Фарфор Ее Величества

Глава 2

Мы даже успели чуть-чуть подремать — и просыпаться было тяжело. Вдобавок наступало ненастное утро, серенький рассвет еле брезжил, капли дождя катились по стеклу, как слёзы. Холодное нынче лето…

Я слышал, как потихоньку вернулся Барн и как он возился в своей каморке. Надо думать, собирал какие-то мелочи, которые мы ещё не уложили. Тяпка попыталась забраться к нам на койку, сообразила, что ей не хватит места, и устроилась на туфельках Карлы.

Но перед этим Карлу разбудила. Потыкала своими жёсткими лапами.

— Светает, — сказала Карла и зевнула. — Мне надо собираться. Не хочется, как не хочется… но просто надо… кальмарьи потроха, как же не хочется!

— Так ведь ещё совсем темно, — сказал я. — Ты ведь не собираешься пешком бежать до Дворца?

— Я велела Норису прислать к офицерскому приюту мотор в шесть часов утра, — сказала Карла с досадой. — Надеюсь набраться мужества и уехать… чтобы не голосить на перроне, как несчастные горожанки тогда… зимой. Всё понимаю, но…

— Четвёртый Узел, — сказал я. — Теперь никакие расстояния не считаются. И ничто не считается. Между нами — мистическая связь. И если у меня вдруг получится сочинить для тебя стихи — я покажу их тебе сразу. Отправлю с дипкурьером.

— Трепач, — мрачно отрезала Карла, села и принялась потягиваться. И вдруг что-то вспомнила: — Ну-ка встань!

— Есть! — гаркнул я и вскочил, сделав по возможности вид лихой и придурковатый.

Карла, мигом собравшаяся, зажгла рожок и уставилась на мои бёдра.

— Мне ночью показалось, — сообщила она, — что ход тазового сустава у тебя как будто не такой свободный, как у живого. Повернись.

— Ай! — сказал я. — Щекотно же!

— Не дёргайся! — приказала Карла. — Я заметила ещё ночью, только ты меня отвлёк, и я забыла проверить. Вот сюда подвинь. А подальше можешь?

— Смилуйтесь, леди-рыцарь! — взмолился я. — Я при жизни и наполовину так не мог! У меня всегда были проблемы с ногами. Сейчас лучше, серьёзно. Фогель подпиливал суставы, чтобы убрать эту гадскую скованность…

— Ну ладно, — вздохнула Карла. — Поверю. Но всё равно спрошу у Фогеля, твои это особенности или у этой модели здесь ход коротковат… О!

— Ага, — сказал я. — Здесь всё идеально вообще. Вот не надо было хвататься!

Потом Карла сидела у меня на коленях, ко мне лицом, положив голову на плечо. Я её держал, как язычок пламени, Дар светил сквозь нас так, что, кажется, был виден простым глазом. Но, надеюсь, вампиры уже не дымились в своих гробах.

Это был уже не обряд. Любовь, просто любовь.

— Ума не приложу, как я буду без тебя, — сказала Карла. — Ослик фарфоровый.

Я тоже ума не приложу, подумал я и сказал:

— Мы не будем друг без друга. Больше уже никогда не будем. Даже если нам придётся расстаться, всё равно — четвёртый Узел, ты ж понимаешь.

Она погладила горячей живой ладонью мою маску:

— Нам правда пора.

— Точно, — сказал я. — Нам правда пора.

Я помог ей зашнуроваться. Она приколола мне аксельбант. Мы вдвоём смотрелись в то самое зеркало — и Тяпка крутилась рядом и подсовывала острую морду под руки, требуя ласки.

Барн сказал из-за двери:

— Так что… это… леди Карла, ваш-бродь, я войду?

— Валяй, — сказал я.

Барн вошёл и внёс ещё один заварник, в котором, судя по запаху, был сбитень с мёдом. В другой руке у него был бумажный фунтик с засахаренными пышечками.

— То есть, — смущаясь пояснил он, — для леди. На завтрак. Я понимаю, леди Карла, вы, небось, по утрам кавойе пьёте, да только наш трактирщик и слова такого не слыхал.

Карла мотнула головой и грустно улыбнулась:

— Я всё пью. Кавойе, травник, просто воду. Спасибо. Как твой глаз, Барн?

— Прощения просим, — ещё больше смутился Барн, — какой глаз, леди Карла? Простой или искусственный?

