Фарфор Ее Величества

Глава 20

Индар закрыл «ухо» — и мы все посмотрели друг на друга.

— Это что ж за гадость он с ними сделал-то? — снизив голос и расширив глаза, спросил Барн. — Порчу, небось, навёл, а?

— Нет, ягнёночек, — мрачно сказал Индар. — Это у него мелкие демоны на побегушках. Нечто вроде адских гончих, с верхних кругов, слухачи. Никто в здравом уме таким не пользуется: ад слишком дорого за это берёт… интересно, чем папочка расплачивается… Тут не просто кровища, тут… — и неожиданно помрачнел.

— Что-то вроде того, чем платила твоя леди? — спросил я.

— Родная кровь, — кивнул Индар. — Между прочим, запросто. Видел я его жену. В случае чего — и не чирикнет. Простачка, так его боится, что лишний раз вздохнуть не смеет. Красивая…

— У него же дочь? — спросил я.

— Которую уже вывозили в свет, — снова кивнул Индар. — И ещё дети есть. Но там всё глухо: обучение домашнее, никого он не представляет… Маленькие дети… и не… ох, Клай, не хочу я об этом говорить. Да и не надо, тут живые.

— Мне же интересно, мессир Индар! — тут же возразил Рэдерик. — И важно.

— Ладно, — сказал Индар мрачно. — Родная кровь — это очень серьёзная жертва. А кровь собственного ребёнка — и вовсе… моя леди… ну… практиковала, в общем. Всерьёз. У неё, впрочем, не рождались здоровые дети… близость демона влияет… неважно. В общем… кое-какие основания думать, что папочка Нагберт тоже практикует… есть.

— Чокнутые вы все тут, — с сердцем сказал Барн, которому впрямь было нестерпимо это слышать. — Как можно… дитё… так, небось, и собака со щенком не сделает…

— И как же тебя не ругать «прелестью», ягнёночек, — грустно сказал Индар. — Или беленьким, как Нагберт говорит. Ты же, бедняга, угодил в среду, где такому, как ты, пропасть так же легко, как мотыльку — под колпаком лампы… Это я тебе, золотко, как тот, кого принесли в жертву, говорю. И уверяю тебя: мои милые родственники не только угрызений совести, но и сомнений ни секунды не чувствовали. Просто решили, что мной будет выгодно кормить принца Рандольфа… и сказочке моей конец… Да и мессир Рэдерик, полагаю, мог бы многое сказать на эту тему.

— Меня пока не принесли, — сказал Рэдерик, каменея лицом. Поднял с пола щенка и прижал к себе, прижался щекой к плюшевой спинке. — Но, конечно, собирались. И до сих пор собираются, только я не знаю как.

Барн сгрёб его в охапку вместе с собачкой.

— Мы не дадим, — сказал он.

Рэдерик выдохнул. Барн его очень успокаивал. Мне кажется, только в обществе Барна наш принц чувствовал себя в настоящей безопасности.

— Так, — сказал я. — К этому… к детям, жертвам и всему такому… мы ещё вернёмся, Индар. А пока скажи, как вытряхнуть эту дрянь из заболотцев.

Индар посмотрел на меня, хлопая ресницами, — изобразил насмешливое непонимание.

— Ты, случайно, ни обо что головой не бился? — спросил он ласково. — Похоже, у тебя где-то фарфор треснул. Я же объясняю: это прослушка! Как только ты попытаешься дёрнуться в эту сторону — Нагберт немедленно узнает! Ты хочешь вломить нашу шикарную шпионскую схему? Чтобы он перестал спокойно вести себя в королевских покоях? Ты совсем спятил или это временное помешательство?

— А с ними что будет? — спросил я.

— Да какая тебе разница, что с ними будет! — Индар закатил глаза, тряхнул чёлкой, изображал аристократа, утомлённого мирской глупостью. — Они что, родственники твои? Друзья? Денег тебе должны? Да просто копоть заболотская, натявкали на принца и требуют демон знает чего! Да пропади они пропадом, что нам за дело!

Я не знал, как объяснить.

Индар был прав.

Но они были — гражданские на моей войне. Беззащитные наивные простецы, которых кто-то прислал прямо в пасть. Я так же не мог их оставить в беде, как не мог оставить гражданских в секторе обстрела, не попытавшись вывести хоть кого-то.

Мне казалось, что это нестерпимо подло.

А подставляться — глупо.

А бросить — подло.

А подставиться — значит, всех подставить. И Норфина, и принца.

И тут меня осенило!

— Хех! Ничего, аристократишко! — сказал я весело. — Мы, смекалистый плебс, надуем Нагберта! Ты рассказывай, а уж мы надуем, будь спокоен! Сплетём такую сеть — килечка не выскочит!

Рэдерик и Барн взглянули на меня с одинаковой надеждой, а Индар только картинно прикрыл лицо ладонью.

— Ты безнадёжен! Слушай.

Кроме информации я прихватил с собой и несколько золотых: опыт Индара подсказывал, что они не помешают. Шёл по Резиденции Владык — и чувствовал себя лютейше богатым аристократом: в жизни не таскал с собой непринуждённо столько золота. Пять золотых десяток! Я мог бы купить себе этот замок — примерно такое было ощущение.

