Фарфор Ее Величества

Глава 13

В столовой Эглир отчитывал Ричарда. Зрелище, поражающее воображение.

— … исключительно из-за вашей юности, прекраснейший мессир Князь, — говорил он тоном гимназического учителя-зануды. — И вдобавок, простите меня тысячу раз, вы, даже являясь Лунным Князем и владыкой Сумерек Перелесья, всё-таки, происходите из другого круга. Это неизбежно вызывает некоторые проблемы…

— Ничего себе! — весело удивился Индар. — Этот пыльный упырь забыл, по чьей милости ещё не упокоен? Однако!

Я слышал в его голосе поднятую бровь, выпяченную губу, наморщенный нос — и было предельно непривычно видеть при этом бесстрастное лицо сказочного эльфа.

А вот Эглира впечатлило.

Не знаю, на что он рассчитывал, когда ткнул призрака в больное место. Вероятно, не верил до конца в успех обряда: ясно же, что Индар — душа Случая и Хаоса, принадлежит аду чуть не по рождению. Если бы не Ричард, у нас и не получилось бы. Но одно дело — тыкать призрака, а другое — ссориться с некромантом.

А Индара встряхнула перепалка: я ощутил, как от него шибануло жаром Дара, как из паровозной топки.

Мощным!

У Барна вспыхнули щёки, Ричард улыбнулся, а я подумал: ничего себе, мы ведь в резонансе, братцы! Явственно чувствую. В резонансе с Индаром.

Вот Карла расхохочется!

Эглир встал, чтобы перед нами расшаркаться. Отвесил даже более вычурный поклон, чем меня учил мессир Валор.

— Я всего лишь хотел отметить… — начал он виновато.

Индар зло хохотнул:

— Тебе свобода в башку ударила, Эглир? Живого маршала поучать, неумершего Князя — Господа Бога поучить не хочешь, плесень могильная? — и продолжил с ледяным презрением: — Выбирай тон, Эглир. И слова. Если не хочешь пойти на ингредиенты.

— Полагаю, вы всё-таки… — заикнулся Эглир.

— Полагаю, ты забыл, что сделал бы Эрнст с тем обращённым, который посмел бы заговорить без должного почтения, — сказал Индар. — Ты бы десять лет провёл в опечатанном гробу — в самом лучшем случае, дорогуша.

Эглир вздохнул. То ли он осознал, то ли просто вспомнил.

— Да ничего, что ты завёлся-то, Индар? — сказал Ричард. — Это ж Эглир, он всех учит.

— «Из-за вашей юности», «другого круга», — брезгливо повторил Индар. — Ты не знаешь, откуда вытащил их всех, Ричард. И этого… я ещё помню, как он рядом с моей леди не то что кашлянуть — вздохнуть боялся. И с Эрнстом, старым упырём, вёл себя как нищий студент с домовладельцем.

— Ну… я-то не хочу их пугать, — улыбнулся Ричард.

— Они привыкли за много лет и по-другому тяжеловато понимают, — сказал Индар. — И тебе-то, быть может, и до фонаря, что этот упырёк ткнул тебя происхождением, солдатик, а вот меня — бесит. Я тебе спасибо не сказал, прекраснейший мессир Вечный Князь, за всей этой суетой… за то, что ты со своими обращёнными таскал через зеркала мои… печальные гнилые потроха. И за обряд. Это ты себя ведёшь как истинный аристократ — и сам не знаешь этого.

— Какой я аристократ-то? — весело удивился Ричард.

— А вот такой, — сказал Индар. — Каким пятьсот лет назад титулы давали за подвиги в бою, а не за то, что нежней лизнул… брось, не думай о ерунде. Я бы хотел дать тебе крови, но не знаю как.

Ричард взглянул на него — и, видимо, не рискнул полезть целоваться, как к старому приятелю. Только протянул руку — и, видимо, они оба что-то словили через рукопожатие… хотя, конечно, это и рушило обряд, и по силе с поцелуем не равнялось.

А я смотрел на них, на ухмыляющегося Барна, на пристыженного и мрачного Эглира, на Рэдерика, который положил руки на стол, а голову на руки, но пытался не заснуть. Смотрел — и думал: надо же, как яростно Индар ненавидит людей и нелюдей своего круга, зато определённо способен на искреннюю симпатию к плебеям… Может, стоило рассказать ему о пивнухе моей матери? Вдруг это немного сняло бы напряжение?

Впрочем, уже не было смысла.

Мне показалось, что Индар, как мальчишка семи-восьми лет, учится странной и непостижимой вещи — товариществу. Я очень хорошо это понимал. Я сам в двадцать два начал учиться тому, чему обычно учатся в четырнадцать-пятнадцать: любить женщину.

Наверное, потому так и сорвало чердак — вместе с черепицей и стропилами.

Мы с Индаром впрямь существа одной породы. У нас не было детства. У нас не было юности. И теперь мы оба пытаемся как-то всё это наверстать в искусственных телах — судьба порой полна злой иронии.

Но время всё это осмыслить пока не пришло.