— Насчёт простого — это к медикам, — сказала Карла. — Как искусственный? Хочешь сбитня?

— Благодарствуйте, — ухмыльнулся Барн и взял кружку. — Искусственный-то? Да слабенько как-то видно. Тут, по всему, привидений ни единого нету. И тварей адских нету. Вот только… — и вдруг побагровел и замялся.

— Ты чего? — строго спросила Карла.

— Ну… — Барн почесал в затылке, блуждая взглядом по стене. — Как вчера-то тут у нас полыхнуло — это, прощенья просим, аж с Корабельной улицы было видно… Вы до сих пор того… прощения просим… светитесь оба.

Карла прыснула.

— Дар у Барна слабенький, — сказал я. — Еле-еле теплится, даже несмотря на такую серьёзную жертву. Видимо, мы с тобой и вправду недурную свечку зажгли вчера.

И тут Тяпка залаяла, поднимаясь на задние лапы: по тихой, ещё только просыпающейся улице подъезжал мотор.

Мне сразу стало холодно. До озноба.

Мы переглянулись — и Карла кивнула:

— Это за мной.

— Мы увидимся, — сказал я. — Может быть, даже скоро.

Карла остановилась у дверей, грызя костяшки пальцев на изуродованной руке. И вдруг мотнула головой:

— Берите ваши вещи! Барн, прихвати чемодан их благородия! Прокатимся на королевском моторе до вокзала!

Долгие проводы — лишние слёзы…

Мы вышли в холодное пасмурное утро. Водитель мотора подбежал к нам с зонтом, но Карла мотнула головой: «Не надо, спасибо», — пошла через улицу, подставляя дождю лицо. Я забрал у Барна второй чемодан — если бы не книги, наше барахлишко уместилось бы в солдатских ранцах. Водитель, молодой, в форме жандармского поручика, посмотрел на нас с любопытством и даже, пожалуй, восхищённо. Тяпка встряхнулась и весело запрыгнула в мотор, разлеглась на широком сиденье…

От Карлы шло нежное тепло, которое я чувствовал то ли Даром, то ли, каким-то чудом, своим механическим телом. Она держала меня за руку, перебирала мои пальцы — и глядела на мои пальцы, прятала глаза. Я снова начал бояться, что она заплачет.

Но Карла держалась.

— Носи маленькое зеркало всегда с собой, — говорила она, так и не глядя на меня. — И зеркальный эликсир. Мало ли что… Когда определишься с жильём — сразу поставь защиту, только внимательно, ничего не пропуская… не только на двери и окна, а на камины и вентиляцию тоже, всякое бывает… Проверь пол, проверь зеркала…

— Так точно! — пытался дурачиться я, но было слишком грустно.

— Барн! — Карла постучала его по плечу, чтобы он к нам повернулся. — Лучше тебе спать с мессиром Клаем в одной комнате, слышишь. Вы так вернее почувствуете, если что-то случится… и вообще, ты присматривай за мессиром, как на фронте. Ты ведь понимаешь, куда едете?

Барн вздохнул и шмыгнул носом.

— Вы, прекрасная леди, не опасайтесь, — сказал он так внушительно, как только умел. — Мы с мессиром…

Карла только махнула рукой.

На вокзале провожали дипломатов. Поезд сиял свежим лаком, вдоль вагонов выстроились столичные жандармы, изображая почётный караул, а в виде пряной приправы у перрона гарцевали на некромеханических лошадках-костяшках фарфоровые кавалеристы. Не из ребят Майра, — я их не узнавал — но такие же живописные. Очевидно, из летучей некрокавалерии генерала Эгли.

Моя костяшка сейчас стояла под тентом на прицепленной к поезду грузовой платформе, вместе с мотором и мотопедами перелесцев. Большое начальство решило, что она может мне понадобиться, и я тоже так думал. До лихости кавалеристов мне всегда было далеко, но и мне костяшка представлялась лучшим транспортом, какой только можно вообразить. Гениальное изобретение.

А в наш вагон грузили оборудование перелесской прессы. Сама пресса установила пару светописцев и пыталась сделать светокарточки исторического прощания. Под стеклянным куполом вокзала, не опасаясь намокнуть под дождём, мессир Вэгс, тот самый полномочный посол, который подписывал с нашей государыней мирный договор, весь в благородных сединах и несколько старомодном шике, сердечно прощался с нашим канцлером, мессиром Рашем.

