Фарфор Ее Величества

Глава 16

Мы обедали вместе… вернее, живые обедали, а мы с Индаром участвовали в общей беседе.

Нагберт как-то особенно, в два касания, проверил еду на яд и порчу, но еле дотронулся, хоть в этот раз, по-моему, неплохая была еда — знаменитая перелесская дичь и фрукты. Он забрал у Барна бутылку рома из Островного Королевства, налил себе в кружку для эля — и жрал ром, как эль, скорее занюхивая, чем закусывая лимоном.

Ели Барн и Рэдерик: они были действительно голодные, им как-то не удавалось толком перекусить, беднягам. И Рэдерик, улыбаясь, показывал Барну, как есть фазанью грудку по этикету, — и Барн ухмылялся во всю физиономию, ему нравился принц.

Барн, кажется, просто в голове не умещал, что Рэдерик — без минуты король Перелесья. Он просто играл с ребёнком. И на меня посматривал радостно: вот, мол, какие мы — жизнь налаживается.

Ну, я не был так уверен. Хотя дела пошли кое-как.

Норфин тоже должен был есть всерьёз, у него тоже постоянно не было времени на человеческие обеды и ужины, но ему заметно не лез в горло кусок. Он слушал Нагберта и честно пытался понять, а Нагберт пил и сыпал цифрами. Перед ним на столе, между супницей и блюдом с фазанятиной, лежали отчёты Хаута, Нагберт еле заглянул, сморщился — и теперь крыл нового канцлера Норфина на чём свет.

Я не понимал. Для меня вся эта финансовая премудрость звучала как ашурийский язык: звучно, но дико чуждо.

Единственный вывод, который из всего этого сделал я: в Резиденцию Владык вернулся хозяин. Это было, по-моему, даже Норфину заметно. Нагберт пил ром, блестел злыми и совершенно трезвыми глазами — и рассказывал Норфину, что надо сделать.

Сначала Норфин пытался делать пометки на салфетке.

Потом понял, что салфетка — скверная замена офицерскому планшету, послал кого-то из своих людей за планшетом, стал помечать в нём. Потом спросил:

— Может, Вэгса позвать?

На что Нагберт немедленно скривился, хуже, чем от лимона:

— Тебе бы избавиться от этого полудурка, маршал. У них вся семейка — как на подбор, честные ослы…

— Ему идти некуда, — сказал Норфин.

— Что, тоже жалостливый? — бросил Нагберт с омерзением. — Ну давай, нянчись. Тут у тебя много… бесполезные, подлые твари. Тебе же самому всунут стилет под лопатку — и как отвернёшься, слюнтяй? Как у тебя только хватило духу перерезать семейство Рандольфа, дивлюсь…

Мне тоже было интересно. Раза четыре за эту войну мне пришлось стрелять в поднятых гражданских, я видел, что это кадавры, поднятые трупы, и всё равно что-то меня царапало, когда их рубили на куски пулемётные очереди. Мне потом долго снилось, как по снежному полю к разрушенной ратуше, где мы закрепились, бежит свеженькая барышня, молоденькая, как живая, без шляпки, волосы развеваются… и как она пропадает в столбе огня и дыма, когда её достал пулемётчик.

Перелесцы научили нас вешать на кадавров гранаты либо обматывать их гибкой взрывчаткой. Потом и мы с Барном тоже это делали, что ж… Тела гражданских в этом смысле годятся не хуже, чем мёртвые солдаты. Только вот этими эпизодами своей боевой биографии я не горжусь — хотя, казалось бы, какая мёртвым разница…

Скорее всего, я не смог бы убить пацанёнка возраста Рэдерика, даже если от этого зависела бы судьба моей страны. Наверное, я бы стал искать способ как-то избежать… жалостливый, как говорит Нагберт… Наверное, это уязвимость… но уязвимости есть почти у каждого, что ж теперь…

— Тут, в Резиденции, что было… — мрачно сказал Норфин. — Когда они все начали меняться. Это ж ещё до того, как мы арестовали Рандольфа, понимаешь. Особенно — как из королевы-матери полезло… она ж просто в тварь на глазах стала превращаться… Челядь из Резиденции же ломанулась ещё раньше, чем мы порешили королевскую семью и, чего уж теперь скрывать, стрелять-то начали мои… даже без приказа.

— Ого! — сказал Индар. — Когда закрылся портал, тут точно должно было стать очень весело. У моей леди на портале много всего было завязано…

— Вот и пусти баб к оккультным наукам, — констатировал Нагберт с омерзением. — Все эти штучки-дрючки, гламор этот гадкий, с временем крутила, с потоками сил… И короля научила, и королеву, весело было — доигрались?

— Они все клянчили, — сказал Индар. — И красоты, и сил, и здоровья, и кайфа… не чёрный же лотос им давать.

— Ну да, ну да, — брезгливо сказал Нагберт. — Тебя же Хаэла тоже этим купила, бедный уродец. Горб мешал?

