Фарфор Ее Величества

Глава 12

У Вэгса была личная свита. И старая прислуга. Шикарно устроился по нынешнему времени.

Двери в его личные апартаменты нам открыл, по-моему, его камердинер или старый лакей из заслуженных, суровый, как один из генералов Норфина. И на лице у него обозначилась такая сложная смесь чувств, что уже и говорить-то ничего было не надо: и так всё ясно.

На дворе уже стемнело, добрые люди спят, а эти припёрлись к больному мессиру: фарфоровый кадавр, деревенщина с некромантскими черепами и шкет сомнительного происхождения. Зачем припёрлись?

— Мессир собираются спать, — сообщил лакей и недружелюбно, и не слишком вежливо. — У мессира недавно медик были. Мессир недомогают сильно.

— Что сказал медик? — спросил я.

— Да много кой-чего наговорил, — нехотя сказал лакей и вздохнул. — Говорит, отолщение сердца от крепких напитков и пароксизм нервов. От каких напитков? Мессир отродясь и не пили-то ничего, крепче эля…

— Видишь, лич, как я лихо ставлю диагнозы, — самодовольно ухмыльнулся Индар. — Похоже, подтверждается.

— Может, я смогу помочь, — сказал я.

— Медик не смогли, а вы не медик, — так же хмуро сказал лакей. — Чего их тревожить-то зря.

— У меня свои способы, — сказал я. — Хуже точно не сделаю.

Лакей снова вздохнул, ещё более горестно, и пропустил нас в апартаменты.

Мы прошли в очень уютную небольшую гостиную, мягко освещённую модной лампой под розовым абажуром, и нам навстречу с дивана встала усталая, но миловидная молодая женщина. Отложила шитьё — какую-то детскую одежонку.

Совершенно не ожидал её увидеть. Но Индар сказал из-за плеча: «Невестка», — и я всё понял. Вэгс, видимо, забрал своих женщин и внуков в безопасное место — при таких-то жутких делах, творящихся в городе.

— Добрый вечер, леди, — сказал я. — Мы хотели видеть мессира Вэгса.

— Батюшке плохо, — сказала леди.

Рассмотрела меня в полумраке — и содрогнулась. Но лакей сходил доложить — и вернулся быстро.

— Мессир ждут.

Мы через небольшую библиотеку и рабочий кабинет вошли в спальню Вэгса. Там горела только маленькая лампа у постели, Вэгс в ночной рубашке, укрытый пледом, сидел, опираясь на подушки, он успел сказать: «Доброй ночи, мессир Клай», — но всё это я отщёлкнул краем глаза на какую-то фантастическую моментальную светокарточку, не это было важно.

На прикроватном столике, рядом со стаканом травника, лежал блокнот.

А я так навидался этих блокнотов! Во всех видах! Я ощутил этот грязный жар от него ещё в дверях — даже спрашивать было не надо.

Видимо, я повёл себя очень неучтиво. Потому что в следующие пять минут мы с Барном потрошили блокнот — не спросив у Вэгса разрешения и вообще к нему не обратившись.

Гадость в блокноте оказалась до изумления умеренная. Ничего особенного не поползло и не выскочило, струя зелёного дыма быстро рассеялась. Рэдерик наблюдал расширившимися глазами — если кто и получил удовольствие от происходящего, так это он.

Вэгс глубоко вдохнул и откинулся назад.

— Вам легче, ваша светлость? — спросил Барн сочувственно. — Дышать, небось, трудно было?

— Да, — сказал Вэгс и потёр грудь. — Будто камень на груди, давил… Очень полегчало, благодарю вас, мессиры… невероятно!

— Откуда блокнот? — спросил я.

Вэгс пожал плечами:

— Лежал в штабе на столе. Я взял, чтобы сделать пару пометок.

— Понимаешь, почему умер его сын, лич? — фыркнул Индар. — Вся эта семья — поголовно идиоты. Может, хоть внуки как-то уцелеют… найти им дельного воспитателя — и, возможно, он привьёт им хоть какие-то базовые основы безопасности.

Я рассматривал блокнот. Симпатичная вещица, переплетённая в тёмную кожу, с позолоченными застёжками в виде жабьих головок. На обложке — золочёное тиснение: буква «Т» в россыпи мелких цветочков и крохотная золотая лягушечка.

— Тэшлин из дома Незабудок, — констатировал Индар. — Это не проклятие и не порча, понимаешь? Это просто Тэшлин не терпел, когда брали его вещи. Ты ж видел, какая там была мелкая сущность: так… просто наподдать тому, кто схватил без спросу. Но ведь этот идиот ещё и писал в нём. Нанёс ущерб — это серьёзнее. Мог и к сынку присоединиться запросто.

