут. Пусть привыкают, им полезно. Пироги-то вкусные?

Барн хохотнул:

— Да не разобрал я, ваше благородие! Надо полагать, вкусные, а только мне не до того было.

— Это не годится, — сказал я строго. — Ты в следующий раз разбирай получше. А то будешь девкам хвастаться, как с важными господами кавойе хлебал — и не выйдет правдоподобно.

Барн поржал и успокоился. Я подумал, что дело у нас пойдёт, пожалуй. Лишь бы он притерпелся, перестал нервничать… когда люди так напрягаются, они следят за всякой ерундой — вроде того, чтоб не вылить кавойе на скатерть, — и могут пропустить удар.

Он должен привыкнуть. Ему должно стать до фонаря.

Тогда с ним можно будет поговорить всерьёз. Сейчас ещё не время: просто не воспримет.

— Ладно, солдат, — сказал я. — Надо кое-что распаковать.

Барн скептически качнул башкой:

— Вагон, что ль, проверить? Да брось, ваш-бродь, его небось и жандармы проверяли на всякое-якое, и мессир Валор — по нашей части. Он небось весь себе чистенький, как облупленное яичко

— Нет, — сказал я. — У нас тут третий пассажир, подарок леди Карлы. Я думаю, есть смысл его выпустить, пока он не ошалел с тоски и не решил, что попытается стать беспокойным духом при первой возможности.

Барн сморщился:

— А ну его…

— Нет, братец, — сказал я. — Он нам пригодится.

Мы осторожно достали зеркальный ящик с верхней полки — и я снял звёздочку-замок.

Индар встал в полный рост, помятый, будто полусонный, и посмотрел на меня единственным глазом: второй ему Ильк выколол штыком, когда убивал.

Состроил гримасу презрительную и надменную разом — дом Сирени, барон Краснопесчанский, граф Седоельский, аристократ крови… упырюга.

— А-а! Наше вам, мессир кадавр! Приятного путешествия! Надо же, на поезде… мягкий вагон, со всеми удобствами… на демона они сдались личу, эти удобства…

— Может, тебя обратно засунуть? — спросил я. — А то ты мне уже надоел, а дорога долгая…

Он закатил к потолку единственный глаз.

— Унижать пленных — это так похоже на рыбоедов с побережья…

— То есть засунуть?

— Ну… — процедил Индар. — Если у тебя в принципе отсутствует всякое представление о сострадании…

Барн за нами наблюдал, как за представлением в балагане — и вдруг у него резко изменилось выражение лица.

Мысль пришла! Мой ординарец — забавный парень: по нему всегда видно, когда его осеняет.

— Да брось, ваша светлость, — сказал он духу. — Чего себе душу-то трепать… — вытащил нож и подмигнул. — Выпьешь малость?

Индар растерялся. Его просто как громом ошарашило — даже выражение лица изменилось, брюзгливости как не бывало.

— Ты шутишь? — спросил он Барна.

Не поверил, да. Понимаю. Среднему человеку очень непросто даже рассказать кому-то об Индаре, ни разу не употребив слова «гнида». Думаю, и при жизни, в Перелесье, ему не наливали вот так — просто от широты души.

Но надо знать Барна.

— Чего бы мне так шутить с голодным-то, — хмыкнул Барн и надрезал запястье повыше. — Валяй, чтоб веселей глядеть, ваша светлость.

Не как для обряда — несколько капель. Но любому духу хватит.

И мы понаблюдали, как Индар отогрелся. Аж прикрыл последний глаз — растаял. И морда лица несколько разгладилась.

Приятнее не стала. Красавцем Индара категорически нельзя было назвать даже при жизни: он продался аду за молодость, но успел получить только задаток — и на упругом юном теле осталась голова дрянного старикашки. Но какое-никакое умиротворение на него всё-таки сошло.

— Любезно с твоей стороны, — сказал Индар Барну, когда проморгался. — Даже, я бы сказал, неожиданно.

— А чего ж! — ухмыльнулся Барн. — Всё одно нам вместе ехать, ваша светлость. Рычать, что ль, как псы, всю дорогу? Да и опять же, глядишь, пригодимся друг другу…

Индар взглянул на меня:

— Где вы, прибережцы, таких берёте, не пойму.

— Каких «таких»? — спросил я.

— Не знаю, — Индар тут же соорудил надменную мину. — Благих, блажных…

— Слышишь, братец, ты благой, — сказал я Барну, которому явственно хотелось поржать. А Индара спросил: — А что, в Перелесье принято непременно шпынять любого ближнего своего?

— А вот посмотришь, — тут же окрысился Индар. — Твои начальнички дали мне почитать наши свежие газеты… перед миссией, так сказать… нашли миссию! Кадавра послали защищать дурака-солдафона от таких сил, что вам и представить сложно! Знаю я этого Норфина! В Перелесском Генштабе, среди местного дерева — ещё поискать такую колоду!