Индар промолчал, переплетая пальцы, а я вспомнил подчёркнуто изящную, как у танцора балета, осанку призрака. Аду было заплачено изрядно, однако…

— Дурак, — сказал Нагберт. — Но люди на это легко ведутся. И Хаэла знает, хорошо знает. И вот сейчас в Святой Земле охмуряли меня, как девку: давай мы тебе тело сделаем, давай лицо сделаем… Мне пятьдесят лет, идиоты, говорю, так они: давай время остановим, давай молодость вернём, хотя бы телу… Знаю я, чего это стоит. Пусть дурака поищут, — и с неожиданным удовольствием погладил себя по животу. — Да, урод. Но это — моё. Моё жалкое тельце, да. Но я за него никому ничего не должен. И Хоурт был прав, когда не разрешил жене. Думаю, жизнь ей спас.

— А мама отчиму не простила, — сказал Рэдерик. — Она сказала офицеру, что отчим дома и убьёт их всех, если они попытаются его арестовать. И сказала, где окно кабинета. Офицер приказал маме выйти во двор, а в окно они кинули гранату. Потом солдаты ходили туда смотреть. А офицер поцеловал маме руку.

— А ты? — спросил Барн.

Иногда он выглядел младшим в этой паре. Рэдерик казался очень взрослым.

— А по мне офицер, кажется, догадался, что я собираюсь заорать, — с досадой сказал он. — Понимаешь, я не умею орать. Пока я собирался с духом, меня ударили по голове пистолетом. Я довольно плохо помню, как мама вытащила меня во двор, взрыв… Мама сказала офицеру: «У него нет Дара, он безопасный», — и нас отвезли в Резиденцию Владык на моторе.

— Ваши люди, маршал, вели себя как злобные идиоты, — сказал я.

Просто не выдержал.

— К некроманту тяжело подступиться, — сказал Норфин несколько даже виновато. — Они ведь все опасные…

— Ну, со своей стороны маршал прав, — сказал Нагберт. — Угрозу власти устранял.

— И мальчишек вроде Лежара и Рэдерика? — я снизил тон, насколько смог, но всё равно…

— Пойми, белый, — сказал Нагберт, — я говорю только о том, что маршал сохранял собственную власть и устранял все возможные на тот момент проблемы. В перспективе он не особенно думал, иначе не надурил бы так… ведь большую часть элиты Перелесья грохнули — и почти всех компетентных. Твой шут уцелел случайно, а меня не было дома — а то побеседовали бы по душам… Армия — хорошо, но правителю голова нужна не только каску носить.

Обед плавно перешёл в наведение порядка в Резиденции Владык.

Нагберт послал людей к себе в Приют Туманов, где у него были секретарь и ещё кто-то нужный из личной свиты. Норфин разослал гонцов к банкирам и к каким-то уцелевшим аристократам-простецам из тех, кого Карла любит называть «мессиры работяги». Мы с Барном и Индар, который почему-то считал себя с нами, а не с Нагбертом, хотели забрать принца и свалить, но Нагберт нас остановил.

— С вами ехали наши корреспонденты, — сказал он. — Ты же с ними ещё в Синелесье общался?

С кем-кем я общался, хотел переспросить я, но сообразил: он о газетёрах говорит. Общий язык Великого Севера, как ни старались предки, всё равно заметно различается в разных местах.

— Общался, — сказал я. — Кое с кем из них даже почти приятели.

Нагберт задал пару чётких вопросов — и отправил гонцов к Ликстону и его банде. Назначил встречу на завтра.

— Хочешь показать мальчишку? — спросил Норфин.

— Хочу по крайней мере рассказать о мальчишке, — сказал Нагберт. — Впрочем… вот белый пусть расскажет. Писуны от восторга собственные карандаши сожрут. Пусть по секрету им расскажет. Мол, еле выбил у нас разрешение поделиться с народом радостным известием: смутное и страшное время кончается, будет король, баста.

— Я расскажу, — сказал я. — И святоземельцы немедленно прискачут, нет?

— Поговорим и с ними, — оскалился Нагберт. — Ничего. Слышите, Рэдерик? Вы ведь готовы?

— Да, — сказал Рэдерик. — Я же знал, что так будет. Мне страшно, но я понимаю, что надо.

— А где его мать? — спросил Нагберт.

— В крепости, — сказал Норфин. — Всё с ней хорошо, если что. Просто запер её, чтоб не гадила.

— Мессир маршал, — сказал Рэдерик, — а можно пусть она там и сидит?

— Почему ж нет, — Норфин даже удивился.

— Её надо будет выпустить в роли королевы-матери, — сказал Нагберт. — Но что-то мне подсказывает, что лучше бы с ней что-нибудь случилось в крепости. Мыши, например, загрызли бы, а, будущий государь?

Рэдерик тяжело задумался.

— А я могу приказывать? — спросил он и взглянул на Нагберта оценивающе. — Если я король, то по-настоящему могу или нет?

Нагберт ужасно ухмыльнулся. Но это, по-моему, была таки ухмылка.

— Вы ещё слишком молоды, Рэдерик. Вы можете, но вам требуются взрослые советники и регент.

Лицо Рэдерика окаменело.

— Вы? — спросил он без выражения.

Норфин смотрел, приподняв брови, но не вмешивался.

— Несомненно, — сказал Нагберт. — Коль скоро погиб ваш отчим. Вы ведь знаете, в конечном счёте так и должно было произойти.