И хотелось ржать над самим собой. Я так и не освоился со своим положением. Я люблю вторую женщину Прибережья, общаюсь с королевой и принцем… а ощущаю себя нищим офицером, для которого звание капитана — потрясающий карьерный взлёт. Впрочем, всё это — смешные пустяки.

Чтобы создать себе алиби, я спросил у нескольких лакеев, — в Резиденции завелись лакеи, их оказалось больше, чем я ожидал, они носили зелёную позолоченную униформу и делали надменные лица! — уехали ли газетёры. Спрашивал и у солдат Норфина, но у меня было такое впечатление, что Нагберт, в случае чего, будет допрашивать лакеев, а не гвардейцев, так что солдат — так, на всякий случай. На моё счастье, щелкопёры разъехались не все. С некоторыми ещё разговаривал Вэгс, некоторые о чём-то шушукались с Люнгерой… про Ликстона мне сказали, что он и кто-то из его группы уже собираются уезжать и выносят светописцы и прочую аппаратуру к моторам.

И я дёрнул бегом — что было совершенно логично: я же хочу застать Ликстона!

И ожидаемо налетел на заболотцев у парадного входа.

И у меня случился приступ чистой детской радости: мне не надо было знать их в лицо, не надо было больше ничего выдумывать! Я мог, мог встретить их совершенно случайно — и при этом просто не мог не ощутить эту дрянь у них внутри! Дар чуть не спалил меня до черепков и пепла!

— Мессиры, эй, мессиры! — заорал я совершенно неприлично. — Постойте!

Это их поразило. Они остановились и уставились на меня.

Я понял, что это впрямь заболотцы: у одного, довольно молодого, с умным злым лицом фанатика, лохматого и в очках, на лацкане был металлический значок — белый эмалевый прямоугольничек с зелёным листом папоротника. Просто знамя он на себе носил, как брошь. А второй, старше, хмурый, брюзгливо спросил:

— Что вам угодно… э… мессир?

Я узнал голос. Тот самый, который обиделся на Нагберта у него в гостиной.

— Бог мой! — воскликнул очкарик пафосно. — Мертвяк с побережья!

Я щёлкнул каблуками.

— Позвольте представиться, мессиры: капитан-мертвяк Особого Её Королевского Величества Отряда. Некромант. И вы, конечно, можете идти, куда шли, но если вдруг умрёте в ближайшее время, не вините меня. Я предупредил.

И повернулся, чтобы идти прочь.

— О нет, постойте, мессир капитан! — очухался третий, самый старший и самый молчаливый.

Ещё и самый умный у них, наверное.

Я остановился.

— Вы не могли бы яснее объясниться, мессир? — хмурясь, спросил очкарик.

— Хорошо, — сказал я. — Объясняюсь яснее: от вас адом тянет, мессиры. У меня такое чувство, что вас кто-то проклял… ну или какая-то неживая погань привязалась. Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, что в этом замке творилось ещё месяц назад? Ад, ад тут хозяйничал! Покои короля и принца мы, положим, вычистили от нечисти, как сумели, но всё остальное здание… сложно сказать. Кому-нибудь из свиты убитого короля могло прийти в голову, просто по злобе или шутки ради, проклясть половицу или дверной переплёт. А вы наступили или дотронулись — и огребли.

Они переглянулись. Им было неуютно.

Я подошёл ближе и протянул к очкарику руку. Он так смотрел на меня сквозь свои стекляшки в золотой оправе, будто я поднятый кадавр, — причём поднятый давно и уже пованиваю — но не отстранился. И я почувствовал мерзкое тепло у него в грудной клетке. Это ему всунули тварь в сердце.

— Я нашёл, — сказал я. — Чую её.

И вдруг очкарик изменился в лице. Его взгляд сделался по-детски беспомощным, беспомощным и испуганным.

— Ой, — сказал он таким же детским тоном, — оно же… шевелится!

И передёрнулся от омерзения, схватившись за грудь. Теперь он смотрел на меня, как раненый солдатик на медика. С надеждой.

— Мне нужна капля вашей крови, — сказал я. — Не бойтесь. Все разрезы, которые делаются ради обряда, закрываются быстро. Я бы дал свою — но видите же…

Очкарик протянул мне ладонь. Доверчиво.

Я резанул так аккуратно, как умел — благо знал, что нож острый, как бритва, — и тихонько запел. Я впервые использовал эту формулу, поэтому не торопился, стараясь ничего не забыть.

— Истеки собой, дитя бездны, — пел я вполголоса. — Где тебе дело, где тебе пища, где тебе место, там тебе быть, покинь это тело… — и тут показался дымный хвостик, будто твари стало неуютно под рёбрами заболотца.

Этот-то хвостик я и намотал на окровавленный нож. И потянул.

Зрелище было безумное и завораживающее. Я вытягивал из очкарика дым, будто занозу из раны или змею из щели, куда она забилась. Бедолага зажмурился, его лицо выражало боль и крайнее отвращение. Его товарищи смотрели в ужасе, но деваться им уже было некуда.

Тварь дёргалась, но у неё не было настоящей плоти, только жаркая сила демона — и я её вытащил мало-помалу, извивающуюся дымную струйку. И окровавленным ножом с гадом, намотанным на лезвие, в пару касаний начертил закрывающую звезду.