Мессиру Рашу последний год тоже добавил благородных седин. И улыбался он сердечно, но рук перелесцу не жал. Если кто точно знал, во что нам встала эта война, так это Раш — и это знание ему любви к перелесцам точно не добавило.

Но скрывал он мастерски. Свита Вэгса лыбилась и делала брови домиком: похоже, не рассмотрели в любезностях мессира Раша никакой дурной изнанки.

А нас встретил мессир Норис, шеф жандармов. Если и удивился, увидев Карлу, то вида не подал, только щёлкнул каблуками.

— Доброе утро, леди Карла! Здравствуйте, мессир Клай. Как я понимаю, ваши чемоданы вы носильщикам не доверите? Ну и правильно. Но остальной багаж я приказал разместить в вашем купе.

— Остальной багаж? — удивился я. — Какой остальной? Книги, артефакты — тут всё, при нас с Барном…

Карла с досадой хлопнула себя по лбу:

— Вот же я бестолочь! Прости, Клай, совсем забыла — я ж для тебя велела упаковать тот ящик, для мелкой нежити, помнишь?

— А, да, — вспомнил я. — Хорошая штука, спасибо.

— С Индаром, — закончила она.

Барн за моим плечом подавился и закашлялся.

— Что⁈ — спросил я. — Вот только этого гадского духа мне не хватало для полного счастья…

Сказать, что я удивился — ровно ничего не сказать.

— Нет, ну а что⁈ — Карла нахмурилась. — Это же справочник! Он оттуда родом, вокруг него это всё крутилось… в большей части местных гадостей он сам участвовал. Я подумала, что это единственный способ для тебя добыть секретную информацию.

— Для начала он пленный, — сказал я. — Он наш враг, он всех нас ненавидит, на мирный договор ему наплевать. И если эту самую информацию из него не выбили мессир Валор и Преподобный Грейд…

Карла махнула рукой.

— Ну и что, подумаешь! Он и раньше был пленный, а ценную информацию я у него добывала. Он трепло, обожает хвастаться, ты его раскрутишь на любую тайну в пять минут. А Валор и Преподобный просто не знали, о чём спрашивать: такие вещи только на месте понимаешь. Случилось конкретное событие — возник конкретный вопрос. А так… у Валора их архив, проще архив почитать.

Ну… какой-то резон в этом просматривался.

— А ты его отвязала? — спросил я.

Карла хмыкнула.

— Отвязала от себя, привязала к тебе. Да всё равно ему деваться некуда. Тоже мне, голодный дух… его отпусти — куда он пойдёт? В ад? Брось, ему только в радость, что хоть какое-то посмертие, да ещё и трындеть можно.

— Ладно, — сказал я. — Я понял. Спасибо, леди-рыцарь, пригодится.

— Вас зовёт мессир Раш, — сказал Норис.

Мы подошли. Раш поцеловал Карле руку с такой миной, будто хотел поделиться Силой, как вампир. Пожал руки нам с Барном. Трогательно.

— Славно, что и вы пришли пожелать удачи мессиру Клаю, леди Карла, — сказал он. — И я желаю вам удачи от всего Малого Совета, Клай. Имейте в виду: сама государыня готова помогать вам всем, чем сможет. Обращайтесь за помощью, если вам что-то понадобится.

— Благодарю, мессир канцлер, — сказал я. — Не беспокойтесь, пожалуйста. Всё будет в порядке.

Газетёры щёлкнули и меня радом с Рашем. Ну просто интересная светокарточка должна бы получиться. Экзотичная такая.

Вэгс смотрел на меня ровно так же, как и на том приёме, где утвердили моё назначение в Перелесье. Я ему не то чтобы не нравился, а просто не вписывался. Выглядел совершенно неправильно.

Вэгс, кажется, в принципе побаивался фарфоровых. Он даже государыне руку целовал, скорее, обозначая поцелуй, будто ему было не заставить себя коснуться её губами всерьёз. Разговаривать с ней или с Валором — это пожалуйста. Трогать — нет уж, как-то не хочется.

Государыня в разговоре намекнула, что Вэгс не слишком опытен в дипломатии. Опытных у них сейчас просто нет: опытные были королевские. Поэтому мне, видимо, придётся ещё и в дипломатию подыгрывать, кроме прочего.