— Ты ведь хотел рассказать о демоне, Ричард, — сказал я. — Вопросами субординации займёмся потом. Сейчас — о важном, пока часы ещё не пробили три.

— Четыре, — улыбнулся Ричард. — Нынче начинает светать в четыре. Научный подход! Но — да, про демона. Я как раз начал говорить, что послал Солвера, чтоб он проследил, куда демон пойдёт. Мы только с ним боялись, что демон просто канет в ад и там мы его не сможем достать. Но он полетел.

— Бесплотный? — спросил я.

— Бесплотный, — кивнул Ричард. — Как, всё равно, дым из трубы — только без трубы. Будто ветер его гнал. И Солвер обернулся совой и полетел следом. И прилетели они в Ельники. Там, за городом, в лесу уже, вернее, на скале над лесом — старинный такой замок. Знаете, почти что крепость: каменный вал, а из-за него башни торчат, как штыки. Вот туда демон и ушёл.

— Ты это рассказал, а Эглир начал всеми кишками показывать, что узнал этот замок? — спросил Индар. — Да? Ну да, замок-то приметный. Приют Туманов. Родовое гнездо дома Тумана. Помнишь, мы проехали в городе сгоревший особняк, Клай? Я ещё сказал: интересно, жив Нагберт или нет. По всему видно, что он жив. И здорово интересуется происходящим. Это одновременно и хорошо, и плохо.

— Почему? — спросил Барн.

— Хорошо — потому что я хорошо его знаю, — сказал Индар. — Мне даже случалось с ним работать. А плохо — потому что Рандольф предполагал Нагберта своим секретным оружием, на тот случай, если что-то случится с моей леди. Он ведь не думал, что навернётся всё вообще: фронт, трон…

— Обрадовал, — сказал я. — Если Рандольф считал, что Нагберт может хоть отчасти заменить Хаэлу, мне этот тип заранее не слишком-то нравится. Это ведь он, ты говорил, сжёг мотор какого-то несчастного дурака вместе с пассажирами и водителем?

— Ягнёночек, — усмехнулся Индар. — Да по сравнению с тем, как Нагберт обычно развлекался, эта выходка с мотором и жруном — просто игра в фишки-шарики. Каковы его реальные возможности — я себе не представляю, говорю совершенно откровенно. Тэшлин, бедолага, любил форсить и пускать пыль в глаза, а Нагберт всегда был скрытен. Но у меня есть некоторые основания считать, что… таки да. Что он мог бы заменить Хаэлу, хоть моя леди и была во всех смыслах уникальна и в своём роде единственна. Нагберт — вышесредний демонолог. И было бы просто здорово с ним пообщаться.

Эглир деликатно кашлянул.

— Прошу прощения, прекраснейший мессир Индар, — сказал он с истинно светской любезностью, без всяких брюзгливых ноток. — Осмелюсь заметить, что мой праправнук, мессир маршал, вряд ли согласится на это «пообщаться». Ему приходилось видеть Нагберта — и упомянутый мессир оставил по себе крайне негативное впечатление…

— И кто ж его осудит, — сказал я. — Я вот не видел, а у меня заранее впечатление крайне негативное.

— Я, — сказал Индар. — Осужу. Потому что предельно глупо отказываться от любых контактов с тем, кто может организовать целый букет отменных неприятностей. Клай, ты ведь отметил, что говорила леди Карла… э… про логово странной твари, я верно запомнил? Где-то в районе Серого Брода? Ты бы расспросил леди про эту тварь поподробнее. Я понял только, что это не какой-либо страж: леди, привыкшая называть их «жрунами», вряд ли назвала такого «странным».

— Ты прав, — сказал я. — Мне кажется, она имела в виду что-то наподобие тех громадных гадов, похожих на сухопутных осьминогов, что мы сожгли в Синелесье.

— Если это так, то я почти гарантирую: это отметился Нагберт, — сказал Индар. — Он специализировался на формах для демонов из средних кругов… А Рандольф всё хотел, чтоб ему доставили что-нибудь из нижнего… А, бездна, ты не представляешь, какие запросы и аппетиты были у этого идиота! И кое-кто из группы моей леди был рад ему поддакивать. Впрочем, сейчас это неважно. Важно, что Нагберт экспериментировал с разного рода составными кадаврами, которые могли бы вмещать демонов, не способных существовать в нашем мире без формы. И какие ещё у него могут быть сюрпризы — не предскажу.

— Он тебе не доверял? — спросил Ричард.

— Он никому не доверял, — хмыкнул Индар. — Никто никому не доверял… ну, может быть, членам своей группы только, да и то — на полшишечки. Моя леди Нагберта недолюбливала, прямо скажу. У него тоже были какие-то тайные дела с королём. Но Нагберт же кровный аристократ, дом Тумана, барон Замошный ведь! А леди… ну… она-то уж точно не могла похвастаться древностью рода.

— Дворянство ей пожаловал Рандольф? — спросил я.

— Только дворянство, — сказал Индар. — В виде придворной должности. Королевская травница, курам на смех. Цепляло её за живое… у её дома это в крови, кажется… но неважно. Нагберт тоже не любил Хаэлу. Он просто ненавидит одарённых женщин.

