Да, были люди в иное время!

Глава 7

Штаб Приамурского округа в настоящий момент напоминал мне растревоженный пчелиный улей. Временно он разместился в городской гимназии, мест для всех офицеров не хватало, они сидели, образно говоря, друг у друга на головах. С большим трудом удалось выяснить место расположения штаба 35-й артиллерийского бригады. Оказалось, он находится в пригороде Владивостока. Пришлось нанимать извозчика.

Доложил в штабе о прибытии в распоряжение командира бригады. Естественно, никто мне аудиенцию с командиром бригады, генерал-майором Терпиловским, не предоставлял. Начальник штаба бригады, подполковник Лещинский, ознакомившись с моими документами и отменной аттестацией, определил меня в четвертую батарею второго дивизиона. Дал краткую характеристику моему командиру батареи поручику Седых, указал место расквартирования личного состава – хутор Засека в трех верстах от Владивостока. Затем Лещинский познакомил меня с командиром второго дивизиона подполковником Григоровичем, который почти слово в слово повторил сказанное начальником штаба бригады. Пожелал мне успешной службы и на этом аудиенция закончилась.

Поручик Седых Иван Иванович – долговязый человек с мелкими чертами тщательно выбритого лица и острым взглядом карих глаз, встретил меня радушно. Тоже внимательно ознакомился с моими бумагами.

– В Михайловском училище вам дали отменную аттестацию, – с некоторой иронией сказал Седых, – они это могут. – А знания, необходимые на поле боя, вы за три года обучения получили?

– Все науки, входящие в программу обучения, я освоил на «отлично», в документах отмечено, – спокойно ответил командиру.

– Бумага все стерпит. Реально что-то можете?

– Испытайте, задавайте вопросы.

Седых засыпал меня вопросами со знанием дела. Начал с устройства полевых видов артиллерии и закончил крепостными и осадными. И все ему расскажи подробно, не упусти ни одной детали. Потом прошлись по правилам стрельбы и способам исчисления. Короче, больше часа я держал своеобразный экзамен.

– Смотрю, михайловцы по уровню подготовки выпускников приблизились к уровню знаний выпускников Константиновского артиллерийского училища, – с удовлетворением отметил Седых. – Кстати, именно Константиновское я окончил пятью годами ранее.

– О соперничестве между нашими училищами наслышан.

– Квартировать вас определю в дом тетки Лукерьи. Там уже проживает прапорщик Тараторкин, он прибыл в батарею неделю назад, мой однокашник по училищу. Неплохой офицер, но дружит со спиртным тесно. Вы поосторожней с ним, не теряйте человеческого достоинства, употребляя вино. Где он его берет, не знаю, до Владивостока путь не близкий, а у него каждый день вина в достатке.

– Вас понял. От вина я не отказываюсь, но меру знаю.

– Ладно, сегодня отдыхайте. Завтра представлю вас солдатам. Получите вторую полубатарею, орудия с четвертого по восьмое ваши. Тренируйтесь. Убедительно прошу передать солдатам знания, полученные вами в училище.

Денщик командира батареи – солдат небольшого росточка, но широкоплеч и крепок внешне, в отлично подогнанном по фигуре обмундировании помог перенести мои немногочисленные вещи в дом тетки Лукерьи.

Хозяйка дома встретила меня с недовольным лицом. Немолодая, около пятидесяти лет, крупная телосложением женщина, гневным взглядом карих очей, оглядела меня с ног до головы. Чем вызвано такое отношение – мне неизвестно, но стало как-то неприятно, после краткого общения с ней почувствовал будто уже что-то ей должен. Дом Лукерьи был большим, состоял из пяти комнат. Мне досталась одна из них. Меблировка скромная. Узкая, аккуратно застеленная зеленым клетчатым одеялом деревянная кровать, маленький овальный стол, один крепкий, судя по весу – дубовый, табурет и сундук для хранения одежды, украшенный всякими накладными коваными завитушками.

Тетка Лукерья, уже более доброжелательно, сказала, что столоваться могу у нее, плату при этом попросила на удивление умеренную. Не успел разложить свои вещи по местам, а ко мне уже в гости, без стука, заявился сослуживец, изрядно на подпитии и в расстегнутом мундире.

