Фарфор Ее Величества

Глава 31

Лорина предлагала помощь в приведении прекраснейшего, но малость перебравшего мессира Нагберта в чувство, но Люнгера очень ядовито заметила, что его верные люди и без фарфора с побережья обойдутся. И сама взялась. Притащила какое-то зелье в хрустальном бокале. Впрочем, Нагберт, оказывается, был не настолько пьян, чтобы употребить внутрь хоть что-то из рук преданной женщины. Он зыркнул на нас и сказал, что пусть лучше фарфоровая медичка принесёт водички.

Высокие отношения в его ближнем кругу, просто горних высот.

Дайра мы нашли в большой королевской библиотеке, которую, похоже, не всегда использовали как библиотеку. Там красивый мозаичный паркет был с геометрическим орнаментом: звезда призыва вписывалась в этот орнамент, как родная — и, судя по ощущениям, вписывали её частенько.

И зеркало в этой библиотеке было… великовато для места, где люди не физиономию свою рассматривают, а книжки читают. Зеркало очень тщательно закрыли содранной с окна плотной шторой. А напротив зеркала, в центре звезды, сидел в кресле Дайр.

Что интересно: крови почти не было. Так, капли. Сколько во время обряда натекает с порезов на запястьях? Ну пара столовых ложек, потом разрезы закрываются сами собой. Вот примерно столько и вытекло: пятно на штанах Дайра, небольшое пятнышко под креслом… При том что разрезы-то не закрылись, они просто были совершенно сухие. Нечему течь.

Я впервые такое видел. Кожа Дайра висела на его скелете. Под ней, под кожей, не осталось ни крови, ни мышц, ни жира… я думаю, внутренностей тоже не осталось. И что отошла душа, я сомневался, мне показалось, что и с ней расправились тоже. Остался лишь скелет, на котором болталась пустая шкурка, прикрытая одеждой.

Честно говоря, меня тряхнуло.

— Что это за дикий ужас? — спросил я Индара.

Он тронул острием ножа разрез. Кожа тонкая, как пергамент, под ней — кость.

— Ну вот, видишь ли, — сказал Индар, — его съели. Я слышал, это метод Тэйгила: он запускает мелкую сущность жертве под кожу, чтобы откормить. Сущность поедает всё, до чего дотягивается, усиливается — и может быть использована как оружие, таран, шпион… да мало ли… Тут важно согласие жертвы на процедуру. Не обязательно, чтобы жертва была хорошо осведомлена… но Дайр заранее согласился что-то отдать Нагберту за будущие привилегии.

— Не жизнь же, — возразил я.

— Я думаю, у него попросили крови, — сказал Индар равнодушно. — Ты ведь не думаешь, что Тэйгил или Нагберт стали бы говорить правду всяким простецам, которые пытаются примазаться? Они откормили сущность, которая должна была открыть пути. Но… — и сдёрнул с зеркала штору.

Ничего там не было, только отражение библиотеки, мешка с костями в кресле и окна, в котором брезжило серое хмурое утро. Но всё это мне показалось каким-то… подсвеченным.

Индар постучал по стеклу бронзовыми шарнирами пальцев, а потом погладил ладонью — и зеркало потемнело, а потом высветилось с готовностью, будто за стеклом только и ждали, когда позовут.

Я думал, мы увидим огненного змея. Но появился тот самый тоненький эльф, которым Оуэр видел себя во сне. Только не плотный, как люди, и не лунный, как вампиры. Он… даже слов не подобрать… он состоял из тончайшей сети сияющих лучей, светился тёплым золотистым светом — и в мрачной библиотеке стало и светлее, и теплее.

— Привет, Оуэр, — сказал я.

Он приложил к стеклу ладонь — и стекло слегка засветилось. Улыбнулся. Улыбка у него была славная, но я бы не сказал, что добрая.

— Я вас люблю, — сказал он хрипловато, всё улыбаясь. — Обоих. Вы мои друзья. Вы сделали меня счастливым. Я даже не знал, что бывает так весело, весело!

— Ты ждёшь, милое дитя? — спросил Индар ласково.

Оуэр улыбнулся ещё лучезарнее. И ещё опаснее.

— Да! — сказал он. — За всеми зеркалами сразу. Чую его всем телом, везде. Даже не надо, чтоб он попытался войти, пусть только подойдёт поближе! — и расхохотался.

Очень весело и непосредственно. Но у меня всегда холодок продёргивал между лопаток, когда смеялись мстительные духи.

— Он знает? — спросил я.

— Конечно, — Оуэр хихикнул. Невероятно мило. — Я же ему сказал! Он и его свора — нигде, никогда не будут в безопасности. Я их достану! У меня превосходная память, — и облизнулся, как котёнок.

Мысль о смерти своего отца он смаковал, как конфету. Я подумал, что Люнгере, возможно, теперь тоже не смотреться в большие зеркала — и не ей одной.

— Ричард не отпускает на Зыбкие Дороги старых вампиров, — сказал я. — Боится, что ты их слопаешь, ужасное чудовище из мрака и пламени.

Оуэр хихикнул польщенно. Ему душу грело, что он ужасное чудовище, его восхищала ипостась ужасного чудовища, он ею упивался.