— А мессир Клай и Барн уедут? — спросил Рэдерик.

— Очевидно, не сразу, — сказал Нагберт. — Но уедут, конечно. Они ведь служат королеве Виллемине. Мессир Клай должен был охранять мессира Норфина, но, когда порядок восстановится, найдётся кому охранять мессира Норфина. Поэтому они, разумеется, уедут.

«Мы уедем!» — заорал внутри меня счастливый голос, который я немедленно заткнул. Если у меня есть хоть какой-то намёк на чутьё — оно подсказывало изо всех сил, что не так всё просто на этом свете.

— А мессир Индар? — спросил Рэдерик.

— И я уеду, — сказал Индар. — Если мессир Клай позволит. Мне совершенно нечего тут делать, я поеду служить прибережской короне… всё равно прекраснейший мессир Нагберт считает, что я продался. К чему разубеждать такую важную особу, которая уже составила мнение! Всё равно без толку.

— Я понял, — сказал Рэдерик. Он выпрямился и подобрался. — Я не могу править страной, для этого мне нужны советники и регент. Регентом будете вы, мессир Нагберт. Но я могу выбирать себе свиту, да?

— Да, — согласился Нагберт, но чуть напрягся.

— Я хочу, чтобы они остались, — ледяным голосом сказал Рэдерик. — Мессир Клай, мессир Индар и Барн. Если для этого надо написать письмо государыне Виллемине, чтобы она не сердилась, значит, вы должны его написать!

— Возможно, они сами не захотят, — сказал Нагберт, покосившись на меня. — Они не будут вашими подданными, ваше высочество.

Он нас тут точно видеть не хотел. Вернее, потерпел бы, я думаю, недельку-другую. Но не дольше. Мы чужие и запросто можем ему помешать. В любых делах.

Рэдерик тоже посмотрел на меня. Прямо.

— Я понимаю, что вы можете не захотеть, — сказал он. — Я не приказываю, мессир Клай, не думайте. Просто… может, вы не бросите меня?

Убил. И Барна, по-моему, убил. Наповал.

— Вы в любом случае будете под защитой, ваше высочество, — сказал Нагберт настолько благодушным тоном, насколько вообще вышло. — Всем известно, насколько я хорош в этом смысле.

— Да, — сказал Рэдерик. — Я не сомневаюсь. Конечно. Я просто хочу, чтобы они остались. Я ведь могу выбирать свиту? Вот. Я выбрал. Это же не какие-то люди с улицы, мессир Нагберт. Это союзники, наши общие. Я хочу.

— Я же не возражаю, мессир Рэдерик, отчего вы настаиваете? — снова очень благодушно сказал Нагберт.

— А мы не уедем, конечно, — сказал я, скрепя сердце. В конце концов, мы можем принести здесь очень много пользы. Не знаю, можно ли считать, что моя работа в Перелесье окончилась с тех пор, как Норфин перестал быть диктатором… но, думаю, вернее считать, что нет.

Хотя бы потому, что совершенно невозможно впрямь бросить мальчишку-принца с этими… людоедами.

Барн взглянул на меня радостно и вопросительно. Я кивнул.

— И я? — удивился Индар.

— И вы, — сказал Рэдерик. У него свалился камень с души, он выдохнул и немедленно привалился плечом к Барну. Ему явно было так и уютнее, и спокойнее. — А маму не надо скармливать мышам, мессир Нагберт. Пусть она просто там сидит. Только чтобы там не было холодно, ладно? Она очень не любит холод, она зябкая. И пусть ей дают хорошую еду. Но я не хочу, чтобы она выходила. Даже когда стану королём — не хочу. Всё.

— Хорошо, — легко согласился Нагберт. — Всё очень хорошо, верно? Наконец-то всё встало на свои места, не так ли, мессиры? У Перелесья наметились король, правитель и командующий армией, а всё остальное приложится, уверяю вас… Да, Норфин, я понимаю, что мы все можем на вас положиться. Я был резок, конечно, но мне хотелось понять, насколько со всей нашей компанией можно иметь дело.

— Если ты можешь вытащить Перелесье, Нагберт, — сказал Норфин с настоящей надеждой, — если ты вытащишь… можешь рассчитывать на меня. Я всё сделаю.

Нагберт снова оскалился — и я уже не был уверен, что это ухмылка.

— Несмотря на то, что я чернокнижник?

Норфин вздохнул, как кит:

— Что ж тут поделаешь… я не люблю, даже боюсь, но время-то какое… Вот и Виллемина позвала ко двору всяких… и оно окупилось.

— При всём уважении к Виллемине, — сказал Нагберт, — на Прибережье мы равняться не будем. У нас свой путь. И армией придётся заняться всерьёз, готовься. Нам предстоят тяжёлые испытания.

Один из адъютантов Норфина сообщил, что прибыл секретарь Нагберта.

— Я иду в рабочий кабинет короля, — с удовольствием сообщил Нагберт. — Отправь его туда. А ты можешь следовать за мной, Норфин. Я покажу тебе, в каком состоянии дела.

— Мы все, значит, свободны, не так ли? — спросил я. — Тогда мы прогуляемся по двору с мессиром Рэдериком. Я оставил во дворе костяшку, мне хочется посмотреть, как она себя чувствует. Думаю, мессиру Рэдерику тоже будет любопытно взглянуть на некромеханическую лошадь.

