Фарфор Ее Величества

Глава 22

На следующее утро так и не рассвело: лил дождь, и тучи, тяжёлые и тёмные, как тоска, превратили рассвет в сумерки.

Удивительно, как уныло в Перелесье в дурную погоду. В Резиденции было холодно и мрачно, настолько холодно и мрачно, что Барн зажёг повсюду лампы. Дождь монотонно барабанил по оконным переплётам — и мне до изумления быстро опротивела эта музыка… У нас на побережье бывают и шторма, и сильные ветры, и дожди летят порой по несколько дней, но не бывает настолько тоскливо, право слово!

Наверное, виноват этот запах.

Не свежего ветра с моря, а мокрой земли, мокрой травы, мокрых листьев… Печальный запах, безнадёжный какой-то. Будто на кладбище в могилу льёт этот дождь.

Весел был только Индар.

— Нам, прекраснейшие мессиры, невероятно повезло! — говорил он, листая переплетённый древний манускрипт на пергаменте. — Мы успели побеседовать с духом Хоурта при ясном небе и отличной луне. Если эта погода установилась надолго — с обрядами, требующими лунного света, будут проблемки…

— Так это неплохо, — сказал я. — У нас будут проблемки и у Нагберта будут проблемки.

— Не уверен, что ему когда-нибудь требуется свет, хоть и лунный, — возразил Индар. — Он демонолог больше, чем некромант, ему нужны мрак и огонь.

— Может, прострел этого Нагберта замучит от сырости, — проворчал Барн. — Хотя, по мне, никакая болячка его не возьмёт, не таковский.

— Наверное, ты прав, ягнёночек, — сказал Индар. — Сегодня, правда, он никого не принимает с утра. Видимо, разбирает бумаги или что-то обдумывает: я дважды пытался послушать, как у него дела, и слышал только шелест страниц и скрип пера…

— А мне снился… снилось… что-то странное, — сказал Рэдерик. — Холодное.

— Ты озяб ночью, ваше высочество, — сказал Барн. — Я тебя одеялом укутывал. Вот и холодное.

Рэдерик взглянул на него нежно и привалился к его боку уже совершенно привычным движением.

— Что странное? — спросил Индар. — Может оказаться важно, ваше высочество.

— Мне часто снится странное, — сказал Рэдерик. — Но обычно в городе. Мамина гостиная, например, а все гости — куклы или мёртвые, но движутся. Или странные существа… вроде ваших проклятий, мессир Индар. Но сегодня мне снился лес. Лес, лес… будто я лечу над лесом, а он такой огромный… — голос Рэдерика стал мечтательным. — Как серо-зелёная мохнатая щётка до самого горизонта… Навстречу холодный ветер, ночь, луна, а снизу поднимается… туман… какие-то фигуры в тумане… жутко, красиво, но я не рассмотрел хорошо и уже почти забыл.

— Это всё оттого, что твой отчим всякого разного наговорил, ваше высочество, — сказал Барн. — Про Отца Лесов.

Рэдерик кивнул и принялся кормить Дружка кусочком пирога. А я подумал, что — да, скорее всего, просто полуоформленные страхи, опасения, мечты… всё-таки Рэдерик ещё ребёнок, хоть и очень взрослый для своих лет…

— Вот бы, мессиры, побеседовать с Лиссой, — вдруг сказал Индар. — Душа просит.

— Зачем⁈ — поразился Рэдерик. — Она будет ругаться и ничего не скажет.

— После беседы с вашим отчимом, прекраснейший мессир, — сказал Индар, — у меня не выходят из головы несколько странных мыслей. Первая: как удалось женить короля. Как человек, рождённый женщиной, вообще догадался тащиться в этот… хм… так сказать, древний храм в обществе мэтрессы и… демон знает кого… Хоурта и Нагберта… прекрасная компания! Не понимаю. Вторая: как согласилась Лисса. Она небольшого ума, но не до такой же степени… И эти бумаги… Пока все спали, Клай, я их почитал. Рандольф официально называет Рэдерика законным принцем. Не бастардом. Законным принцем. Просто и прямо: сам себе дворцовый переворот готовил? И подставил Лежара под нож? Как минимум дал повод усомниться в его законорождённости… Что-то имел против Налики, законной королевы Перелесья, принцессы Заозерской, на минуточку? Не могу уложить в голове.