— Я сказал Ричарду: пусть ходят, — сказал Оуэр. — Они светятся. Я только тех, кто не светится. И ты ходи. И он пусть ходит. Я открою.

И протянул ладонь сквозь стекло. Потрясающее зрелище! Я думал, так могут только вампиры.

— Осторожно, — тут же остерёг Индар. — Только что тебе ожог залечили!

Но я почему-то абсолютно не сомневался: ничего мне не грозит. И я пожал бесплотную руку Оуэра, странно упругий тёплый свет.

Ты — мой мост, думал я нежно. Как бы ни пошло дальше — ты, дитя чудесное, мой мост до побережья, до Дворца и до Карлы. И лучшего выражения благодарности я просто не могу себе представить.

А Оуэр смотрел на меня золотыми глазами, улыбался — и мне казалось, что он если и не слышит мои мысли, то определённо чувствует что-то в унисон со мной. Мне было приятно, радостно его видеть — и осязать тоже, внушало надежду. Но за дверью послышался какой-то шум, Оуэр хихикнул, выдернул ладонь из моей — вернее, она выскользнула, как оживший солнечный зайчик, — и пропал в тёмной глубине Зыбких Дорог.

И всё, обычное отражение в зеркале. Только чуть теплее и светлее, чем реальная библиотека.

И тут мы услышали яростный собачий лай.

— Ого! — то ли восхищённо, то ли испуганно, но больше восхищённо вскрикнул принц.

Мы с Индаром переглянулись — и вместе выскочили в Нагбертов кабинет.

— Зачем его сюда пустили⁈ — рявкнул Нагберт, всё ещё дико помятый и растаращенный, но, видимо, взявший себя в руки… или алхимия Лорины помогла. — Нечего ему тут делать!

— Я сказал, что хочу посмотреть, — сказал Рэдерик. — А я принц. И они меня послушались. А вы не хотели меня пустить, мессир Нагберт?

Он стоял над тушей цыпаляли, прижимая к себе рычащего щенка, прислонившись плечом к Барну, а за ним, как гвардейский эскорт, возвышались все наши фарфоровые. С винтовками. И Орлик между прочими.

— Это возмутительно! — тут же выдала Люнгера. Даже красными пятнами от возмущения пошла. — Как вы можете… врываться… немыслимо!

— А вот такую погань во дворце держать — очень даже мыслимо? — спросил Барн несколько даже иронически и ткнул цыпалялю сапогом. — Как самим принца после полуночи будить — так это всё мыслимо…

Соули, сменивший подоконник в холле на подоконник в кабинете, взоржал, но спохватился — видимо, его всё-таки начало отпускать.

— Ваше высочество, — сказал Нагберт, даже не пытаясь быть любезным, — шли бы вы отсюда, тут дела взрослые.

— Что это за зверь? — спросил Рэдерик. — Это же ваше, мессир Нагберт? Оно же тут жило, живое? А почему оно подохло?

Ему было интересно — и беги лесом, плыви морем мнение Нагберта о том, взрослые это дела или детские.

— Объясните принцу, мессир, — сказал я. — Мы с Индаром тоже послушаем. Мне представляется, что присутствие такого существа в Резиденции небезопасно для её жителей, нет?

Нагберт вздохнул, вытащил флягу, поболтал, убедился, что в ней ничего не плещется, и огорчился. То ли мучился похмельем, — не знаю, когда оно начинается у таких заядлых пьянчуг, да ещё и с Даром, — то ли тянул время. Но Рэдерик ждал, мы тоже, а фарфоровые бойцы, по-моему, равно нервировали всех чернокнижников.

Не вписывались в ситуацию.

— Безопасно, — буркнул Нагберт в предельной досаде. — Теперь-то что! Всех обезопасил, а, Клай? Что ж ты натворил, кадавр ты фарфоровый… сам не понимаешь, во что влез, чучело безмозглое…

— Объясни мне, чего я не понимаю, — сказал я.

— Ты знаешь, что такое Зыбкие Пути? — скривился Нагберт. С таким презрением выдал, будто даже представить себе не мог, что я хоть слышал о них.

Ладно.

— Что-то в зеркалах? — спросил я, попытавшись подделаться под интонацию Барна.

— «Что-то в зеркалах», вы видали! — Нагберту определённо становилось лучше от злости, как большинству из нас. — Лич! Некромантом был при жизни! Из какой дыры ты выполз, якобы некромант, якобы офицер! Вот! — и ткнул в меня указующим перстом, обращаясь к Люнгере и Соули. — Вот чего бы мы избежали! Вот этого невежества и плебейства!

— Шуму много, толку нет, — хмыкнул Барн. — Сам не знаешь небось, ваша светлость.

Плеснул горючки на огонь.

— Перемещаться между мирами! — заорал Нагберт. Вскочил, постучал кулаком в зашторенное зеркало. — В два шага — между отдалёнными местами! В два шага — до Святой Земли! Я это открыл, я! — и горестно посмотрел на дохлую цыпалялю. — Ты хоть понимаешь, какой сложности это была задача — пройти живым по вампирским путям? Прикормить демона, приучить его к нашей реальности⁈

— Нагберт, — хмыкнул Индар, — не завирайся. Человек замерзает в ледышку за пару мгновений.