— А вы мне позволите посидеть в седле, мессир? — тут же подхватил умница Рэдерик.

Барн обнял его за плечо — и принц готовно привалился к нему боком, как к отцу или старшему брату.

— Я вам тоже не нужен, прекраснейший мессир регент? — спросил Индар с ядом таким тонким, что он напоминал патоку на эмоциональный вкус.

— Займи себя чем-нибудь, шут, — фыркнул Нагберт. — О! Приготовь для принца спальню Лежара. Проверь, как там дела. Думаю, мессиру Рэдерику не пристало жить где попало. Королевские покои — самое безопасное место.

— Мощь вашей мудрости сравнима только с вашей необузданностью в любви, мессир, — раскланялся Индар в старомодной манере, не как при дворе, а как в водевиле.

Нагберт зло зыркнул на него, забрал остатки рома в бутылке, кружку — и удалился с видом спешащего по делам государственного человека. Маршал и адъютант маршала ушли за ним так, будто уже окончательно признали себя свитой.

Норфин, кажется, успокоился и был рад, что с него сняли страшную ответственность, — тем более что у Нагберта был вид человека, не особенно этой ответственностью обременённого. Этакий природный сановник, в политике и финансах — как рыба в воде.

И я снова подумал, что мне уже нечего тут делать, что всё уже устроилось, что дома Карла, что государыня будет довольна… но уже понимал, что это сладкий самообман.

Тем более что я весь обед чувствовал жар Дара под рёбрами. Пока он лежал там, как в углях, но я чувствовал, что может полыхнуть в любой момент. Чутьё некроманта, скрытая тревога.

Нехорошо, нехорошо.

Рэдерик болтал с Барном о некромеханических лошадях, Барн весело рассказывал о Синелесском рейде, о летучих некрокавалеристах…

— Вот наладятся дела, ваша светлость, — говорил он, — выпишем тебе из Прибережья костяшку маленькую. Знаешь, бывают такие горские лошадки мохнатенькие? Вот этакую маленькую, под твой рост. И мы с их благородием её на тебя замкнём — только тебя и станет слушаться, а других — ни-ни…

Индар слушал эту болтовню, кивал — и наш с ним резонанс был так силён, что я чувствовал, как Дар жжёт и его. Кажется, даже злее, чем меня.

Мы вышли в маленький дворик — даже не дворик, а просто замощённый плитами пятачок между тремя глухими стенами и аркой, обвитой плющом. В этом дворике и стояла наша лошадка, тщательно укрытая брезентом.

— Я же оставлял не здесь, — удивился я.

— Прости, — сказал Индар. — Я её увёл, когда был духом — когда ты меня отвязал. Духу конокрадствовать проще, чем человеку, если дело идёт о мёртвой кобыле. А предупреждать тебя некогда было. Кстати увёл. Если кто нас тут заметит — что вряд ли — мы рассматриваем костяшку, — и похлопал её по шее. — Но вообще чужие шаги здесь слышны далеко. Это местечко издавна использовалось для тайных свиданий.

Я ощутил острую благодарность — и Индар насмешливо поклонился, он явно понял.

Барн снял брезент. Лошадка блестела чистым металлом; с ней-то всё было хорошо. Рэдерик бросил быстрый взгляд, но костяшка занимала его куда меньше, чем мы.

— Вы, значит, ваше прекраснейшее высочество, плохо верите дядюшке Нагберту? — спросил Индар тоном почти фатовским, но в самом вопросе не слышалось шутки.

— Вообще не верю, — сказал Рэдерик. — И я его боюсь. У меня рядом с ним в животе холодно, — и уцепился за руку Барна. — Знаете, мессиры, я так рад, что вы останетесь! Потому что мессир Нагберт — это намного, намного, намного хуже, чем маршал.

Индар кивнул:

— Да, ягнёночек. Нагберт — это намного хуже… Знаешь, Клай, Нагберт — это даже хуже, чем я думал. Бездна адова, это совсем паршиво. Ему так понравилась идея сделать нашего принца-бастарда королём, что мне уже хочется тебе предложить хватать деточку в охапку и делать ноги.

— Даже настолько плохо? — спросил я.

Я, честно говоря, не ожидал — и с досадой подумал, что прямо-таки некстати размечтался о доме.

— Да, — сказал Индар. — Нагберт учуял королевское чудо.

— Я же не благой, — сказал Рэдерик. — Я злой, я никого не люблю. Моего отчима убили…

— Если вспомнить, кто и как вас воспитывал, ваше высочество, это не удивляет, — сказал Индар. — И тем не менее… Клай, ты видел благих королей?

— Благих-то видел… — заикнулся я.

— Королей, — повторил Индар. — Руки целителя, доверие тварей лесных и полевых, женская любовь, слух, склоняющийся к подданным.

— Мама меня не любит, — сказал Рэдерик. — И не любила.

— Самое забавное, — сказал Индар, — что не любит и не любила именно за собственную удачу. Каким-то образом вы мешали ей погибнуть, а она несомненно чувствовала, что именно вы и мешаете. И именно к погибели и рвалась всей душой. Впрочем, весь свет знал, что Лисса — законченная дура.

