Фарфор Ее Величества

Глава 15

Норфин был морально готов, он не стал спорить.

— Ну что, надо — значит, надо. Значит, будем разговаривать, — сказал он с тяжёлым вздохом. — Не нравится мне, конечно… тот ещё конченый шельмец этот Нагберт, карлик паскудный…

— Но демонов по лесам он впрямь может собрать, — сказал я. — Это в большой степени его демоны, как я понимаю. Сильно бы облегчило задачу и нам с вами, мессир маршал, и государыне.

— Так если он захочет! — Норфин махнул рукой. — Он ведь выделываться начнёт, как муха на стекле, вот увидите, парни. Ломаться, форс на себя напускать… старая аристократия, поди ж ты! Малый Совет, королевский любимчик, политику делал…

— И кое-что понимает в управлении государством, — сказал я. — Просто знает, как это делается.

Норфин вздохнул. Рэдерик посмотрел на него с сочувствием.

— Я его тоже не люблю, мессир Норфин. И отчим меня предостерегал. Но нам с вами придётся потерпеть, ничего не поделаешь.

И мы приготовили встречу по высшему разряду. Караул предупредили, привели в порядок зал для аудиенций, распорядились насчёт обеда — чтобы он хоть относительно прилично выглядел… Как раз управились к полудню.

И в полдень с помпой прибыл Нагберт.

К парадным воротам Резиденции Владык, где у нас были пулемёты и баррикада, подъехал армейский мотор, обшитый броневыми листами. Его вёл несколько несвежий труп, ещё два мертвеца держали всех на прицеле: мотор тоже был вооружён парой крупнокалиберных пулемётов. Из этого фешенебельного экипажа не торопясь выбрался Нагберт в роскошном костюме сливочного цвета.

И прошествовал мимо громадных фронтовиков на своих коротеньких кривых ножках — исполненный практически королевского достоинства и глубокого презрения к окружающему мужичью.

Мне было мучительно тяжело на него смотреть сейчас: если бы он не был настолько страшен, я бы, кажется, ржал. Именно от сочетания его нелепой фигурки и его небрежной серьёзности, шика и лоска светского франта.

Чудовищно смешно.

И он ещё Индара назвал шутом.

Никто из свиты Норфина высовываться навстречу Нагберту не рискнул — и я решил, что это очень разумно. А Барна я сам не пустил, оставил его с маршалом и Рэдериком в зале для аудиенций. Не стоило рисковать живыми. Встретили нашего важного гостя мы с Индаром: нас уже связывало что-то вроде боевого опыта и, кажется, мы оба чувствовали, что можем положиться друг на друга.

Нагберт остановился, рассматривая нас в упор. Задрал голову, но при этом вид делал такой, будто смотрит сверху вниз. Своеобразное у него было клеймо. Настоящим карликом, то есть маленьким человечком я бы его не назвал. Голова у него была большая и торс — крупного мужика, а ножки и ручки — словно от другого человеческого комплекта. И он стоял на освещённых солнцем каменных плитах, а мне казалось, будто его прикрывает тень.

— Здравствуйте, мессир Нагберт, — сказал я. — Мы рады вас видеть. Пройдёмте в Резиденцию Владык, жарко.

— А ты, значит, чувствуешь, что жарко? — Нагберт снова оскалился, а я так и не понял, означает ли эта довольно жуткая гримаса хотя бы ухмылку. — Очень интересно. Не просто, значит, красивые куклы… А ты, бабский угодник, продался прибережным, значит?

— Я⁈ — поразился Индар. — Я продался⁈ Да как у тебя язык-то повернулся и не отвалился, тыловая ты крыса!

Бушующая в нём энергия требовала какого-то выхода через плоть, лицо стало неподвижной маской — и теперь Индар жестикулировал. В общем и целом впрямь стал похож на карточного шута, изображённого в виде эльфа.

— Конечно, продался, — спокойно сказал Нагберт. — Чем купить духа… не золотом же! В могилу, как говорится, не унесёшь… а вот таким искусственным телом — запросто. Красавчик, красавчик… хозяйка будет просто в восторге.