— На спине у неё! — Нагберт ткнул пальцем в цыпалялю. — Если бы у меня всё получилось, расстояний бы не существовало для посвящённых, ты можешь себе представить, бабья ты цацка⁈ Как я надеялся, что это будет! Мы были бы владыками времени и пространства, мы, возможно, достигли бы иных миров… Мы, быть может, научились бы влиять на настоящее, изменяя прошлое… э, да что… Находятся два полудурка, тупой солдат и бабская игрушка, годная только в постельку, и гробят колоссальное дело, рывок прогресса неописуемый! — воскликнул он пафосно. — Закрывают для человечества Зыбкие Пути! Да у меня слов нет, я не знаю, как это можно назвать… чудовищно. Просто чудовищно…

И горестно махнул рукой.

— Хм, — буквально мурлыкнул Индар. Наслаждался. — Мне крайне интересно, милейший мессир Нагберт: с чего это вы взяли, что мы что-то закрыли для человечества? Это вы, прошу меня простить, с Лягушкой, Соули и прочей бандой — человечество? Или ваши кураторы из Святой Земли — человечество? Драгоценнейший мессир, если что-то теперь закрыто лично для вас, не обязательно стенать и сокрушаться обо всём человечестве. Оно переживёт.

Нагберт осёкся. Он явно не ожидал — и, по-моему, недопонял.

— Я могу объяснить кое-что, лич, — сказал Индар мне, но обращался, кажется, ко всем присутствующим. — Мы ведь присутствовали, ни много ни мало, при рождении божества.

Меня как громом ошарашило.

— Оуэр?

Индар кивнул.

— Скажите-ка, милейший мессир Нагберт, — продолжал он, — вы ведь, несмотря на всю убогость ухода за несчастным ягнёночком, Дар-то его подкармливали, не так ли? Уж не знаю, как вы его силы наращивали, но определённо понимали, что вам эти силы понадобятся, чтобы выяснять отношения с очень могущественными и очень древними сущностями. И вы Дар бедного калеки замкнули, чтобы не вытекал, и усиливали, думаю, всеми методами до очень гнусных вплоть, да?

Нагберт молчал. Взгляд у него уже был цепким и острым — а сам он смотрелся как человек, перебирающий аргументы.

— Не буду произносить вслух, что думаю на сей счёт, — продолжал Индар. — У вас никаких тормозов не было, прекраснейший мессир. А я слышал о таких методах… и кое-какие следы видел в вашей лаборатории…

— Вот же тварь продажная! — не столько злобно, сколько поражённо воскликнул Нагберт. — Ты очень тяжело подохнешь, можешь не сомневаться, шут безмозглый.

— Поздно уже меня смертью пугать, — хмыкнул Индар. — Я попривык. И понимаю, как ты жалеешь, что нас не грохнул. Ну не хватило пороху, бывает.

— Ещё успею, — сказал Нагберт, и судорога дёрнула его щёку.

— Возможно, — кивнул Индар. — Не исключено. Но шансов на успех дела у тебя много-много меньше. И знаешь, дорогой… тебе даже бриться придётся без зеркала. Есть у меня такое подозрение.

— Как ты мог, Индар⁈ — потрясённо спросила Люнгера.

Индар вздохнул. Очень достоверно. Научился.

— Старею, наверное, Лягушка, — сказал он. — Хочется тепла и душевного покоя.

Люнгера пришла в настоящую ярость.

— Ты врёшь! — прошипела она. — Ты власти хочешь! Полной власти! Сознайся, предатель!

Индар взглянул на меня. Меня поразили весёлые искры в его глазах.

— Похоже, — сказал я, — ты поставил на счастливую фишку.

— Это правда, да? — весело спросил Рэдерик, который всё это время внимательно слушал. — Если это правда… Мессир Клай не может быть регентом, потому что присягал королеве Виллемине, да? А Барн не может быть, потому что не аристократ. А вы можете, да? Вы ведь можете, мессир Индар?

— Да, — сказал Индар серьёзно. — Я могу, ваше высочество.

Нагберт смотрел на него с такой смесью ненависти, ревности, отвращения и бессильной злобы, что в кабинете стало жарко. Но убить лича одной лишь волной направленной ярости, как простеца, — да ещё такого жука, как Индар, — сил у Нагберта не было.

Сейчас не было или в принципе не было — я не мог понять.

Но чувствовал, что сейчас он не может, хоть страстно хочет.

— Я решил, — сказал Рэдерик. — Значит, вы и будете. Значит, вы на побережье точно не уедете!

С таким победоносным и решительным видом сказал, что слушать было умилительно. Нашим. Не наши явно не умилялись.

— А все мои заслуги перед вами вы забыли, Рэдерик? — с горечью и театральной тоской в голосе продекламировал Нагберт. — Разве я мало для вас сделал?

— А почему цыпаляля подохла? — спросил Рэдерик. — Мессир Клай же в неё не стрелял.

Нагберт судорожно вздохнул. Втянул в себя раздражение.