— Ты думаешь, Лисса тебе объяснит? — спросил я. Я сильно сомневался.

— Ну, вдруг… — Индар неопределённо покрутил пальцами. — Может, о чём-то случайно проговорится… Или в запальчивости брякнет… Она должна знать немало.

— Так, — я принял решение. — Хорошо, мы поговорим с Лиссой. Вы тоже пойдёте, мессир Рэдерик? С одной стороны, хорошо бы, с другой… она может наговорить много всего, от чего вам будет больно.

Рэдерик почти безучастно пожал плечами:

— Мне не привыкать, мессир Клай. Но она ведь и важное скажет… если захочет. Она ведь может и не захотеть. Мама ужасно упрямая. Получается, что надо быть любезными… пообещать выпустить её из крепости… а она может сделать что-то плохое… Или вот: мессир Клай, как вы думаете, она уже не может делать плохое? Или может?

— Сложно сказать, — ответил я честно.

— Значит, нельзя обещать, — констатировал Рэдерик. — Но тогда она может и не сказать ничего.

— Драгоценнейшие мессиры, — сказал Индар ядовито, — может, нам стоит принимать решения по мере развития событий?

Рэдерик серьёзно на него посмотрел.

— Простите, мессир Индар. Вы правы.

— Договорились, — сказал я и пошёл к маршалу.

Норфин прекрасно выглядел, несмотря на привычную усталость и мешки под глазами, был начисто выбрит, щеголеват, бодр, деловит и даже весел. И мне обрадовался. Я подумал: он ещё не отдохнул толком, но его уже отпустила эта кошмарная ноша — ответственность перед целой страной. Не так давит.

— Славные новости, Клай, — сказал Норфин, кивком ответив на моё приветствие. — Вот что значит за дело взялся профессионал! И денег нам для армии добыл, и снабжение помаленьку налаживается. Связь с провинциями восстанавливаем… у Серого Брода и в Лексовых Пущах, конечно, неспокойно, и с Заболотьем надо что-то решать… Но уже линия есть, вот что важно.

— Нагберт — молодец? — спросил я.

— Молодец, — Норфин поскрёб пятернёй в затылке. — Не думал, что так о нём скажу, но чего уж теперь… молодец! За один вечер разгрёб бумаги эти проклятущие! И банкиры перед ним навытяжку стоят, только что честь не отдают — вот так-то с ними и надо… а я не умею.

Я слушал — и мне почему-то было его остро жаль. Сам не вполне понимал почему, но…

Видимо, потому что Норфин уже верил, что дела налаживаются, — и в лучшее, наверное, верил. И я думал, как ему будет больно, когда всё снова жахнется с дребезгом… почему-то не сомневался, что жахнется, только ещё не понимал, как именно.

Норфин не знал, что Нагберт проклял заболотцев и пытался меня убить. Не знал, что его собственная смерть тоже у Нагберта в планах. Не знал, что коронация может обернуться и Божьим чудом, и полным кошмаром… и чудом-кошмаром разом. В общем, у Норфина были все основания для оптимизма. Я слегка позавидовал и сказал:

— У меня к вам дело, мессир маршал. Необходимо поговорить с Лиссой. Насчёт тех бумаг, помните? Какие-то странные вещи там, в бумагах… может, она объяснит.

— Ты, конечно, поговори, — сказал Норфин, не сомневаясь ни минуты ни в том, что я имею право с ней поговорить, ни в том, что он имеет право разрешить. — Дело-то государственное. Вон послы-то зачастили. Самого Иерарха ждём, как подумаешь… тут уж надо, чтобы ни на волосок не промахнуться, чтобы всё было чисто.

— Точно, — сказал я. — У нас тут такие новые сведения обнаружились, будто Рэдерик — законный наследник. Подписано самим Рандольфом.

Норфин просиял:

— Да ты что! Ну ведь и здорово же всё складывается, один к одному! Ты погоди, я сейчас коменданту крепости черкну записку…

Он написал пару строк на своей визитке и дал её мне. «Фэрис, предъявитель сего — посол из Прибережья, с ним принц, проводи их к этой Лиссе из дома Рассветных Роз, по делу», — и подпись. Хороший почерк, нормальный почерк военного, чёткий и прямой, без всяких завитушек и перечёркиваний.