Гад соскользнул в звезду, но не ушёл сквозь неё, а остался извиваться на исцарапанном паркете. Ах, так, подумал я, достал совсем сточенный огарок свечи, крохотный, как пилюля, и втёр его в звезду. Дымная тварь конвульсивно задёргалась — и рассыпалась мелкими тёмными клочьями, вроде копоти с линейной лампы. Не ушла в ад, а сгинула совсем, с удовольствием подумал я.

Очкарик выдохнул.

— Господи, — пробормотал он. — Мессир, простите, я, кажется, был груб с вами… а сейчас всем телом чувствую… вы спасли меня от смерти?

— Да, — кивнул я. — Но сейчас не время. Ваши коллеги ещё в опасности.

Он закивал, мелко и часто:

— Конечно, мессир. Конечно, — и отошёл в сторонку.

А я вытащил из заболотцев ещё две штуки. Я гордился собой невероятно: я впервые совсем один схлестнулся с демонами, хоть и совсем мелкими, и не просто вышвырнул их в ад, а уничтожил начисто. Карла бы мной тоже гордилась, думал я. У меня даже получилось сработать с кровью совершенно постронних людей.

Я молодец.

А заболотцы смотрели на меня восхищённо. Я думаю, они хорошо всё прочувствовали и поняли. Невозможно не прочувствовать и не понять: мы их кровью всё это закрепили. Так что благодарили они, как положено, и жали мне руки — не побоялись дотронуться до фарфорового мертвяка. И всучили мне визитки, которые пока было некогда рассматривать.

— Вы фронтовик? — спросил обидчивый. — Воевали за Прибережье и вас…

— Да, — сказал я. — Убили в бою. Так случается, мессир. Всё уже хорошо, опасность миновала. Вы отдыхайте, а мне надо бежать. Я надеялся переговорить с одним человеком, а теперь и не знаю, догоню ли.

— Удачи вам, мессир капитан, — сказал очкарик. — Я… да я думаю, можно сказать прямо: мы все вам этого никогда не забудем. Мы действительно безобразно расслабились. А ведь это Перелесье, можно ждать любых подлостей…

— Мессир Керик? — прочёл я на визитке. — Мессир Керик, скажите своим дома, пусть сюда присылают специалистов с Даром. Иначе у вас мало шансов.

— С Даром, — повторил Керик. — Конечно. Я передам. Конечно.

Я кивнул и выскочил из Резиденции на свежий воздух. Пробежался по двору — и обнаружил, что площадь у парадного входа уже почти пуста, на ней только караул и два мотора с бело-зелёными заболотскими флажками.

— Уехали корреспонденты, — сказал фронтовик, переодетый гвардейцем. Выправка для гвардейца у него была безобразная, зато взгляд — как прицел винтовки.

— Досадно, — сказал я. — Забыл передать важную вещь… Ну придётся теперь записку отправлять с посыльным.

И пошёл назад в Резиденцию. У меня в душе всё пело. Я ещё разок раскланялся с заболотцами, которые направлялись к своим моторам, и вошёл в замок триумфально.

Ощущая себя Дольфом и Церлом разом.

Но Судьба определённо не любит слишком самоуверенных. Я пошёл к лестнице, которая, по моему разумению, вела в покои принца на второй этаж, поднялся — и оказался в какой-то пустынной сумеречной галарее. И только выглянув в окно, сообразил, что это не та лестница.

Я ругнул древних строителей Резиденции Владык, превративших её в лабиринт. Говорят, Ричард Золотой Сокол любил выпить — я подумал, что он, очевидно, всё время держал поблизости трезвого лакея, который, в случае чего, был готов показать ему дорогу.

Тут и трезвый запросто может заплутать.

Некоторое время я пытался сориентироваться на местности. Судя по потемневшим портретам невесомых дев в тяжёлых старинных платьях и канделябрам, изображающим пышные золотые цветы, я ухитрился заскочить на территорию королевы или принцесс. Мне бы надо было спуститься и найти правильную лестницу, но я опрометчиво решил, что сейчас пройду по галерее и попаду куда надо.

И я уже успел пробежать половину галереи и видел вдалеке выход на нужную лестницу и круглый, ярко освещённый солнцем зал, куда мне надо было попасть, как вдруг я запнулся обо что-то.

Не глядя дёрнул ногой — и понял, что держат меня. За ногу. Крепко.

И осознал смысл этого прикосновения: Дар полыхнул, как костёр, куда плеснули бензина. Потом уже посмотрел, чувствуя, как от жара поднявшегося Дара греется металл между костями.

Густая дымная чернота, вытекая из щели между резными панелями, обхватывала мою лодыжку — и медленно поднималась по ноге к колену. Она была почти бесплотная, как и те маленькие сущности, которых я намотал на нож, но сильнее, намного, намного сильнее. И хуже всего — я осознал, что она держит не тело. Не металл и кости.

Она держит то живое, что осталось внутри металла и костей.

Вот тут-то я и ощутил ледяную хватку ужаса на своём горле.

— Так, — сказал я, пытаясь взять себя в руки. — Истеки собой, дитя бездны.

Дитя бездны как будто на миг заколебалось. Петля темноты на моей ноге дёрнулась и перестала подниматься выше. Я запел дальше. Тварь выжидала, не уходила. Я договорил до конца — она вздулась и опала, будто вздохнула, и не торопясь поползла снова.