— Она питалась через зеркала, — буркнул он. — А ваш мессир Клай перекрыл пути. Ей стало просто не проникнуть на Зыбкие Дороги… ей стало очень худо, когда на путях появился… этот. И она вскоре умерла, бедняжка. Моя лучшая находка… Вы ещё молоды, Рэдерик, вам не понять, что такое научный поиск! Ведь все, все авторитеты древности доказывали, что демон во плоти не может выйти в нашу реальность! А я вот разработал метод… Ай, всё пропало! — и безнадёжно махнул рукой.

— Она не через зеркала, — фыркнул Рэдерик. — Вы её кормили людьми! И собаками!

Нагберт даже не удивился.

— Физической пищи ей было мало, — сказал он почти спокойно. — Ей требовались эманации адского пламени.

— А почему вы не давали ей говядину? — спросил Рэдерик.

Нагберт вдруг ухмыльнулся мечтательно и жутко.

— Я перепробовал многое, ваше высочество, — сказал он странным тоном. С какими-то даже сладострастными нотками. — Дал ей выбрать себе пищу. Она выбрала людей и собак. Видимо, это как-то связано со свойствами их душ.

Рэдерик слушал, обнимая щенка, и щурился. Удивительно, каким жёстким иногда становилось его сладенькое личико… почти жестоким.

— Хорошо, что она подохла, — сказал он. — Я надеюсь, у вас больше не получится приручить демона. Вы уедете?

— Вы вообще не желаете меня видеть? — поразился Нагберт, но слишком эффектно, чтобы это удивление смотрелось искренним.

— Мессиры из моего Совета не очень хотят с вами работать, — сказал Рэдерик заледеневшим голосом. — Они простецы, а вы простецов не любите и хотите, чтобы они были как рабы. А они аристократы. И профессионалы.

— Маршал, что ли? — Нагберт сморщил нос.

— И маршал, — сказал Рэдерик. — И другие мессиры. У меня есть ещё друзья.

Не хочет говорить про Уэрна, подумал я. Боится подставить банкиров. Разумно.

— Вы ещё ребёнок, — сказал Нагберт. — Вам пока не оценить все возможные последствия.

— Ну и что, — бросил Рэдерик. — Я и не буду все. Я буду сколько могу. И вот их я тоже видеть не хочу, — и показал на Соули и Люнгеру, обалдевших от происходящего. — Я вообще не понимаю, что все эти тут делают. Разве хоть кто-нибудь вам говорил, что ждёт мессира Соули?

— Но я… — заикнулась Люнгера.

— А разве вы с мессиром Нагбертом не поедете? — удивился Рэдерик. — Вы же всюду за ним ходите. Или вам уже не интересно?

В глазах Люнгеры вспыхнуло неожиданное понимание. И она вопросительно взглянула на Нагберта. Почти заискивающе.

Нагберт вздохнул.

— Я всем готов помочь, — сказал он тоном героя драмы. — Я всё готов бросить: науку, дела… лишь бы помочь ближнему. Я всем пожертвовал, чтобы помочь принцу Рэдерику… вот, получил награду… теперь я готов помочь вам, Люнгера, и позаботиться о ваших детях. Интересно, чем вы мне отплатите за заботу…

— Ах, мессир! — выдохнула Люнгера. — В моей преданности вы можете не сомневаться!

Не доверил бы я ему заботу о своих детях, подумал я. Я бы его на десять миль к детям не подпускал. Тем более что Люнгера — простачка…

— Вы уезжаете? — спросил Нагберта Соули.

— Мы все уезжаем, дубина! — рявкнул Нагберт. — Немедленно! Что ещё мне остаётся! Нищему старику и вдовцу с разбитым сердцем! Ваши милые друзья ведь убили мою жену и дочь, Рэдерик! Не считая лаборантов, ассистента, камергера, слуг… Спалили дотла родовое гнездо вместе с людьми! — и зажмурился, пытаясь взять себя в руки. Тоже не железный, понятно.

— Это не они, — сказал Рэдерик.

Похоже, подумал я, во сне он не только обнимал змея за носик.

— Неважно, — кривясь, процедил Нагберт. — Это из-за них.

— А ты что ж, маленький, не поблагодаришь принца? — удивился Индар.

Нагберт уставился на него так, будто впервые увидел.

— За что, бездна и пламя адово⁈ За что благодарить⁈

— За то, что уходишь живым, — сказал Индар. — Его высочеству известно, зачем ты накачивал калеку Даром. И о твоих планах мы все знаем в общих чертах. Костёр по вам плачет, Нагберт. По всей вашей компании.

Нагберт перекосился лицом.

— Хм… Смешно… И кто ж, интересно, посмеет хоть заикнуться о костре, шут ты убогий?

— Я, — сказал Индар. — Тебе Дар никогда благословлённым серебром не запечатывали, а, маленький?

Нагберт сглотнул. Он был далеко не в лучшей форме. Но тут прорезался Соули.

— Ты, кадавр! — брякнул он. — Не тебе соваться к мессиру, ты уже сдох!

Из его дурной башки ещё не выветрился «лотос», не сомневаюсь, иначе ему не пришло бы в голову швыряться смертельными ударами в закрытой комнате, где повсюду защитные розы. Но он ещё был в тумане и яростно нас всех ненавидел — и швырнул наотмашь, не заостряя Дар в клинок, веером.