— Спасибо, — сказал я. — Сразу сообщим, как только что-нибудь узнаем.

Норфин кивнул и улыбнулся.

А я ушёл, и на душе у меня скребли кошки. Чёрные призрачные кошки, похожие на материализованные проклятия Индара.

Дождь почти перестал, сыпал мелкой водяной пылью, и Барн поднял нашу костяшку — покатать Рэдерика. А нам с Индаром подали мотор с королевскими гербами, ведомый одним из солдат Норфина. Ну да, красиво. Роскошный выезд: Барн с принцем — верхом, Рэдерик — в дождевике с капюшоном и в полном восторге, а мы с Индаром изображаем таких важных особ, что можно обалдеть. Я нацепил ордена, а Индар — настолько пижонский костюм, что сливочный сюртук Нагберта просто в счёт не шёл сравнительно.

Чтобы в крепости ни у кого даже тени сомнений не возникло, что мы имеем право делать всё и задавать любые вопросы.

Дружка пришлось временно поручить смотрителю псарни. Рэдерик, которому не хотелось расставаться со щенком, утешился, познакомившись с его мамкой — а мы снова поразились, как быстро наш принц находит с животными общий язык. Миг — и он обнимал крупную и статную легавую, шёлковую и прекрасную, всю в золотистых крапинках, а она вылизывала Рэдерику лицо и ерошила волосы дыханием.

— С мамой Дружок не будет скучать, — сказал Рэдерик, когда мы уходили.

Собаки сидели рядом и смотрели ему вслед. Мне показалось, что они великолепно всё поняли: и что их принц вернётся, и что он их любит. Даже щенок вздохнул, но остался на том месте, где Рэдерик его оставил.

Не чудеса дрессировки, нет — да Рэдерик и не смыслил в дрессировке охотничьих собак. Глубокое понимание, почти нечеловеческое.

И потом Рэдерик уже был оживлён, почти весел, и костяшка ему нравилась, и он с удовольствием глазел с седла на заплаканный дождём город.

Площадь у Резиденции Владык уже выглядела как нормальная городская площадь. В карауле стояли парни в гвардейской форме с золотыми веточками — фронтовики, но кто станет разглядывать! Прохожие, несмотря на скверную погоду, ходили по площади и останавливались поглазеть на нас — главным образом на костяшку. Какой-то храбрый мужик даже выкатил тележку под полосатым зонтиком, чтобы продавать горячее кавойе с мёдом.

Город за эти дни опомнился и встряхнулся. Патрули Норфина всё ещё контролировали улицы, но теперь мы ехали мимо открытых лавок. В трактирах и кондитерских горели огоньки, чтобы было уютнее в пасмурный день. Горожанки в дождевиках и под зонтиками тащили корзинки с едой, чей-то пожилой лакей в форменной ливрее и под зонтиком выгуливал мокрую лохматую собачку. Нам встречались конные экипажи и даже моторы. Столица Перелесья уже не казалась склепом, она оживала — и это должно бы было радовать меня, но почему-то не радовало.

Проклятущий дождь разъедал всякую надежду, как кислота.

Крепость, в которую Норфин отправил Лиссу, нам настроения не улучшила. Она стояла посреди пустого пространства, будто дома шарахнулись в разные стороны в ужасе, и походила на монолит, на громадный кусок серой скалы, окружённый средневековым валом, с чугунной подъёмной решёткой вместо ворот. Высоченные серые сторожевые башни возвышались над городом, как злой рок. В довершение красоты на мощёной площадке в стороне от ворот, где наш провожатый остановил мотор, у них стояла виселица.

Мы с Индаром вышли под моросящий дождь. Прямо рядом. Мне померещился застарелый запах падали.

В жизни я не видал такой добротной виселицы. Ей, наверное, уже сравнялось лет двести, а может, и больше: не пустяк какой-нибудь, а столбы из тёсаного камня над каменным помостом с металлическими перекладинами между ними. На этой кошмарной штуковине легко уместилось бы человек двадцать разом, а то и больше.

А я думал, что средневековой дикостью меня не удивить… но от вида виселицы Дар полыхнул, как костёр на ветру. В дым, в прах, в кишки! Везде вешали! Не везде к казням подходили так чудовищно основательно — и так наглядно выставляли их орудие всем напоказ, в городской черте. К тому же Дар и я чувствовали, что здесь убивали совсем недавно.