— Да ты! — у Индара просто слов не было, он воздел руки и закатил глаза, он откалывал такие драматические позы, что любой провинциальный актёр душу бы продал за эту красоту. — Меня убили на фронте! Ты хоть представляешь, каково это, мессир затворник⁈ Ты ведь только и умеешь, что в замке, обвешанном щитами, за стенами толщиной в руку задницу греть! И собираешься перетащить свою драгоценную задницу в Резиденцию Владык, чтобы и Резиденцию превратить в сейф для себя, ненаглядного! Будто я не понимаю!

Я думал, Нагберт проигнорирует этот эмоциональный взрыв или рассмеётся Индару в лицо, — это было впрямь забавно — но наш почётный гость внезапно побагровел и стиснул зубы.

— Я задницу грел?

Стрела попала в точно в цель и сразу улучшила Индару настроение.

— Ты, — ласково сказал Индар. — Ты, маленький. Пока мы сражались и рисковали собой, ты её грел под винишко заозерское.

Нагберт чудовищным усилием воли загнал бешенство внутрь, выпрямился, насколько смог, и процедил:

— Пойдёмте в Резиденцию, мессиры. Эта беседа — не для широкой публики.

Обошёл нас и чуть не маршевым шагом, вздёрнув подбородок, направился к воротам.

Мы переглянулись — и я увидел острые весёлые огоньки в синих очах Индара. Он украдкой показал мне вульгарный жест, который в порту означал бы «сделали его».

Я не был так уверен, что «сделали». Но ветерок переменился — и, по моим ощущениям, появились кое-какие шансы.

По дороге до зала аудиенций Нагберт хмуро молчал. Так и шествовал с задранным подбородком, чеканя шаги, с самым надменным и брезгливым видом. Чуть притормозил только при виде обгорелого скелета и клумбы, с которой мы с Индаром утром соскребали смолу. Несомненно, опознал. И, по-моему, это его ещё больше раздосадовало.

Думаю, в зал Нагберт уже входил в скверном расположении духа.

А в зале Норфин нервно прохаживался из угла в угол и Рэдерик с Барном, устроившись в кресле короля, играли в рыбки-крабики на пальцах. Идиллическая такая, прямо-таки домашняя картина. Не по протоколу.

— О! — Нагберт остановился в дверях, озирая это всё, как полководец. — Ишь ты, какое общество… блистательное, по-другому и не скажешь…

— Здравствуйте, Нагберт, — сказал Норфин. — Это, как ни поверни, очень хорошо, что вы сюда прибыли. Я, можно сказать, рад вас видеть.

Нагберт удивился. Он словно ждал чего-то здорово другого… может, засады. Или прямой и незатейливой попытки его арестовать. Мне кажется, от Норфина он не ожидал даже простой вежливости.

А маршал его добил.

— Мы, знаете, рады, что прибыл специалист. Вы ж в Малом Совете были, а из Малого Совета сейчас в Резиденции нет вообще никого. Кого убили, кто сбежал… сидим вот, думаем, кем заменить королевских советников, — сказал он искренне и печально.

Нагберт был настолько потрясён, что сделал несколько шагов навстречу. Его мохнатые брови приподнялись — я подумал, что сейчас он склонит голову набок, как пёс.

— Я вас не понимаю, Норфин, — сказал он. — Вы, что же, звали меня править страной⁈

— Я вас звал делать вашу работу, Нагберт, — сказал Норфин. — Вы ж были в Совете, по международным отношениям консультантом и по финансам…

Нагберт приоткрыл рот.

— Вы хотите отдать мне финансы, Норфин? Да что вы говорите…

— Я не умею это делать! — с искренностью отчаяния воскликнул Норфин. — Не умею! А вы умеете! Я боюсь, что мне будет нечем людей кормить, вот что… а про вас все говорили, что вы делаете золото из воздуха…

— О бездна и триста тридцать три ключа… — выдохнул Нагберт, качая головой. — И вы не думаете, что я ограблю вас до нитки? Вот так-таки и отдаёте эти самые ключи?

— Пойми меня правильно, Нагберт, — хмуро сказал маршал. — Люди должны заниматься своим делом. Моё дело — армия. Твоё дело — деньги. Я, трижды передери меня демон…

— Э! — остановил Нагберт. — Полегче, Норфин. Так не надо.