— А тварей мне не разрешали, — вздохнул Рэдерик.

— Я слышу «но», — усмехнулся Индар.

— Только мышки, — виновато сказал Рэдерик. — Когда никто не видел. А то мама велела бы поставить всюду мышеловки.

Индар взглянул на меня:

— Ты понимаешь?

Именно в эту секунду я и понял. У меня ноги стали ватными от ужаса.

— Аккумулятор? — еле выговорил я. — Нагберт получил аккумулятор?

— Сейчас я думаю, — сказал Индар, — что Нагберт планировал это заранее. И воспитывали нашего ягнёночка довольно специфически… помнишь, что я говорил о благих, но не белых? Похоже, Нагберт и Хоурт хотели каким-то образом воспитать благого чернокнижника… бездна адова… сопротивление материала… но ведь у них почти получилось! — Индара накрыло, ему надо было кривляться, и поэтому он заламывал руки и даже схватил меня за локоть. — Ах, тринадцатый круг, Клай, Нагберт наверняка умеет использовать именно его Дар! Сгинуть мне и рассыпаться, если он не учился! Он здорово разболтался на нервной почве, именно потому, что был уверен: мимо ушей пропустят… ну что я… я ж шут, я — бабья цацка, меня можно вообще не принимать всерьёз, а вы — белые, вы — чужаки, вы — неучи… Маршал — тот вообще простец, всё равно что с табуреткой рассуждать… Вот Нагберт и сболтнул лишнего. Обещал подумать, говорил… а сам нашёл новый аккумулятор для Святой Земли плюс лично для себя. А может, и целиком для себя, как знать. При таком удивительном раскладе может и скрыть от святоземельских: видишь, насколько этот Дар глубоко… ох, бездна!

— Цены тебе нет, Индар, — сказал я. — Если кто-то и может всех спасти, то ты.

Индар покачал головой:

— Нет, ягнёночек, я не могу. Я вообще не представляю, что делать. Понимаю, что происходит, но не представляю, как поправить. Я словно с крыши сорвался, — сказал он с нервным смешком. — Лечу и понимаю, что миг — и вдребезги. Но как это изменить?

— Для начала — не суетиться, — сказал я. — В любом случае будет хорошо, если Рэдерика официально коронуют. Это ведь его усилит.

— Не просто усилит! — Индар потёр лоб, его движения, хоть и чрезмерные, становились всё живее. — Подожжёт! Взорвёт! Представь, если Иерарх Святоземельский коронует… или хоть благословит… я даже предсказать не берусь. Куш!

— Вытащить Перелесье?

— Кто ж ему даст, — горько сказал Индар. — Яркая живая душа, привязанная к гниющему кадавру одним-единственным Узлом. Оцени.

Рэдерик слушал, глядя на Индара во все глаза. На его лице отражалось глубокое недетское понимание.

— Надеюсь, я не слишком огорчил вас, ваше высочество? — сказал Индар.

— Слишком, — сказал Рэдерик. — Но говорите, пожалуйста, мессир Индар. Мне даже больше не обидно, что вы называете меня ягнёночком, потому что мессира Клая и Барна вы тоже так называете. А ещё я думаю, что мы, может быть, уцелеем. Вы сильные, мессиры.

— Нам бы не просто уцелеть, — сказал я. — Нам бы победить.

— Я так далеко не смотрю, — сказал Индар.

— Мессиры, это самое… — кашлянул Барн. — А что ж, Нагберт этот вторую Святую Землю тут затеял? Чтоб перевеса не было? Мол, государь благой, а рядом — дырка в ад, как по-писаному разложил ведь!

— Да, — сказал я. — Но для начала, я думаю, жизнь в стране всё-таки наладится.

— Я бы не был так уверен, — сказал Индар. — Что-то прекраснейшие мессиры Хоурт и Нагберт сделали с принцем… что-то странное с ним сделали. Этот самый Дар, королевское чудо, так в нём запечатан, что почти не ощущается… Проявлялся только с мышками, выходит…

— Прятали, — сказал я. — Ты говоришь, перестали показывать принца, как только он немного подрос? Именно Дар прятали ото всех.

— Прятали… — повторил Индар. — Это ясно, но как? Что-то странненькое в вас чувствуется, ваше прекраснейшее высочество, но… тепло должно течь, как патока… я ведь видел Майгла…

Рэдерик пожал плечами.

— Я ничего не помню, — сказал он грустно.

— Вам, я думаю, было года три или четыре, — сказал Индар. — Не сомневаюсь, что вы были неглупым младенчиком, прекраснейший мессир, но всего лишь младенчиком… как же…

— Ты хочешь вытащить Дар наружу? — спросил я.

— Я так похож на петого дурака? — тут же вскинулся Индар. — Открыть планы? Нет, тут я полный союзник Нагберта: чем позже о Даре нашего светоча и надежды узнают в Святой Земле, тем больше шансов.

Рэдерик усмехнулся.

— Никогда не слышал, чтобы вы так о ком-то говорили, мессир Индар, — сказал он. — Даже о короле.