Ей было плевать на слова, не закреплённые кровью.

Я вытащил нож — но на обтёртое до блеска лезвие ей тоже было плевать. Она сжималась кольцом, как удав какой-то с Чёрного Юга, ползла всё выше — и мне померещилось хихиканье темноты, ехидное, беззлобное. От неё исходил душный бесплотный жар, её прикосновения внезапно напомнили мне ощущения от души Нагберта — и я чуть не издох от отвращения и бессильной ярости.

Гадина.

Его план я понял в деталях, как только сообразил, с кем имею дело.

Тварь сейчас сожрёт меня — душу мою, меня самого — и сплюнет костяную, металлическую и фарфоровую оболочку. Странноватый труп в виде куклы или манекена. Совершенно целый. Вот друзья-то удивятся!

А что я ждал! Я встал у него на дороге. А он очень умён и очень расчётлив. Подловил меня безоружным. Я сам ему подставился. Без Барна. Половина некроманта! Лич несчастный!

А тварь между тем ползла. Не торопясь, смакуя. Доползла до бёдер и двинулась дальше — и я понял, что ей надо добраться до груди, выпить Дар и закрыть меня в себе, добивая разум. На том и сказке моей конец.

В полном отчаянии я резанул свою ладонь — нож скрипнул по каучуку, ощущение было как от пореза. Я надеялся, что тварь возьмёт боль, но нет! Это была серьёзная, сильная гадина — и ей нужна была более серьёзная жертва, чем разрезанная кукольная ладонь.

Кровь. Кровь.

И вдруг меня осенило!

— Кровью Карлы! — заорал я. — Именем Карлы и кровью Карлы!

Тварь затряслась и начала спадаться, как газовый шарфик леди, попавший на свечу.

— Ага! — рявкнул я. — Захлебнись, сука! Истеки собой, вали в ад, именем Господа, кровью Карлы!

И принялся рисовать щит прямо вокруг собственных ног, чувствуя, как гадину трясёт и корёжит. А потом пальцами, на каучуковых подушечках которых, как я надеялся, остался след освящённого воска, стёр с себя черноту.

Тварь пронзительно и беззвучно завопила внутри моей головы — и разлетелась в клочья бесплотной сажи.

Я сел в центр розы, чувствуя, как чудовищно устал. Как начинающий некромант после тяжёлого обряда. Мне хотелось упасть и заснуть. Но я понимал: если засну сейчас — Нагберт пришлёт за мной другую тварь, и делу конец.

— Так, — сказал я себе. — Вставай. Ради Карлы.

Минуточку, жалобно сказал внутренний голос.

— Вставай, я сказал! — рявкнул я. — Баранище!

Даже как будто силы появились. Я встал, держась за стену, и побрёл к покоям принца.

Как добрёл — не помню.

Чувствовал себя как тяжелобольной: обожрали меня знатно. Болтало, перед глазами плыли круги, я почти не видел, куда иду. Но кривая вывезла: я слышал, как весело лает Дружок, и шёл на звук. И рассчитал верно.

Я ввалился в приёмную принца — и Барн меня поймал, а то я точно растянулся бы на ковре.

Потом, сквозь дурноту и муть, чувствовал, как Барн и Индар дотащили меня до дивана, слышал, как Барн бормочет: «Ох, ваш-бродь, ну вот куда ж ты сорвался один… я как знал, душа была не на месте…», как Индар рявкнул: «Бездна, да не скули ты! Кровь, воск! У тебя ещё есть этот воск?» Щенок топотал и поскуливал где-то внизу, перепуганный Рэдерик спросил совсем по-детски: «Мессир Клай же не умрёт?» — и всё, я провалился в сон.

И проснулся в золотистом мареве летнего вечера, когда закат уже вот-вот — продрых весь день. И не снилось ничего, и ничто не мешало, и мутная дурнота прошла бесследно — будто вся эта история с ловушкой Нагберта мне приснилась.

А они на мне оставили только рубашку и кальсоны, и притащили подушки, и укрыли пледом, и перешли в гостиную — оттуда я слышал только приглушённые голоса. Дали раненому опомниться.

Я встал и оделся, чувствуя острую благодарность. Фарфоровому или нет — мне надо было прийти в себя, спасибо, друзья, что позволили. Сделали ведь всё возможное, чтобы меня оградить: я видел, что они сняли ковёр и нарисовали вокруг дивана даже не щит, а целый крепостной вал. То-то Нагберт не попытался добить меня во сне.

Они услышали, что я проснулся, и пришли.

Барн обрадовался ужасно:

— Как чувствуешь-то себя, ваш-бродь? Живой?

Я трепанул его по плечу:

— А что, когда я вломился, был здорово бледный? Всё в порядке, братец, не волнуйся.

Барн благодарно рассмеялся над этой глупой шуточкой, и Рэдерик рассмеялся — и он был заметно рад. Зато Индар стоял, скрестив на груди руки, опускал ресницы, изображая прищур, и, видимо, очень жалел, что не может вздёрнуть одну бровь.

— Собираешься ругаться? — спросил я его.