— И Карлу? — вырвалось у меня.

— Карлу, знаешь, немногие здесь любили, — сказал Индар. — Рандольф порой слетал с нарезки, надирался, как наёмник, и слышал бы ты, какими словами крыл ведьм с побережья. У него был такой прекрасный, такой чёткий и надёжный план — взять Прибережье целиком, без всякой войны, тёпленьким… что и произошло бы неизбежно, если бы не Карла. Или — если бы не Куколка: она ведь где-то разыскала сильную некромантку и привела во дворец.

— Насколько я могу судить, мессиры, — заметил Эглир, очень вежливо и светски, — по слухам, по болтовне более или менее доверенных лиц Эрнста… — и замолчал.

— Да продолжай! — щедро позволил Индар.

— Да-да, — сказал я. — Мне тоже интересно.

— Так вот, — сказал Эглир. — Всё, связанное с оккультными практиками, всё, хоть отдалённо связанное с некромантией, секретили и у нас, и на побережье, как только могли. Я слышал от очень доверенных лиц, что эту моду на всяческие женские глупости — на гадания на храмовых свечах, на пошлые песенки о вампирах, жеманство со смертью — поддерживала именно группа мессира Нагберта. Его люди оплачивали и писак, и актёров, и художников… Предполагалось, что вся эта кладбищенская мишура отвлечёт народ от реальной подготовки к большой войне… а у соседей, которые тоже увлекутся, создаст впечатление, что чернокнижные практики заодно с некромантией — не оружие. Так… легенды, страшные истории, дамские игры, мода бездельников из золотой молодёжи…

— Однако, — сказал я. — Ну да. У них почти получилось.

— А ведь о чём-то таком я всегда догадывался, — сказал Индар. — Становится понятно, почему, кроме прочего, Нагберт и его люди и ненавидели Карлу истово. Видишь, насколько она испортила погоду. Когда у вас пошли испытания всяческих некромантских практик, Рандольф начал торопить и Нагберта, и Хаэлу. Он считал, что нужно срочно нанести удар, уничтожить, пока ещё можно, и ваши технологии, и само представление о том, что мощи Перелесья можно что-то противопоставить. Аналитики убеждали его подождать, но Рандольф закусил удила, его несло, он считал, что мы опаздываем, ему было нестерпимо и подумать, что его переигрывают две девчонки… и приходится признать, что он был прав. Но мы отвлеклись. Сейчас, я думаю, с той стороны и Норфина любят не нежнее, чем Карлу: он ведь доломал то, что осталось после войны. Синелесье, любимая база Хаэлы, детище её, потеряно, конечно… но, я думаю, у Нагберта есть кое-что про запас. И если мы не попытаемся как-то выйти с ним на контакт, удар он нанесёт, даже не сомневайтесь.

— Чревато гражданской войной, — сказал Эглир очень мрачно.

— А пупок у него не развяжется воевать с армией? — сказал Ричард, так же мрачно, как Эглир. — Да ещё и с нашей, перелесской армией?

Индар очень удачно закатил глаза — последнее, что у него осталось в смысле гримас.

— Если Нагберт будет воевать, то не за Перелесье, а за себя, — сказал он. — Лично за себя. Прекраснейший мессир Князь, солдатик мой касатик, ты ещё не понял, как люди Хаэлы и Нагберта, чуть не сказал, их обращённые, относились к таким, как ты, а? Или как этот вон ягнёнок Барн? Какая им разница, чьей кровью штык смазать или плеснуть на алтарь. Что им границы! Они имеют в виду весь Великий Север. Сделать его своей вотчиной, сокровищницей, кормушкой — как хочешь. И таким образом обрести силу, чтобы сломать Чёрный Юг. Обрести такую власть, какая и не снилась древним королям.

Ричард вздохнул, как всхлипнул.

— И с ними ты предлагаешь договариваться? — спросил я.

— А ты предлагаешь кидаться в бой, Клай? — спросил Индар. — Очертя голову, чтобы этих самых солдатиков, которых жалеет наш Ричард, отдать им в качестве кадавров, жертвенного мяса, сырья для тел будущих инфернальных созданий? Ты смотри: у ваших, так сказать, ведьм с побережья хоть оружие было. И общественное мнение. А у тебя? Или у твоего Норфина?

— А ты уверен, что у Нагберта что-то осталось? — спросил я.

Индар мотнул головой:

— Не могло не остаться. Невозможно. Скажи, Эглир: лабораторию в Зелёных Холмах восстановили?.. а, ты не знаешь… но предположу, что да. Это как минимум. А мы ещё не знаем, что у него в Ельниках. Вот пусть я погибну, засохну и рассыплюсь, если у него там птичник и пасека.

— Мессиры, — вдруг сказал Рэдерик, — простите, мне кажется, что мессир Индар прав. И с Нагбертом надо договариваться, хоть мне очень не хочется.

— Ваше высочество, вы не спите? — удивился Индар. — Раз не спите, не уточните ли тогда, что именно наводит вас на такие мысли?