— Это блокнот Тэшлина из дома Незабудок, — сказал я. — Вы знали?

Вэгс пожал плечами, смущённо улыбнулся:

— Да, но он был убит несколько дней назад.

— Надлежало бы отдать его вещицу вдове или сыну, — сказал я.

— Это же грошовая ерунда, — отмахнулся Вэгс, но его улыбка стала ещё и виноватой.

— Да, — сказал я. — Но Тэшлин проклял вора.

И с некоторым даже удовольствием пронаблюдал, как Вэгс изменился в лице.

Рэдерик наблюдал молча, его милое личико было совершенно бесстрастным, но мне почему-то показалось, что его тоже порадовало.

— Да ничего, ваша светлость, — сказал добрый Барн. — Мы проклятие уже с дымом выпустили.

Вэгс с надеждой посмотрел на меня.

— Это так, — сказал я. — Но вся эта история должна послужить вам уроком: не стоит брать чужие вещи, не стоит пользоваться чужими вещами, сейчас — в особенности. На них может оказаться смертельная порча. Донесите эту простую идею до всех ваших домочадцев — и недурно бы побеседовать и с окружением мессира маршала. Лучше не брать трофеев на этой войне.

— Вы совершенно правы, мессир Клай! — с настоящим энтузиазмом согласился Вэгс. Ему сильно полегчало. — Я непременно поговорю со всеми. Это очень верно и точно!

— Хорошо, — сказал я. — Надеюсь, вы не забудете. Доброй ночи. Честь имею.

Прощаясь, Вэгс протянул мне руку. И пожал мою — бронзу и каучук, вместе с костями, без офицерской перчатки, храбро. Где бы это записать? Может, в блокноте Тэшлина?

Мы вышли из спальни Вэгса. В гостиной нас ждали тот самый пожилой лакей, невестка Вэгса и суровая седовласая дама — наверное, жена. Уставились на меня в точности как смотрят на медика, который только что закончил сложную операцию.

— Всё в порядке, — сказал я. — К утру от болезни мессира Вэгса и следа не останется, — и обратился к невестке: — простите, не знаю вашего имени, леди…

— Киора, — назвалась она и даже чуть присела.

— Леди Киора, — сказал я, — у мессира на столике лежит блокнот с обложкой, надрезанной крест-накрест. Этот блокнот вам надлежит завтра отдать леди Люнгере из дома Незабудок и извиниться за то, что вещь была испорчена по вине мессира Вэгса. Необходимо это сделать, чтобы избежать возвращения порчи.

— Конечно! — воскликнула Киора. — Я непременно это сделаю.

Жена Вэгса успела меня рассмотреть — и решила не лезть с благодарностями. Я оценил, потому простился коротко и сухо.

Уже наступили сумерки. Я не сомневался, что именно сейчас мне хорошо бы сидеть неподалёку от большого зеркала и ждать, когда оттуда ко мне обратятся. А вместо этого я…

Лютой какой-то ерундой я занимаюсь, вот что.

Уже Бог весть что вообразил. Покушение. А на поверку…

— Мессир Клай, а вы так умеете? — спросил Рэдерик.

Особо ласково, тем тоном, каким дети просят купить им сахарную рыбку или печенек-ракушек.

— Что именно, мессир? — спросил я. — Уточните.

— Ну… вот так, как мессир Тэшлин, проклинать воров? Так здорово! — он впрямь был в полном восторге. — Совсем не обязательно их убивать, — пояснил Рэдерик, встретив мой взгляд. — Но вот так, как с мессиром Вэгсом, просто замечательно получается. Я бы и сам хотел научиться.

— Нет, — сказал я. — Я так не умею.

И тут меня осенила ужасная идея.

— Индар, — спросил я, — а Тэшлин накладывал это проклятие на все свои вещи? Представляешь, если особняк дома Незабудок разграбили… ой… слушай, а ведь, наверное, так резвился не только Тэшлин? Ты представляешь, что сейчас творится в городе…

— А что, собственно, там творится? — усмехнулся Индар. — Наверное, не все вещи… нет смысла… вряд ли он воображал тот кошмар, в который всё грякнется. Я думаю, он имел в виду лишь те вещи, которые выносил из дома. Слуги у них, насколько я понимаю, были нормальные, проверенные. Боюсь, что скорее погибли вместе с господами, чем присоединились к грабителям. А грабителям сейчас несладко. Но почему тебя это тревожит?