— Ругаться⁈ — Индар мотнул головой, у его фарфорового тела не хватало возможностей, чтобы изобразить всё негодование и весь сарказм в мой адрес. — Да тебя выпороть бы! Или мордой в угол, на горох! Как⁈ Как, тринадцатый круг, ты ухитрился так влипнуть, не постигаю! Оставил Барна с принцем — свистни любого солдатика Норфина, не шляйся один, очевидно же! Ты ведь понимаешь, что тебе просто дичайше повезло⁈

— Понимаю, — сказал я.

Душа у меня пела. Мне повезло. Меня хранила её любовь. Я знал, что она почувствовала. Я знал, что от неё были этот блаженный покой, это тепло и этот внутренний свет. Не говоря уж о том, что она меня снова спасла.

— Ему ещё и смешно! — возмутился Индар. — Дураки — народ весёлый!

— Спасибо, Индар, — сказал я. — Спасибо, дружище.

— Ни стыда у иных, ни совести! — фыркнул он. — Неужели не понимаешь, что жив только чудом?

— Понимаю, — сказал я. — Понимаю даже, каким именно.

— Ага! — радостно сказал Барн с ухмылкой от уха до уха. — Она ж о тебе справлялась, ваш-бродь. В зеркало, — и, видимо, догадавшись, что я тут же подумал, добавил: — Не вышло разбудить-то тебя. Жизни из тебя много хлебнул этот гад. Так леди сказала, что после позовёт.

— Огорчилась она? — спросил я, тут же теряя доброе расположение духа.

— Обрадовалась, — съязвил Индар. — Сам-то посуди…

— Ладно, — сказал я. — Нате меня, ешьте. Виноват. Впрямь свалял дурака. Индар, а Нагберт помалкивает? Любопытно, как он всё это объяснит.

— Не станет он объяснять, — сказал Индар. — Сделает вид, что ничего не произошло. А что? Тебя атаковали? Демон? Этот демон, что ж, был подписан? Ошейник с бирочкой был на нём, как на дамской собачке? Нагберт скажет: у всех нас тут множество врагов. И что ты ответишь?

— Логично, — сказал я мрачно. — Ладно. Я сделал кое-какие выводы. Послушайте меня, прекраснейшие мессиры. Это, может быть, не касается только вас, мессир Рэдерик, а остальных… Барн, ты всегда, понимаешь ли, всегда должен находиться рядом с принцем! Постоянно! Это ваша общая безопасность. Вы, получается, прикрываете друг друга. Это раз.

— А два? — спросил Барн.

— А два — Индар, — сказал я. — Мы с тобой, Индар, приговорены. Я — точно, ты — ну, я так думаю. Ты, конечно, можешь попытаться подлизаться к Нагберту, но, предположу, он уже сделал выводы. Мы тут очень, очень, очень неудобны, не нужны, для Нагберта почти опасны. Он решил, что нас надо грохнуть. И давай мы с тобой, аристократишка, поблагодарим Вседержителя, что первым подвернулся я.

— Почему? — искренне удивился Индар.

— Потому что тебя в аналогичной ситуации он бы убил, — сказал я.

— Нет! — возмутился Индар. — Я же…

— Ты же тоже лич, — сказал я. — И если тебя ловят одного, не помогут тебе ни сила, ни опыт. Потому что Нагберт натаскал тварей на кровь. Конкретно на кровь. А кровь мы дать не можем.

— А ты? — спросил Индар хмуро, с некоторым даже недоверием.

— А меня хранит Карла, — сказал я. — Совсем, совсем особый случай. Мессир Олгрен рассказывал, что это древняя и очень редкая защита, которую может поставить только женщина-некромантка.

И Барн очень серьёзно кивнул. Прямо сделал всё возможное, чтобы не ухмыляться понимающе, бестолочь. Но не думаю, что ему удалось провести Индара.

— Древняя, тайная… — хмыкнул Индар. — Разом и хорошо, и плохо.

— Хорошо — это понятно, — сказал я. — А плохо почему?

— Ты ей дорог, — сказал Индар. — Что-нибудь вякал об этом, пока тебя жрал демон? «Карла, помоги!» — в таком роде?

Почему-то мне стало холодно в жаркий летний вечер.

— «Кровью Карлы», — сказал я. — Она сама велела.

Индар взглянул как сквозь прицел.

— «Кровью Карлы», так-так… Как бы папочка не сделал выводы. Карла — второе лицо на побережье, а ты ей дорог… паршиво. Хуже, чем я думал. Я бы на месте Нагберта тебя убивать не стал, я бы попытался изловить тебя живьём, надел ошейник, замыкающий Дар, приковал, например, к стене — и послал бы соседям светокарточку. А потом мы вместе немного подправили бы политический баланс… там много хорошего можно сделать, Клай. Через Карлу на Куколку повлиять… а если Куколка — такой клинок тройной закалки, как я думаю, так клин между нею и Карлой вбить… Умереть тебе можно, ягнёночек. Не проблема. Карла поднимет, я подниму, на худой конец. Демоны сожрут — будет оч-чень жаль, но что ж делать, не самый худший случай. Худший — живым не влипни.

От его слов потянуло таким ледяным ужасом, что я стряхнул, скинул, как загоревшуюся одежду, мысль, которая начала разматываться сама собой. А Барн, кажется, не стряхнул: глаза у него стали как блюдца.

— Мессир Индар прав, — сказал Рэдерик. — Это очень гадко, но они все так делают. Ищут слабые места. А друзья — это слабые места. Отчим так часто говорил.