— Милый ягнёночек, — сказал Индар, — если бы вы знали, как я ненавидел Рандольфа, вы бы здорово удивились. А вам я не пытаюсь льстить. Вы — светоч и надежда. Единственная наша надежда и единственная капля света. Пойдёмте поглядим, какое жилище вам отвёл Нагберт. Мне кажется, что оно годное.

— А я тоже Нагберту и на волос не верю, — сказал Барн. — Гад он ползучий.

— Да, моя прелесть, — почти весело сказал Индар. — Гад, конечно. Но мессир Рэдерик — истинное сокровище, дороже золота, дороже королевской власти… и Нагберт будет беречь его так же тщательно, как и свою бесценную кургузую тушку.

Рэдерик по-детски прыснул — и тут же извинился:

— Я не над вами, а над вашими словами, мессир Индар.

Индар отдал глубокий светский поклон:

— А хоть бы и надо мной… это ровно ничего не меняет, дорогой принц.

Гулкие шаги где-то вдалеке за аркой оборвали наш разговор.

— Пойдёмте смотреть апартаменты Лежара, — сказал Индар. — Главное сказали.

Барн подобрал брезент и тщательно прикрыл нашу костяшку.

— Ну вот видишь, ваша светлость, — сказал он Рэдерику, — другой раз покатаешься.

И Рэдерик опять привалился к нему плечом, заглянул снизу вверх:

— Ты ведь не уедешь, правда? Не уезжай, пожалуйста…

Я почувствовал, насколько это для него важно. Принципиально. Мне показалось, что Рэдерик вцепился бы в Барна, как младенцы цепляются за своих матерей, — его удерживает только железная самодисциплина. Если Рэдерик и верил безоглядно кому-то из нас, так это Барну.

У него, наверное, чутьё работало.

Насколько я знал своего ординарца и друга — Барн скорее дал бы отпилить себе палец ржавой пилой, чем обидел бы ребёнка. Природа его создала старшим братом и потенциальным папашей большого семейства.

И я очень надеялся, что когда-нибудь у него это будет: толстая, весёлая, загорелая и краснощёкая девчонка из рыбацкой деревни и целая толпа ребятишек. Выбраться бы как-нибудь из этой передряги…

— Конечно, не уеду, — даже удивился Барн. — Никуда мы не уедем. Нам государыня повелела тут за порядком глядеть, пока полный мир не наступит.

— Знаешь, — сказал Рэдерик, — даже жаль, что вы только недавно приехали… Хотя… никогда бы отчим мне не позволил с тобой даже разговаривать. Так что неважно.

— Деревенщина, да, — сказал Индар. — Не научили нашу прелесть быть циничным гадом, у них в деревне это для жизни не нужно. Пожил бы я немного в твоей деревне, Барн… да только добрые селяне меня кольями прибьют, если я туда сунусь.

— Да вот ещё! — хихикнул Барн. — Нет у нас такого и в заводе, чтоб людей кольями убивать. Вы, ваша светлость, мессира Индара не слушайте: он, не смотрите, что аристократ, а то ещё трепло, просто на удивление.

Скинули напряжение, словно долго учились, — Рэдерик даже хихикнул следом за Барном. И после уже гораздо веселее и легче направились в покои принца.

Эти апартаменты располагались над королевскими. По-моему, место — из самых защищённых в Резиденции Владык. Вдобавок здесь, на мой вкус, оказалось неожиданно уютно. Стены покрывали шёлковые обои с милым орнаментом в виде лесных птичек и цветочных букетов, и мебель стояла светлая, не такая жёсткая и угловатая, как внизу. Солнечный свет из высоких окон тёплыми квадратами лежал на полу и на стенах.

И библиотека у бедного принца была отличная — несколько стеллажей с роскошными книгами. Сразу видно, что не только учебники. И великолепные игрушки занимали целую комнату. Меня просто потрясли солдатики, выстроенные рядами на большом столе, рядом с удивительно правдоподобно сделанной деревянной крепостью. Рэдерик и мы с Барном загляделись на это чудо: войско времён Ричарда Золотого Сокола, рыцари верхом, с плюмажами на шлемах, пехота, вооружённая мечами и алебардами, знаменосец и горнист, а дальше — драгуны Мэргеля Синеглазого, сапёры прошлого века, жандармы Глея с аркебузами… Замыкали этот парад гренадёры Рандольфа в зелёных мундирах с золотыми веточками. На широкой полке стояли пушки, от древних «чугунных драконов» до современных мортир — и Барн не удержался, снял, чтобы поближе рассмотреть, а Рэдерик принялся строить современный артиллерийский расчёт.

— Они стреляют сухим горохом, — объяснил он Барну. — Можно крепость штурмовать.

— Эта мортира своим горошком такие ворота не пробьёт, — возразил Барн. — Только что побьёт тех, кто на стенах и за стенами.

— Ровесники, — со смешком в голосе сказал мне Индар. — Пусть играют. Иди за мной.

Я вышел за Индаром в кабинет принца, украшенный большими картинами с играющими детьми, — и остановился, наткнувшись взглядом на ту, что висела над камином, прямо напротив двери.