— И то, — заметил Барн. — Вы, ваш-бродь, барыне сказали, чтоб блокнотик отдала, а его светлость-то вам его и не отдал. Нет чтоб сказать: отнеси, мол, вдове вещицу, сделай милость…

— Вообще, мессиры, — весело сказал Индар, — я думаю, все эти развлечения наших коллег ещё аукнутся. Интересно: грабили ли мой особняк?

— А что, ты проклинал воров? — спросил я.

— Спиртное, — ухмыльнулся Индар. — Пустяшное проклятие, всего-то понос на неделю.

— А после этого выживают? — с сомнением спросил Барн. — За неделю-то небось изойдёшь на это самое… — и притормозил, заметив, что Рэдерик на него вопросительно смотрит.

— Что с ними дальше происходит — не моя забота, — сказал Индар. — Смотришь на меня так, будто я им в глотку вливаю это вино. А оно у меня в погребе, на минуточку. Залез — пеняй на себя. Я понимаю, Клай: нам пока нужен этот вороватый идиот Вэгс. Именно поэтому и подсказал тебе про порчу. Но сам бы при таком раскладе снимать не стал. Это не нищий, который спёр булку с лотка. Сейчас — и вовсе третий человек в стране. И всё равно прикарманил грошовый блокнот, не побрезговал.

— Просто не подумал, — сказал я. — Надо было писать — взял ближайшую подходящую бумажку.

— Поглядим, — хмыкнул Индар. — Поживём — увидим.

Мы подходили к его — или теперь нашим — апартаментам. И я ускорял шаги. Под конец почти бежал.

— Мы куда-то опаздываем, мессир Клай? — спросил Рэдерик.

— К зеркалу, — сказал я на бегу.

Не то чтоб я надеялся увидеть Карлу. Но я очень хотел её увидеть. И я чувствовал, что меня или зовут, или вот-вот позовут. Маленькое зеркало молчало. Они там ждали, что я, наконец, появлюсь у большого.

Я влетел в рабочий кабинет Индара, когда его зеркало с ободранной рамой уже светилось, освещая весь кабинет, — не слабее, чем электрическая лампа, только свет колыхался зелёными волнами.

Я на ходу зубами выдернул пробку из пузырька с «зеркальным сиропом», плеснул на пальцы, сунул пробку с пузырьком Барну и черкнул «приём».

И столкнулся ладонями с Карлой. Мне даже показалось, что я ощущаю тепло её рук за ледяной поверхностью рабочего зеркала. Карла хмурилась, и я гаркнул:

— Виноват! — раньше, чем она успела что-то сказать. — Снимал с Вэгса порчу, насланную за мелкое воровство! Больше не повторится!

Карла хихикнула и тут же сделала суровый вид:

— Я же беспокоилась, баранище!

— Виноват! Так точно! — гнал я и прижимал ладони к стеклу. — Докладываю: все живы, все здоровы, есть новости! Необходимо сообщить государыне: у нас тут принц-бастард, мессир Рэдерик. Леди Карла — мессир Рэдерик из дома Золотого Сокола! Мессир Рэдерик — леди Карла из дома Полуночного Костра!

Рэдерик подошёл к зеркалу как зачарованный, с широко открытыми горящими глазами, и отдал поклон.

— Очень рад видеть, леди, — сказал он. — А можно посмотреть собачку?

Карла усмехнулась, опустила увечную руку, свистнула Тяпку — и Тяпка немедленно заглянула в зеркало, поставив на раму передние лапы. Увидела меня — и завиляла всем телом, заодно с хвостом.

— Ух ты! — выдохнул Рэдерик совершенно по-детски. — Жалко, нельзя погладить! Хорошая собачка!

— Нашу собачку знают не хуже, чем нас, — сказала Карла, улыбаясь. — Вы бы понравились Тяпке, Рэдерик. Клай, спасибо. Мы уже знаем, мы разговаривали с мессиром Эглиром, а ему передал маршал. Ты, между прочим, с ним поближе познакомься, а то из всех перелесских Сумерек общаешься лишь с Ричардом. Мессир Эглир — из старых, он без приглашения не ходит.

Только тут я сообразил, что на той стороне — вампиры. Ричард немедленно ухмыльнулся и сделал ручкой, у него просто на лице было написано, что он заметил, насколько я никого, кроме Карлы, не вижу и не слышу. А Эглир, старый сумеречный князь, худой, жёсткий, в кружевах и локонах, по виду и костюму — примерно ровесник мессира Валора, то есть лет ста — ста двадцати от роду, поклонился не в духе своей эпохи, а модерново и суховато, без всяких дружеских нежностей, как, бывало, здоровались наши вампиры.

