Фарфор Ее Величества

Глава 9

Приманку мы нашли в пороге спальни.

Норфин был настолько наивен, — или настолько верил своим людям — что устроил караул в дворцовой кухне, из каких-то его особо доверенных бойцов, но спальню и кабинет оставил без присмотра. Боялся, что отравят, — но у него не хватило воображения представить себе, что против него могут использовать диверсионные методы, которые люди его же короля разрабатывали для побережья.

— Вы только гляньте, ваш-бродь, порожек-то тут какой! — дивился Барн. — Это ведь не то чтоб, к примеру, сверлить или паркет ломать. Тут задвижка сделана, тайник. Неужели специально королей губить?

— Не обязательно, — сказал я. — Тут могли хранить и оберег, например. Какой-нибудь охранный амулет. А под порогом — потому что языческий.

Индар кивнул, соглашаясь.

— Отойдите все, — сказал я. — Дай твой ножик, Барн, мне кровь нужна. На лезвии должно остаться…

— Это мало, — сказал Барн. — Вы вскрывайте, ваш-бродь, я смотрю — и ножик вот, наготове.

— Рэдерик, — сказал я, — отойдите подальше, будет опасно.

Он очень неохотно отошёл, но отошёл, спорить не стал. И жадно смотрел, глаз не отвёл — ни от крови, ни от зеленоватого дыма, который вёл себя очень странно, принимая очертания корчащихся безликих созданий. Зато тварь, которую вселили в свёрток, мы не увидели: она дёргалась и рвалась внутри, пока приманка дымила, а потом, видимо, сгинула совсем, рассыпалась прахом, не выбравшись на свободу.

Аккуратная была приманка. С прибережской знатью диверсанты не церемонились, из приманок сыпалось или текло, заражая всё вокруг и требуя долгой и сложной очистки, а тут смерть словно втянулась сама в себя, не пачкая помещение. Я такого раньше не видел.

Мы с Барном разрезали прогоревший пустой свёрток и нашли в нём маршальский погон, пуговицы и какую-то засохшую дрянь, светлую в тёмную крапинку. Присмотревшись, я догадался:

— Это пена. Засохшая пена для бритья. И срезанные волоски. Странный какой указатель… легче было бы снять несколько волосков с мундира.

— Кому-то нужны были не только волосы, — сказал Индар. — Ещё кожа. А в пене наверняка есть частички кожи… быть может, и капли крови. И у этого кого-то — прямой доступ к телу. Ординарец, цирюльник… камергера у маршала ещё нет, значит, видимо, ординарец.

— Смертная порча, да? — спросил Барн, морщась.

— Похоже на то, — сказал я и взглянул на Индара. — Как не хватает леди Карлы…

— Я за неё, лич, — ухмыльнулся Индар. — Потом расскажу про порчу, убери ребёнка.

Чем-то шкет мешает ему, подумал я и подошёл к Рэдерику.

— Насмотрелись, прекрасный мессир? Ваша мать наверняка сильно обеспокоена…

— Мне точно надо туда идти? — мрачно спросил Рэдерик. — Мне не хочется.

— Там безопасно, — сказал я. — Вы же видели, какие мерзкие штуки попадаются в других помещениях, верно? А в вашем — щиты и никакой гадости.

— Всё равно опасно, — сказал Рэдерик. — Мессир офицер, а умирать больно?

Детская непосредственность. Я аж оступился.

— Только скажите, пожалуйста, правду, — попросил Рэдерик. — А не как детям.

— Ладно, — сказал я. — Как повезёт. Мне лично больно не было.

— А вас убили на войне? — спросил Рэдерик.

— Да. Из пулемёта.

— То есть когда стреляют — не больно? — он внимательно смотрел на меня, напряжённо. Его это не из любопытства интересовало.

И сюсюкать с этим парнем я не мог бы, даже если бы захотел.

— Как повезёт, — сказал я. — В меня попали четыре пули из пулемёта, одна — прямо в сердце. Я просто не успел почувствовать боль, только толчок и жар. Но ведь может быть и иначе. Могут смертельно ранить — и человеку придётся долго мучиться…

— Я не буду долго, — сказал Рэдерик. — Меня убьют сразу. А если промахнутся, выстрелят снова. Мне очень не хочется туда идти. Мама не будет меня защищать: она сама боится.