С детьми, одетыми в маскарадные костюмы на Новогодье: комната украшена сосновыми ветками и красными ягодами, окно в изморози… И у окна стоит мальчик, изрядно похожий на Рэдерика, — такая же сладенькая мордашка, даже ещё слаще, ехидная такая улыбочка, ямочки на щеках, вороные кудряшки — одетый рыцарем-обережником Ордена Храма Розы. А рядом — горбатый шкет, одетый шутом той же приблизительно эпохи. В колпаке с бубенчиками. Поза напряжённая, лицо… Художник оторвался от души, создав этакий роскошный контраст: медовый брюнетик с гордой осанкой, весёлый и надменный — и довольно-таки безобразный тусклый блондинчик, злой, недоверчивый, мрачный… взгляд вприщур, сам весь перекособоченный — и острый горб выше головы.

Я невольно взглянул на Индара.

— Да, — сказал Индар. — Хорошая картина. Точно отображающая положение вещей. Мэтр Лингрин умел детей рисовать, не поспоришь. Как я тебе?

— Как брат, — сказал я. — Не появилось желания убить плебея, который тебе это сказал?

— Ты не плебей, Клай, — сказал Индар. — Безотносительно к происхождению. Я понял.

— Картина многое объясняет, — сказал я. — И о многом я догадывался. Но ведь ты же позвал меня сюда не только для того, чтобы показать этот шедевр салонной живописи, правда?

— Да, — сказал Индар. — Это будет наш с тобой кабинет, Клай. Надо велеть перенести сюда моё зеркало, с которого вы содрали раму… ну или из гардеробной Лежара зеркало перетащить… и мою карту тут повесить… и вообще здесь обустроиться. Потому что, мне кажется, неудобно будет бегать в мои апартаменты за каждой мелочью. А комната эта для нашего кабинета и лаборатории невероятно удобна. Наш дорогой будущий регент подарок нам сделал — не иначе как от широты души.

— Хорошая комната, — сказал я. — Но, по-моему, комната как комната. Если тебя эта картина не бесит.

— Уже не бесит, — сказал Индар, и я услышал лихую улыбку в его голосе. — Государь-то издох, в муках, я надеюсь. И эту картину я теперь воспринимаю как некий трофей. Голова Рандольфа над камином могла бы показаться тебе лишним пижонством… оставим. Не в этом дело. Смотри сюда.

Он подошёл к холодному камину, надавил на резной мраморный завиток каминной полки — и вытащил часть стены. Буквально — прямоугольную, наверное, деревяшку, оклеенную обоями. Потом приподнял на петлях панельку, прикрывающую какой-то лаз, этакую кошачью дыру, — и я отчётливо, будто говорящий стоял рядом со мной, услышал голос Нагберта:

— … но не будем спешить. Наш добрый народ говорит, что спешка нужна при ловле блох.

— Но ведь я же могу надеяться на скорые перемены, не так ли, прекраснейший мессир? — спросила Люнгера.

— Я вас понимаю, — снисходительно посочувствовал Нагберт. — Вы много пережили, дорогая. Но ваше терпение вскоре будет вознаграждено, даже не сомневайтесь. Особенно если вам удалось сохранить архив Тэшлина.

— Я надеюсь, — в голосе Люнгеры послышалось что-то жуткое, — что архив цел, драгоценнейший мессир будущий регент.

— Вот и отлично, вот и прекрасно, — откликнулся Нагберт. — Его разработки нам понадобятся. А о ваших детях я лично позабочусь, дорогая.

— Ах, если бы Дэрек был жив! — Люнгера проглотила рыдание.

— Рэй скоро вырастет, — сказал Нагберт. — А за Дэрека вы отомстите, не сомневайтесь. Вы же верите мне?

— Как оракулу! — воскликнула Люнгера.

— Вот и славненько, — и Нагберт скрежетнул смешком. — Пока — идите, дорогая. Идите к детям. И поверьте, что наше положение — ваше положение, дивная леди — вскоре изменится так, как невозможно было и представить себе.

— Без простецов при дворе? — со страстной надеждой спросила Люнгера.

— Несомненно, — благодушно пообещал Нагберт. — Только прошу вас держать себя в руках. Не стоит торопить события. Я не хочу в спешке делать глупые ошибки.

Не сомневаюсь: Люнгера целовала ему руки. Я просто видел это внутренним зрением — и слышал, как шуршал подол её шёлкового платья, когда она поднималась с колен.

— Идите, идите, девочка, — сказал Нагберт. — Всё будет в порядке.

Шаги Люнгеры прошелестели прочь, стукнула дверь. Индар опустил панельку на место.

— Видишь? — спросил он негромко и весело. — Наш прекраснейший мессир без пяти минут регент наверняка принял все возможные меры, чтобы поблизости не было никаких шпионов и соглядатаев из-за Межи, а также тщательно законопатил все оккультные нитки возможного прослушивания. Но он никогда не жил в Резиденции Владык, а я всё детство здесь провёл — и знаю большую часть здешних секретов. Наши голоса не слышны снизу, даже если мы станем петь здесь неприличные куплеты полным голосом. Зато мы можем прослушать все апартаменты государя, так-то, лич! И рабочий кабинет короля, и его спальню, и гостиную — гостиную лучше слушать из игровой комнаты принца, правда. И приёмную — это в библиотеке. Полтораста лет назад эти покои принадлежали вдовствующей королеве Гользе, она напропалую шпионила за своим сыном, который норовил без неё политику делать. А Рандольф наткнулся на старый план покоев где-то в закутке библиотеки. И растрепал мне: у него никогда вода в горсти не держалась — и нужны были свидетели триумфа.