Про Эглира я просто забыл. Я знал, что у Норфина есть прапрадед в Сумерках, но как-то не придал этому особого значения, упустил из виду и даже не подумал налаживать с ним отношения. А надо было, ясно.

— Я надеюсь, мы познакомимся ближе, мессир Эглир, — сказал я. — Это честь для меня.

— Несомненно, — сказал Эглир с якобы любезным кивком.

Я так и не понял, что несомненно: что мы познакомимся, или что и Эглир незатейливо считает знакомство с ним истинным подарком, поднимающим меня, грешного, в моих собственных глазах.

— Молодцы, — сказала Карла. Она гладила стекло здоровой ладонью, и мне не надо было объяснять, почему ей не оторвать руки. Так, стоя у зеркала, мы могли воображать, что прикоснуться друг к другу нам мешает только стекло — не мили и мили лесов, полных сплошной смерти. — Мне… нам всем было очень тревожно. Пришлось отозвать парней Трикса: в Синелесье, под Серым Бродом, был настоящий бой, все опытные на счету. Наши накрыли гнездо какой-то странной твари, вышло здорово… только я всё время думала, что вам придётся справляться вдвоём.

— Втроём, как ни странно, — сказал я. — Индар нас учит. Здесь совершенно другие подходы к работе, и если бы не Индар, я бы плавал и тонул.

— Ах да, Индар, — Карла немедленно сморщила нос.

— Леди, целую ваши ноги, — якобы галантно сказал Индар, пытаясь заглянуть в зеркало сбоку. — Счастлив снова повидаться.

— Призраков в зеркало совершенно не видно, — сказала Карла ядовито. — Он где-то там, да? Удивительно. Не видно и не слышно!

— Мы правда работаем вместе, — сказал я. — Ты поступила очень, очень умно, когда отдала его мне. Он не привязан, кстати. И уже несколько раз приходил на помощь в ситуации, чреватой смертельным риском.

— Леса штормят, моря горят, — хмыкнула Карла. — Ну ладно. Мы ведь сделали, что ты просил. Благодарить надо главным образом Ричарда… ну и повезло, что в той избе, где Индара убили, было громадное рабочее зеркало. Это сильно облегчило задачу. Вампиры сгребли эти печальные гнилые потроха в плащ-палатку и доставили к Фогелю через пару часов после твоей просьбы, Клай. И мы сделали. Но есть нюанс.

Индар изменился в лице.

— Что-то нечисто? — спросил я.

— Храм Сердца Мира и Святой Розы, — сказала Карла. — Понимаешь? И у вас там верных наставников точно нет.

Храм Сердца Мира и Святой Розы, да, подумал я с тоской. Храм замаранный. Мы проводили обряды в часовнях или храмах Путеводной Звезды и Благих Вод. Вся наша затея повисла на волоске и в любой момент могла навернуться с грохотом.

И тут мне пришла в голову безумная мысль.

— Карла, — сказал я нежно, — не сомневайся. Сделает Ричард.

— Он вампир! — поразилась Карла.

— Он семинарист, — сказал я. — И благой. Что, хочешь сказать, что Ричард не споёт этот обряд? Да у него выйдет лучше, чем у среднего наставника! А что до храма… не пойдём мы в храм. Помнишь, как мы с наставником Ависом благословляли казармы и конюшни нашего фарфора? «Защити жилища воинов во имя Твоё»?

Карла приложила к стеклу вторую ладонь, не удержалась.

— Ты умница, — сказала она. — Ты прав, так даже лучше. Ричард — перелесец и адоборец, это должно сработать.

— Как же я могу дать пропасть твоей работе, — сказал я.

Карла совершенно правильно меня поняла. У меня не было времени, возможностей и достаточно наглости, чтобы начать объясняться ей в любви в дивном обществе старого унылого вампира, Индара и принца, способного внезапно сделать любой вывод из услышанного. Я мог только намекнуть — но Карла не была бы Карлой, если бы не поняла с полуслова.

— Как твои суставы? — спросила она будничным тоном фельдшера-техника.

— В относительном порядке, — сказал я настолько серьёзно, как смог. — Им требуется профилактика, но здесь я, по понятным причинам, её никому доверить не могу.

Карла удовлетворённо кивнула, и по вспыхнувшим в её рысьих глазах золотым искрам я понял: и этот посыл она поймала тоже.

— Мне надо бежать, — сказала Карла, гладя стекло. — Меня ждут в лаборатории. Покажи всё Ричарду, он нам передаст. И о демоне, который следил за вами в поезде, расскажет. Всё остальное уже сделают вампиры. Если всё пойдёт хорошо, мы увидимся завтра ночью. Я верю в тебя.