— Да кто ж тебя убивать будет, ваша светлость⁈ — ужаснулся Барн. Присел на корточки, чтоб в лицо ему посмотреть. — Зачем⁈ За что⁈ Чего ты испугался?

— Принца Лежара убили, — спокойно и мрачно сказал Рэдерик. — Люди маршала или сам маршал. За что? Он был младше меня на полгода. Понимаешь, это дворцовый переворот. А мы — заложники.

— Детей убивать нельзя! — твёрдо заявил Барн.

Рэдерик неожиданно улыбнулся, застенчиво и печально.

— Ничего с тобой плохого не будет, ваша светлость, — сказал Барн. — Вот увидишь.

— Ты очень славный, — сказал Рэдерик, опуская ресницы, и тронул пальцем череп у него на рукаве. — Мне ни за что бы не разрешили с таким общаться… А мне так хочется… Знаешь, взрослые редко бывают добрыми. И мало кому можно верить… понимаешь, что надеяться не на что, но всё равно надеешься… Мы с тобой ничего не сможем поделать, понимаешь? Я просто боюсь, что ты попробуешь мне помочь, а из-за этого нас убьют вместе, — и взглянул на меня, снизу вверх. — Вы же приехали защищать маршала, да, мессир офицер? Ну вот. Вам нельзя, значит, вмешиваться. И ему нельзя. Плохо.

Я его слушал почти в шоке, но у меня в голове начали появляться какие-то проблески. Его манера говорить, его мордашка… А Индар наблюдал молча, и у него на лице было написано полное понимание. Абсолютный контроль. И угрюмая удовлетворённость, которая читалась примерно так: «Я так и знал, что мы окунёмся по уши в дерьмо, — и вот мы уже по щиколотку там».

— Мы по крайней мере попытаемся, — сказал я. — Мы пока заменяем в Перелесье дипломатов. Ведь настоящим дипломатам ещё нельзя приехать.

— Правда⁈ — Рэдерик обрадовался. Всерьёз обрадовался, у него глаза вспыхнули. — Если у вас есть полномочия — отлично. Знаете, мессир офицер, я так и подумал… мне лучше быть с вами. Пожалуйста, позвольте мне остаться с вами. Ваш ординарец правда хороший, даже непривычно… а с вами спокойно. Вы сильный. А мне очень страшно.

— А некромантов вы не боитесь, прекрасный мессир? — спросил я.

Рэдерик устало улыбнулся:

— Только некромантов я и не боюсь. Но ведь здесь их нет — кроме вас. Я думал, Рэй некромант. Он мне сказал, что видел призрак короля. Я думал, может, он как-нибудь сумеет вызвать дух моего отчима… но всё это… может быть, вы можете, мессир⁈ — вдруг загорелся он.

Вот тут-то я и расспрошу Индара, подумал я.

— Ну, попробовать-то можно, — сказал я вслух. — Поговорить с другими духами. Вдруг они подскажут.

— А что, здесь есть? — спросил Рэдерик. — Много? Должно быть много…

— Не очень много, но есть, — сказал я. — Я попробую, если вы не будете мешать.

— Лич выкрутился, — усмехнулся Индар. — Выбил у прекрасного мессира возможность поболтать с пустотой, да? Рэдерик — наблюдательный ягнёночек… надо же, что из него выросло… Такая дивная интуиция, что я даже думал — Дар прорезался… хоть и не в кого… То-то Хоурт никому его не показывал последние пять лет.

— А почему? — удивился Барн.

— Ты тоже видишь духов⁈ — поразился Рэдерик, но я сделал ему знак молчать.

— Да потому, что сейчас на мальчишке написано огненными буквами, что он — Золотой Сокол! — выдал Индар, воздевая руки. — Прибережцы. Рыбоеды. Ладно — ягнёночек, дурь да глупь матушка, деревенщина. Но ты-то, Клай! Ты посмотри на него, он ведь в профиль — вылитая головка Ричарда Родоначальника на перелесской золотой десятке! Я-то, дурак, думал: что это Зельда здесь ошивается? А вот что! Бастард вот! Незаконнорождённый принц!