— Я хотел сказать, что меня всё равно ограбят, — закончил Норфин сконфуженно. — И я даже не замечу. Да что! Сегодня разговаривал с этим… с Лиардом из банка «Ясень», так он такого наплёл… и про займы, и про всякое… Хаут с ним поцапался, Лиард говорит, что большинство договоров двор Перелесья заключал через тебя…

— А для себя-то ты что хочешь, маршал? — спросил Нагберт таким тоном, будто обращался к слабоумному или ребёнку. — Счастья для страны родной?

— Почти так! — рявкнул Норфин.

— У-у… — Нагберт задумался.

С некоторым даже трудом отодвинул тяжёлое кресло — я ему слегка помог — и уселся так, чтобы видеть и Норфина, и Рэдерика. Вздохнул:

— Выпить бы капельку… Ладно. Кое-что я понял. Здесь положение лучше, чем я думал, маршал. Лучше. Уже хорошо… Мессир Рэдерик, здравствуйте, солнышко. Помните дядюшку Нагберта? Сильно его не любите, а?

Рэдерик прижался к Барну плечом, чуть улыбнулся:

— Конечно, я помню, мессир Нагберт. Не то, чтобы сильно… но вы ведь знаете, мессир: я никого особенно не люблю.

— Кроме этого благого, который с вами нянчится, — кивнул Нагберт. — Ничего-ничего, не сердитесь. Я — любя, по-стариковски… Интересный солдатик. Прибережец… надо же… Это твой? — спросил он вдруг у меня.

— Да, — сказал я.

— У-у… — Нагберт снова покачал головой. Оценивающе взглянул и на Индара.

Индар слушал, опустив ресницы, пытаясь изобразить скептический прищур. Молчал.

— Как тут у вас интересно… — раздумчиво проговорил Нагберт. — Беленькие… А я-то думаю: что это трубач пришёл в ожогах, бедняжка… Вот, значит, почему вы тут до сих пор живы. Кровь благого… И ты тоже белый, офицер. Чудные дела творятся… Но многое стало понятно, многое.

— Мы с тобой круты, Клай, — сказал Индар. — Надо же: трубач пришёл в ожогах.

— Драть вас некому, — сказал Нагберт. — Наглые сопляки… ладно, это было эффектно. Но имей в виду, белый: на этом твоём солдатике только что мишень не нарисована. И что вы будете делать без него? Ты ж не сможешь работать с кем попало.

— Да я сам им крови дам, сколько нужно, — сказал Норфин. — Уж не говоря о том, что все свои у меня под охраной.

— Крови он даст, дерьма тоже, — буркнул Нагберт. — Простец.

— Барн был почти простец, — сказал я. — У него после боя чутьё обострилось, не Дар даже, я думаю. Просто было очень больно… от ужаса и горя. И что будет с Норфином, если его обстоятельства и ад вынудят принести жертву — не берусь загадывать. Некоторые силы вам тяжело себе представить, мессир Нагберт. Потому что вы с ними не знакомы.

— О! — Нагберт взглянул на меня своим странным взглядом, снизу, как сверху. — А ты знаком.

— А я знаком, — сказал я.

— И я, — сказал Индар.

— Воображаешь, что переметнулся на сторону сильных, бабья цацка? — фыркнул Нагберт.

А Индар, вместо того, чтобы снова устроить представление с роскошной жестикуляцией и изобретательной руганью, только чуть пожал плечами.

— Нет смысла объяснять, Нагберт, — сказал он. — Не поймёшь. Неочевидно.

— Не проиграй, — сказал Нагберт.

— Проиграю или нет — моя игра, — сказал Индар. — Тебе-то какая корысть? Считаешь, что с белыми рискованно? Всем бывает страшно, я понимаю… Беги домой, маленький, винишко само себя не выпьет.

Таки Индар умел выбивать Нагберта из равновесия — и из чувства собственного величия заодно.

— Что ты обо мне знаешь! — рыкнул Нагберт, снова наливаясь краской.

— Что тебе предлагают финансы Перелесья, а ты снова трусишь, — сказал Индар с явственной весёлой улыбкой в голосе.