Рэдерик потянулся и проглотил зевок — он очень устал за этот день, бедняга, было видно. Но держался. Вот так и уверуешь в королевскую кровь… если не вспоминать его дурного папашу.

— Мне кажется, что мама и этот… который жениться обещал… что они отвезли бы меня в Ельники, — сказал он. — Пока вы беседовали, я… наверное, немного уснул… и вспомнил, мне прямо приснилось, как этот Нагберт бранился с отчимом. Я не очень хорошо помню весь разговор, но он говорил, что отчим плохо меня воспитывает. Что у меня характер, надо, чтобы характера не было. Ещё — что я ценный инструмент и пусть меня воспитывают люди Нагберта, потому что когда-нибудь мной придётся воспользоваться… а я могу оказаться неудобным для работы. А отчим сказал, что имеет в виду короля, а не вещь Нагберта. В общем, они сильно поругались. Нагберт перед тем, как уйти, сказал, что когда-нибудь я вышвырну отчима за порог, как беззубого пса. Отчим даже возражать не стал. Просто потом сказал мне, что я должен остерегаться, когда вырасту. И самого Нагберта, и всех из его дома. Потому что они очень сильные, а я могу им понадобиться. Отчим сказал, что по-настоящему я могу полагаться только на него… и умер, — закончил Рэдерик.

Не столько горестно, сколько с досадой.

— Отчима-то ты не слишком любил, ваша светлость, — заметил Барн.

Рэдерик вздохнул, привалился к нему плечом.

— Так отчим ведь тоже думал, что я ценный инструмент, — сказал он грустно. — Просто не хотел, чтобы я попал в чужие руки.

— Вот какая же отвратительная сволочь этот Нагберт, не говоря дурного слова, — задумчиво сказал Индар. — И Хоурт с ним заодно, простите, принц. Похоже, эти двое просто и прямо готовили дворцовый переворот, а? Втайне от моей леди… ну, от меня-то уж само собой… И Нагберту ваш отчим, при всей теплоте и ласке их отношений, доверял. А мне — нет, при том что нам случалось работать вместе.

— Как я понимаю, это главное, что тебя оскорбляет? — спросил я.

Индар фыркнул. Я снова поразился разнице между тем, что вижу, и тем, что слышу. Слышу я Индара, злой сарказм, ёрничанье, насмешки и гримасы, а вижу — светлое спокойствие маски. Я поймал себя на мысли, что слушаю его, а не смотрю в лицо.

— Хоурт — как тот гимназист из дурацкой детской присказки, — проворчал Индар. — Который мечтал, что два самых сильных парня в классе подерутся между собой — и тогда он будет точно знать, с кем дружить. А мы с Нагбертом, условно говоря, дрались… цапались… Хоурт знал, кто сильнее. Моя леди была сильнее их обоих, впрочем… но её они ненавидели, а может, и побаивались… Забавно: у Хоурта был принц — тот самый козырь в рукаве, его собственные возможности диктовать условия…

— А что такое «козырь», мессир Индар? — спросил Рэдерик.

Индар махнул рукой:

— Есть такая игра на побережье, больше — пиратская. Азартная. В картинки.

— В карты, — сказал я.

— В карты, не важно. Козырь — это главная картинка, что-то в таком роде. В рукав прячут мошенники, чтобы выкинуть в самый неподходящий для остальных момент.

— Понятно, — сказал Рэдерик. — Тогда вы всё правильно говорите.

— Очевидно, — сказал Индар. — И теперь Нагберт не прочь бы забрать вас себе всё с теми же целями. Да он просто уверен, что вы — его собственность, можно сказать — законное наследство Хоурта. Странно, что не попытался договориться напрямую с вашей матерью, а начал придумывать какие-то глупости через третьих лиц.

— Не странно, — сказал Рэдерик. — Мама его ненавидит. Она даже кричала на отчима, чтобы он не приглашал Нагберта, потому что он мерзкий. Ну ведь он правда мерзкий же! Мама бы не стала его слушать, даже за деньги. Ей красивые военные нравятся.

— У меня есть идея, — сказал Ричард. — Понаблюдать за замком этим в Ельниках. Он, конечно, закрыт от Приходящих в Ночи намертво, но кто-то ж туда заходит, кто-то оттуда выходит. Демон вот… Мы посмотрим и расскажем. Может, вместе сделаем вывод. Потому что — ну как туда соваться, не зная броду?

— Хорошее дело, по-моему, — сказал я. — А вы, мессир Эглир, быть может, поговорили бы с вашим родственником? Я понимаю, что дело это непростое, но если его надо убедить пообщаться с таким типом, как Нагберт, то кого ж он послушает, как не вас?

— Не могу ничего обещать, — сказал Эглир. — Норфин упрям. Если уж он решил, его крайне сложно переубедить, — и вдруг брюзга-вампир мечтательно улыбнулся: — Всё-таки дом Седых Елей! Отважен, упрям, самоуверен — и благороден, как все наши предки.

— Ума бы ещё, — заметил Индар.