Барн побледнел и покачал головой, а я порадовался неподвижности своей фарфоровой морды. Нет, подумал я, золотая десятка здесь ни при чём, — а вот миниатюру в «Древней истории Перелесья, Заболотья и прилегающих земель» я вспомнил ясно. Ричард Золотой Сокол в детстве — такие же громадные агатовые глазищи, такие же локоны… сладенький-медовенький… у мужчин этого дома такая сиропная смазливость — родовая черта. И у Рэдерика в точности тот же тип. Кровь.

Говорят, королевские бастарды бывают больше похожи на предков, чем законные дети. Вот так и не верь сплетням.

Всё дичайше запуталось и изменилось. Вокруг шла игра, правил которой я не понимал даже приблизительно. А Рэдерик, похоже, понимал совсем неплохо. Не по возрасту.

— А Норфин знает? — спросил я.

— Почти не сомневаюсь, — сказал Индар. — Он ведь видел парня. Не до такой же степени он идиот, чтобы ложку в ухо нести. Хоурт был компаньоном Нагберта из дома Тумана. Специалисты по демонам. Адские профи. Но вот беда, я помню времена, когда Дар Хоурта еле теплился. А потом он кинул аду большую жертву… какую-то громадную жертву, бездна! И получил контроль. Вот что он продал, Клай. Отдал жену королю. Рэдерик — её единственный ребёнок. Дому Рассветных Роз — конец. Хоурт воспитывал принца-бастарда… интересно: ягнёночек знает, что он принц? Хех, ставлю душу против сломанной зубочистки, что он в курсе. Его воспитывали как принца, чувствуешь?

— Да, — сказал я. — Ты прав.

— Мессир, вы ведь разговариваете с духом? — спросил Рэдерик. — А что это за дух? Что он говорит?

— Скажи ему, — сказал Индар. — Вряд ли он меня помнит, но должен знать имя.

— Это дух Индара из дома Сирени, — сказал я. — Вы его знаете?

Рэдерик вздрогнул, блик оживления погас.

— А можно он что-нибудь мне скажет, мессир офицер? — спросил он глухо. — Не могли бы вы передать точно, слово в слово?

— Неужели бедный ягнёночек помнит дядюшку Индара? — усмехнулся Индар. — Не сомневаюсь, что ваше высочество вполне целенаправленно облили меня вишнёвым соком. На светлом сюртуке этот сок смотрелся так, будто я кого-то убил. А быть может, и съел.

Я повторил дословно. И это немедленно сделало меня медиумом-посредником между духом и живым принцем. Наш принц-бастард помнил Индара.

И усмехнулся совсем не по-детски.

— Вы мне не слишком понравились тогда. Вы попросили отчима позвать мою няню, чтобы она меня забрала, а я обиделся, — сказал Рэдерик. — Отчим позволял мне слушать разговоры. Он считал, что так я раньше научусь понимать людей.

— Тогда я подумал, что вы вполне решительны, — одобрительно кивнул Индар. — А тщательность в планировании и сокрытие преднамеренности поступков — дело опыта, мессир Рэдерик.

— Вы можете позвать отчима? — спросил Рэдерик.

Снова говорил холодно — и взгляд у него стал холодным. Холодным и цепким, недетским.

— Увы, — сказал Индар. — Я привязан к мессиру Клаю цепью Блаженного Дорса и не могу отойти дальше, чем на десяток шагов.

— А вы можете отвязать, мессир Клай? — тут же спросил Рэдерик у меня.

Ответил Индар:

— Простите, ваше прекраснейшее высочество, Клай-то может, но я бы предпочёл, чтобы он этого не делал. Во-первых, я не тороплюсь в ад по многим причинам. Во-вторых, у меня есть довольно твёрдая уверенность, что ваш отчим уже там.

Ответ Рэдерика огорчил.

— В аду… вот как… — сказал он, скорее раздосадованно, чем печально. И вдруг спросил, резко: — А мерзкая леди?

Индар растерялся:

— Леди Хаэла?

— Она очень нравилась маме, — сказал Рэдерик. — Мама думает, что она знала, как сделать вечную молодость. Поэтому всё время приглашала её на наши вечера. Сама её угощала, льстила, как могла, лебезила, как горничная. А Хаэла смеялась и отшучивалась. И шуточки были мерзкие. И сама она была мерзкая, хоть все и говорили, что красивая. Она в аду?