И взглянул на Барна. С настоящей мукой в глазах: кажется, понимал, что Барн теперь — его слабое место, а отказаться не мог. Барн понял, обнял его за плечо.

— Я больше не буду ходить один, — сказал я сипло. — И вы не расставайтесь с Барном, мессир.

— Не будешь, — сказал Индар. — Я не отпущу. Я сегодня сам сдурил аж два раза — когда отпустил тебя одного. С этого момента Барн охраняет его высочество, я — тебя. У нас просто нет других вариантов. Здесь стало очень опасно.

— Да, — сказал я. — Решено.

Стало чуть легче и не так холодно.

И тут Барн добавил перчика — с настоящим отчаянием в голосе:

— А вы как, господа хорошие, друг друга охранять-то собрались? Я — дело ясное: я теперь при его высочестве, не разорваться же мне! А вы, прощения просим, ваша светлость, по всему серьёзный некромант, и книжки читали древние, и силы имеете, а только вы ж тоже фарфоровый и крови в вас и на ноготь нет. Ни вы его благородие не прикроете, ни он вас. Беда.

Мы переглянулись.

— Наша прелесть в суть смотрит, — сказал Индар.

— Вы бы, вместо того чтоб прелестью дразниться, взяли бы себе по огарочку, — сказал Барн, вытаскивая несколько стёртых восковых комочков. — Какой ни есть, а освящённый воск. А Ричард придёт — я у него ещё попрошу. А то тут, в Перелесье, церкви-то все у Святой Земли под пятой.

— Воск — хорошо, молодец, — сказал я. — Попроси, конечно. А прикрывать, если что, буду я.

— Кровью леди? — с сомнением спросил Барн.

— Будем тогда держаться вместе, как раньше? — спросил Рэдерик. — Барн с вами, мессиры, а я — с Барном.

И огоньки у него в глазах были шальные. Он всё-таки был в том возрасте, когда многие ужасные вещи кажутся весёлыми приключениями.

— Вам опасно, мессир, — сказал я. — Вы же слышали, что Нагберт о вас сказал: «ценный-бесценный». За вами прицельно охотятся.

— С вами совершенно безопасно, мессиры, — без тени сомнения сказал Рэдерик. — Знаете, мессир Клай, мне никогда, никогда не было так безопасно.

— Ладно, — сказал я. — Посмотрим по обстоятельствам. В любом случае нам не годится больше ходить поодиночке.

Дружок, который вверх пузом дремал на ковре, вдруг вскочил и унёсся в приёмную — и оттуда донеслись шаги.

— Очень полезный пёс, — одобрительно сказал Барн. — Ишь, лакея учуял.

— Он всех чужих чует, — гордо сказал Рэдерик.

— Полезный, — сказал Индар.

И вошёл лакей. Сообщить, что мессир регент ждёт его высочество на ужин.

— Мне не хочется, — сказал Рэдерик. Щенок поскрёб его ногу, и он поднял щенка на руки. — Придётся оставить собаку, а я не хочу. Я буду есть здесь. Велите накрыть стол в столовой, для меня и для мессира Барна.

— Но мессир Нагберт… — заикнулся лакей.

— Он разве приказал вам на верёвке меня тащить? — удивился Рэдерик. — Я буду есть здесь. Всё.

Он не рассердился. В его тоне даже раздражения было не слышно. Но лакей понял. Каким-то образом Рэдерик производил впечатление даже на взрослых и внешне очень самоуверенных людей.

— Сию минуту распоряжусь, — сказал лакей с поклоном.

— И велите ещё принести моей собаке молока и рубленой говядины с яйцом, — сказал Рэдерик.

Тоном такой спокойной властности, будто уже был королём.

И превосходнейшим образом они все полетели накрывать на стол в нашей столовой. И у нас получился очень спокойный и уютный вечер. Может, было бы умнее пойти вниз и пообщаться с Нагбертом. Но Рэдерик не хотел, я, откровенно говоря, тоже не хотел, а Индар не желал сбивать настрой: у него были слишком серьёзные планы на этот вечер.

Мы дали лакеям всё убрать и убраться самим.

За окнами сгущалась сумеречная синева.

— Нам придётся перейти в мои апартаменты, — сказал Индар. — Заодно заберём оттуда план Резиденции… а голову Альгара, наверное, лучше оставить там, как думаешь, Клай?

— Если надо, можно и сюда принести, — очень покладисто сказал Рэдерик.

Но мы решили, что превращать жилище принца в лабораторию некромантов не стоит.

Резиденция Владык этим вечером уже не выглядела мрачной тёмной громадой: светились окна, ещё не так, как обычно в королевском дворце до полуночи, но всё же. Фонари у входов тоже светились ярко. Дружок, очевидно, решив, что мы вышли прогуляться, радостно поскакал по двору. Охрана, поставленная Норфином, приветствовала нас, как своих: видимо, сработал солдатский беспроволочный телеграф, и перелесцы уже вовсю болтали о том, как лихо мы разделались с демонами. Зато во дворе, неподалёку от той самой клумбы, на которой мы сожгли демона, обнаружился Нагберт с трёхлинейной лампой. Он уставился на нас хмуро, сообразил, что с нами принц, — и осклабился.