Мне бы ещё в себя верить, подумал я.

— Увидимся завтра, — сказал я вслух. — Всё идёт намного лучше, чем я ожидал.

— Удачи, удачи, удачи тебе, — сказала Карла. — Уступаю место вампирам.

Когда она отняла ладони от зеркала, его холод показался мне нестерпимым. Я вспомнил холод Зыбких Дорог, зазеркальных путей через иные пространства — и внутренне содрогнулся, но тут же подумал: если придётся, я пройду снова.

Ради Карлы я пройду снова.

Но надо было как-то сосредоточиться на вампирах.

— Отойди немного, — весело сказал Ричард. — А то нам надо перетащить через раму.

Надо отдать Эглиру должное: он помогал. Даже не кривился особенно, хотя, в общем, можно было ожидать, что его взбесит необходимость таскать через зеркало то ли кадавров, то ли манекены. Нет: вполне серьёзно помогал. Когда мы с Барном перехватили протез, он даже подержал руки, чтобы кисть не стукнулась о кромку зеркала.

Потом вампиры перешли сами.

Мы посадили протез в кресло. Индар подошёл, остановился напротив, обхватив себя руками, и уставился кукле в лицо. Меня поразил его вид: единственный глаз Индара наполнился слезами, реально — его воображаемая призрачная слеза скользнула по щеке, он вытер её плечом, как гимназист.

Такого я точно не ожидал.

Но протез поражал воображение.

Ребята одели его в модную в Перелесье рубашку с высоким воротником, — такая же была и на Индаре, когда его убили, — в чёрный шейный платок, серые брюки и штиблеты. Парик явно тоже подбирала Глена — прекрасные золотистые локоны почти до плеч по моде здешней богемы, польстила Индару. Ага, он носил длинные волосы, но не сказать чтоб густые, точно не золотистые и не особо локоны. Но всё это пустяки сравнительно.

Лицо.

Глена отвела душу. Единственной общей чёрточкой протеза и мордоворота Индара я бы назвал типичное для перелесцев несколько длинное лицо, длинное и узкое, и тяжеловатый подбородок. Но, видно, с лошадиным черепом Индара в этом смысле уж совсем ничего сделать было нельзя. Зато у Глены отлично вышел тонкий эльфийский профиль, нос, будто у древней статуи, и дивные тёмно-синие очи в длинных ресницах. Породистое лицо перелесского аристократа со старинного потемневшего портрета, выполненного придворным лизоблюдом, которому обещали заплатить золотом.

Судя по реакции Индара, эта кукла выглядела именно так, как ему до смерти хотелось выглядеть всю жизнь. Не исключаю, что за нечто приблизительно такое он и влез в долги аду.

— Нравится, что ль, ваша светлость? — весело спросил Барн. — И то, благообразно вышло, как есть аристократ.

— Не сказал бы, что в лице много общего с оригиналом, — заметил Эглир.

У него самого от природы, помноженной на вампирский гламор, была физия именно этого типа. Не настолько, я б сказал, смазливая, но именно такая утончённая, породистая и благородная — и вот такой же чёткий профиль и жёсткие скулы. И выражение «просто не представляю, как может быть другое лицо у порядочного человека из приличного дома».

— Не, ваша светлость, что-то есть, — щедро возразил Барн. — Конечно, когда штыком-то в глаз, это красоты не добавляет. Но при жизни точно было.

Ричард слушал и улыбался. А Рэдерик спросил:

— Мессир Клай, а можно потрогать?

Я протянул ему руку:

— Лучше меня, мессир. Приблизительно то же самое.

Рэдерик смущённо улыбнулся:

— Вас — неловко, вы живой. А это пока что кукла.

— Пусть, — глухо сказал Индар. — Пусть, ему же интересно.

— Мессир Индар разрешает, — сказал я.

И Индар со странным выражением смотрел, как Рэдерик сгибает и разгибает пальцы протеза, рассматривает каучуковую «плоть», рельефную на подушечках пальцев, бронзу шарниров, стальные пластинки «ногтей»…

— А под этим прямо кости? — спросил он меня. Даже не знаю, чего в тоне было больше — любопытства или жути. — Его кости, да? Мессира Индара? Настоящие?

— Да, — сказал я. — Теперь наши мастера научились их прикрывать, а у первых фарфоровых бойцов все кости пальцев и вся конструкция кисти была видна. И с тех пор держится добрая традиция надевать перчатки. Чтобы дам не смущать.

— А привязать ты хочешь прямо здесь? — спросил Ричард. — Вообще, знаешь, хорошая идея: мы бы тогда заодно и благословили квартиру на всякий случай.