— Как любопытно то, что вы рассказали, — сказал Индар задумчиво. — Я думал, вы не выходили к гостям, ваше высочество.

— Отчим не разрешал показываться, — сказал Рэдерик. — Но не запрещал следить и слушать. Он сам приказал устроить для меня места, где можно спрятаться и наблюдать. По всему нашему дому. Так что вас я тоже видел. И слышал. Хаэла в аду?

— Вероятно, — сдался Индар. — В лучшем случае.

— Это хорошо, — сказал Рэдерик. — Она ведь была вашей мэтрессой?

— Мы с вашим отчимом работали в её группе, — сказал Индар. — Только мессир Хоурт занимался теорией, а я — практикой, — и весело улыбнулся мне. — Смотри-ка, лич, он пытается кусаться. Меня всегда умиляли крохотные рептилии: змейка только лишь выбралась из своего яйца — а уже показывает ядовитые зубки. Хоурт прекрасно его воспитал. Лучше, чем это делалось в доме Золотого Сокола.

— Он сказал ещё что-то? — спросил Рэдерик, взглянув на меня почти зло.

— Восхищается воспитанием, которое вы получили, — сказал я.

Злой огонёк в глазах Рэдерика погас.

— А вы не восхищаетесь…

— Не знаю, — сказал я. — В любом случае, мессир, мы с Барном намерены спасти вашу жизнь. По многим причинам.

Я уже хотел объяснить. Мне казалось, что тут, около спальни маршала, мы можем ещё немного в одиночестве поговорить — и что тут на диво безопасно.

Я ошибся: в галерее, ведущей к спальне и кабинету, загрохотали сапогами. Пёрли по паркету, как по плацу: Барн ухмыльнулся, Индар поморщился, а Рэдерик вздохнул и выпрямился. И оказался проницательнее нас всех.

К нам заявились аж пятеро, причём под командой опять аж целого генерала. Того самого Тарла из той самой сорняковой клумбы, над которой издевался Индар.

Дом Лебеды.

Изначально был настроен не особенно дружелюбно, а сейчас выглядел так, будто пришёл арестовывать врагов рода человеческого.

— Вас всех срочно требует мессир маршал! — рявкнул он.

— Орать-то зачем, ваше превосходительство? — сказал Барн. — Не на плацу же.

Барн великолепно умел бесить перелесцев — взбесил и Тарла.

— Смирно! — гаркнул он так, что колыхнулась штора. — Молчать!

— Между прочим, — сказал я, — мы здесь никому не присягали. И для вас мы всё равно что штатские специалисты, хоть и носим форму. Поэтому будьте любезны держать себя в руках, мессир.

— Армия, в которой нижние чины… — начал Тарл, каменея лицом, но не договорил.

Похоже, сообразил, как мы с Барном можем закончить эту фразу. Или решил, что глупо совсем уж упрямо лезть на ссору.

— Барн, — сказал я, — отведи мессира Рэдерика к его матери, пожалуйста.

— Нет! — отрезал Тарл. — Вместе с ним.

Солдаты Тарла смотрели на нас, как перелесские солдаты на парней с побережья: оценивающе и недобро.

— Ого! — зло рассмеялся Индар. — Похоже, кто-то уже настучал — и теперь нас всех, включая нашего ягнёночка-бастарда, обвиняют в заговоре? Право, здесь очень забавно. Смотрите, и дня не прошло…

Рэдерик взглянул на меня.

— Всё разъяснится, мессир, — сказал я. — Пусть вас это не беспокоит.

Барн протянул ему руку — и Рэдерик взял его за руку. Совершенно не по этикету. Но если это хоть немного успокоило нашего принца, значит, Барн сделал всё идеально.

Но лицо Рэдерика выглядело совершенно спокойным. Равнодушным и холодным. Маска.

А я потихоньку закипал: я злился на Норфина.

Нас проводили в тот самый его рабочий кабинет, обставленный ещё в Средние века. Норфин стоял у окна, угрюмый до предела, красный от гнева — и целая толпа каких-то военных чинов, жирный с вокзала, чьё имя у меня вылетело из памяти, усатый с адъютантским аксельбантом, фронтовики с дубовыми и ясеневыми листиками в петлицах… офицерское собрание в день Святого Эйла.