А у нас с Индаром сработали инстинкты, не разум. Мы даже не врезали в ответ, мы просто прикрыли собой живых — Барна и принца, ага.

Мы вдвоём отразили удар щитами, простыми до смешного — первым, что пришло в голову. Да и хватило. И от подвернувшегося Аклера удар срикошетил со звоном: он-то таскал защитку по старой памяти, и правильно делал.

Я даже не ощущал, а видел, почти глазами видел, как рикошет, три раскалённых лезвия отражённого Дара, пропорол Соули насквозь, отразился от разрисованной розами стены за ним и добил в спину.

Соули даже сообразить не успел, что его убило. Тело просто осело на пол, а дух — остался стоять, и на лице у него так и застыла глумливая гримаса.

Не знаю, увидели ли наши простецы то, что произошло дальше, но мы — увидели. Поняли, где у местных чернокнижников тут сток, куда они сливали всякую дрянь, остававшуюся после обрядов. Два таких своеобразных выхода вниз, за стеллажи — и наружу. Не прикрытые защитой.

Вот оттуда и вытянулись языки черноты. Призрак Соули не успел даже обернуться, как адские гончие схватили его с двух сторон и дёрнули, каждая — в свою сторону.

Призрак издал пронзительный истерический вопль — и гончие втащили его в две дыры. Разодрали пополам прямо у нас на глазах. Не знаю, удалось ли ему обрести какое-то подобие цельности потом или он остался располовиненным на тот кусок вечности, что был ему назначен для уплаты всех долгов, но зрелище получилось предельно нерадостное. И предельно отвратительное.

Нагберт пронаблюдал эту дикую сцену, скрестив на груди руки. Делал вид, будто это просто удобная поза, но кого бы это обмануло! Он даже не дёрнулся прикрыть Соули. Но он в высшей степени надёжно прикрыл себя. И его лицо стало зеленовато-бледным.

Мутило бедняжку.

— Вот погань! — поразился Барн.

Орлик присвистнул. Удивился. И охнула Лорина.

Зато Рэдерик не вздрогнул даже. Только крепче обнял собаку, а щенок сунул голову ему под мышку. Щенку было страшно, принцу — нет.

Люнгера дико взглянула на нас, на труп — и упала в обморок. Что-то почувствовала, наверное.

— Ну? — спросил Индар.

— Да… — выдохнул Нагберт и попытался ухмыльнуться. — Глупо вышло, да… Собственно… вы ведь не думаете, мессиры, что я впрямь собирался с вами воевать? Мы погорячились, понимаю… позвольте раскланяться, ваше высочество?

— Вы уедете из Перелесья? — спросил Рэдерик. — В Святую Землю?

Нагберт отрицательно качнул головой.

— В Заозерье, ваше высочество, — сказал он до странности почтительно. — К сыну. Видимо… уже навсегда… — и всхлипнул, кажется, всё-таки демонстративно. — Больше у меня никого нет.

Лорина в это время давала Люнгере понюхать соль, пропитанную Острым Светом, — обычное снадобье, которое медики используют, чтобы привести человека в чувство. Нагберт скользнул по бледной Люнгере равнодушным взглядом.

— Не оставляйте меня, мессир Нагберт! — взмолилась Люнгера, облизывая губы.

— Если нам позволят удалиться, — сказал Нагберт и чуть поклонился в сторону Индара, — новый… мессир регент.

— А они опасные? — спросил Рэдерик Индара и меня.

— Не особенно, — сказал я.

— Безопасных некромантов не бывает, — сказал Индар холодно. — Лягушка безопасная. Нагберт… есть Нагберт.

— Неужели вы решили добить несчастного старика⁈ — воскликнул Нагберт и снова всхлипнул, даже взрыднул. — Вы же всего, всего уже лишили меня! Позвольте просто удалиться ради всего, что вам свято! В Заозерье, в глушь, в деревню… виноград выращивать на солнышке… сына женю… вы мне зеркала закрыли! И этот… он ведь убьёт меня при первой возможности! Он же ненавидит меня, мессиры… что ж вам марать руки…

Мы с Индаром переглянулись — и он взглядом показал мне на руки Нагберта. На тяжёлый чеканный перстень со сложной звездой, вырезанной на ониксе, который Нагберт поглаживал пальцем.

Не помню, чтобы я видел раньше этот перстень у него.

Звезда призыва?

Оружие последней возможности? Ещё один вариант цыпаляли?

Верить во всхлипы и скулёж Нагберта я не мог ни секунды. Но ввязываться в бой в комнате, где были живые, — где был принц — казалось очень рискованным.

Быть может, он и не мог убить Индара или меня одним страстным желанием, но совершить какой-нибудь особенно подлый обряд было ему вполне по силам.

— Мы будем присматривать за ним, ваше прекраснейшее высочество, — сказал Индар. — Через зеркало, — и в его голосе прозвучала улыбка. — Будет смешно: мы его видим, а он нас — нет. Ты ведь не возражаешь, маленький? — спросил он Нагберта, чуть наклонившись к нему.

Нагберт погладил перстень.