У меня опыта ещё меньше, но авось Вэгс не заметит. Впрочем, он-то аристократ, хоть и не из прежней элиты… я-то как буду, вот вопрос…

— Доброе утро, мессир Клай, — сказал Вэгс так приветливо, что даже такому чурбану неотёсанному в этикете, как я, стало немедленно ясно: видал он меня в гробу под военный оркестр. — Рад, что нам предстоит работать вместе.

— Надеюсь, сработаемся, мессир, — сказал я.

Охрана Вэгса в зелёной перелесской форме с гвардейскими золотыми веточками в петлицах выглядела более дружелюбно. За долгую дорогу из Перелесья мы с ними, конечно, приятелями не стали, но они попривыкли.

А я иллюзий не питал. И их диктатору не присягал. И приехал на вокзал в серой форме Прибережья — с черепом, обвитым змеёй, на рукаве. Чужак, вчерашний враг.

А может, и не вчерашний.

Общее ощущение такое, будто из тёплого облака, сделанного Карлой, придётся нырнуть в ледяную воду. Прощальные церемонии заканчивались. Я прижал руку Карлы к фарфоровой физиономии, бормотал что-то о том, что это же не навсегда, что есть зеркала, что я позову её сразу, как мы устроимся на месте. И яростно не хотел уезжать.

Я был сыт по горло их лесами, туманом, адскими тварями и милыми людьми, каждый второй из которых — ведьмак. Мне было бы легче уехать, если бы нам с Карлой позволили хоть чуть-чуть, хоть неделю… три дня… да хоть ещё один день побыть рядом. Но вот как всегда: жизнь даёт каплю тёплого мёда — и всё, предовольно с тебя.

— Поезд отправляется! — гаркнул начальник станции.

Паровоз пронзительно свистнул. Карла обняла меня — и я, уже не знаю какой по счёту раз до острой боли жалея, что не могу её поцеловать, осторожно разжал её руки.

— Мы точно скоро увидимся, — сказала Карла тоном заклинания.

— Конечно, — сказал я.

Барн потянул меня за рукав. Я поднял чемодан — и мы вошли в вагон за перелесскими гвардейцами. Поезд дёрнулся и медленно двинулся вперёд.

— Ваше купе, мессир Клай, — сказал проводник, открывая дверь.

Я проскочил мимо него к вагонному окну — и ещё успел увидеть бледную Карлу, обхватившую себя руками, как в ознобе. Тяпка с лаем бежала по перрону вровень с нашим вагоном — и остановилась, когда перрон кончился.

Всё.

Подошёл Барн, подобрал чемодан, который я бросил в проходе. Хозяйственный такой.

— Брось, не печалься, ваше благородие. Любит же она.

— Да иди ты, — отмахнулся я.

— Чего «иди ты»! — обиделся Барн. — Меня бы так какая-нибудь девица любила — я б жил да радовался. А тут — леди Карла сама!

— А между нами — леса, леса… эти их кромешные леса, — сказал я с досадой. — И Норфин. И ад.

— Дыру-то вы заделали, ваш-бродь, — Барн осклабился. — Конец аду, значит.

— Только одну дыру, братец, — сказал я. — У границы. И мы не знаем, одна она была на всё Перелесье или есть ещё. Но даже если это была единственная дырка в Перелесье, то в Святой Земле всё равно есть ещё как минимум одна. А кроме того, то, что успело вылезти из этой дырки и разбежаться по лесам, никуда не делось же, правда?

— Это да, — вздохнул Барн. — Быстро-то как едем, ваш-бродь… А как думаешь, пожрать-то перелесцы дадут? Пышечки эти — так, дамское развлеченьице…

— Вот какие ж вы, живые, требовательные, капризные и неудобные для работы, — сказал я ему в тон. — То вам жрать, то вам пить, то погода сырая, то уши холодные… Не помрёшь с голодухи за полчаса, потерпи.

— Вот и брали бы фарфорового, — огрызнулся Барн.

— Где ж я такого фарфорового возьму! — сказал я сокрушённо.

Барн попытался скрыть смешок и хрюкнул.

— Вот да, — сказал я. — Приедем во дворец перелесских владык, а ты там будешь хрюкать… самое оно для нашей международной репутации…

Барн самодовольно ухмылялся, а я нёс ещё какую-то смешную чушь, думая об очень неприятных вещах.