— Добрый вечер, мессир, — сказал я. — Что-то ищете?

— Добрый… дышу воздухом, — буркнул Нагберт. — Вы меня очень огорчили, ваше высочество, — сказал он принцу якобы печально. — Тем, что не пришли на ужин.

— Но ведь с вами была леди Люнгера? — спросил Рэдерик и поднял в охапку подбежавшего щенка.

— Да, — удивился Нагберт.

— Вот видите, — сказал Рэдерик. — Она бы стала говорить, что от Дружка шерсть. Она не очень любит собак.

Нагберт обозначил поклон:

— Вы ведь можете приходить с собачкой куда угодно, ваше высочество…

— Я учту, — сказал Рэдерик легкомысленно. — Доброй ночи. Пойдёмте, мессиры, мы задерживаем мессира Нагберта.

Это было настолько здорово, что я восхитился. Небрежно и лихо — и Нагберт не нашёлся что ответить, кроме как тоже пожелать доброй ночи. Нет, Рэдерик не был благим, это точно. Но я не мог отделаться от мысли, что он был природным, прирождённым королём.

Ну или Хоурт очень правильно его воспитывал.

И тут я ощутил, что зовут меня. Зовут!

Первая мысль была — бежать. Но мы заперли апартаменты Индара на ключ, ключ лежал в кармане его сюртука — куда мне бежать-то? Я принял вызов на карманное зеркальце, случайную пудреницу, из которой вытряхнул пудру. Ещё с войны его таскаю, памятный такой артефактик…

И увидел выгнутую досадой бровь, янтарный глаз и кусочек носа.

— Баранище! — сказала Карла возмущённо. — Ты бы ещё поменьше зеркало нашёл.

И отодвинулась. Усталое бледное лицо с тенями под глазами.

— Виноват, — сказал я. — Мы сейчас.

— Ты сравнительно цел, — сказала Карла, успокаиваясь. — Уже неплохо.

— Ты мне сказала, что делать, во сне, — сказал я.

Мне ужасно хотелось прижать зеркало к губам.

— Это не я, — раздражённо сказала Карла. — Это адмирал. Я его просила тебе напомнить, как сможет, ну вот он и напомнил… все заняты. На границах неспокойно, весь фарфор в деле до последнего солдатика, почти все некроманты там. И в Синелесье этом поганом, и вообще в Западных Чащах… у Серого Брода там… А ты дуришь, скачешь один по этому притону… Расскажи подробно, твой Индар ничего не знает толком.

— Он не видел, — сказал я.

— Да уж конечно, — фыркнула Карла и оборвала меня, стоило мне открыть рот: — Ну вот да, как раз самое место тут орать. Подходите к нормальному зеркалу. Там жду.

И закрыла призыв. Мгновение я видел её пальцы на стекле.

А я подумал: интересно, как это Карле удаётся передать столько нежности и тепла в процессе выговора? Другие женщины мурлычут, как кошечки, воркуют, ласкаются, а греют меньше… загадка.

— Вот что заменяет современным рыцарям медальоны с прядью волос, — съязвил Индар, как только Карла прервала связь.

— Так ведь лучше же, чем медальон, — сказал я. — В общем-то я и не против.

— Ишь ты, — грустно сказал Барн. — Всё воюем, значит… с нелюдью…

— Фарфор, братец, — сказал я. — Ты же слышал: только фарфор.

— Э! — Барн махнул рукой. — Будто фарфор умирает иначе… — и повернулся к принцу. — Тебе, ваше высочество, не тяжело?

Рэдерик мотнул головой. По-моему, обнимаясь с собачкой, он спокойнее себя чувствовал, — но, судя по тому, как держал щенка, понимал, что завёл себе ещё одно уязвимое место.

Мы открыли большое зеркало сразу, как вошли в жилище Индара, — уже потом Барн зажёг свет, маленькие бра с двух сторон от стекла. А с той стороны ждали Карла и Ричард. Тяпка увидела щенка с нашей стороны и завиляла хвостом.

— Ричард! — обрадовался Барн. — Вот это дело! Перебирайся!

Карла с Ричардом рассмеялись — и мы тоже: Ричард никак не становился для Барна «вашей светлостью» или чем-то вроде. Перелесский Князь был для Барна своим братиком-солдатиком — и, похоже, ему это нравилось. И через зеркальную раму Ричард махнул совершенно несолидным движением.

Впрочем, он никогда и не пытался выглядеть величественно.

— А мессира Валора поблизости нет? — спросил я. — Вот бы с ним поговорить…

Карла махнула рукой:

— Валор в Синелесье. И Райнор в Синелесье. И Преподобный Грейд в Синелесье. Исследуют то, что от той базы осталось, возятся с архивом… Там же кроме того, что был у Хаэлы, был, оказывается, и ещё, целая библиотека около этого цеха или храма… а ещё цеха, лаборатория…

— Позволю себе спросить, лучезарная леди, — поклонился Индар. — Не прочли ли вы архив Хаэлы?

— Мы с Валором довольно много там расшифровали, — хмуро сказала Карла. — Она не так часто писала на языке Великого Севера. То на древний перелесский переходила, то на язык Прародины, а часть — вообще астрологические шифры… Но это ещё что. Половину мы вообще понять не можем. Какие-то завитушки вместо букв. Но Валор сказал, что это не шифр, а полноценный язык. Только совершенно нам не знакомый.