— Понимаешь, Ричард, — сказал я, — есть нюанс. Поди-ка сюда.

Просто показал ему всё местное имущество в деталях.

— Видишь, здесь у нашего товарища Индара проклятия хранятся, а здесь — пара отстриженных голов, чтобы общаться с душами в аду. Вот банки для адских углей и вампирской крови, всего ничего, да? Чёрные свечи, козьи черепа, всякая алхимия… Библиотека у него тоже своеобразная, там половина переплётов — из человеческой кожи, а книги не столько по некромантии, сколько по ведьмовству. По-моему, у нас не получится хорошо благословить всё это барахло. Тем более — если возьмёшься ты. Если вся эта дребедень просто растечётся слизью — полбеды. А если сгорит? Мы замок не сожжём?

— Однако! — хихикнул Ричард. — Ну, давай, говори: куда пойдём?

— Индар! — окликнул я. — Хватит любоваться, иди помогать. Где в твоей квартире самое… э… чистое… не знаю… самое приличное место?

— Самое приличное в вашем смысле место, — сказал Индар, подходя, с тенью печальной иронии, — вне квартиры. И подальше от неё. Ты ведь понимаешь, лич, что я уже давно и надёжно испортил отношения с Богом. Поэтому… я вообще не очень уверен, что у вас пройдут все эти благие чудеса… Там, куда вы все стремитесь, меня точно не ждут. Поэтому… Клай… наверное, не стоит суетиться? Ты ведь легко привяжешь меня двумя Узлами к этой… очень красивой кукле…

— Но два Узла — ты же знаешь… — начал я.

Индар мотнул головой:

— Это всё равно лучше, чем бестелесность. Ты ведь знаешь, Клай, как мучительна эта… беспомощность духа… бессилие… Неважно. Не сомневайся.

— Индар, — сказал Ричард, — есть такие вещи… такие мысли… идеи… которые нельзя принимать наполовину. Либо принял, либо нет. Ты ж не только с Богом, ты с адом тоже отношения испортил, ты ведь понимаешь?

— Тем, что не вовремя умер? — скривился Индар.

— Тем, что сейчас вытворяешь в посмертии, — улыбнулся Ричард. — Смотрю я на тебя… сожрут тебя адские гончие, отступник ты.

— Да с чего ты взял, вампир⁈ — рявкнул Индар. — Я таков, как я есть! Как всегда! И я…

— Власти ищешь? — улыбнулся Ричард. — Или наслаждений?

— Наслаждений, положим, — огрызнулся Индар.

— Привязанный двумя Узлами? Трудно будет насладиться.

— Так, — Индар выдохнул. — К чему ты клонишь?

— Да ни к чему, — весело сказал Ричард. — Просто ты крылышками-то не трещи. Дай мне сделать то, что надо, Клай сделает то, что надо, ну и ты сам будешь делать, что хочешь… а потом оно как-нибудь уж само решится.

Индар устало пожал плечами.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда… пожалуй, если сдвинуть стол в столовой, там будет достаточно места для звезды. Пол гладкий, хорошо ляжет.

— Так-то лучше, — сказал я. — Пойдёмте в столовую.

Туда все пошли. Ричард и мы с Барном — проводить обряд, Эглир и Рэдерик — взглянуть, как мы будем это делать. Предположу, что и Эглир умирал от любопытства, но делал непроницаемую аристократическую мину — этакий скучающий светский лев. Зато Рэдерик и не пытался скрывать любопытство и восторг, он даже непривычно много суетился, помогал нам зажигать свечи, сдвигать стулья — и спросил Барна:

— А если я разрежу руку, моя кровь подойдёт?

— Она, может, и подойдёт, — сказал Барн, — а только вашей светлости этого точно не надо. Не ровён час, ад услышит да что-нибудь важное за помощь попросит. Бывает, что и приходится отдать. Вот я-то глаз отдал, чтоб их благородие остался жить. А вы за что отдавать будете? Чтоб просто попробовать?

— А в принципе можно, значит? — спросил Рэдерик, пожирая его глазами.

— В принципе — можно. Но разбирать надо. Когда, значит, так встанет, что не на жизнь, а на смерть, тогда можно. За товарища можно. За братишек своих — тоже можно. А для игры или шутки ради — этак всё можно отдать, без души, не ровён час, останешься и сам не заметишь.

Рэдерик слушал. Я подумал, что для него это, видимо, очень ново. А ещё я потихоньку поражался, насколько ему нравится Барн. Наш принц-бастард был готов ходить с Барном за руку, слушать и спрашивать его обо всём. Рэдерика абсолютно не смущало, что по статусу Барн ему абсолютно не ровня.