— Ну, мессир Индар, — возразил Эглир уже не пытаясь надавить, нормальным любезным тоном, — Норфин ведь не политик, интригами не занимался, прямодушен. Военный. Редкий случай, когда его заслуги как солдата короны оказались даже для Рандольфа очевидны. И понятно, что он пытается решать проблемы своими методами. Мало кто поступил бы иначе.

— По-моему, он для Рандольфа был ещё и удобен, — заметил Индар. — Армию простецов держал в полном порядке, а в оккультное принципиально не лез.

Эглир чуть пожал плечами, но спорить не стал.

— Может, на том и порешим? — спросил Барн. — А то вот их светлость уже заснёт сейчас.

— Да, — сказал я. — Пожалуй, да. Сведения очень важные, принципиальные — и надо немного подумать, как действовать дальше. А пока — если твои обращённые проследят за этим Приютом Тумана и что-то узнают, Ричард, то это будет нам просто подарком. И если вы сумеете убедить маршала не рубить сплеча, Эглир, это тоже будет очень хорошо.

На том мы и распрощались с вампирами.

Индар решил, что в его спальне мы устроим принца и Барна: живым важнее удобства.

— Спасибо! — сказал Рэдерик, оглядывая огромную постель под тёмным балдахином, вышитым щитами от адских сил и порчи. — Я никогда не спал в такой большой кровати. И спасибо, что вы меня не отослали, мессиры. И вампиры чудесные, особенно мессир Ричард… может, мы потом ещё с ним поговорим, да? — и зевнул.

— Давай-ка ложиться, ваша светлость, — сказал Барн нежно. — А то стоя заснёшь.

— А мы с тобой можем устроиться на диванах в гостиной, Клай, — сказал Индар со смешком. — Потом ещё что-нибудь придумаем, а пока… ну, буду спать, как солдат. Своего рода приключение и новый интересный опыт… не говоря уж о том, что спать в этом теле — тоже необычный опыт.

— Доброй ночи, мессиры, — сонно сказал Рэдерик и снова зевнул.

Мы ушли в гостиную. Индар принёс и бросил на диван шерстяные пледы и пару декоративных подушек.

— Этого ведь достаточно для походного ночлега, не так ли, мессир фронтовик? — спросил он насмешливо.

— Не ожидал, что ты уступишь постель ребёнку, — сказал я.

— Не уверен, что вообще смогу заснуть сегодня, — сказал Индар. — И дело даже не в том, что это тело несколько меньше устаёт… просто странно, непривычно, нервно, тревожно… — и перешёл на привычный злой сарказм: — Я беспокоюсь, не помну ли спросонья прекрасные ресницы, которые наклеила на мою маску эта милая леди… Глена, ты сказал? Если это случится — моё несуществующее сердце будет разбито.

— Не помнёшь, — сказал я. — Во всяком случае, никто не жаловался. Ты привыкнешь, Индар.

Он сел рядом со мной и принялся разглядывать свои руки, сжимая и разжимая кулаки, ощупывая металлические пластинки, заменяющие нам ногти, и подушечки пальцев с каучуковыми накладками.

— Ты привыкнешь, — повторил я. — Даже скоро. На фронте не было времени задумываться, тогда вообще никто особенно не заморачивался. Вернулся в годное тело — о! Радость! Можно воевать дальше! Призраку среди насильственных смертей совсем худо, ты ж знаешь…

— Странно осознавать себя механическим скелетом, — сказал Индар тихо. — Непривычно… Но вообще, думаю, ты прав… лич, — и коротко рассмеялся. — Как лич личу говорю. У меня многовато времени на раздумья и рефлексии.

— Ты просто старше большинства из нас, — сказал я. — В смысле, фарфора. Тебе было лет сорок?

— Сорок три. Старый злобный дед, а?

— Гибкость разума уже не та, — сказал я якобы сочувственно.

— Кто б рассуждал о гибкости, армейская дубина, — немедленно ответил Индар в тон.

Кажется, ему чуть полегчало. А я по-прежнему ощущал, что мы в резонансе, в хорошем резонансе — и пытался это себе объяснить. Я не так уж просто схожусь с людьми. Близких друзей у меня — только Барн, ну так Барн — благой. Каким же образом и откуда вот это глубокое понимание? Ведь мизантроп, стервец, очевидно военный преступник…

Но я доверяю Индару. Это возмутительное безобразие, сбой моей обычно отменно работающей интуиции, — но я ему доверяю.

А у Карлы тоже запредельная интуиция, подумал я. И она навязала мне склочного духа.

А сам, очевидно, Господь запихал его грешную душу в этот элегантный корпус пинками — никак по-другому этот обряд не опишешь. Мы принадлежим Промыслу и Судьбе — Господь явно тоже что-то имел в виду…

«Ну, в целом-то он даже во время рейда сделал много полезного, — сказала Карла. — А главное — он много знает, хоть и страшный зануда. Но это неважно».

«Конечно, — сказал я. — Всё, кроме тебя, неважно».