На днях, ага.

Я смутно видел в свете пасмурного дня вытянутое призрачное тело со свёрнутой головой. Женское. Мне померещились нижняя юбка и кружевная кофточка. И что-то странное, вроде цепочки чёрных жуков, ползло по ноге казнённой.

Я взглянул на Индара.

— Упокоить хочешь? — тут же спросил он. — Плохую услугу ей окажешь. Чернокнижница. На этой виселице, я думаю, многих вздёрнули во время погромов, но конкретно эта, я чую, торчит здесь, потому что ада боится.

Барн придержал Рэдерику стремя, как конюший принцу в те самые Средние века.

— Нельзя так убивать женщин, — сказал я. — Просто нельзя.

— Думаю, она тоже убивала достаточно, — сказал Индар. — Только иначе. Не так публично.

— А что это… ползает? — спросил Барн и показал пальцем.

— Кстати, да, — сказал я. — Мне тоже интересно.

Индар удивился:

— Вон те тварюшки? Пожиратели боли, их в таких местах всегда полно. Можно насобирать, кстати. Идут на некоторые виды проклятий, а ещё из них выходит отличная добавка к любому зеркальному сиропу. Помогает открывать пути.

Мы с Барном переглянулись. Мы таких не видели. Очевидно, потому, что не бывали в таких местах — где боль и ужас насильственной смерти копились не просто годами, а столетиями…

— Мессиры, — сказал Рэдерик, — а пойдёмте в крепость? Очень сыро.

Водитель мотора с запозданием выбрался наружу и раскрыл зонт. Мы пошли к подъёмным воротам, Барн вёл в поводу костяшку, Рэдерик, над которым водитель держал зонт, с любопытством крутил головой, а я смотрел на него и думал: чудо, конечно, наш принц, но кому бы могло прийти в голову называть его благим?

Увидев нас, с той стороны открыли в каменной стене окошечко с две ладони размером — и я ткнул в это окошечко визитку Норфина, мимоходом поразившись толщине стены: стражник смотрел на нас, как из печной трубы.

Но визитку он, судя по всему, рассмотрел хорошо. Наверное, здесь сейчас тоже работали люди Норфина. Маршал, быть может, был не силён в финансах и внешней политике, но уж в том, как работают армия, жандармерия и прочие государевы люди, призванные защищать народ и трон, разбирался великолепно. Видимо, у здешней тюремной стражи были очень чёткие инструкции на такой случай, потому что они подняли чугунную решётку. Она кончалась заострёнными клиньями, похожими на клыки, входящими в каменные гнёзда, и жутковато было проходить под этими чугунными клыками. Как только мы вошли, чугунная челюсть с грохотом опустилась за нашими спинами.

За решёткой оказалось что-то вроде коридора с мощёным полом, по которому громко цокали копыта костяшки, шершавыми каменными стенами и гладким сводом, под которым справа и слева мне померещились ряды тёмных отверстий. Вот так: ты идёшь, а тебя рассматривают и, как видно, держат на прицеле. Если вдруг впустили не того, то могут прямо тут и грохнуть, подумал я. Или устроить хорошую встречу.

Но мы были признаны своими: распахнулись ещё одни ворота, на сей раз глухие, кромешные створы толщиной в четверть как минимум. Мы вышли на тюремный двор, в тусклый свет и мелкий дождь — и нас встретили немолодой генерал в очках, с умным усталым лицом, и его люди. Тюремная охрана — в зелёных мундирах с золотыми веточками в петлицах, только это были не ветки с листьями, как у армейских, а колючие ветки терна без листвы.

Генерал коротко взглянул на нашего водителя, который держал зонт и мучительно не мог придумать, как отдать честь, и принялся рассматривать нас. Его люди даже не пытались соблюдать приличия — просто пялились. Тыловая команда всё-таки.

— Клай из дома Пёстрой Птахи, капитан-некромант особого её величества отряда, — представился я и щёлкнул каблуками. — Со мной мессиры Барн из дома Цветущих Яблонь и Индар из дома Сирени. Мы сопровождаем его высочество принца Рэдерика, который желает поговорить со своей матерью, Лиссой из дома Рассветных Роз. Мессир маршал ожидает вашего понимания.