Норфин взглянул на меня так, что я, видимо, должен был вмёрзнуть в паркет. Он, как и Тарл, кое-чего не учёл.

Я щёлкнул каблуками.

— Разрешите обратиться, мессир маршал, — сказал я. — Мне необходимо сделать вам доклад наедине. Поэтому прошу предложить всем этим господам удалиться до особого распоряжения.

— Не многовато ли ты на себя берёшь, Клай? — тяжело спросил Норфин.

— Слушайте, Норфин, — сказал я, — я не умею играть в эти ваши перелесские игры. В заговоры, дворцовые перевороты и прочее. Государыня мне приказала сохранить вашу жизнь. Я собираюсь сохранять. Это понятно?

Норфин смотрел на меня неприязненно и молча. И его свита вокруг изображала немой укор.

— Мы будем работать или я пойду? — спросил я совсем уж нагло. — У меня есть важное сообщение для вас. Но в этой толпе я ни слова не скажу.

— Мессир маршал, — сказал толстяк, зыркая на нас искоса, — вы же видите, что они за птицы. Наедине — и кто вас защитит, если что?

Пока я был жив, Дар в такие минуты с кровью растекался по жилам, как жидкий огонь. Теперь я чувствовал его как яростное пламя, гудящее в печи: р-раз! — и в грудной клетке поднимается сухой убийственный жар.

Я схватил за руку Барна — и он сам, догадавшись, вздёрнул рукав, но резанул я, своим ножом. Мне надо было сделать эффектно — и я сделал настолько эффектно, насколько у меня хватило сил. Лезвие засияло, как металл, раскалённый докрасна, — и так же, каплями расплавленного металла, сияла кровь Барна в царапине у него на запястье, капала, как стальной расплав, на пол.

Они все шарахнулись назад, даже сам Норфин. И никакой укоризны — сплошной ужас. Они были учёные, знали, что это такое. Фронтовики — видели, тыловые крысы — слышали.

— Так вот, — сказал я. — Мне сейчас достаточно одно слово сказать, чтобы мы с вами, Норфин, остались наедине. И вот эти вот все ни вам, ни мне больше никогда докучать не будут. Сделать — или вы их выставите?

Норфин только голову к ним повернул — и вся тыловая банда шарахнулась в дверь кабинета, еле сдерживаясь, чтобы не работать локтями, как на базаре. Фронтовики их пропустили, остались стоять, ожидая приказа — тот самый седой, который встретил нас за воротами, и незнакомый молодой парень с багровым ожогом в пол-лица от адского пламени. Стояли и смотрели и на маршала, и на меня — испытывающе. Тарл тоже остался стоять — и его просто корчило от стыда и отвращения за штабных, его даже мы меньше бесили, чем штабные.

Индар остановился у стены напротив, наблюдал — и откровенно наслаждался зрелищем. Он так презирал штабных, что их унижение ему просто мёдом на душу текло.

Мне показалось, что фронтовики в этом смысле Индара бы хорошо поняли.

— Да, — сказал Норфин мрачно, скрестив на груди руки. — Сильно. Впечатление вы произвели.

Я стёр кровь с лезвия и убрал нож. Барн лизнул запястье и опустил рукав. Рэдерик всё это время стоял рядом с нами, он даже не дёрнулся. Лицо его было до изумления безмятежным, с тенью улыбки даже.

— Теперь вы отпускаете офицеров, которые случайно затесались в ваше служебное стадо, мессир маршал, и мы можем разговаривать, — сказал я.

— Идите, — сказал маршал и махнул рукой.

— Пожалуйста, присмотрите за тем, чтобы остальные не разбредались, — сказал я фронтовикам. — Пусть останутся где-нибудь поблизости, но не совсем рядом.

— Да, — ворчливо подтвердил Норфин.

Фронтовики вышли, и Барн закрыл за ними тяжёлые дубовые двери.

— Ну так вот, — начал Норфин, но я не дал ему развить мысль.

— Вы сами бреетесь, маршал? — спросил я.

Он поразился. Просто опешил.

— Бреюсь?

— Ну да, — нажал я. — Бреетесь. По утрам. Бритвой. Вы сами? Или зовёте цирюльника?

— А при чём… — начал Норфин, но сообразил, что я не из любопытства спрашиваю. — Нет, никого не зову. Сам бреюсь, давняя привычка. А что?