О том, что этот увалень мне необходим. Да что там! Он моё второе «я»: мы вместе — один очень сильный некромант. Мой Дар — и его кровь. Если рядом со мной нет живого, который сам даст каплю крови в нужный момент — половина обрядов для меня закрыта.

Самое паршивое — что это именно те обряды, которые могут понадобиться в первую очередь. Защита. Разрушение проклятий. Устранение порчи. То, ради чего я и еду в Перелесье, чтоб оно провалилось в свой любимый ад. Всё это — кровь, кровь, кровь. Нельзя работать без жертвы. Научиться бы извлекать хоть капельку крови из каучука, металла и сухих костей!

Я бы гораздо легче резал себя, чем Барна. Я всю жизнь себя резал. Любой некромант живёт между порезами, это так естественно и привычно, что делается без раздумий и колебаний. В каждом из нас накрепко завинчено: у любого обряда есть цена, и, как правило, это кровь и боль.

И вот почему лич — это грязное чернокнижие. Я могу жертвовать только другими. И это такое паскудство, от этого так тянет и щемит душу, что боль воспринимается обычной физической болью.

На фронте это было немного легче морально. Даже когда Барн отдал глаз за то, чтобы меня поднять, это ж не ради моей драгоценной жизни делалось, это потому, что я — оружие, необходимое оружие. Все понимали: убили некроманта — добьют остатки нашего гарнизона. Барн отдал не за меня, а за братиков-солдатиков и Солнечную Рощу. И потом отдавал — за побережье, за государыню, за нашу победу.

А теперь за что ему придётся отдавать? За благополучие этого борова, перелесского диктатора? Нет, разумом я понимаю, что мы продолжаем наш бой, что это тоже ради нашего побережья… и всё равно на душе как-то смутно.

Лучше бы это была моя кровь. Но чего нет — того нет.

Вдобавок Барн — моё слабое место.

Он, конечно, прошёл со мной от городишка Солнечная Роща почти до самой Серой Змейки и многому научился. У него теперь стеклянный глаз и эта самая «фантомная слепота некромантов», как говорят учёные мужи: он видит духов и нежить легко и просто, не напрягаясь, даже днём, как некромант с сильным Даром. Но при этом он… да какой он вояка! Да ещё при чужом дворе, в окружении врагов, когда ад совсем рядом, прямо под боком… Барн для драк в потёмках не годится. Добродушный деревенский парень. Бесхитростный, беззащитный.

Ну вот, извольте, ему хочется кушать… А я думаю: отравить его — раз плюнуть. Порчу он, надеюсь, худо-бедно учует, а вот яд…

В дверь нашего купе постучались:

— Господ прибережцев приглашают на завтрак.

Барн этому приглашению обрадовался заметно больше, чем я. А я шёл за проводником и мрачно думал о Тяпке.

Вот бы мне такую собачку. Она бы чуяла яд не хуже, чем порчу.

Подарите личу некромеханического щенка, а? Я бы сам натаскивал… э, вру себе. Да что говорить, невозможно, всё это глупости. И опыта у меня нет, и со зверями я никогда не имел дела. Тем более с такими, как Тяпка или Ильков обожаемый жеребец Шкилет. Не факт, что удалось бы обучить мёртвого зверя, не факт.

У них души, они как люди. Их понимать надо, а я вот не уверен, что понимаю.

Проводник распахнул перед нами двери в вагон-ресторан — и тут, кажется, что-то понял и притормозил. А на нас дружно посмотрели те, кто там уже завтракал.

О нас вспомнили, когда сами уже уселись. Забавно.

Ну и куда же нам с Барном приземлиться? За стол с гвардейцами из охраны Вэгса? Или за стол газетёров? Или набраться наглости и пойти к самому Вэгсу и дипломатам?

Логично сесть туда, где для тебя накрыли.

Я окинул вагон взглядом — и мне захотелось то ли заржать, то ли прийти в ярость: на противоположном конце вагона, у дверей, на приставном столике, они сервировали завтрак для одного. Для моего Барна, который практически низший чин. С чего бы это господам офицерам из дипломатической охраны сидеть рядом с каким-то ефрейтором-рыбоедом!