— Боже мой, — качнув головой, медленно сказал генерал. — Вот, значит, вы как… выглядите… Фарфоровые мертвецы королевы… Простите, не ожидал. Не ожидал здесь увидеть. Да ещё и лошадь…

— Да обычная совершенно костяшка, — сказал я. — Просто кадавр с механическими частями.

— Обычная, — генерал поправил очки и взъерошил седую бровь. — Обычная.

Индар не выдержал.

— Ах, бросьте, мессир! — фыркнул он, взмахнув рукой жестом «довольно уже!» — Наступает новое время. Перестаньте удивляться, как деревенская девчонка, которую взяли в барские покои… о нет! Я сейчас незаслуженно жестоко оскорбил деревенских девчонок. Извольте видеть: у нас в свите деревенский мальчишка, который видел такое, что вам и не снилось, не впадая при этом в прострацию на полчаса!

Краска бросилась генералу в лицо.

— Не вздумайте оскорбиться! — фыркнул Индар. — Не та эпоха!

— Так, — сказал я. — Мессир генерал, нам необходимо побеседовать с Лиссой, это государственное дело. Мы с ней поговорим, уточним несколько важных деталей и уйдём, а о том, как дальше решится её судьба, сообщит мессир маршал. И впрямь не стоит удивляться. На Побережье это уже стало таким же обычным, как деревянная нога у калеки. Если вам любопытно, рассмотрите костяшку. Можете и меня тоже, — и стянул перчатку.

Генерал сделал над собой усилие, чтобы не отшатнуться. Один из его людей потянулся взглянуть и сморщился, второй сглотнул и позеленел с лица.

— Шарниры? — спросил генерал, пытаясь скрыть отвращение. — Под каучуком — кости?

— Так и при жизни у меня тоже были кости под кожей, — сказал я. — Разве что вместо шарниров суставы. В общем ничего особенного. Обычный протез, только из металла, кучука и костей. Ужас-ужас?

— Всё целиком? — генерал нахмурился, снова схватившись за очки. — Ничего себе протез…

— Я начинаю терять терпение, — сказал Индар.

— А что здесь такого, мессир генерал? — спросил Рэдерик. Он протянул руку — и я подал свою. Он взял двумя руками мою кисть без перчатки и взглянул на генерала снизу вверх, улыбаясь. — Ну фарфоровые люди! Они меня спасли и мессира маршала два раза спасли. Они же наши союзники!

Генерал снова быстро взглянул на нашего водителя, который так и держал зонт над Рэдериком.

— Ага, — ляпнул тот и тут же поправился, вытягиваясь «смирно». — Так точно, ваше превосходительство. И бой был с демонами, так мессиры их назад в ад загнали.

— Вот что, мессир, — раздражённо и брезгливо сказал Индар. — Если вам так уж хочется без конца рассматривать наши протезы, то, быть может, вы пригласите нас хотя бы в караульное помещение? Неучтиво держать людей под дождём. Или вы привыкли так обращаться с арестантами?

Генерал принял, наконец, решение.

— Следуйте за мной, мессиры, — сказал он.

И мы все, включая солдата с зонтом, направились по идеально ровной дорожке, посыпанной крошкой битого кирпича, вглубь тюремного замка.

Здесь царил поражающе строгий порядок — и стояла кладбищенская тишина. Караульные под козырьками молча салютовали нам — ладно-ладно, своему генералу — и пялились, но не смели задать вопрос. Посреди тюремного двора был разбит газон с коротко подстриженной травой, и эта мокрая зелень подчёркивала тёмно-кровавый цвет кирпичных дорожек. Всё в сумме, по-моему, больше напоминало склеп, а не тюрьму.

Внутри корпуса оказалось неожиданно тепло. И тихо: толстенные выбеленные стены поглощали все звуки. Пара узких окон выходила на кроваво-зелёный двор и серый дождь. Горели электрические лампы. Я вдруг подумал, что на месте несчастных арестантов издох бы здесь с тоски в первые же дни заключения.

— Тепло, — сказал Рэдерик удовлетворённо.