— Но кто-то приносит воду, мыло…

— Ординарец, — сказал Норфин.

— Вы ему доверяете? — спросил я.

Норфин ухмыльнулся насмешливо:

— Принести воды и выплеснуть грязную? Я даже бритву сам точу, он её только чистит…

Мы с Барном переглянулись.

— Бедный боров, — хмыкнул Индар. — Даже не представляет…

Я положил на его стол свёрток с приманкой и развернул.

— Взгляните, Норфин. Ваши вещицы? Погон точно ваш… пуговицы — с офицерской формы, но что-то мне подсказывает, что и они имеют к вам отношение. А эту пену стёрли с бритвы. Вам не случалось порезаться на днях?

Норфин растерялся. Не взбесился, не испугался — в лице у него появилось что-то детское, какое-то наивное потрясение.

— Понимаешь, Клай, — сказал он тоном человека, которого оглушило или контузило, — я пуговицы-то сам отдал. Ординарцу и отдал, Лейну. Со старого мундира. Он попросил, сказал, что с парадной формы оборвал и потерял… спросил, нет ли у меня лишних… И порезался, да. Вчера.

Поднял на меня больные глаза от этой мерзости на столе.

— Верили? — спросил я.

Норфин кивнул. Ему впрямь было больно, по-настоящему больно. Он не ожидал. Глядя на него, я представил, что бы со мной было, если бы… и мне стало холодно.

Индар выдал сквозь зубы со странным выражением, я бы сказал — с жалостью, если бы жалость не смешивалась в таких пропорциях с брезгливым презрением:

— Диктатор… железный маршал… Фронтовая дружба, детские пелёночки… куда полез, слабак сопливый…

Рэдерик наблюдал с совершенно безмятежным лицом. Либо не понял, либо был согласен с Индаром. Зато Барна это потрясло.

— Как же, ваше превосходительство? — пробормотал он. — Нельзя же…

Я приоткрыл дверь и крикнул:

— Ординарца Лейна — к маршалу!

Не сомневался, что услышат, — услышали. Лейн прибежал и замер навытяжку у стола Норфина — даже не глянул, что на столе лежало. Явный простец, обычный парень лет тридцати, не воевал, наверное, — при маршале же… Я смотрел на него и не мог понять.

— Лейн, — сказал Норфин, — смотри сюда. Твоя работа?

Лейн взглянул — и отшатнулся.

— Никак нет, — пробормотал он, мотая головой. — Не знаю. Не делал. Не знаю.

— Кто делал? — спросил я.

— Не могу знать! — выпалил Лейн. Смотрел на меня с ужасом.

Я подошёл к нему ближе и взглянул в лицо:

— А если я разверну острие порчи на того, кто её создавал? Мне уже случалось так разворачивать. И тогда с тем, кто заклял эти штучки, случится именно то, что должно было произойти с твоим маршалом. Ты знаешь, что именно, кстати? Хочешь попробовать?

Лейн, белый, как бумага, отступил назад. А я сделал шаг вперёд.

— Это ж не порча! — выпалил Лейн. — Это — чтоб его высокопревосходительство согласились! Чтобы согласились отпустить мессира Дингла! Это его жена, жена его просила!

— Что за бред? — сказал Норфин ошарашенно. — Дингла из дома Одинокой Сосны, что ли?

— Да! — обрадовался Лейн, даже попытался улыбнуться. — Это его жена, понимаете, ваше высокопревосходительство! Плакала! Мессир, говорит, маршал отпустит мужа — и мы в Заболотье уедем…

— Кто этот Дингл? — спросил я.

— Да франтик придворный, — так же ошарашенно сказал Норфин. Он честно пытался понять смысл в дикой ерунде, но не получалось. — Просто какой-то… у него морда сильно изменилась, наши его сгрябчили за связь с адом. Чернокнижник, наверное. Сказал бы спасибо, что не прибили…

— Консультант моей леди по потокам жизненных сил, — сказал Индар. — На его работу не похоже, он бы сработал через материализованное проклятие. Леди Ихара? Хм… не знаю… ты же видишь, лич…

— Да, — сказал я. — Это порча на смерть. На долгую смерть. Да, Барн?

— Точно, — сказал Барн. — Прям шкурой же чувствовалось.