Я уже хотел её поцеловать, — в тот момент я был уверен, что могу, — как вдруг меня тряхнули за плечо. И я вывалился из сна, тепла и объятий Карлы на диван в гостиной Индара.

— Ты что? — спросил я, пытаясь сообразить, что происходит.

— Вставай! — приказал Индар. — Нас атакуют.

Я вскочил быстрее, чем понял. Рядом с Индаром стоял Барн и тёр глаза. Гостиную слабо освещал зеленоватый свет из дверей кабинета, такой, будто кто-то там открыл зеркало, — но я не ощущал призыва.

— Сработала моя карта, — сказал Индар. — Чертёж. Это он светится. Я такого никогда не видел и не думал, что увижу. Предположу: над нами летающие стражи, а что-то ещё пробирается внутрь Резиденции. Покои Норфина и тёток.

— А принц где? — спросил я.

— Спит, — сказал Барн. — Кому-нить остаться бы с ним, ваш-бродь…

— А, в дым, в прах, в кишки! Который час? — я поискал глазами часы и нашёл их на каминной полке. Пятый. Конец Сумерек. Проклятье.

— Светает, — Индар отдёрнул штору.

Чудовищное ощущение. Надо бежать, но принц…

Кажется, об этом думали все.

— Вэгс! — предположил я. — Обязан нам?

— Не защита, — рыкнул Индар. — Убьют обоих.

— Берём с собой. Барн, буди принца.

Было и глупо и жестоко тащить с собой в драку сонного ребёнка. Но с нами у него были шансы, без нас — не было вообще. А что цель — принц, во всяком случае, вторая цель — принц — предельно же очевидно! Никак иначе.

Рэдерик дрых поперёк кровати. Барн погладил его по голове:

— Ваша светлость, просыпайтесь, беда.

Принц открыл совершенно осмысленные глаза, будто и не спал.

— Что?

— Вставай, — приказал я. — Идёшь с нами.

Рэдерику потребовалось несколько мгновений, чтобы натянуть штаны и башмаки. И мы отправились в покои Норфина все вместе.

Бегом.

Вот когда я проклял планировку Резиденции! Нам надо было попасть из кольцевого флигеля-стены в главный флигель, саму Резиденцию Владык, а их разделял крепостной двор, эти розы, арки и фонтан! Хорошо ещё, что Индар отлично ориентировался, провёл нас коротким путём — и мы выскочили на двор как раз напротив входа в главный флигель. Около входа несколько солдат всматривались в небеса.

У входа горел только один, и довольно тусклый, фонарь — давал слишком мало света, чтобы рассмотреть что-то вокруг, но при этом свет мешал рассмотреть что-то в небе. Но ощущение я бы ни с чем не спутал.

— Жруны? — спросил Барн.

— Кружит кто-то, — сказал парень из охраны. — Или что-то. Чёрное, крупное… но не похоже на жруна, навидался я жрунов.

— Какое у вас оружие? — спросил я, но уже, в общем, видел.

Винтовки.

— Есть пулемёт, — сказал другой солдат. — А у наружной охраны — гаубицы. Но вообще… а, срань Господня, вот не думал, что придётся…

— Вот он, — сказал Индар. — Смотри, Клай!

Показал точно. И сработало скорее сумеречное зрение, которое обострилось в протезе, чем человеческое зрение моей души.

Чёрное, как смоль, очень цепкое, быстрое, впрямь совершенно не похожее на довольно неуклюжих жрунов, с какой-то дикой вертлявой даже грацией, оно двигалось по кровле какой-то пристройки и остановилось, присев на карнизе. Тварь сложила крылья, они торчали за спиной — и у неё, похоже, была голова. Я разглядел какое-то подобие тускло светящихся глаз — и воронку для адского пламени под ними, по крайней мере, так показалось по тёмному силуэту на фоне неба, уже начинающего светлеть.

— Это не жрун, да, — сказал я.

— Это не страж, — сказал Индар. — Моя леди называла таких «танцорами». Это четвёртый круг. Мы не делали таких для армии, с ними вообще никто старался не связываться. Нагберт — псих.

Солдаты и Барн смотрели вверх, как зачарованные. Было на что, сказать по чести.

Рэдерик честно пытался не показывать страха, но ему явно хотелось держать за руку кого-нибудь из нас.

— Это ничего, — сказал я. — Гад во плоти, значит, можно его прищучить. Дай мне винт, — и протянул руку ближайшему солдату.

Ну да, по уставу он не должен. Но он отдал — и кто его осудит.

У меня было чёткое ощущение, что тварь рассматривает нас внизу. Поэтому я сделал вид, как сумел, что проверяю оружие. Это, наверное, было очень глупо, но ничего умнее просто не пришло в голову: тварь нервировала меня даже сильнее, чем жруны. Я надеялся так показать ей, что я безопасен.

Я стоял спиной — и чувствовал спиной, чувствовал Даром так сильно, что тварь на крыше ощущалась затылком как источник тёмного жара.

— Сидит? — спросил я у Индара.

— Там же, — сказал Индар. — Выжидает.