А второе свободное место обнаружилось за столом Вэгса и его референтов. Без приборов, с салфеткой, свёрнутой колечком. Ну да, а вот я, важная особа, должен на завтраке посидеть с такими же важными особами из Перелесья. Развлекая их разговорами, очевидно: мне-то жрать не надо.

Такой, понимаете, удобный собеседник. Для их хорошего пищеварения. И чтобы поближе меня рассмотреть и получше познакомиться.

Хорошо же. Познакомимся.

— Пойдём, — сказал я Барну и подтолкнул его вперёд.

Он на меня оглянулся:

— Куда, ваш-бродь?

— А вон, — я показал подбородком. — Где прекраснейшие мессиры дипломаты и ваза с цветочками.

Он чуть подался назад, не ожидал. Я подтолкнул его снова:

— Иди-иди. Вперёд, солдат.

И мы с Барном прошли между столов, накрытых для гвардейцев, к особому месту для важных особ, в сияющем серебре и пышных розах. Дипломаты во главе с Вэгсом смотрели на нас во все глаза, а щелкопёры, сидевшие за отдельным столом, кажется, всей душой жалели, что у них нет с собой светописца. Барн нервничал, я это чувствовал: ему было дичайше неловко, хоть сквозь землю провались. Но я решил обязательно настоять на своём.

Чтобы у этих гадов даже мысли не возникало, что нас можно вот так раскидать по разным концам вагона. Что нас можно разделить. И что нами можно пренебрегать.

Они, кажется, не поняли, что мы здесь — Прибережье. Посланцы нашей государыни. И мы к ним не напрашивались, это им нужна помощь, а не наоборот.

С тем пусть и съедят.

Мы подошли к столу, Барн почти умоляюще оглянулся на меня — и я скомандовал, чётко:

— Садись, солдат. Приятного аппетита, мессиры.

Перелесцев это поразило как минимум не меньше, чем Барна. Референт по связям с Прибережьем, помоложе, этакий придворный франтик, аж привстал, смотрел на меня так, будто я плеснул ему кавойе в физиономию. Второй, референт по делам прессы, не успел проконтролировать морду лица и скривился. Вэгс сглотнул и поставил чашку на блюдце.

Барн сел на краешек стула. А я ему стул подвинул. И остался стоять сзади, облокотившись на спинку. Сделал только знак официанту, который, по-моему, обалдел, потому что все обалдели.

Он подошёл — все смотрели. Как на сцене, вот же умора.

— Братец, — сказал я, — вы забыли сюда приборы принести. И тарелку. Как же нам завтракать?

У барона Ланса такие штучки здорово получались. Я видел, как он разговаривает с перелесцами — и срисовывал безбожно. Позу сделал понебрежнее, задрал подбородок, а взгляд опустил… не уверен, что с моей фарфоровой физиономией это сработало, но интонация, кажется, получилась правильная.

— Сию минуточку, мессир! — выдал официант и ломанулся бегом.

За это время Вэгс успел опомниться и взять ситуацию под контроль.

— Мессир Клай, — сказал он, ухитрившись даже улыбнуться, — вам же будет неудобно…

— Ну что вы, мессир Вэгс! — сказал я самым радушным тоном, на какой в принципе способен. — Мне замечательно. Я ж не ем и не пью, так какая разница, сидеть мне или стоять. Это моему другу надо позавтракать… Вам его представляли, кстати, мессиры? Нет? Ну вот, Барн из дома Цветущих Яблонь, ефрейтор-некромант Особого Отряда Её Величества. Мой фронтовой друг, ассистент, сослуживец… сиди, Барн.

— Мы думали… — начал референт-франтик, кривя губы.

От «фронтового друга» его аж передёрнуло. Прямо так его это оскорбило, что я тихо взбесился. И от злости у меня напрочь вылетело из головы, как зовут этого типа. По имени всякую заваль называть — слишком много чести.

— Вы, мессир, неправильно думали, — сказал я ласково и положил ладонь Барну на плечо. — Мы едем охранять маршала Норфина, вашего маршала Норфина, а не в гости к трёпаной бабушке. Не забывайте.

В это время официант поставил перед Барном всё, что полагается. Притащил с собой заварник с травником и хотел налить ему в чашку — но я закрыл чашку ладонью.

— Спасибо. Дальше мы сами.