— Что же я могу противопоставить силе? — сказал он. — Я всё потерял… и у меня уже не хватит духу пытаться что-то восстановить. Я уеду — и вы больше обо мне не услышите. Я устал, мессиры…

Рэдерик посмотрел на нас и сделал вывод:

— Пусть идёт.

— Я возьму это? — Нагберт ткнул сапогом труп Соули. — Нести наш багаж, вести мотор… пригодится, а, мессиры? И вам меньше хлопот с кадавром?

— Как трогательно, — хмыкнул Индар, но не возразил.

И Нагберт грубо поднял труп. Как на поле боя — не пытаясь сохранить, не проникая в память костей. Просто вздёрнул, как чучело на шесте. Я так и не понял, в чём был смысл его затеи: хотел ли он забрать и достойно похоронить соратника и сподвижника — или ему впрямь нужен был примитивный кадавр, чтобы освободить руки. Но он действительно забрал тело Соули и живую, бледную и трясущуюся Люнгеру — и ушёл, раскланявшись на прощанье.

А я взял Сэлди и Аклера и пошёл присмотреть за ними. Мне не хотелось оставлять Нагберта без присмотра во дворце.

Он, впрочем, почти ничего не взял. Только дорожный несессер и бювар с книгами — мелькнули Прикладная Демонология и Трактат Межи. У Люнгеры было больше вещей — и она нагрузила детей. Полусонный и злой Рэй нёс за ней большой саквояж и какую-то корзину, перепуганная малышка — шляпную картонку, которую прижимала к себе. Труп Соули волок громадный чемодан, цепляясь колёсиками чемодана за плашки паркета. Люнгера шла налегке — и смешанное выражение боли, злобы и брезгливости застыло у неё на лице. Ещё какое-то барахло принесли гвардейцы Норфина. Они странным образом не удивились, но лица у них выглядели как-то обречённо.

А в Резиденции происходила какая-то суета, отовсюду — звуки, то ли шаги, то ли ещё какая-то возня, еле слышная за толстыми стенами. Тревожно было в Резиденции.

Наступало скверное утро, холодное, серое и сырое. Предвещало такой же холодный, серый и сырой день. Дворцовые огни уже казались бледными и больными.

К парадному входу на площадь пригнали мотор Нагберта, который сюда привёл кадавр. И место за рулём занял труп Соули — так естественно, будто и Нагберту, и самому Соули было не привыкать. Люнгера с детьми устроилась на широком заднем сиденье, Нагберт уселся рядом с трупом и захлопнул дверцу.

— Завтра, — сказал он мне, — то бишь, уже сегодня, около полудня, прибудут святоземельцы. И расхлёбывать это дело вы будете уже без меня. Трогай.

И Соули рванул мотор с места.

А я сделал несколько шагов и сел на каменную тумбу, у которой останавливали кареты. Ноги не держали, и темнело в глазах. Как-то разом кончились силы.

Я был — фарфор, металл, кости и каучук, но для таких приключений надо быть металлическим целиком. Я устал. Мне хватило этой ночи. Мне бы её хватило лет на пять.

— Худо тебе, капитан? — спросил Аклер. — Тебе поспать бы. Помогает.

— Чтоб вампир поцеловал, очень помогает, — сказал Сэлди. — В команде Ричарда теперь и девушки есть… жаль, что уже почти рассвело.

— Так, — сказал я. — Идите. Оба. Помогать Индару, охранять принца. Будьте там, в общем. А я минутку посижу и приду.

— Вот ещё тебе сидеть под дождём, — выдал Аклер.

И эти двое подняли меня под локти и потащили под крышу. Знаменитая дисциплина и субординация фарфоровых диверсантов в действии.

— Эй, — попытался возмутиться я. — Я сам.

— Не бери в голову, ваш-бродь, — сказал Сэлди. — Ты сегодня уже много чего сам.

Они волокли меня, как раненого с поля боя, а у меня не было сил отбиваться. Мне ужасно хотелось прилечь, хоть на десять минут… но в высоком зале перед лестницей я увидел огромное зеркало, еле заметно мерцающее золотистым светом в полумраке, — и мои мысли тут же приняли другое направление.

— Парни, — сказал я, — ну серьёзно, опустите, мне надо…

Они оценили, в какую сторону я дёрнулся, и переглянулись.

— Очень надо, — сказал я. — Не знаю, когда ещё удастся. В смысле — пройти сквозь зеркало… домой. Хоть на полчаса.

Мысль меня как-то встряхнула, помогла выпрямиться.

— Видно, впрямь надо, — сказал Сэлди, и даже без каких-либо гнусных намёков в тоне.

— Леди-рыцарь, — сказал Аклер. — И к гадалке не ходи.

— Посоветоваться, — сказал я, не особенно надеясь, что мне поверят, хоть отчасти это было святой правдой.

Услышать голос Карлы мне было отчаянно нужно. И чтобы она выругала меня на счастье: всем известно, что её «баранище» приносит удачу даже перед совершенно кромешными операциями.

— Иди, ваш-бродь, — сказал Сэлди. — Мы всё справим. Я помню, как идти в принцевы покои. Только дойдёшь ли? Отдохнул бы хоть маленько.