— Да, — сказал я. — Просто убить — и пуговиц бы хватило. Можно было бы и волос с мундира снять, например. Но тут имели в виду лицо… кожа, кровь… Изуродовать перед смертью, я бы сказал. Да, Барн?

— Точно, ваш-бродь, — Барн поёжился. — Вот как-то этак, да. Вроде, чтоб шкура слезла с лица… или вроде чесотки, аж до костей… пакостная такая смерть, ваше превосходительство, грязная. Это уж и мы понимаем. Когда оно дымом выходит — это уж мы чувствуем, на что заговорили.

— Элегантно, да, — кивнул Индар. — Стиль — группы моей леди… но не Дингла. И какая, заметь, целенаправленная, узко специальная порча… кто-то из диверсантов делал.

— Заплатила она тебе? — сказал Норфин. — Жена этого Дингла?

Лейн зажмурился.

— Заплатила, — ухмыльнулся Индар. — Много. Он таких денег никогда не видел. За порчу платят щедро… интересно, поверил в эту чушь или врёт от ужаса, слякоть…

— Несомненно, — согласился я. — Огромную сумму.

— Тарл! — рявкнул Норфин. — Стр-ражу сюда!

— Нет! — выдохнул Лейн, но это уже абсолютно не играло роли.

Потом мы просто наблюдали.

Как охрана Норфина увела его ординарца. Как Норфин давал распоряжения жандармам и офицерам, предполагая раздобыть жену Дингла живой. Как отправил дознавателей в тюрьму, допрашивать самого Дингла. Норфин взял себя в руки: распоряжался чётко, холодно и грамотно. Закончив, отослал всех, кроме нас, — и пошёл смотреть в окно, на серую стену, увитую плющом, и кусок солнечного неба.

Я подумал, что он, видимо, впервые так влетел. Когда кто-то из очень ближнего круга, кого он давно знает, привык, привычно доверял…

— Если они поймают Ихару, диктатор, надо думать, ещё немало интересного узнает, — кривясь, сказал Индар. — И о себе, и о своих людях, и об этом… ординарце. Если леди будет говорить.

Я завернул приманку.

Норфин обернулся.

— Вы, значит, честно отработали, — сказал он печально и устало.

— В вашем окружении делят власть, — сказал я. — Мы здесь лишние, от нас попытаются избавиться.

— Вам-то меня спасать не очень выгодно, — сказал Норфин. — Если я хоть в чём-то разбираюсь.

— Мы здесь, чтобы охранять вас, — сказал я. — Это приказ государыни. Мы именно для этого здесь. Охранять вас.

— А этот? — Норфин кивнул на Рэдерика. — Зачем забрали его от матери?

— Мы многого не знаем, мессир, — сказал я. — Это очень мешает работать. Вот например. Нам всем очень хотелось бы узнать, в чём смысл его пребывания там. Как вы это видите. Это важно.

Норфин думал. Ему мучительно не хотелось говорить с нами на эту тему, но он, похоже, начинал понимать, что придётся. Мы ему уже показали, что могло произойти, не будь нас при его дворе. Видимо, он всё прикинул и сделал вывод.

Потому что через некоторое время всё-таки заговорил.

— Мы не получили письма от Иерарха Святоземельского, — сказал он через силу. — И послы Святой Земли крутят и вертят. Отговариваются, что нужно время, мол, письмо идёт долго… Письмо-то долго, а телеграмма — быстро! Нет, просто не хотят. Тянут время, тянут… чего ждут?

— Смерти твоей, дубина, — вздохнул Индар. — Не исключаю, кстати, что к порче именно Святая Земля и приложила руку.

— У них есть кандидат, да? — спросил я. — У Святой Земли?

Норфин пожал плечами.

— Аж несколько, на выбор, — усмехнулся Индар. — С кем в цене сойдутся.

— Ну да, — сказал я. — Кому впрямь убрать вас очень выгодно, так это святоземельцам. Вы непредсказуемый, неуправляемый и замаранный. А они выберут чистенького.

— Да уж, — ухмыльнулся Индар. — Если б у него морда облезла, в глазах обалдевшего народа это смотрелось бы вполне Божьей карой. Красиво.