Я понимал, что у меня только один выстрел. Я понимал, что, скорее всего, промажу. Я понимал даже, что нужно плюнуть на тварь на крыше и бежать внутрь флигеля, главное — там. Но хоть разок надо было в него шмальнуть на удачу.

И тут мне пришло в голову ещё кое-что.

— Парни, — сказал я. — Если, паче чаяния, попаду — добивайте. Но не поднимайте оружие, пока не выстрелю.

Кажется, они поняли.

А я закрыл глаза, чтобы как можно чётче сосредоточиться на жаркой точке позади и наверху. Я почти видел его сумеречным зрением, мне казалось, я чувствую, как он шевелится там, на крыше.

И я развернулся и пальнул как можно быстрее. Так быстро, как только позволило механическое тело. Так быстро, как не вышло бы у живого.

Гад захлопал крыльями и уцепился за карниз — повис, как громадная летучая мышь, и одно крыло бессильно свесилось, полоскалось, как сорванный парус. Вот тут-то я и оценил перелесцев Норфина: почти в тот же миг они дали по твари дружный залп, четыре выстрела слились в один.

Тварь, трепыхаясь, полетела с карниза. Падая, она выдохнула длинный язык чадного пламени, но он пришёлся на стену кольцевого здания. Демон упал в розовый куст и забился в нём. Я поразился, насколько он легче и маневреннее, чем жрун: он бился почти как живое существо, только движения выглядели совсем непривычно и неестественно. Что-то бескостное, упругое…

Мы дали ещё один залп.

Гад выдохнул пламя отвесно вверх, загорелись ветки, через миг загорелись и его собственные крылья.

— Кровь! — приказал Индар за моей спиной.

— Бери, — выдохнул Барн, видимо, резанув запястье.

— Истеки собой, дитя бездны! — запел Индар и перешёл на язык Прародины. — Где тебе дело, где тебе пища, где тебе место, быв огнём — отойди в огонь, рассыпься пеплом, оставь плоть сию и вернись в глубины, породившие тебя!

Наш резонанс в этот момент стал абсолютным. Миг — и куст превратился в столб гудящего пламени. Он прогорел и спался за время, которое понадобится человеку на пару вдохов.

— Ничего себе! — радостно выдал солдат, у которого я отобрал винтовку. — Вот это штука!

Я отдал ему оружие.

— Ого! — радостно протянул Рэдерик.

— Интересно, он один был? — спросил Барн.

— Я пока других не чувствую, — сказал я.

— Другие пробираются в флигель, — сказал Индар. — Этот, похоже, отвлекал. Нам надо туда!

Солдат отпер тяжёлую дверь — и мы вбежали внутрь.

И тут же услышали истерический женский вопль.

— Опоздали, бездна! — рыкнул Индар и дёрнулся вперёд.

Мы — за ним.

— Там же щиты! — бросил я на бегу. — Как так?

— Пока не знаю. Сюда!

Мы неслись по тёмным галереям, еле освещённым лунным светом из окон и редкими, не менее тусклыми лампами, и слышали, как где-то вдалеке грохочут сапогами, как дама заходится в истерике — и как заорали дети.

— Это леди Олия! — выкрикнул Рэдерик, пытаясь успевать за нами. — И малыши!

Откуда-то издалека, с той стороны, где жил Норфин, грохнули револьверные выстрелы. Вот этого ещё не хватало…

Индар остановился.

— Куда? Командуй.

— Норфин, — решил я, чувствуя угрызения совести острой физической болью.

Бросить женщин и детей на произвол судьбы было предельно подло, но твари не нашли бы у них принца, а сами дамы ни на что им не нужны. Им Норфин нужен.

Мы вломились в апартаменты Норфина с одной стороны, а с другой стороны анфилады подоспели Тарл и его люди. Мы встретились у его спальни — и у меня гора с души свалилась, когда я увидел маршала.

Норфин, в рубахе и кальсонах, с револьвером в руках, стоял у открытого окна. Тёмный вертлявый силуэт маячил на водосточной трубе, карабкался, как крылатая обезьяна, — и взлетел.

— Доброй ночи, мессир, — сказал я. — Ещё бы дальше нас отослали…

Я не успел договорить — Индар ткнул меня локтем:

— Слушай!

— Ох ты ж, — Барн принялся тереть виски.

В тот же миг Тарл схватился за голову, прижимая ко лбу холодный металл пистолета, — и почти тут же Норфин зажмурился и затряс головой. Люди Тарла, корчась, сжимали виски, тёрли глаза, один грохнулся на пол в судорогах. Рэдерик уцепился за китель Барна, прижался лбом к его боку.

Но я не чувствовал боли — не считая того, что заломило затылок. Миг я пытался сообразить, что происходит, — и тут мне померещился страшно низкий, не похожий ни на что мне известное тяжёлый дрожащий гул. Эта тёмная дрожь отдавалась в зубах, в костях, от неё я снова ощутил что-то вроде воспоминания о тошноте — и тут навалился дикий, какой-то звериный ужас, толкающий бежать без оглядки.