— Это лингва ада, — кивнул Индар. — Ваши демонологи её не используют?

— У нас нет демонологов, — буркнула Карла.

Индар вздохнул:

— Ну вот, видишь ли, лич… договор Хаэлы с адом твои высокоучёные соотечественники не прочтут, даже если он у них… Они не поймут, что это договор… Бездна! Вот оно, солнечное побережье…

— Приедешь и прочтёшь, — выдала Карла непререкаемым тоном.

— Прекраснейшая леди, — сказал Индар, — я, несомненно, приеду и точно прочту. Но я не понимаю, как демонологов может не быть в современном государстве, при нынешнем положении вещей.

— У островитян и некромантов нет, — мрачно сообщила Карла.

Индар закатил глаза:

— Ну и чего сейчас стоят островитяне? Когда-то Островное королевство было хозяином вод. Но кто-то слишком бодро истреблял всех, в ком Дар хотя бы теплился. Вот теперь ваш флот их гоняет, как утят в корыте… и не возражайте, что это ничем не связанные вещи, леди. Нужны некроманты, нужны демонологи, нужны чернокнижники. Нужно современное оружие, леди прекраснейшая.

— Эй! — рявкнула Карла. — Слишком разговорчивый. Лучше расскажите, что у вас произошло с демоном.

Мы рассказали так подробно и обстоятельно, как сумели: сначала я, о том, как у меня всё прошло и с заболотцами, и с той тварью, которая наскочила на меня в галерее, а потом — Индар, о том, как они с Барном привели меня в чувство.

Карла слушала и хмурилась. Ричард сделал свои выводы, решил, что стоит перестраховаться, сгрёб меня в охапку и прежде, чем я успел хоть как-то среагировать, чмокнул в ухо. Ощущения вышли феерические, я аж подскочил, — но надо отдать должное его вампирской Силе: все клочья мутной серости, что ещё остались на моей душе после нападения, растаяли без следа, мир обрёл кристальную ясность.

Барн сунулся поблагодарить — Ричард поцеловал его в нос, отчего уши Барна вспыхнули и едва не засветились. Индар стоял в сторонке и ровно ничего не ожидал, — ему бы в голову не пришло протянуть Ричарду руку для поцелуя, как упырям Эрнста, — но наш Князь, похоже, уже изменил отношение к нему. И грандиозно пошутил: обозначил поцелуй в шею.

— Ричард! — вскрикнул Индар, сорвавшись на фальцет. — Мессир Князь, я ж вам в ухо не съездил только от неожиданности!

Первым Барн заржал, Карла — уже потом. Ричард хохотал до слёз, лаяли собаки, Рэдерик звонко смеялся и хлопал в ладоши.

— А ещё так сделайте, мессир Князь! — попросил он с сияющими глазами. — Так здорово!

Ричард тронул лунным пальцем кончик его носа. В этот миг Рэдерик, кажется, понял, как ощущается вампирская Сила, если ты смертный.

А Ричард весело сказал:

— Я сделаю. Вот как только их светлость зазеваются — мы их и подловим.

Люди иногда должны смеяться в компании друзей. Это сильно чистит душу.

— Они в порядке, милая леди, — весело сказал Ричард.

— Прекраснейший мессир Князь мне весь настрой поломал, — проворчал Индар. — Когда собираешься докричаться до какой-нибудь грешной души за Межой — самое оно все эти весёлые игры и дружеские нежности от благих созданий…

— А я собирался остаться, — сказал Ричард. — Мне нельзя?

— Я не уверен, — сказал Индар с досадой. — Я вообще не в курсе, как на тебя среагирует ад. Я даже не понимаю, почему ты вампир. Сияешь, как солнце в Сумерки, бездна…

— А мне можно посмотреть? — спросила Карла.

— Нет, — сказал Индар. — Я ничего не имею против вас, бесценная леди, но мне придётся закрыть зеркало, иначе по Зыбким Дорогам сюда может просочиться любая мерзость из-за Межи.

— Досадно, — сказала Карла. — Но, думаю, ты прав. Тогда попробуй всё же сделать в обществе Ричарда. Я посмотрю хотя бы его глазами.

Индар поклонился галантно и саркастически.

— Фонограф и светописец тоже прикажете приготовить?

Я ткнул его в бок и сказал Карле:

— Мы, по крайней мере, попробуем. Я отлично понимаю, как это важно.

— Будешь с апломбом обещать — сам и будешь пробовать, — немедленно съязвил Индар. — Ладно, я понимаю… Луна взошла, надо начинать сейчас… и так она на ущербе и ночь неудачная. Простите, леди.

— Закрывай, — сказала Карла мне.

А я снова прижался ладонями к стеклу. И она с той стороны приложила ладони к моим. Мне померещилось её живое тепло.

Я смотрел в её глаза цвета мерцающего янтаря и думал: если меня и убьют — ничего. Ничего. Кусочек счастья в этой жизни я получил.

— Ну хорошо, закроем вместе, — сказала Карла и чуть улыбнулась. — Ослик фарфоровый, — произнесла она без звука, одними губами, и закрыла зеркало.

Ещё секундочка шального счастья. Много. Спасибо.

И как будто никто не заметил.