— А кого ты ещё знаешь? — спросил я.

Индар не просто презрительно на меня посмотрел — он изошёл на презрение, он истёк презрением, он превратился в сплошное воплощение презрения и снисходительности.

— Силы небесные и подземные… хотел бы я знать, из какой помойки тебя вытащили. Хоть бы умыли слегка и читать, что ли, научили, прежде чем совать на потенциально придворную должность. Вообще не представляешь, куда едешь, да? Ни родословных, ни отношений между элитами… лучше бы они тебя оставили под тем забором, где ты до того валялся.

— Так ты же знаешь, — сказал я максимально дружелюбно. Видит Бог, это было непросто. — Ты и расскажешь.

Индар смерил меня взглядом:

— Нет уж, лич, я тебе не гувернёр. Карла — по крайней мере, хорошенькая девица, а о чём говорить с тобой — я даже представить себе не могу.

— Не гувернёр — так наймись, — сказал я. — Ладно, брось ломаться. Ты ж насквозь продажный, а я могу хорошо заплатить.

Сначала он ржал. Издевательски. Ржал, показывал на меня пальцем, вытирал слёзы:

— Ох, ты меня чуть второй раз не убил, кадавр! Он заплатит! Чем ты мне заплатишь, лич, нищий офицерик? Что у тебя есть? Холуйское жалованье? Или, думаешь, Норфин тебя озолотит? Уморил! Даже не надейся, он за гнутый медяк удавится… — и вдруг до него дошло, что он несёт. Опечалился, уродец: — Да даже если ты и слупишь с него, мне-то что? Я сам не беден, быть бы живу…

— Не купить царствие Небесное, — выдал я ему в тон, просто не удержался.

Он тут же рыкнул:

— Ещё б ты понимал, каково, когда ад за плечами, лич! Соглашаюсь бездна знает на что, потому что… э! Да тебе этого даже не представить!

— Дурак ты, Индар, — сказал я. Дружелюбно, как приятелю. — Ты так и не понял, что я тебе предлагаю? Вот вообще не понял? Да-а… даже непонятно, за что Хаэла тебя при дворе держала. Говорят, там тупых не особо ценят…

И до него дошло второй раз. Он аж с лица спал, его потрясло. Еле выговорил:

— Тело.

— Ага, — кивнул я спокойненько. — Тело. Брось, тебе не привыкать унижаться за серьёзный куш, а тут ведь… практически жизнь предлагаю. Я не демон, не Хаэла, не надую. Впрочем, я ж кадавр, если тебе так претит искусственная упаковка, то конечно…

Индар замотал головой.

— Послушай, — сказал он почти любезно, — я просто не примерял на себя… ну, не видел себя… но раз даже ваша королева… значит, это не должно быть совсем уж мучительно, а? Внутри искусственного?

— Живое тебе всё равно никто никогда не вернёт, — сказал я. — А у искусственного… ну, минусы-то есть, но вот я был хромой, ходил с трудом — заметно? Ощущаю многое, что ты почувствовать не можешь, дух. Есть-пить не могу, а спать — вполне…

— И бабы, — хихикнул Барн. — В смысле, девки, ваша светлость. Наша кавалерия беды не знает, девки на них просто гирляндами вешаются. Говорят, фарфоровые в смысле баб…

Я хотел его заткнуть, но Индар резко обернулся к нему, заглянул в лицо:

— Что ты говоришь! Не может быть!

Барн обиделся:

— Чего это не может, ваша светлость! Если это самое… научная машина то есть… Учёные люди делали, значит, как у живого. Детей не настрогаешь, а так…

Индар взглянул на меня:

— Он правду говорит?

Выбили меня из настроения оба.

— Правду, правду, — сказал я с досадой.

— Ты, ваша светлость, от них отвяжись, — сказал Барн. — Любовь у их благородия, а приходится вот ехать к Норфину вашему.

Мне стало смешно несмотря на тоску. А Индара, похоже, идея поразила в самое больное место.

— Но послушай, — сказал он мне, очень здорово сбавив темп, — ведь моё тело… от него не так уж много осталось. Его рвали адские гончие… Карла его сожгла, боюсь, что оно сгорело почти дотла. Припоминаю, как дважды раскололся череп… вряд ли оно годится.

— Это неважно, — сказал я. — У Фогеля на непредвиденный случай есть заготовки из старых костей тех, кто давным-давно покинул юдоль. Насколько я понимаю, ощущения отличаются, но не слишком. Мессир Валор…

— У него чужие? — тут же среагировал Индар.

Я кивнул.

— А лицо тебе сделают любое. Вообще любое. Какое захочешь — такое и будет. Правда, быть личем — не такая уж завидная участь…

Но Индар уже повёлся.