У меня вообще было такое чувство, что Рэдерик внезапно осознал, что человек может просто нравиться — и всё. Нипочему. Потому что хороший. И теперь наш принц пытается уложить у себя в голове эту потрясающую мысль.

Пока мы готовили столовую, Ричард принёс несколько огарков храмовых свечей.

— Это Ависа, — сказал он, — не сомневайся. Я и не знаю чище храма, чем его часовенка.

— Кто этот Авис? — спросил Эглир. Этакая привычная подозрительность.

— Святой наставник, — сказал я. — Наш друг. К тому же, кажется, благой.

Слово «благой» вызвало у Эглира тень скептической гримасы, но Индар ничего не сказал. Он молча наблюдал, как мы с Ричардом рисуем звезду.

— А Писание ты у него не взял, — сказал я. — Как же будешь петь?

— На память, — махнул рукой Ричард. — Я этот чин хорошо помню, не беспокойся. А если что и прибавлю от себя — Господь простит.

Я перестал к нему приставать. Ричард всегда лучше меня чувствовал такие вещи. Раз говорит — значит, хорошо знает, пусть.

Я вообще нервничал гораздо больше, чем Ричард. Зато Индар был, кажется, просто в ужасе. Он снова стоял рядом с нашей звездой, обхватив себя руками, но фигурально взять себя в руки ему, похоже, не удалось: его заметно потряхивало.

— Чего боишься, ваша светлость? — спросил Барн, вытаскивая нож, чтобы зажечь звезду.

— Не знаю, что будет, — еле слышно сказал Индар. — Даже не представляю.

— Ладно, — сказал я. — Давай, Барн, поехали. Мессир Эглир, погасите электричество, пожалуйста.

Эглир дёрнул сонетку лампы, столовая погрузилась в темноту — только горели в поставленных прямо на пол подсвечниках свечные огарки и слабо светились лунные небеса за окнами. Барн резанул руку — и звезда вспыхнула тем самым, правильным, тёплым и мягким светом, похожим на свет свечи, которым у нас дома сопровождался этот обряд.

Рэдерик смотрел восхищённо — и в его глазах ясно горело отражение этого света. Эглир наблюдал, щуря глаза. Лицо его выглядело совершенно непроницаемым.

Ричард запел высоким дискантом, впрямь как семинарист в храме, а звезда светилась всё ярче, и я подумал, что всё идёт отлично. Но Индар стоял поодаль, в струнном напряжении, обхватив себя руками, — и я боялся позвать его поближе, чтобы не помешать Ричарду.

А Ричард бросил на Индара быстрый взгляд — и вдруг выдал всё той же семинарской скороговоркой:

— Из Сумерек взываю, Господи, помоги, освободи, очисти и дай разглядеть пути во тьме — и этой бедной душе, и всем нам, грешным, смертным по разные стороны бытия. Дай капельку света тому, кому нужен свет, Господи, и подай знак, что позволяешь покамест идти по смертной стезе…

Что он делает, подумал я. Он что, забыл слова? Или…

И в этот момент призрачное тело Индара растаяло в клочок светящегося тумана — и этот бледный свет втянулся в протез, впитался, как вода в губку. Ещё несколько мгновений протез тоже светился еле заметным тёплым светом, как воск горящей свечи, — и в один миг всё пропало и погасло.

Я даже не понял, получилось у нас что-то или нет: я видел обряд раз пятьдесят, но никогда не видел — такого.

И тут протез… наверное, уже надо сказать «Индар» — сел в центре погасшей звезды. Рывком. И мотнул головой.

Эглир снова дёрнул сонетку — и мы все зажмурились от резкого света.

— Голова раскалывается, — сказал Индар, поднимая руку к голове. Я узнал голос и поразился, как душа Индара сама привела голос в соответствие с собой. Впрочем, со мной было так же. — Болит, как с похмелья. Так и должно быть?

— Нет, — удивился я. — Хотя… может, это потому, что череп был расколот? После очень тяжёлых ран тела бывает… слегка неприятно.

— Ничего себе «слегка», — фыркнул Индар, сделал попытку встать и сел снова. — Меня словно били палкой.

— Так и рёбра все были поломаны, — сказал Ричард. — А черепушку Фогель из кусочков клеил, как рукоделие какое. Ясно, что поболит маленько. Третий Узел, что ж ты хочешь… полная телесность. Своё ощущается, а своё у тебя — кости.

— Вот спасибо, — Индар встал и принялся отряхивать брюки. И тут, видимо, осознал всё до конца.