— Я трушу? — снова понесло Нагберта. В ярости он вскочил с кресла. — Да знал бы ты, чем я занимался, пока вы тут гробили себя и политику! Это же, — он махнул коротенькими ручками, обводя окружающее пространство, — это всё, эта Резиденция, эта несчастная страна — это же кадавр уже! Мертвец, которого дёргают за остатки нервов, понимаешь ты? Тем Даром, который… а, да что! Я был в Святой Земле, дуралей! Был там! Два дня как оттуда!

Это была новость. Не только для меня и для Норфина, но и для Индара новость.

— Каким образом? — хмыкнул Индар. — Не укладываешься во время.

— А вот не твоё дело, каким образом! — прорычал Нагберт. — Ты о моих возможностях и представления не имеешь, кривляка! Как и о международной политике, как и о Святой Земле, я бы сказал! И о тех, кто тут в вашей богадельне на Святую Землю работает! И вот он, — и ткнул в Норфина коротеньким толстым пальцем, — он жив и с мордой на черепе только чудом! Я прямо удивился. Твоя работа, белый?

— Моя, — сказал я. — Я отлично снимаю порчу. А сама порча — твоя работа?

— Я не пачкаюсь такими вещами! — Нагберт дёрнул себя за ворот, отодвигая галстук. Душило его. — Порча — это вон… всякие паршивцы и подонки вроде твоего Индара! И простецы, которым только пообещай хоть денег, хоть святоземельский паспорт — они из собственной кожи вылезут, не говоря уж о том, чтоб с другого её содрать! Святая Земля платит! Святой Земле не нужен ваш маршал! Идиот упрямый, простец тупой, как с ним разговаривать, он же не понимает! И островитяне зря лезут со своим принцем, норовят его под две короны подсунуть… я им письмишко написал, пусть, мол, приезжает, договоримся, — и злобно, с привизгом, расхохотался. — Вот будет потеха, если впрямь припрётся! Но не дурак, побоится…

— Хех, забавно! — удивился Индар. — И ты всерьёз собрался его кокнуть?

— Очень, конечно, жаль Тэшлина, — сказал Нагберт, скалясь, — но, на худой конец, болотную лихорадку какому-нибудь спесивому идиоту любой мой лаборант организует. Да хоть бы и ты, если ты теперь у меня под рукой. Ты же можешь?

— Зараза — не мой профиль, — сказал Индар. — Я — лучше удар. Или сердечный приступ.

— Ну так и удар, — Нагберт скрипуче захихикал. — Такой молодой, хнык-хнык! Напыщенные идиоты! Святая Земля против. Святая Земля хочет Гэлиса из дома Дубравы, там всё уже определили. Слюнявого придурка, припадочного, с паршивой наследственностью. Его сейчас дипломаты святоземельские облизывают, как леденчик. Бездна, это они не знают про мальчишку! Думают, помер ещё в детстве. Хоурт не зря берёгся. Мальчишка ценный, бесценный, узнают — из кожи вылезут, чтоб шлёпнуть. Королевское чудо.

— Да ты что… — еле выговорил Индар.

Нагберт шмыгнул носом.

— Что я⁈ Я же задницу грею! Я струсил! Это же не я добываю данные из самых первых рук, принципиальные, необходимые для выживания, бездна адова! Там у них — пророчество, проклятие, такие силы… они догадываются, но не знают точно. И в любом случае они хотят Гэлиса, они его готовят, они в него вкладываются. И если им удастся — всё, хана, кранты, кранты Перелесью. Они больше на нас не ставят, теперь они решили нас сожрать.

— А что же ты? — спросил Норфин.

Он спал с лица. Просто посерел. Крутил пуговицу, чтобы не тряслись руки.

— Что я⁈ — зыркнул Нагберт. — Мне предлагали курировать Гэлиса в новой группе Хаэлы. Эти ваши финансы… миллионы, бездна, миллионы — и кое-что сверху.

— Неужели ты отказался? — спросил Индар с откровенным глумливым смешком.

А Нагберт словно разом устал и обмяк. Он снова сел, вскарабкался на кресло, как Рэдерик: он был даже ниже ростом, чем принц-бастард.