— Здесь с давних времён содержатся государственные преступники, — сказал генерал. — Многие из них — аристократы. Крепость переделана в тюремный замок двести лет назад — и тогда ещё государь Эликс приказал создать в этом корпусе условия, не угрожающие здоровью узников. Тепло и сухо.

Барн понимающе кивнул.

— Государь был добр и гуманен, — сказал ему Индар. — Когда ты собираешься казнить истощённого бедолагу, который кашляет кровью, толпа может посочувствовать… Государственный изменник должен выглядеть лощёным и здоровым гадом — тогда из толпы будут не милосердия требовать, а швырять камнями.

— Разумно, — заметил Рэдерик.

Барн чуть пожал плечами:

— Разумно-то разумно, только… как будто подло, а, ваше высочество?

— Не всех же казнят, — сказал Рэдерик. — Зато у остальных есть шанс.

Барн только вздохнул.

— Проходите, мессиры, — сказал прилизанный пожилой офицер, только чуть покосившись. Железной выдержки человек. — Леди Лисса в восьмом номере.

Как в отеле, подумал я. Здесь избегают слова «камера» или «каземат». Тюрьма по высшему разряду. Норфин, пожалуй, снова хорошо обошёлся с Лиссой… кажется, она не настолько впечатлительна, чтобы здешние красоты сразу её убили.

Рэдерик прошёл чуть вперёд и оглянулся — идёт ли за ним Барн. Лицо нашего принца выглядело совершенно безмятежно, но именно поэтому я подумал, что он напряжён и не ждёт ничего хорошего.

Его любимая маска.

А государь Эликс впрямь был добр и гуманен. Камера, в которой держали Лиссу, оказалась вполне просторной, очень тёплой — и достаточно светлой: из длинного и узкого окна во всю ширину камеры под самым потолком пробивался тусклый свет пасмурного дня, горела электрическая лампа под матовым колпаком в металлической сетке. Стол привинчен к стене, стул — к полу, на койке — матрас и чистое постельное бельё. Бедная девушка сказала бы, что похоже на дешёвенькую меблирашку.

Вдобавок на столе стояла эмалированная кружка с кавойе и рядом с ней валялись книжки в цветных обложках. Модные романы. Ещё одну книжку Лисса крутила в руках.

Ей странным образом шло беленькое платьице из простой холстинки — тюремная униформа. Лисса помолодела в нём на десять лет. Всё портило только выражение лица: в первый миг — раздражение и досада, а когда она поняла, кто пришёл — ярость.

Увидев Рэдерика, Лисса швырнула книжку на пол.

— Здравствуй, мама, — сказал Рэдерик безучастно-вежливо.

Лисса скрестила руки на груди.

— Ты пришёл за мной? — спросила она, еле сдерживая гнев.

— Я пришёл поговорить, — сказал Рэдерик.

— Нам не о чем разговаривать! — крикнула Лисса. — Ты меня предал! Из-за тебя, всё из-за тебя! Я из-за тебя в этой дыре, мне скучно, я вынуждена терпеть этих плебеев, этих холуёв, этих…

— Тогда я пойду, — сказал Рэдерик и вздохнул. — Пойдёмте, мессиры. Она не хочет, я же говорил…

— Нет, стой! — тут же спохватилась Лисса. — Как это «пойдёмте»? Что ты хотел сказать? Долго мне ещё здесь сидеть?

— Всё зависит от тебя, — сказал Рэдерик. — И от того, сумеешь ли ты рассказать моим друзьям всё, что им необходимо узнать. И скажешь ли ты правду.

— Ты должен мне верить, — заявила Лисса. — Просто обязан. Сын обязан верить матери! Так сказано в Писании!

— Ты же всегда меня обманываешь, — грустно сказал Рэдерик.

— Если когда-то мне пришлось, это ничего не значит, — Лисса поджала губы и сощурилась. — Ты всё равно должен мне верить. И помогать мне!

— Ты ведь отчима… всё равно что убила, — сказал Рэдерик.

— Он мне жизнь сломал! — Лисса нервно заходила по камере. — И потом, если бы я тогда не сказала солдатам, они убили бы и нас с тобой, разве ты не понимаешь⁈

— И меня хотела убить, — сказал Рэдерик.

— Нет! — возмутилась Лисса. — Они собирались забрать тебя в Святую Землю, там безопаснее. Иерарх ведь знает, что ты… принц…

— И ты знала, что я принц? — тут же спросил Рэдерик. — Настоящий принц, не бастард?