— Может быть, — неохотно согласился Норфин. — Я ж ведь об этом тоже думал… о том, что ведь они могут и не признать… И кто я, что я тогда?

— Он впрямь хотел короноваться, — Индар закатил глаз в утрированной гримасе отвращения. — Вот же дерево…

— Немыслимо представить, чтобы Иерарх Святой Земли впрямь вас признал, — кивнул я. — А тем более — сам надел бы на вас корону Перелесья. Это событие из тех, чего не может быть, потому что не может быть никогда.

— Я уже понял, — сказал Норфин печально. — Со Святой Землёй, пожалуй, свяжешься — так и останешься за порогом нагишом… Но этот припадочный из дома Дубравы — куда ж, с ним и разговаривать — сплошная мука. И всё семейство у них по прямой линии — тронутые. А герцоги Солнечногорские — это такая отборная сволота… Этот Хатрик бы собственную родню своими руками душил, будь у него реальный шанс. Договориться-то ведь не с кем! И вот я всё прикидывал так и сяк…

— Зря убили принца Лежара, — сказал я.

— А что б я с ним делал, с принцем? — вздохнул Норфин. — Ведь чуть что не по нём — в крик, упырёныш. Я нагляделся. Ему алгебру и алхимию мессир Тэнгли преподавал, из Академии Генштаба, а как принц его изводил… Я слышал, как он этому демонёнку сказал, что государю пожалуется, а принц: ну, давай — и что, мол, это изменит? И улыбается… Не договорился бы я с ним. Да ещё и жди любой каверзы.

— Моя леди говорила Рандольфу, что баловать принцев глупо и опасно, — заметил Индар. — Как в воду глядела.

— Ну вот, — продолжал Норфин. — И тут шлюха эта подвернулась, королевская мэтресса. Как её привезли, она сразу потребовала со мной поговорить. Намекала на влиятельных друзей в Святой Земле, на бумаги какие-то, глазки строила… А я просто посмотрел на этого парня. На Лежара ведь похож до смешного…

— Даже бумаги… — протянул Индар. — А ведь Рандольф, похоже, официально признал нашего ягнёночка… очень интересно…

— А вы видели бумаги, мессир? — спросил я.

— Да ну, — Норфин махнул рукой. — Ещё поглядим. Но мальчишка тихий, спокойный… Без всей этой придури, без истерик…

Индар, ухмыляясь, прикрыл глаза жестом «ох, стыд смотреть!» Рэдерик опёрся на подоконник и смотрел в окно с совершенно безучастным лицом. Если бы мы не успели основательно поговорить, я бы решил, что он абсолютно не понимает, о чём речь, — или его совершенно не интересует происходящее.

— Как интересно, — сказал я. — А ведь мы подумали ровно то же самое, мессир. И решили, что мальчика тоже стоило бы прикрыть и защищать. Ведь если вы мешаете Святой Земле и всей этой сволочи, которая рвётся к власти, то и этот мальчик тоже. Он ведь ваша личная креатура, вдобавок, если впрямь сын Рандольфа — прямой наследник.

— Это да… — Норфин печально поскрёб в затылке. — Если святоземельцы так и продолжат водить за нос ещё дня два-три… видно, надо будет объявить, что у нас есть кандидат на трон. Если сговоримся с мальцом.

— Представляешь, Рэдерик, — сказал я таким тоном, каким обычно обращаются к младенчикам, что сидят у кормилицы на руках и засовывают в рот ленточку от её капора, — ты ведь у нас можешь стать королём!

Я очень надеялся, что он поймёт, — и Рэдерик меня не подвёл: он совершенно очаровательно улыбнулся и сделал невинные и удивлённые глазки:

— Правда, мессир офицер⁈ — и хихикнул. — Да нет, вы шутите!

— А и впрямь, — почти благодушно сказал Норфин и взъерошил принцу волосы.

Выдержка Рэдерика восхищала. Я скорее Даром, чем как-то иначе, почувствовал, как он внутренне напрягся, — но на его лице ни один мускул не дрогнул.

— Хорошо, — сказал он с очаровательной и глуповатой улыбочкой. — Я попробую.

— Кажется, нам в кои-то веки повезло, — сказал Индар. — Ягнёночек может стать порядочным королём, хоть это и неожиданно для нашей великой страны… Леди Зельда будет очень разочарована!