— Мой друг букинист был старым пропойцей, — сказал я, — но порой изрекал истины неземной мудрости. Например, что спесь пучит, пока пузо не лопнет.

— Ты о чём? — удивился Индар.

— Нагберт выгнал Норфина из королевских апартаментов, — сказал я. — Владыкой себя почувствовал. Решил, что ему теперь по чину жить только там.

Индар рассмеялся коротким злым смешком.

— А ещё я думаю, как нам понадёжнее прикрыть Норфина, — продолжал я. — Мне кажется, сейчас ему грозит очень серьёзная опасность.

— Пока нет, — сказал Индар. — Сейчас Нагберту некем его заменить. Но как только он найдёт профессионала из своих — немедленно решит, что с Норфином надо прощаться… это плохо. Боров нам нужен. Нашему принцу нужен… знаешь, что смешно, Клай? Вэгс тоже нужен. Он предан своему маршалу — он наш человек.

— Мы с тобой собираем свой двор? — спросил я. Мне хотелось улыбаться.

— Да, — тут же ответил Индар без тени улыбки. — Мы собираем двор своего короля.

Весь остаток дня мы устраивались.

Индар показал нам с Барном и Рэдерику все местные «ушки в стенах». Признаться, меня здорово радовало сложившееся положение: по крайней мере, о некоторых планах Нагберта мы можем узнать заранее. Главное — кабинет: Индар не сомневался, что Нагберт непременно выйдет хоть с кем-нибудь на связь через зеркало — вот тут-то мы его и подловим.

Я отправил Барна разыскать генерала Тарла. И когда Тарл пришёл, мы посадили его в кресло и очень-очень подробно, как можно подробнее, проинструктировали, как охранять маршала. Тарл был верный, мы успели увидеть его в деле — и я не сомневался, что он просто в лепёшку разобьётся, но сделает как надо.

Потом мы все сходили посмотреть на новые апартаменты Норфина. Он переселился к своей семье, в кольцевой флигель по соседству с Вэгсом. Сам Норфин был заметно раздосадован, а меня сильно порадовало: эти сравнительно небольшие покои легче закрывались от потусторонних вторжений, а с реальными убийцами люди Норфина, не сомневаюсь, отлично справились бы где угодно.

— Что-то ты чересчур заботливый сегодня, Клай, — печально сказал Норфин.

— Увидел вашу дочь, — сказал я, стараясь, чтобы улыбка прозвучала в голосе. — Красавица. Хочется сохранить здоровье её отцу.

Дочь Норфина, впрямь красивая, плотная и атласная перелесская блондинка, взглянула сердито, еле удержалась от какой-то колкой реплики, а Норфин широко улыбнулся. Поверил.

Младшая девочка, такая же атласная, такая же золотистая, посматривала на Рэдерика кокетливо и с интересом. Кажется, хотела позвать его играть или рассматривать в книжках картинки… но Рэдерика не занимали ни книжки, ни малышка. Душой он был намного старше — практически взрослый. Его занимали наши меры безопасности.

Вместе с Тарлом мы прикинули, как лучше организовать в кольцевом флигеле хоть относительно спокойную жизнь. Генерал он был стоящий, посты расставил грамотно — и люди у него были не штабным чета. А мы на всякий случай поставили щиты в стратегически важных местах — просто для того, чтобы всем спокойнее спалось.

Я совершенно не сомневался, что нам придётся подраться. Меня даже удивляло, что Нагберт так легко дал нам подготовиться к драке. Впрочем, он не слишком серьёзно к нам относился. Наверняка думал, что смахнёт нас всех одной левой, когда придёт время, — и готовился сам.

Парни Тарла перетащили в покои принца наше ободранное зеркало. Индар отправил Барна ими командовать, снял и свернул в рулон карту со стены, а потом достал довольно вместительную торбу и прихватил в неё из тайного шкафа четыре банки с какой-то отборной дрянью. Торбу затянул — и от неё перестало нести адом.

— Что это за фокус? — удивился я. — Я думал, что ощущаю серых в любом виде, хоть за каменной стеной.

— Сумка из кожи жертвенной козы, — сказал Индар. — Потом объясню, это полезная штуковина. Для того чтобы прятать любые артефакты, просто бесценная.

Рэдерик был в восторге — даже не пытался это скрыть. Похоже, надеялся увидеть, как будет работать материализованное проклятие. Но что самое во всём этом интересное — солдаты Норфина не косились.

Они совершенно серьёзно и ответственно с нами работали.

Я даже черкнул письмо Ликстону и отослал с солдатом в редакцию. Сообщил, что приглашению Нагберта можно верить, ничего дурного не планируется, и сам пригласил газетёров завтра на разговор… если, конечно, не случится ничего из ряда вон выходящего. «В любом случае, — писал я, — будь готов, жду к полудню у Резиденции Владык», — и приложил подписанный Норфином пропуск.