— Ты вправду можешь договориться? — сказал он, резко сменив тон.

— Главное — договориться с тобой, — хмыкнул я. — Если ты будешь кривляться и ломаться, то какая мне корысть вообще о тебе заботиться? Я не Карла, я не такой уж и добрый. Как союзник ты мне нужен, не скрою, но…

— Союзник… — Индар горестно вздохнул. — Да что там… кому и когда было дело до меня… Но ты ведь не обманешь? О нижние круги! Ведь никаких гарантий!

— Какие ж я тебе гарантии могу предоставить? Хочешь, передам с вампирами, чтобы Фогель приготовил тебе протез? И ты его получишь, как только мы закончим миссию?

— Это хорошая мысль, — сказал Индар, несколько приободрившись. — Даже очень хорошая.

— Если мы договорились, — сказал я, — то я сообщу в Прибережье сразу же, как мы приедем.

Я видел, как ему хочется поверить. У него забрезжила надежда отодвинуть от себя ад куда-то в отдалённую перспективу, выкрутиться сейчас, а потом ещё что-нибудь придумать. Индар отлично понимал, как он беззащитен, несчастный голодный дух: его плен был больше убежищем и спасением, чем настоящей тюрьмой. Слишком уж много шансов, что адские гончие разорвут его за долги перед Теми Силами, как только он лишится нашего покровительства.

Я предложил ему относительную свободу от страха.

Индара потряхивало от возбуждения. Я видел, как он пытается понять, в чём подвох — и не может. Его это мучило. Больше всего, я думаю, его мучила мысль, что он купится, начнёт работать на меня, а я в итоге избавлюсь от него или скормлю аду, когда в нём отпадёт нужда.

Не сомневаюсь, он сам так и сделал бы.

— Не дури, ваша светлость, решайся, — сказал Барн.

Барн нравился Индару больше. Индар уже успел почуять, — по крови, по его подарку почуять — насколько мой ординарец — чистая душенька. Будь дело в Барне — Индар бы ни секунды не усомнился: барашек травку ест для сытости волков. Тот случай, когда можно солгать, подставить, получить куш и смыться.

Но Индар, видимо, чуял, что со мной так не выйдет, поэтому нервничал и мялся.

— Ладно, — сказал я равнодушно. Даже не изображал равнодушие, просто впрямь было до фонаря. — Не хочешь — не надо. Было бы предложено. Справимся и сами, будешь тогда в ящике сидеть.

Но Индар не был таким уж несгибаемым бойцом — и червяк сомнений его уже точил вовсю.

— Нет! — он даже потянулся к моей руке, когда я хотел открыть ящик. — Послушай… как тебя… Клай? Клай, послушай, я ведь не отказываюсь. Просто ты не даёшь мне подумать…

— Мне некогда, — сказал я. — И скучно тебя уговаривать. Или да, или нет. Да — работаем, нет — сейчас запру тебя, а ключ выкину.

Индар выдохнул и выпрямился.

— Я решил, — сказал он. — Но имей в виду: я строгий гувернёр.

— Да плевал я на твою строгость, — сказал я. — Мне нужна информация, много информации. Ты сам говоришь, что я неграмотный плебей из помойки — я намерен учиться грамоте. Чем мы с тобой будем эффективнее, тем у тебя больше шансов.

— Хорошо, — Индар оглядел купе, прикидывая, как бы поэффектнее устроиться, и уселся на откидную койку, как на трон. — Раз уж так сложились обстоятельства, слушайте. Оба. Для начала: вы ведь не хуже меня понимаете, что дурак-солдафон — не жилец? Он случайно попал во дворец, он никому не нужен, у него нет защиты.

— Армия, — сказал я в пространство. — Жандармерия. И народ, который, как я понимаю, ему рад… потому что король и Хаэла наделали непростительных глупостей и гадостей. Ухитрились вызвать всеобщую ненависть.

— Ох, подумаешь! — Индар махнул рукой. — Пока Хаэла была в силе, а государь — на троне, никто и пикнуть не смел. И не посмел бы. Всё вы, это ваша вина, это вы, фарфоровые кадавры… неучтённый фактор… из-за вас всё пошло наперекосяк. Проклятое наследство Церла… И ведь ещё поворачивается же язык у рыбоедов называть перелесцев чернокнижниками! Да в Перелесье никогда не было настолько безумных на троне, как ваш Церл. Ясно, почему вы сами не слишком-то любите о нём вспоминать.

— Ты уходишь от темы, — сказал я скучным голосом.

— Нет. Мы приближаемся к сути, — Индар поднял палец. — Хаэла сумела добраться… неважно… она сумела. Но её убили, бедняжку, подло. Леди была так тяжко ранена, у неё совсем не осталось сил — и её просто добили как ненужного свидетеля… Просто как ненужного свидетеля…

— Кто? — спросил Барн.