Лисса зыркнула на нас — мы изображали телохранителей и свиту, стояли у дверей столбами. Думаю, не ошибусь, предположив: Индар тоже был потрясён тем, как Рэдерик её допрашивает, и решил, как и я, что соваться — только мешать.

— При них можно говорить, — сказал Рэдерик. — Это мои самые верные друзья. И им тоже надо услышать, они меня защищают.

— Тебе такое ещё рано слушать, — сказала Лисса неожиданно жеманно.

— Я ведь знаю, откуда берутся дети, — скучно сказал Рэдерик. — Мне отчим рассказал. А он правда не мог это делать? Совсем?

Лисса вспыхнула до корней волос.

— Ах, я ведь знала, когда выходила за него замуж, — сказала она, прижимая руки к щекам. — Они мне сказали: ты будешь королевой, не номинально, как Налика, а настоящей… — и тут её понесло. Глаза Лиссы загорелись так же, как щёки, жадным и жарким огоньком, она тяжело задышала и облизнула губы. — Рандольф так меня любил! Безумно, Боже мой! Он не мог отказаться от Налики, династический брак, ты не поймёшь, но любил он меня! Такая страсть! А я была ещё девочка, мало что понимала… меня только учили, что нельзя… ах, я была такая добродетельная! Даже когда моя мать намекала, что королю можно и уступить, я не… А потом они пришли вместе — мой отец, твой отчим и Нагберт — и рассказали, как всё устроится… Рандольф совсем потерял голову от любви, он был готов на всё — даже на тайный брак!

— Вы поженились в деревенском храме? — спросил Рэдерик. — Да?

Лисса мечтательно улыбнулась:

— О да!.. Рандольф подарил мне невероятное колье, бесценное: на золотой ветке изумрудные листья, на серебряной — бриллиантовые цветы, а на груди — огромный изумруд, невероятной воды, размером с орешек миндаля… У меня был прекрасный букет, из бутонов роз… и вот что удивительно: они начали распускаться прямо на глазах, когда этот старичок запел первую молитву за нас! И храм — да, деревенский, просто развалюха, если называть вещи своими именами, вдруг наполнился солнечным светом! Ах, ты не поверишь, как это было прекрасно!.. А уже потом Рандольф обвенчался официально с этой Наликой, потому что делал политику, я — с Хоуртом… но перед Вседержителем именно я, я — настоящая королева!

А мне пришло в голову, что в этот момент она выглядит так же одержимо, как и Хоурт. Другой одержимостью, правда…

— Но Рандольф разлюбил меня, когда я… когда появился ты, — закончила Лисса с горечью и отвращением. — Совсем. Вдруг начал миловаться с Наликой… и рождение её Лежара не помешало. Все мужчины — подлецы, даже коронованные!

Барн хмуро слушал. Мы переглянулись с Индаром.

— Потом, — сказал Индар.

— Вам не понять, — сказала Лисса. — Когда вы были живыми, у вас была свобода, вы делали что хотели. А я была так несчастна! Мой отец — твой несчастный дед, Рэдерик — умер, когда ты ещё не родился, от скоротечной чахотки, а твоя бабушка уехала в Заозерье к моей сестре с её мужем. И я осталась одна, с твоим отчимом… он был страшный человек, тиран! Да и не мудрено: неспособный любить ни душой, ни телом… да просто не мужчина в полной мере! То, что у него… бр-р! Какая-то вывернутая опухоль…

— Леди Лисса! — не выдержал Барн.

— Помолчи! — отмахнулась Лисса. — Что ты понимаешь… я жила… ах, да как сейчас, даже хуже! Хоурт заставлял меня возиться с младенцем, будто я деревенская кормилица. И сам возился. Запретил мне брать няню. Потом сам подбирал гувернёров. У твоего отчима на тебе свет клином сошёлся, Рэдерик. И твой отец, подлец, заговаривал со мной только для того, чтобы спросить о твоём здоровье. А я? Я была так одинока!

— Отчим же не ругался из-за твоих поклонников, — сказал Рэдерик.