— Я обещал подумать, — сказал он серьёзно и мрачно. — Иначе не ушёл бы оттуда. Мы сейчас у святоземельцев не в чести, знаешь ли. Они даже и не скрывают, что пускают Перелесье в расход… разве что предложили кое-кому из наших поучаствовать в дележе трупа.

— И Хаэле? — тихо спросил Индар. — Неужели она впрямь жива? Похоже на лютый бред…

Нагберт вздохнул.

— Не вполне, — сказал он. — Ей, видно, не простили потерю демона… да ещё ведь и прибережцам она его оставила, на опыты… Она теперь одержимая, совсем одержимая, и как её душа уживается с демоном в одном теле, ты меня не спрашивай. Не знаю и знать не хочу. Выглядит… впечатляюще. Так-то, чисто по-человечески — лучше б ей умереть, конечно. Но она сама себе судьбу выбрала — и просто умереть ей уже не дадут.

Норфин покачал головой. Индар содрогнулся.

— Вот да, — сказал Нагберт. — О тебе она… оно — спрашивало. У кураторов Хаэлы есть и к тебе вопросы, шут. Ты, видно, хорошо повоевал… прямо странно, что до тебя ещё не добрались. Но если доберутся, тебе не позавидуешь.

— Меня прикрыли прибережцы, — сказал Индар.

— За какие заслуги? — хмыкнул Нагберт.

— Пожалели, — сказал Индар странным тоном. — Карла Прибережская пожалела. Наивная девчонка.

— И этот офицерик пожалел? — оскалился Нагберт. — Жалостливые… Слышь, белый, ты ведь понимаешь, что войну вы не выиграли? Вы первый раунд выиграли, первый тайм. Первую атаку отбили. Теперь будут переговоры со Святой Землёй, святоземельцы попробуют как-нибудь угомонить ваших ведьм, чтоб воду не мутили… Но если я понимаю хоть в чём-то — нулевая польза будет от всего этого. Потому что вы там, на побережье, для святоземельцев глубоко неправильные — и быть вас не должно. Жалостливые слишком.

Мы с Барном оба даже, кажется, растерялись. Но самое интересное — что, по-моему, растерялся и Индар. Даже Норфин смотрел потрясённо.

— Возможно, я чего-то и не понимаю, Нагберт… — начал он.

Нагберт перебил, злобно:

— Да ничего ты не понимаешь, простец! Не будь этих девок — этой войны вообще не было бы. Рандольф считал, что междугорцы — корень всех зол… ну там, родина Проклятого Дольфа, то-сё… но это бред. Дольф был не настолько безумен, как Виллемина. И Людвиг Междугорский гораздо нормальнее, чем его дочурка. Святоземельцы ещё думают, что Куклу можно запугать или купить… но это пока, будь уверен. Они ещё не поняли, что нет выхода. И нашу несчастную страну новая война добьёт… если есть, что добивать…

— Какая тебя муха укусила, Нагберт? — сказал Индар. — Всё это звучит как бред. Планы на побережье строились последние тридцать лет, да что уж — все сто. При чём тут Куколка, что от неё зависело? Так или иначе — Рандольф же бредил портами, выходом к морю…

— При чём тут порты, — буркнул Нагберт. — Я тебе про войну говорю. Про то, что из-за этой демоновой Куклы началась страшная война, раскрыты карты, практически пропала перелесская корона — и будет война ещё кошмарнее, а ты про порты. Они бы лет через пять, много — семь и так были бы наши, если бы не эта девка.

— Так, — сказал я. — Мессир Нагберт, можно чуть медленнее? Я не успеваю за ходом вашей мысли. Вы хотите сказать, что Прибережье отдал бы Эгмонд?

— Конечно, — Нагберт, похоже, считал это фактом, причём очевидным фактом. — Случилась кошмарная, конечно, ошибка… среди медиков попадаются удивительные шарлатаны… а может, и не в медике дело, а ошиблась сама Ленора… редко, но бывает.

— Ничего себе — ошибка, — удивился я. — Мессир Нагберт, я ведь знаю, что Ленора прокляла род… весь род Путеводной Звезды же… это было дикой ошибкой?