— Откуда мне знать! — сказал Индар с досадой. — Кто-то из союзников. Думаю, она ушла в Святую Землю. Нельзя доверять святошам, нельзя… для них леди даже больше, чем свидетель. Ещё и улика… Неважно. В общем, на Хаэлу мы рассчитывать не можем. Она умерла злой смертью.

— Нам повезло, — не удержался я.

Индар зыркнул на меня зло:

— Хаэла стоила сотни таких, как ты! Она была гениальна, она сама прописывала уникальные формулы призывов, ад ходил за ней на поводке, как собачонка!

И ведь искренне думал, что ад может ходить за кем-то на поводке! Воспоминания Индара отогрели — и я подумал, что он, видимо, впрямь спал с Хаэлой. Уж не знаю, можно ли назвать такие отношения любовью…

Я не стал спорить.

— Ладно. Но на Хаэле не сошёлся свет клином.

— Не сошёлся, — согласился Индар неохотно. — Тем более что леди всё равно в любом случае не имела ни малейших прав на престол. И у неё было достаточно здравого смысла, чтобы не лезть туда вопреки даже простой житейской нормальности… это только полный идиот попытается вот так узурпировать власть без капли королевской крови… все знают, чего это может стоить стране…

— Ты тоже веришь в небесную защиту? — хмыкнул я. — А разве Рандольф её не потерял, когда связался с адом?

— Он не потерял, он поменял! — сказал Индар с досадой. — Он рассчитывал на защиту Тех… но если даже и потерял, так только он лично, не всё Перелесье вообще! Ему бы наследовал принц Лежар — и вернул бы, я думаю, благодать во время коронации… А теперь-то что… если и наследник тоже мёртв… Разумеется, нормальные перелесцы, которые серьёзно относятся к своей стране, будут искать способ вернуть защиту… хоть отчасти…

— Дом Дубравы? — о нём как-то раз говорил мессир Валор.

Индар отмахнулся:

— Нашему жеребцу троюродный баран! Эгмонд из дома Дубравы был женат на Тильде из дома Золотого Сокола, младшей дочери короля Хобера… не слишком хорошая рекомендация, потому что государь был припадочный и принцесса тоже не богатырского здоровья… И у них в роду периодически что-то такое проскакивает. В любом случае род баронов Дубравных в о-очень дальнем родстве с домом Золотого Сокола сейчас. И барон Гэлис заикается, да к тому же ещё и страдает мигренями. Хотя родня на него, конечно, поставит последний грош…

— А герцоги Солнечнолесские? — спросил я.

Я понятия о них не имел. Просто имена мелькали в разговорах и газетах.

— Интереснее, — сказал Индар. — Это, по крайней мере, дом Золотого Сокола. Солнечнолесье получил младший брат короля Элайна.

— Отца Рандольфа? — вспомнил я.

— Точно, — Индар криво усмехнулся. — Ты ещё не безнадёжен. С тех пор Хатрик Солнечнолесский мечтал о том, чтобы на дом Золотого Сокола напал мор… а Господь наш Вседержитель отзывчив на просьбы, но имеет мрачное чувство юмора. Хатрик с семейством сидит в фамильном гнезде, в столицу носа не кажет. Если мессир Гэлис на троне никому не нужен, то у мессира Хатрика сторонники есть… Вот спохватится Норфин — и хана Солнечнолесским. Претенденты, и небезнадёжные.

— Странно, что Норфин до сих пор не приказал их арестовать, — сказал я. — Заточить или убить.

— Потому что не высовываются, — с каким-то злым весельем сказал Индар. — Но, думаю, очередь до них ещё дойдёт, если не сбегут из страны. А вообще у них и у дома Дубравы есть один общий крупный недостаток: они простецы.

— И Рандольф был простец, — сказал я. — И Гелхард, и Людвиг Междугорский. Ну и что?

Индар закатил глаз горЕ:

— Прошу прощения, милейший, и где теперь Рандольф и Гелхард? А что до Людвига… он десять раз проклят, этот дом. Я не рискну поставить стёртую пуговицу против золотого, что в семейке Людвига нет никого, кто поддерживает его в Сумерках… тем более что Куколка — тоже не без Дара, кто бы что ни болтал. Надо быть совершенно ненормальным, чтобы тащить в свой дом девку из дома Ледяного Клинка. Надо видеть портреты их женщин: холодные, как ледышки… красивые, правда… но ведь смерть просто из глаз глядит. Утончённые, бессердечные, лицемерные…

— Легче на поворотах, — не выдержал я.

— А что, Куколка другая? — Индар изобразил невероятное удивление. — Слушай, лич, я ведь тоже понимаю в происходящем кое-что: этого идиота Норфина она окрутила и вокруг пальца обвела, он смотрит ей в рот и делает, что она скажет, а его советники знай поддакивают… Вэгс этот Куколки боится как огня, но возразить-то ей не может, пороху не хватает. Виллемина Междугорская, ласковая гибель — мягко стелет, да спать жёстко… и недолго.