Он схватил себя за грудь, за голову, за ноги, ощупывал тело, дёрнулся в кабинет, к рабочему зеркалу и уставился на своё отражение. Ощупывал лицо, волосы, рассматривал руки, выглядел совершенно потерянно.

Ричард прикрыл за ним дверь в кабинет.

— Пусть поглядит на себя, — сказал он. — Ему малость опомниться надо. А нам — поговорить.

Мы подвинули стол обратно, на догоревшую и уже невидимую звезду, и поставили к нему стулья. Рэдерик тоже уселся с самым серьёзным видом.

— Вы не хотите поспать, мессир? — спросил я. — Скоро полночь, вы, верно, устали?

— Я пойду с Барном, хорошо? — спросил Рэдерик.

Ему тоже хотелось послушать. И я решил ему не мешать: он — тоже часть нашей команды.

— Так вот, — сказал Ричард. — У меня ведь новости для тебя, Клай. Но перво-наперво тебе мессир Валор велел передать: у Индара на грудине — серебряная роза, на всякий кромешный случай. И ты можешь его остановить в любой момент, если скажешь на древнем языке Святой Земли: «Индар, да угаснет огонь!» Причём… знаешь, не навсегда, а пока не разрешишь. Второе слово: «Воспламенись». В общем, вот… но мне думается, что ты это вряд ли скажешь.

— И я так думаю, — сказал я. — А ему будет сильно мешать?

— Нет, — сказал Ричард. — Мы делали так, чтоб без твоих слов он не чувствовал вообще. Ты ему потом скажи. Он сам, в общем, посоветовал — ну и пусть знает, что ты у него навсегда Дар не заберёшь, даже если… в общем, ты понимаешь.

Я только кивнул. Я понимал, по-моему, даже больше, чем Ричард думал.

— Ну вот, — сказал Ричард. — Теперь про демона.

— Погоди про демона, — сказал я. — Пойду позову Индара. Тут он намного сильнее меня.

Ричард не стал спорить.

Я заглянул в кабинет.

Индар зажёг лампы с двух сторон зеркала и стоял перед ним почти так же, как я когда-то. Воротник его рубашки был расстёгнут, платок он снял — и я понял: он тоже рассматривал себя нагишом. И повернулся ко мне, с заметным трудом оторвав взгляд от отражения.

— Как ты? — спросил я.

— Странно, — Индар снова дотронулся до лица кончиками пальцев. — Непривычно. Лицо словно онемело… или к нему приросла маска. Тебе тяжело без мимики, Клай?

— Я легко привык, — сказал я. — У меня особо выразительной физиономии никогда и не было. Тебе, наверное, будет труднее… Голова всё болит?

— Почти прошла, — Индар застегнул последнюю пуговицу и принялся медленно повязывать платок. — Хочется ещё смотреть на себя. На эту… маску… с живыми глазами… И у тебя так было?

Я кивнул:

— Скоро станет легче.

— Двигаться очень легко, — сказал Индар. — Чувствую себя моложе на двадцать лет. Сильнее. Я ведь сильнее, чем был, да?

Я снова кивнул:

— Бронзовые вставки. Кулаком можно стену пробить… Индар, внутри тебя серебряная пластинка с останавливающей розой. Как мы договаривались. Но даже если вдруг — то не навсегда, запомни и имей в виду.

— Здесь, — Индар положил ладонь на грудь. — Холодок освящённого серебра. Я чувствую. Не навсегда, надо же… Я впрямь не знаю, чем буду расплачиваться, Клай. С тобой, с Барном, с этим чудным вампиром… я найду, не думай.

— Это ты пока не думай, — сказал я. — Ты отлично встал, хотя и странновато. Ощущаешь себя кадавром?

Индар снова взглянул в зеркало. У него просто голову туда сворачивало. И снова дотронулся до лица, до губ, поправил волосы… опять потёр грудь над розой.

— Не знаю, Клай… кадавром… наверное, нет. Лич, — я услышал в его голосе улыбку. — Я ощущаю серебро, Клай… но я чувствую и этот… жар… Мы с тобой теперь существа одной породы. Наверное, больше люди, чем нелюди…

— Ты привыкнешь, — сказал я.

— Не думай, что я жалуюсь, — сказал Индар. — Мне просто нужно немного времени, чтобы всё это осмыслить. Но я уже понял, как сильно ошибался… во многом. Я оценил. Ты ведь пришёл меня звать, да? И вампиры ждут? Пойдём. Я в порядке.

Снова взглянув на себя в зеркало, он не торопясь, тщательно завязал платок. И мы вместе пошли в столовую.