— Клай, — тихо сказал Индар, — королева Ленора была лучшей ученицей Тэшлина. Мастером проклятий. Дара у неё не было, но с доступными без Дара силами она работала мастерски. Я видел её в деле ещё до замужества, юной девушкой, и уже тогда…

Барн выслушал с интересом, но не особенно, кажется, удивился. Зато меня потрясло. Я слишком ярко помнил, как Карла развернула на Ленору проклятие, как королева-мать кошмарно умирала, как адские гончие рвали душу у неё из тела…

— Для мастерицы она умирала слишком страшно, — сказал я. — Я присутствовал при её кончине. Она говорила о том, как её мучает чудовищная ошибка…

Индар кивнул.

— Со мной было бы то же самое, — сказал он как-то обречённо. — Если бы не Карла и не ты.

— Я ж говорю: продался, — скалясь, съязвил Нагберт. — А ошибка-то — да… Обычно женщины так не ошибаются. У них инстинкт, говорят. Кто ж мог подумать, что несчастный принц — впрямь сын Гелхарда… Уж ясно, как государыня мучилась: ей, по всему, такая дикая мысль и в голову не приходила. А этот идиот, её медик, вообще считал, что Гелхард бесплоден. Неуч поганый…

Барн взглянул на меня беспомощно, а меня хватило только на то, чтобы чуть пожать плечами. Я бы не рискнул в присутствии нашего принца-бастарда произнести вслух эпитеты, которыми определил для себя королеву Ленору. В пивнухе моей матери не всякий забулдыга вслух назвал бы так женщину.

Тем более — покойную.

Но меня услышанное привело в ярость.

Не знаю, с кем она там… пыталась обзавестись годным для её мерзких целей ребёнком. С кем-то из перелесцев, несомненно. Не с нашими рыбоедами же… да свой и не сболтнёт. Обманывала нашего государя, гадина. А потом нашла способ расправиться с ним, да заодно и убрать с дороги своего… сынка… всех законных претендентов на трон. Прибережцев. Родственников государя.

Вот интересно: принц знал, что он не рыбоед с побережья, так сказать? Наверняка мамаша ему говорила.

Они хорошо всё продумали.

Вся наша страна заодно с нашей верой должны были стать ему чужими. А что? Он — перелесец. Да отдал бы, нет вопросов! Аду бы отдал.

Ах, государыня Виллемина им — демонова кукла? Ведьма? Ах, она им планы поломала?

Я порадовался, что мне не надо дышать: я бы задыхался от ненависти. Но искусственное тело сделало меня спокойнее — и дало совершенно неоценимые возможности в смысле сокрытия настоящих чувств.

— Всё это уже неважно, — сказал я. — Ленора мертва, Эгмонд — тоже. И ад мы на побережье не пустим, хоть и жалостливые. А у Перелесья в союзе с нами, по-моему, есть шанс. Без нас — нет. А с нами — есть. Такие дела.

Норфин неожиданно хохотнул:

— Политику делаешь, Клай⁈ Даёшь!

— Тяжело было разговаривать с Куклой, маршал? — спросил Нагберт. — Всё подписал, а? Что она хотела, то ты и подписал? Ну-ну…

— А что она такого хотела-то? — возразил Норфин. — Мира. Так сам посуди, в каком состоянии страна оказалась после Синелесья…

— Гарантий, — напомнил Нагберт. — И земель.

— Пропащих, — вздохнул Норфин. — Заражённых. Да и не себе, там гарнизоны стоят, прибережцы мужиков вывозят, спасают от голодных адских тварей.

— Истинная благодетельница, — скривился Нагберт.

— Не хотела брать земли-то, — сказал Норфин. — Местных мужиков пожалела…

— Во-от! — Нагберт вскинул палец. — Опять! Я ж говорю: жалостливые…

— А чем это плохо? — спросил я. — С точки зрения святоземельцев?

— Белые — это вообще плохо, — сказал Нагберт. — Не благие, благие — хорошо, пусть. Белые. А белые воины — это не просто плохо, это опасно. Вытаскивает тяжело предсказуемые силы. Впутывает древних богов. Смешивает любой расклад, понимаешь?

— Нет, — сказал я.

— Честный, — Нагберт вздохнул. — Беленький, — обратился он к Барну. — Да, ты, солдатик. Принеси дяде Нагберту выпить, а? Покрепче. Ромца принеси. Очень надо.