— Наша государыня — из всех лучшая, — возразил Барн.

Ему, кажется, тоже нестерпимо было слушать.

— Вот же какие вы интересные оба, — хмыкнул Индар. — Моя леди представляется сплошным кошмаром, а вашу королеву вы, похоже, считаете светом небесным?

— Вот именно, — сказал я. — Оставь государыню и её дом в покое.

— Ну хорошо, — кажется, Индар даже честно попытался справиться с раздражением. — В общем, ты же видишь: в наше время государь просто должен носить клеймо — ну или каким-то образом держать одарённых в свите. Иначе его сожрут и манжеты сплюнут. А удержать некроманта в свите… Некромант должен быть очень заинтересован.

— А ведь у Норфина кто-то есть, — напомнил я.

Индар уставился удивлённо — и вспомнил, видимо:

— А, этот, что ли? Эта задница с ушами из дома Полыни? Который приставал к лакеям Хаэлы, лишь бы его на глаза пустили? Но на что он был моей леди — с Даром, который еле теплится? Хаэлу интересовали бойцы. Или уж таланты. Вот взять того подонка-заболотца… Ясное дело, отборная мразь, но он учёный, он талантлив… его, небось, Норфин не позвал, не рискнул

— Насколько я понимаю, он покинул Перелесье, — сказал я.

— Ну вот, — Индар пожал плечами. — Норфин своих либо поубивал, либо разогнал, берёт в свиту тебя… а ты ведь не его человек, ты человек Куколки, это видно без очков. Телохранитель, он же шпион, очень удобно… Рыбоедам понадобится, Виллемина, фарфоровая прелесть, тебе мигнёт — и ты свернёшь Норфину башку. Нет?

Как бы я ни относился к Индару, дураком он точно не был.

— Ты снова уходишь от темы, — сказал я.

— Хорошо, хорошо, — Индар уселся поудобнее. — Итак, мы ведь о простецах? Так вот, все эти претенденты сейчас будут искать лазейки — и я бы посмотрел на их методы… даже забавно… но дело не в этом. Потому что наши аристократишки, да ещё и простецы, далеко не на первых местах среди имеющих права на трон. Есть принц крови. Молод, красив, как вампир, любимец женщин, образован, повоевал… Идеальный кандидат, а?

Теперь уж я удивился.

— Это ты о ком?

Индар смотрел на меня, наслаждаясь превосходством.

— Не догадываешься, бедняжка? Вот совсем никаких проблесков? Солдатская косточка… по плацу ать-два — и это верх твоих способностей… Ну ладно. Мартин из дома Скорпены, а?

— Дом Скорпены… это ж островитяне! — тут уж я не просто удивился, а обалдел. — Это сын короля Жангора, что ли? А каким он-то здесь боком?

Индар победительно рассмеялся.

— Невежда, невежда! Даже газет не читаешь! Жангор женат на Аделле Перелесской, лич. На сестричке несчастной Леноры, на старшей сестрице Рандольфа! Рыбоеды, конечно, короновали девчонку, но для тех, кто ещё под штандартом Сердца Мира и Святой Розы, коронованные не вышивают, поэтому Аделла — без прав. А вот у её деточки — очевидные права на две короны.

— Экая печальная история, — сказал я. — Похоже, деточке Аделлы до перелесской короны будет не дотянуться. До Островов далеко, да всё морем, а у Перелесья выходов к морю нет.

Индар сморщился:

— Брось, варианты есть. Через Озёрные Королевства, через Северное Приморье… в худшем случае — через Святую Землю. Дипломатические дрязги, бывших союзничков будут накручивать, самому Норфину нервы трепать, устроят торговую войнушку, будут подлизываться к Куколке, чтобы получить её поддержку… ей-то, небось, пообещают что-нибудь о-очень привлекательное… В общем, ты приготовься, лич. Островитяне точно попробуют на тебя повлиять. Их дипломатическая миссия, мне думается, из Перелесья никуда не делась и не денется.

Мы проговорили долго. Индар слегка ломался, переходил на сплошной сарказм, воздевал руки, закатывал единственный глаз, хохотал, как трагический герой в дешёвом театре, — но рассказывал. И чем больше он рассказывал, чем больше увлекался — тем сильнее у меня было ощущение, что враждебный настрой он слегка подрастерял.

Либо Индара слишком прельщала перспектива снова получить тело, либо, что вернее, он просто чувствовал себя в своей тарелке, когда поливал дерьмом высший перелесский свет. Он просто расцветал от возможности как следует их всех обругать, его брань звучала почти художественно.