Я не знаю, что станется на коронации, хотел сказать я. Но сказал:

— Я в порядке, парни. Уже в полном порядке.

Я подошёл к зеркалу и приложил к стеклу ладони. Правая рука сразу заныла от холода стекла — но я почти тут же ощутил это упругое тепло изнутри. Наш друг змей, новое божество Зыбких Дорог, шёл на зов.

И божественный светлый покой сошёл на мою душу. Я представил сонную Карлу, встрёпанную, в беленькой ночной кофточке и нижней юбке, Карлу, которая кутается в шаль, и у меня заломило в груди от нежности. У меня к тебе — золотой мост, зазеркальный мост в ледяном нигде… Я набрал в карманы падучих звёзд — загадай желанье любой звезде… У меня к тебе — непростой путь. Так с войны солдаты идут домой. Сбитый ритм стихов — или сбитый пульс, если ты считаешь, что я живой…

Голова змея уже выплывала из зазеркальной тьмы, как вдруг по лестнице загремели сапогами.

— Мессир Клай! — заорал какой-то болван во всю глотку. — Ваше благородие, вас мессир Норфин зовут срочно!

Я убрал руки от стекла.

Моё поразительное везение.

Будь оно всё…

Золотое сияние померкло, и тьма рассеялась, сменившись отражением опостылевшей парадной лестницы Резиденции Владык. А у меня всё немедленно заболело вновь — и все силы, которые как-то сами собой собрались для того, чтобы пройти через зеркало, пропали с концами.

— Какого демона полосатого нужно-то ему? — спросил я безнадёжно.

Парень подбежал. Из псевдогвардейцев-фронтовиков, из верных людей маршала, по нему видно.

— Там у них в покоях из зеркала вывалилось! — выпалил он потрясённо. — Труп или что, не поймёшь. Жуть какая-то.

У меня чуть не сорвалось с языка: «Позовите Индара, хвост вам в зубы!» — но я тут же сообразил, что толку от Индара едва ли будет больше, чем от меня. Разве что — у него руки здоровее… а вот сил он потратил, пожалуй, больше. Так что и ему поспать бы… А, в дым, в прах, в кишки!

И я помотал головой, потёр глаза и вздохнул. Реально помогает, почти как живому.

— Пойдём к маршалу, — сказал я солдатику. А своим: — Идите в покои принца. Тут пустяк, скорее всего… так, проверить только.

И побрёл вверх по лестнице, ненавидя её всей душой. Цеплялся за перила, как дряхлый старик, левой рукой — в правой не был особенно уверен.

— Помочь вам, ваше благородие? — спросил солдатик.

— Доберусь, — сказал я. Не хватало ещё висеть на нём, он мне не настолько свой.

Но ему хотелось быть своим. Он крутился рядом и увлечённо рассказывал новости: горело у человека во всех местах.

— Как вы ушли Нагберта допрашивать, так мессир маршал и подняли всех по тревоге, — сообщил он ужасно воодушевлённо. — Сказали, что надо быть начеку на всякий случай. А упыри даже не дёрнулись, пришипились и сидели. А мессир маршал вызвали его превосходительство Тарла, а тот везде сейчас своих людей поставил… на всякий случай опять-таки. Приглядывать за упырями. И Гилора приказал посадить под арест.

— Молодцы, — сказал я. — И маршал, и Тарл. А особисты Нагберта где?

— Их сейчас уже везде наши сменили, — сказал солдат. — Они в кардегардии сидят, вроде как тоже арестованные. А ещё мессир маршал вот пять минут назад велели арестовать всех упырей, что остались, не разбежались. Штабных тоже. На всякий случай. Правда, осталось мало… штабных четверо, упырей человек пять и леди с детьми, злая. Сперва орала, теперь успокоилась, видно.

Олия уцелела, подумал я. Надо же. Везучая. И дети её тоже. Большая удача. Стервозная, визгливая, истеричка, но поступила умнее, чем Лисса и Люнгера. С чутьём, наверное.

А уцелевшие чернокнижники — не из самых крутых, ясно, раз не смылись — не полезли на рожон. Надеются уцелеть и впредь… ну, гарантий им в такое время никто не даст.

А Норфин, похоже, всё это время ждал, когда будет можно… на всякий случай… И действовать начал моментально. Что ж, дельно.

Так, размышляя, я потихоньку дотащил себя до апартаментов маршала. На площадке лестницы часы в венке бронзовых цветов, которые держали две бронзовые эльфы в человеческий рост, нежно прозвенели три четверти пятого, в окна тёк серый рассвет… а в Резиденции Владык уже стояла бодрость несказанная и деловая суета.

Как в полдень.

Норфин успел привести себя в порядок, оказался выбрит, в мундире, зол и, пожалуй, весел. Вся его команда фронтовых генералов, — и Тарл, и его товарищи — бодрая, деловитая и такая же злая и радостная, занималась делом: они снова брали под контроль Резиденцию и, видимо, город. Что бы у них там ни вывалилось из зеркала, настроения оно им особенно не испортило.

— Я понимаю, старина, что вам поспать бы, — сказал Норфин несколько даже виновато. — Но что ж ты будешь делать, когда все наличные специалисты — либо упыри, либо фарфор…

— Ладно, — сказал я. — Неважно. Что там у вас вывалилось?