Лисса трагически вздёрнула брови и заломила руки:

— Поклонники! Кто это «мои поклонники», скажи-ка! Кто бывал у нас в доме — уму непостижимо, вся эта мерзость, все эти падальщики, коллеги твоего отчима, приятели его, Нагберт этот мерзкий, Тэшлин — красавчик, а померзее, чем Нагберт, Индар этот, злобный шут… Адор ещё туда-сюда, когда не пьян… все разговоры — только о смерти, об аде, о трупах, о демонах, о проклятиях… светское общество! Приличные люди только случайно и попадали — и бежали, как от чумы. Только леди Хаэла была мила, ну так твой дорогой отчим её не выносил. А Хаэла умела наводить чары красоты. Налику сделала прекрасной, а меня — нет, твой дорогой отчим не позволил. Ах, если бы я знала до брака, какие они мерзкие! Вся эта некромантия, чернокнижие… гадкие! У Тэшлина причинные места раздвоенные, как у гадюки, ну так Люнгера и есть змея, ей как раз впору, хоть её все и звали Лягушкой…

— Леди Лисса, — окликнул Барн безнадёжно.

— А мессира Шельера из дома Пионов твой отчим проклял, — продолжала Лисса, будто не расслышав. — Мессир Шельер увёз бы меня, точно увёз бы, он был не похож на весь этот адский сброд! Может, я была бы счастлива на Островах! Болотная лихорадка — это точно проклятие, эти убийцы даже не скрывали особо! А Хоурт прямо сказал, чтобы я… в общем, он запретил мне покидать столицу. Даже в моё родовое имение не пускал. Тиран!

— Мне кажется, он пытался тебя уберечь, — сказал Рэдерик.

— Они все просто хотели, чтобы я была под рукой, если снова понадоблюсь королю, — с отвращением сказала Лисса. — Иногда он меня вспоминал. Дарил подарки, звал на балы… как твою мать, вот мерзость!

— Они все знали? — спросил Рэдерик.

— Почти все! — фыркнула Лисса. — И почти все убиты, туда и дорога! Ещё бы Нагберт издох. Врал мне, как трубадур. «Ах-ах, леди Лисса, вы непременно станете королевой-матерью, вам нужно только набраться терпения и во всём слушаться мужа!» И вот чем кончилось! Крепостью!

— Ты зря мне не поверила, — сказал Рэдерик.

— Ты вправду будешь королём? — спросила Лисса сварливо.

— Правда, — просто сказал Рэдерик.

— Значит, выпустишь меня отсюда, — сказала Лисса.

Не спросила. Констатировала. Как очевидный факт.

Рэдерик пожал плечами:

— Не знаю, — и повернулся к нам. — Мессиры, вам надо узнать ещё что-нибудь?

Мы снова переглянулись.

— Мне уже всё понятно, — сказал Индар. — Прозрачно, как стёклышко.

— Спасибо, — сказал я. — Вы всё сделали правильно, ваше высочество.

— Тогда пойдёмте, — сказал Рэдерик и взял Барна за руку. — До свидания, мама. Я решу, что делать, а тебе сообщат.

— Ты не можешь так просто уйти! — закричала Лисса и кинулась вперёд с таким лицом, будто хотела убить Рэдерика на месте.

Я её удержал, а Индар открыл дверь камеры перед Рэдериком. Наш принц вышел, не оглянувшись, держа Барна за руку и прижимаясь к нему плечом.

Дежурный стражник до изумления профессионально отцепил Лиссу от меня и запер дверь на несколько сложных замков. Лисса тут же заколотила по двери кулаками. Дежурный закрыл квадратное зарешёченное окошко — и звук как в вату ушёл.

— Обед ей через час подадут, ваше высочество, — сказал стражник. — Сырный суп, жаркое из утки и яблочный пирог.

— Хорошо, — сказал Рэдерик. — Она любит яблоки.

Дождь почти перестал. В крепостном дворе несколько солдат с опасливым любопытством рассматривали костяшку, но близко на всякий случай не подходили. Барн поднял Рэдерика и посадил в седло, а я тронул костяшку рукой — и она пошла шажком. Маленький рыжеватый солдатик шарахнулся так, будто адскую тварь увидел.

— Представляешь, — сказал я Индару, — сколько им придётся всего объяснять, если их пугает простая некромеханическая лошадка?

— Брось, — сказал Индар. — Ещё война-другая — и они привыкнут.