Я слушал и думал: интересно, насколько его характеристикам можно доверять? Он ведь ни об одной живой душе не сказал доброго слова, даже случайно… впрочем… Индар в высшей степени серьёзно относился к Хаэле. «Моя леди»… может, при её жизни он и боялся «своей леди» как огня, но сейчас в его тоне проскакивали нотки несколько даже сентиментальные.

И если своих прежних коллег — уже большей частью мёртвых — он сдавал не задумываясь, рассказывая, кому пришла в голову дикая мысль считать «сырьём» для оболочек демонов собственных перелесских тяжелораненых солдат или кто приказал буквально под нож пустить прифронтовые деревни, чтобы использовать на работах безотказных кадавров, которых не нужно кормить и устраивать им быт, то грязные тайны Хаэлы пока оставались её грязными тайнами.

Если верить Индару, высший свет Перелесья состоял из отборных сволочей. Либо более или менее приличные люди просто не попадали в Индарово поле зрения.

Барну от рассказов Индара становилось буквально тошно. Счастливый человек: жил в деревне, просто и небогато, зато в дружной семье, уютно и весело. Он сам мне порой рассказывал, как с братьями и другими деревенскими парнями ловили рыбу, как в урожайный год вместе с соседями собирали яблоки для эля, как длинными осенними вечерами с братьями и сестрой слушали деда, который рассказывал сказки… Война поломала им идиллию. Барн потерял родителей и деда, понятия не имел, где братья и живы ли они — и был без памяти рад, что мы ухитрились отправить его сестру с мужем и двумя малышами вглубь страны.

Жизнь его не научила опасаться людей.

И среди наших солдат Барн обжился как рыба в воде. Добрый и надёжный парень, все его любили — да я первый бы наподдал любому, кто стал бы его обижать. В итоге у него и щепотки подходящего опыта нет. И Индара он пожалел, крови ему дал, как живому пленному дал бы из фляжки отхлебнуть.

Не успел научиться ненавидеть. А может, это вообще не его… просто вот такой уж тип личности — не великого ума, но добрый и надёжный, да… И теперь слушает, как Индар кроет военных советников Хаэлы — и спал с лица.

А поезд между тем изрядно замедлил ход. Чугунка всё ещё была, видимо, загромождена и армейскими эшелонами, и санитарными составами, и поездами, которые везли в пострадавшие от войны провинции продовольствие, фураж и медикаменты. Унылый пейзаж за вагонным окном каким-то образом усугублял тоску.

И у Барна, который косился на еле ползущий мимо нас городишко, закапанный мелким дождём, выражение лица делалось как при зубной боли.

Я уже хотел остановить Индара, который был бодр, азартен и разошёлся не на шутку, но тут к нам в купе постучались сообщить, что уже обеденное время. Вэгс принял к сведению наше утреннее приключение: к нам в купе вкатили накрытый столик. А накрыли по высшему разряду, не как в трактире: фарфоровые тарелки, столовое серебро — пяток ножей и вилок, не сразу и догадаешься, чем есть.

— Что-то мне и есть-то не хочется, — хмуро сказал Барн, взглянув на всё это пижонство. — Как подумаешь, какая гнусь весь этот высший свет… и что благородные господа творят… Как ты только там жил, ваша светлость! Поесть и то не могут по-людски. На что мне три вилки, ваше благородие? В каждую руку по одной, а третью в зубы взять? Одна глупость…

Индар откровенно им любовался и веселился со страшной силой.

— Клай, ты впрямь собрался тащить это дитя дикой природы в Резиденцию Владык? О бездна! Барн, ты ж моя прелесть, непосредственный, как одуванчик, у меня слёзы на глаза наворачиваются! Мне стоило это всё вытерпеть, чтобы увидеть его в Золотой Столовой, клянусь Теми! И лица, лица уцелевших светских идиотов, которые тоже будут за этим наблюдать!

Барн взял с тарелки булочку и посмотрел на неё вопросительно. А меня сверлила мысль о яде — никак было не отделаться.

— Слушай, Индар, — не выдержал я. — Не отравили бы нашу прелесть при дворе. Ты ведь понимаешь, что тогда хана всем троим?

Индар снисходительно ухмыльнулся:

— Молодой ты ещё… ладно, слушай, пока я добрый. Ещё в глубокой древности предки, жившие при дворе, научились защищаться от ядов. Потому что аристократия с незапамятных времён травила друг дружку, как крыс, хех… Хорошо разбираешься в алхимии?

— С пятого на десятое, — сказал я.

— Неуч! — Индар махнул рукой. — Это тебе тоже надо знать! А, потом… Барн, возьми вилку. Любую, не важно — нужно только острие. В принципе годится любой заострённый металлический предмет: спица, игла… хоть зубочистка. Во времена Золотого Сокола, родоначальника, были золотые зубочистки — удобные вещицы. Не знаю, каково ковыряться ею в зубах, но проверять — хор-рошо… Теперь представь, что тарелка — это центр обычной розы в восемь лепестков. Рисуй зубцом — и всегда начинай с верхнего.