Барн вопросительно взглянул и на меня, и на Норфина. Норфин крутанул в воздухе рукой, мол, делай, как знаешь. Я сказал:

— Принеси. Если мессир Нагберт не боится пробухать Дар.

— Ничего, — сказал Нагберт. — Я знаю, чего моему Дару нужно. Ну так вот. Ты, офицер, ведь разницу между благим и белым воином понимаешь, а?

— Нет, — сказал я. Совершенно честно.

— Вот, — Нагберт оскалился, а я подумал, что в данном случае это, наверное, улыбка. Хотя я и не заложусь. — О чём с вами, рыбоедами, говорить! А ты, шут?

Индар закатил глаза и воздел руки:

— О чём тут речь вообще⁈ Пойми, Клай: эти два свойства могут совпасть в одной личности, как в нашем ягнёночке Барне, а могут и не совпадать. Ты — белый, но не благой. Карла — тоже. Предположу, что прекраснейший государь Майгл Святоземельский — благой, но не белый.

— Так бывает⁈ — поразился я. — Ново…

— Белый — это цель, Клай, — сказал Индар. — Это путь. А благой — это средство. Дар, база, возможности. Точно так же, как Дар некроманта: куда ты его повернёшь — твоё личное дело. Благого дуралея можно использовать как угодно, им можно кормить ад, из него можно проклятия плести, а он будет думать, что действует исключительно ради света. Очевидно же!

— Видал? — Нагберт ткнул в Индара пальцем. — Он — законченный подонок, белый, но он не дурак. И учился хорошо.

— И не законченный подонок, — сказал я.

— Я знаю его давно, — рыкнул Нагберт.

— Но иначе, — сказал я.

— Не спорь, лич, — сказал Индар, и я с некоторым даже теплом в душе услышал в его тоне сморщенный нос и оттопыренную губу. — Наш маленький гость впрямь знает меня давно и не питает иллюзий. И оснований, что я начну вести себя с ним как-то необычно, у него нет. Совершенно, между прочим, дельно.

— Понял, принял, — сказал я. Надеюсь, Индар услышал, что я ему улыбаюсь. У нас, фарфоровых, всегда устанавливалось немного иное, чем у живых, понимание. — Но к чему вы, мессир Нагберт?

— К тому, что последним белым воином на троне Святой Земли был Эральд Странник, — сказал Нагберт. — А вот благие короли были и после. И Майгл — не просто благой, он выдающийся благой, королевское чудо. Свет и тепло. При ином положении вещей он бы весь Великий Север грел, а сейчас — хорошо, что погреть столицу и элиту Святой Земли хватает. Потому что Святой Земле нужны золото и немало других ресурсов. И государь Майгл — вроде электрического генератора. Принцы ещё молоды, но… Я так думаю, и их ждёт то же самое. А белые воины Святой Земле не нужны. И никому особенно не нужны.

— То есть… — я пытался уложить всю эту дикость в голове. — Майгл впрямь благой король, а прочие…

— Да он же привык к тому, что вокруг проклятые! — и Нагберт хихикнул, как металлом об металл скрежетнул. — Ему об этом с пелёнок рассказывали! Эральд же всю жизнь дружил с некромантом! А герцог Алвин был проклятым в алхимически чистом виде! И они вытащили страну из адской пропасти, бла-бла-бла… впрямь ведь вытащили… почему у вас на побережье памятник Страннику не стоит из чистого золота, белый? Он войну оттянул лет на пятьдесят — заслужил, а?

— Но, мессир Нагберт, — попытался возразить я, — а как же тот храм? Где чудеса? С нерукотворным образом? Господь смотрит, Сердце Мира и Святая Роза…

Нагберт посмотрел на меня, как на законченного идиота.

— А что храм? Туда ходит королевская семья — а они благие почти все — и городские простецы. Я думаю, это вообще последний храм Сердца Мира и Святой Розы, где осталась благодать, но за счёт верующих простецов она там держится. Хороший древний храм. Только что из того?

— А вокруг ад? — спросил я, отдавая себе отчёт в том, насколько наивно это звучит.

— И что? — презрительно бросил Нагберт. — Господь всегда зрит, не вмешиваясь.