И кавойе ему налил. Из этой высокой посудины с сеточкой и с носиком для кавойе, которая у дипломатов на столе стояла. И сливок туда плеснул из их молочника. И сахара сыпанул из их сахарницы.

У них посреди стола стояла трёхэтажная такая ваза-этажерка, какие я видел во Дворце: на каждом этаже — свой сорт пирожков. И я сгрёб пяток пирожков из этой вазы и сложил Барну на тарелку. Он взглянул на меня детскими глазами, а я трепанул его по плечу:

— Ты ешь, а мы с мессирами побеседуем пока.

Барну, скорее всего, кусок в горло не шёл, но это меня не очень волновало. Я думал, что в крайнем случае заберу еду с собой, в наше купе. Я думал, что завтракать с дипломатами и едой, приготовленной для дипломатов — отличная идея: с этой едой, скорее всего, всё в полнейшем порядке.

И перелесцев лучше сразу приучить к тому, что нас надо внимательно слушать. Не возражая. Даже если мы уселись за стол для важных господ, а тем господам кажется, будто мы не имеем на это права.

Я посмотрел на Вэгса. Очень было удобно, потому что он сидел, а я стоял — просто не отделаться было от мысли, что очень удобно, случись сейчас драка. Но, конечно, никакой драки не вышло, Вэгс всё-таки был дипломат, хоть и не первого сорта.

— Простите, мессир Клай, — сказал он. — Мы не привыкли, оттого и случилось это… недоразумение. Впредь мы, конечно, учтём — и устроим вас с максимальным удобством…

— Мессир Вэгс, — сказал я, — мы же солдаты. Нам наплевать на удобства, нам нужна безопасность. Вы должны понять: вот мы с Барном сидим на разных концах вагона — и тут вдруг что-то случается. А мы всегда работаем в паре. И пока мы теряем время, добираясь друг до друга по перевёрнутым столам и трупам…

Вэгс поправил шейный платок, будто ему вдруг стало душно. Его референт-франтик поморщился: «Да не ври ты!» — зато второй, унылый, по делам прессы, по-моему, перетрусил, забегал глазами.

— Хорошо, — сказал Вэгс. — Я вас понял.

— Отлично, — сказал я. — Просто отлично. Да вы не беспокойтесь, мессиры. Мы себе еды добудем. И всех этих церемоний, торжественных завтраков и обедов — не надо, наверное. Превосходно Барн и в нашем купе поест. Наше дело — контролировать безопасность, давайте мы этим и займёмся, ладно?

— Конечно, мессир Клай, — сказал Вэгс. Кажется, его начало отпускать. — Вы объясняете очень доходчиво.

Меня избаловали, подумал я. Я привык общаться с аристократами, с такими аристократическими аристократами, что Вэгс им и в подмётки не годится. С прекрасным мессиром Валором, старым вельможей, который ещё короля Эрвина помнит. С бароном Лансом — а он женат на дочке канцлера. Да что там! С Карлой, с Карлой! Леди-рыцарь — вторая дама Прибережья…

И государыня, светик, ко мне обращалась «прекрасный мессир Клай».

Они меня дружно испортили. Я не боюсь аристократов, никаких. Свои аристократы мне друзья, а чужие аристократы мне — никто абсолютно. Мне плевать на их титулы, имена их домов и прочую шелуху.

Лет сто назад меня бы на костре спалили.

А лет десять назад, я думаю, я бы сгнил в тюрьме.

Новое время, однако. У нас на побережье — уже в полной мере. А в Перелесье — похоже, ещё не совсем… Ну, поглядим, как там у них на месте. Боюсь, что у аристократов не всё хорошо.

Здесь они ещё могут слегка пофорсить. А вот там…

Поглядим.

Барн запихал в пасть последний кусок пирожка — и опять на меня оглянулся.

— Запей, — сказал я. — И пойдём, — и обратился к дипломатам, большей частью к Вэгсу: — Мы пойдём к себе в купе, мессиры. Нам надо артефакты разобрать и проверить вагон. На всякий случай. Честь имею.

Барн хлебнул кавойе — чашечка как раз и вмещала приблизительно один его глоток.

— Идите, конечно, мессиры, — сказал Вэгс.

И я с удовольствием отметил, что мы — мессиры. То есть вопрос о том, стоит ли показывать нам, что с нами не пасли свиней в одном поле, видимо, снят с повестки дня.