Я с удовольствием удостоверился, что простую розу Барн помнит не хуже, чем детскую охранную молитву.

— Так, — сказал Индар. — А теперь интересное: на угол каждого лепестка ставим алхимический значок «открыть». Ага, скобочку и двойной крест… стоп! Я же сказал: всегда с верхнего! Смотри: сверху вниз, слева направо — и крест-накрест, опять же слева направо… оп-с!

Мы с Барном, кажется, одинаково восхищённо пронаблюдали, как роза на миг вспыхнула — тусклые золотистые линии, еле заметные, но Даром отлично чувствовались.

— Ого! — поразился Барн. — Это яд, да⁈

Индар скорчил самодовольную мину.

— Нет! Это у тебя какой-никакой паршивенький Дар есть, роза работает. А вот яда нет. Яд даёт зеленоватый оттенок. Чем зеленее, тем более мощная отрава. Запомнили? Простенько и миленько, годится против большинства ядов… ну… есть ещё Белый Олень, да… и Молоко Сов… и ещё пяток-другой экзотических штучек… но это вряд ли, это сложно… нет, есть, конечно, знатоки, которые даже Молоко Сов воспроизведут хорошо, но кормить им твоего Барна несерьёзно. И не по чину: слишком дорогие и редкие ингредиенты. Им королей травили.

— Но ведь и экзотические можно вычислить? — спросил я.

— Можно, — Индар даже ломаться перестал. Почему-то ему всё это нравилось. — Бери вилку, Барн. Давай ещё разок — розочку… Сверху! Так. А теперь… нет, скобки не надо. Знаешь, как алхимики обозначают «взгляд в бездну»?

Барн оглянулся на меня.

— Знак «око» и две стрелки, вверх и вниз, — сказал я.

— Хм-м… ещё что-то знаешь, — ухмыльнулся Индар. — Слушайте дальше…

Он нас по-настоящему учил, причём учил хорошо — со знанием дела и спокойно. Барн не слишком разбирался в оккультной геометрии, но я видел, что и он отлично понимает и запоминает. Мы испытали четыре разных способа проверить пищу на яд, чисто геометрических, — про один Индар, кривясь, сказал, что это «роза Дольфа», — и потом Барн трескал остывший обед ложкой, отодвинув всю кучу вилок.

А я смотрел на него — и у меня отлегало от сердца.

Я был не уверен, что Индар рассказывает всё, что знал. Но на первое время и это звучало отлично. Страх, что Барна отравят, уже не грыз меня, как бешеная крыса… по крайней мере, у нас теперь больше шансов.

Когда Барн поел, мы выставили столик в вагонный коридор — и заодно прогулялись по нему, чтобы всё же проверить вагон. Но ни у кого из нас нигде не дрогнуло: поезд был перелесский, ещё мирного времени, но проверяли его наши. Я буквально почувствовал ладонью на вагонной двери жар защитной розы мессира Валора — никто, кроме него, точно не изобразил бы такую древнюю красоту. И ведь не рисуя, одними касаниями, не видя, на память — сложный чертёж, ничего не перепутав…

Раз почувствуешь этот жар — уже не забудешь. Силён старый вельможа и столько знает, что у среднего смертного от половины древних тайн башка бы треснула.

Мессиры гвардейцы, суровая охрана дипломатов, жрали прибережский эль всем гуртом в одном купе, гоготали и травили похабные анекдоты. Дисциплина, поражающая воображение… их командир, дуся со сладкими глазками и напомаженными усами, терзал гитару — налимонился с подчинёнными и словил волну. Я вспомнил, как барон Ланс назвал перелесских гвардейцев заигравшимися мальчиками на лошадках — и подумал, что характеристика как влипла.

Их гвардейцы — что-то совершенно противоположное нашим военным. Вроде им же показывали, какая тварь может напасть… нет! Им трижды фиолетово. Они не поняли. Аристократы развлекаются.

Ладно, не наше дело.

Барн заглянул в уборную — а в уборной франтик-референт нюхал порошок чёрного лотоса. И немедленно сделал вид, что это у него так… средство от насморка, что ли. Или нюхательная соль от нервов. Да ладно, чего там, все свои, — а объясняет многое.

— Хоть бы дверь запирал, ваша светлость, — заметил Барн.

Референт смерил его негодующим взглядом с головы до ног, яростно зыркнул и на меня, проскочил в коридор, изо всех сил стараясь нас не коснуться — и прогарцевал фигурным кавалерийским аллюром в купе дипломатов.

— О! — хрюкнул Барн. — Шпингаляет, как барышня на выданье!