— Бе-ездна, — процедил Индар. — Вот оно… нижние круги… Барн, крови!

И у нас под ногами мелко и часто затрясся пол. Барн резанул ладонь, так, чтобы кровь разлетелась веером капель, а я бухнулся на четвереньки, вытащил из кармана огарок храмовой свечи, оставшийся с обряда Индара, и принялся рисовать древнюю розу от Тех Сил.

Прямо от князей тьмы. Мне показалось, что слабее — не сработает.

Индар быстро взглянул, собрал пальцами кровь у Барна с запястья — и стал обводить розу кровью. Мы встретились взглядами — и я понял, что интуиция сейчас ведёт меня точно и верно.

Освящённый воск показался мне надёжным, как пристрелянное оружие.

— Господи! — в полный голос позвал Барн. — Дай сил устоять, и не убояться зла, и удержать меч занесённый, и погасить огонь, и сохранить разум души…

Молитва зажгла розу — и у меня отлегло от сердца. Мы дочитали вдвоём, а Индар закончил рисунок парой штрихов, которые я не понял, — но всё вместе сработало.

То, что рвалось снизу, сперва затихло, а потом, по моим ощущениям, начало удаляться. Я всем телом чувствовал, как оно уходит вместе с мучительной дрожью в костях, просто отступает, будто вода во время отлива.

На всё вместе ушло гораздо меньше времени, чем можно себе представить… минуты… но, мне кажется, мы все так это восприняли, будто пытка длилась несколько часов.

Я очнулся, стоя на коленях в центре розы. Барн обнимал принца, солдаты, кажется, приходили в себя. Норфин тяжело сел на постель, он жмурился и держался за голову.

— Надо… проверить женщин… — сказал я.

Говорить было тяжело, будто в горле пересохло.

— Сделаю, — сказал Индар.

Встал, его качнуло, но он удержался на ногах и вышел из спальни.

— Мессир маршал, — спросил я, — как вы себя чувствуете?

Норфин с заметным трудом открыл глаза.

— Голова трещит, — сказал он. — И мутит, будто с перепою. Тошно.

Солдат, с которым случился припадок, похоже, уснул: его больше не трясло и не выгибало, он начал ровно дышать. Тарл взглянул на него — и на меня. Глаза у него были красные от лопнувших сосудов и больные.

— Не трогайте, — сказал я. — Пусть отлежится.

— Вот это атака, ваш-бродь, — пробормотал Барн. — Летучие-то — так себе, не ровня…

— Ты молодец, — сказал я. — Всё сделал правильно. Мессир Рэдерик, как вы?

— Я живой, — сказал Рэдерик куда-то Барну в бок. — Только было очень страшно.

Я поднялся и почувствовал, как устал. Будто вёз в гору воз кирпичей. Но надо было доделать и перестраховаться.

Я закрыл окно, запер раму на задвижку — и совсем уже крохотным истёршимся свечным огарком нарисовал на стёклах ещё два щита. Думал, что, с точки зрения церкви Сердца Мира и Святой Розы, эти щиты, наверное, страшная ересь, но меня это не особенно беспокоило. Я замкнул щиты во имя Путеводной Звезды и Благих Вод, — просто потому, что в этих символах был полностью уверен, — а Барн дал мне ещё крови, с ножа, чтобы закрепить и жертвой тоже.

— Это что-то новое, — сказал Норфин, который, кажется, слегка пришёл в себя. — И очень нехорошее. Совсем поганое.

— Секретные разработки! — злобно сказал Тарл. — Аристократы, холуи тьмы, чернокнижная сволочь…

— Ночевать в кольцевом флигеле — это очень неудачная затея для нас, — сказал я. — Нам надо было остаться здесь. Как можно ближе к вам, мессир маршал. Мы успели прийти на помощь по счастливой случайности — и в самый последний момент. Могли не успеть.

Норфин махнул рукой:

— Очевидная ж мысль… как предки говорили, лукавый попутал… Устраивайтесь прямо здесь… и парнишку притащили?

— Он запросто мог погибнуть, если бы мы оставили его одного, — сказал я.

В спальню вошёл Индар.

— Докладываю, прекраснейший мессир Клай, — сказал он, так очевидно ухмыляясь в душе, что ухмылка звучала в голосе, хоть нотами её записывай. — Дамы живы и целы. Леди Олия всего лишь увидела «стр-рашные глазища» в окне. А младенцы, очевидно, орали просто за компанию.

— Стр-рашные глаза, полагаю, искали мессира Рэдерика, — сказал я. — Логично?

— В моё окно он тоже заглядывал, погань, — сказал Норфин.

— Он убедился, что принца здесь нет… — я задумался. — А что, если принца им надо было добыть живым? Убедившись, что в этом корпусе его нет, твари приняли решение убить всех, кто здесь находится. Или у них был такой приказ.

— УзнаЮ, узнаЮ прекраснейшего мессира… — начал Индар — и осёкся.

— А почему мне мерещится голос одного… — Норфин замолчал и взглянул на Индара крайне подозрительно.

— Очевидно, — сказал я, — потому что это он и есть.