Зеркало оказалось в большой гостиной, настолько уютной, насколько вообще можно представить себе уютные покои в перелесском королевском замке. Отличное, высокое, почти от пола и выше человеческого роста, в вычурной бронзовой раме, как здесь любят — нормальное рабочее зеркало. С тем же самым золотистым отсветом в глубине.

А перед зеркалом на ковре лежал несомненно человеческий труп, только выглядел он как те утиные тушки, которые хозяйки в холода обливают водой и выставляют на мороз, чтобы заледенели и дольше хранились. Начал оттаивать, но был ещё твёрдый, как дерево. И поза странная: с вытянутыми вперёд руками, с растопыренными пальцами… выражение лица дикое, глаза вылезают из орбит, как от предельного ужаса. Умер очень быстро. Непонятно, да. А так… нестарый мужик, лет около сорока, прилично одет в гражданское, ухоженный, морда даже холёная…

— Что ж тут непонятного? — спросил я. — Труп как труп.

— Он был весь покрыт инеем, — сказал Тарл, подходя. — И какими-то ледяными иглами, особенно голова, лицо… Сейчас уже оттаивает, стало видно, что обычный человек. Я даже удивляюсь, как быстро тает. Камин-то не топили…

— А я, понимаешь, его как будто где-то видел, — сказал Норфин. — И не могу припомнить где. Ишь вон, как его скорёжило… но вот морда очистилась — и знакомая морда.

— Может, не его, а похожего? — спросил я.

— Его, — сказал Норфин твёрдо. — Вон, глянь, около уха-то у него бородавка или что… Приметная.

Прямо скажем: при жизни этого типа тяжело было не приметить бородавку. Сейчас она выглядела лиловой, но при жизни, наверное, была пунцовой, как вишня, — и размером с вишню, не меньше. Похожа на клеймо… не поручился бы, конечно, но…

— Сейчас попробую разузнать, — сказал я. — Мне кажется, я понимаю, как этот мертвяк тут оказался.

И постучал в зеркало костяшками пальцев.

Оуэр появился так быстро, будто ждал моего зова. Протянул мерцающую ладонь сквозь стекло — привычно-непринуждённо, весело улыбаясь. И наше приятельское рукопожатие, кажется, потрясло команду Норфина.

А Оуэр добавил:

— Почему же ты ушёл? Позвал и ушёл. Я огорчился.

— Прости, — сказал я. — Меня позвали сюда, видишь. Ты ведь знаешь, что это за труп?

Оуэр просиял:

— А я думал, что вы его уже видели! Знаешь, он ведь пытался найти тебя через зеркало. Искал тебя и Индара. Видишь, он искал, как мой отец. Знаешь, я ведь его и раньше видел. Он приходил с моим отцом, отец дал ему моего Дара с кровью. Он шпион отца, я думаю.

— Ты что ж, за руки втащил его в инобытие? — поразился я.

— Ага, — просто сказал Оуэр. И хихикнул. — Такой неосторожный, да? Дурак и разиня!

— А ты бдительный умница, — сказал я. — Ты всё сделал правильно. А где находится зеркало, в которое он пытался наблюдать?

— Я не запомнил, — сказал Оуэр. — А надо было? Далеко… где-то там, на северо-западе.

— В Святой Земле…

— Да, — Оуэр улыбнулся и сморщил нос — веселился. — Ты же хотел пройти, да? По мне? Я же чувствовал!

Я был прав. Каким-то образом наш золотой змей впрямь на нас настроился. И очень многое понимал. И радостно притащил труп убитого врага… как ласковый кот приносит мышь любимой хозяйке: смотри, какой я полезный…

Ты полезный. Очень страшный змей, очень хороший друг.

— А куда, ты тоже догадался? — спросил я, уже зная, что он ответит.

— Ричард показывал мне дорогу, — сообщил Оуэр с готовностью.

Отказаться я не мог. Просто не мог.

— Мессир Норфин, — сказал я очарованному маршалу, — вы ведь всё поняли и запомнили?

— Ещё как, — сказал Норфин. — Вам… э… молодой человек…

— Я не человек, — радостно и гордо сообщил Оуэр.

— Его зовут Оуэр, — сказал я. — Он — юное божество. Смотритель Зыбких Дорог.

Тут уж поразились все присутствующие. До глубины души.

— Мы все благодарны, в общем, мессир бог, — с улыбкой, пожалуй, иронической, но я б не сказал, что недоверчивой, выдал Норфин.

Оуэр честно попытался придать себе солидности позой и выражением, но получилось плохо. Впрочем, ему было и не нужно. Его тело из чистого света говорило само за себя.

— Вы примите меры, — сказал я маршалу. — И расскажите Индару. А мне впрямь надо уйти. Я вернусь через несколько часов.

— Понятно, понятно, — сказал Норфин, кивая.

А я вошёл в зеркало вслед за Оуэром, и его тело начало меняться сразу, как я перенёс ногу через раму, и я погрузился в него, в его тёплый и упругий свет, чувствуя, что силы возвращаются.

Он впрямь был божеством, наш змей. Без всяких скидок.