Опять развеселил Индара.

— Повезло тебе с ординарцем, — сказал он мне, оторжавшись. — В его обществе существование кажется менее отвратительным, чем обычно.

— Да так-то жизнь не такая уж и отвратительная, — заикнулся Барн.

Индар только хмыкнул.

Мы вышли в тамбур, и я открыл вагонную дверь. В тамбур ворвался густой запах зелени и дождя. Поезд шёл немного быстрее, но всё равно не быстрее дилижанса, и по сторонам чугунки уже стоял зелёными стенами лес. Мы подъезжали к Западным Чащам.

Индар приложил ладонь к горячему следу, оставленному Валором.

— Можно было и не ходить, — сказал он. — Чисто всё. Полувампир сам чистил. А среди этих… ни единой живой души хоть с тенью, хоть с искрой. Простецы. Не доверяет Норфин одарённым, не доверяет… нюхачам больше доверяет, чем одарённым. Смешно.

— Зато Вэгс, похоже, не слишком ценит нюхачей, — сказал я. — Я думаю, что и Норфин вряд ли, он просто не в курсе. Иначе с чего бы этому пижону прятаться в уборной? Пытается скрывать, пока может. Вся эта алхимическая дрянь… я слышал, что до ада она доводит вернее, чем спиртное.

— Ну да, Вэгс старой закалки, — сказал Индар. — И, кажется, верует всерьёз — ну так основания у него есть. Хочет думать, что сын на лоне Господнем, наивный…

— Его сын погиб в бою? — спросил я.

Индар поморщился:

— В бою… уже! Дипломатический корпус, штатский, весь в папашу. Такой же правильный был и тупой, без маневра, вместо мозгов — цемент. Карьеру не сделал, конечно, зато кому-то что-то неудачно сказал. Мне говорили, подцепил болотную лихорадку. Три дня — и с копыт… может, конечно, и лихорадка, только не заложусь. Откуда ему взять? Он ведь не выезжал из города. Прокляли, я думаю.

— Вэгс знает? — спросил я.

Индар пожал плечами:

— Может, догадывается. Ну не зря же сунулся в команду Норфина. Может, и мстить. Проклятия — дело такое… паршивая смерть, ты же знаешь. Даже простецы что-то чувствуют… Но вообще, я бы сказал, тот, кто проклял, ещё не так уж и жестоко обошёлся с этим домом. Невестку оставил Вэгсу, внуков…

Барн смотрел на него, приподняв брови, как печальный пёс.

— А что ж… могли и детей?

— В ближнем круге леди были любители, — сказал Индар с невесёлой усмешкой. — Проклясть под корень. В пепел. Я уж не говорю, как сама леди относилась… Как ты понимаешь, простецы кругом пониже не знали. Но догадывались. А незнание никого не избавило от ответственности.

— Как же они не разбежались все? — спросил Барн.

— Кто? — хмыкнул Индар.

— Ну эти… придворные? Ближний круг этот самый…

Индар как-то странно на него посмотрел. С некоторой даже жалостью, мне показалось.

— Куда ж им бежать, ягнёночек ты деревенский… В окружении леди все участники были со своим интересом… и любители азартных игр с высокими ставками… ты не поймёшь. Леди и сама была такая… специфически смотрела на жизнь.

— И ты? — спросил я.

— Я… — взгляд Индара затуманился, даже физиономия смягчилась. Но его не хватило надолго. — Что я? Какая разница! У каждого свой ад, этакий личный персональный ад — так уж устроена эта паршивая жизнь. Тебе повезло, лич, что ты при жизни не попался под руку… о, даже не леди, а так… кому-то из круга. Я уж про твоего пажа не говорю. Такие при нашем дворе считались едой.

— Что? — удивился Барн.

— Жратвой! — рявкнул Индар. — Мясом! Всё. Вагон в порядке. Я иду в купе, а вы — как хотите.

И вышел сквозь стену, демонстративно.

— Он не смоется? — спросил Барн.

— По-моему, ему особенно некуда, — сказал я. — И Карла говорила, что он привязан ко мне… может, и так. Да и наплевать.

Мне не хотелось уходить. Я встал в открытых дверях, подставил лицо ветру и дождю и стал смотреть вперёд. Мелкие капли стекали по фарфору, как по живой коже, это было мучительно приятно — и я отчётливо, как на светокарточке, в сером утреннем свете, увидел Карлу, как она шла через улицу от офицерского приюта под таким же мелким дождём, а за ней семенила Тяпка.

Видение было настолько прекрасным, что мысли занесло в дивное будущее, где Норфина убили, мы приехали, а он уже мёртв, мы и Перелесье друг другу не нужны, мы возвращаемся домой, у нас впереди долгое, долгое тепло…

Из этой блажи меня выдернул звук открывающейся двери, ведущей в тамбур из вагона.