Его лицо, «уставшее» от регулярных чрезмерных возлияний, было какое-то помятое, несимметричное – один уголок рта, с вяло висевшей потухшей папироской, опущен, одно ухо казалось чуть ниже другого, да и брови по своей форме имели ту же тенденцию. Вобщем, нескладный какой-то, не внушавший доверия. Было видно, что он «лыка не вяжет». Я только успел подумать о том, что это не лучший вариант сослуживца, тем более в преддверии военных действий, как явившийся предпринял не очень удачную попытку представиться, заикаясь, глотая звуки и не к месту преувеличенно грассируя, явно испытывая трудности во владении такой частью своего тела, как язык.

– Имею чччесть пред – ставиться, – с трудом выговаривая слова, произнес визитер, – прапорщщик Тараторкин Игнатий Савельевич, ккомандир первой пол – убатареи или первого и втор – ого взводоввв четвертой бат – реи второго дивизиона 35-й артил – артиллерийской бррригады.

– Командир второй полубатареи или третьего и четвертого взводов четвертой батареи второго дивизиона 35-й артиллерийской бригады подпоручик Головко Станислав Владимирович.

– Ч-Что изволили оканчивать?

– Михайловское артиллерийское училище с отличием.

– Можете-те-те мне это доказать?

– Не вижу смысла вам что-то доказывать. Знания, полученные мной в училище при мне.

– Не горячитесь, подпоручччик, я и так знаю, что ваше училище слабее нашего по всем статьям.

– Если так, то почему вас аттестовали прапорщиком? А я заметьте в чине подпоручика.

– Ладно, посмотрим в бою, кто и чему научился. Предлагаю отметить начало нашей совместной службы. У меня осталось неплохое вино – крымская мадера. Удивляюсь, как оно попало в эту глушь?

– Если вы дадите мне полчаса, я приведу себя в порядок с дороги, а потом приду к вам в гости.

– Удаляюсь.

У хозяйки справился, где можно умыться. К моим услугам представлен чистый рукомойник и дочиста выскобленная деревянная бадья. А чтобы помыться хорошо, то нужно топить баню, расположенную на заднем дворе. Только чаны для воды, по словам Лукерьи, совершенно пусты, придется самому таскать – здоровье у женщины уже не то, чтобы заниматься этим самостоятельно. Баню готовить и топить я умею, отец научил. А натаскать воды для молодого и здорового офицера раз плюнуть. Сказано – сделано. Баня топится, теперь можно зайти в гости к Тараторкину. Прихватив оставшуюся пару свиных балыков, постучал в дверь прапорщика. Получив разрешения вошел. Пока я занимался баней, Тараторкин, наверное, не терял времени даром, активно прикладываясь к вину. Его помутневший взгляд об этом свидетельствовал.

– Аааа, подпорууучик, пррроходите, – пьяно растягивая слова произнес прапорщик с еще большими усилиями, – разделите со мной трапезу и чарку вина.

– Посижу с вами недолго, я там баню затопил, хочу с дороги попариться.

– Прииивыкли жить с комфортом?

– Привык ходить чистым и опрятным.

– Да-да, чистота нужна. Только когда познакомитесь со своими солдатами, не замарайте руки. Эти скоты не привыкли к чистоте, ходят грязные и вонючие.

– Вот мы офицеры и должны приводить солдат к должному внешнему виду.

– Никому я ничего не должен. Я офффицеррр, а не нянька этим лапотникам, – агрессивно продолжал с той же дикцией Тараторкин.

– Вы приняли под команду людей, а Устав велит проявлять усердие в обучении и воспитании солдат в духе служения Отечеству.

– Кого учить? Кого воспитывать? Этих дураков и недоумков? Они в руках ничего сложнее косы и грабель не держали, а я из них должен делать артиллеристов. Смею вас заверить, это дело совершенно невозможное и бесполезное. Давайте лучше выпьем! Неизвестно, когда еще нам представится такая возможность. Может, в Маньчжурии нам предстоит сложить головы.

– Выпить можно, но только за наше здравие.

– Вы оптимист подпоручик.

После выпитого вина Тараторкин начал нести откровенную и бессвязную чепуху, на мои реплики не реагировал. Я понял, что прапорщик разговаривает сам собой, а поэтому ушел в свою комнату, зачем вмешиваться в содержательную беседу. Слушать пьяный бред сослуживца мне не хотелось. Еще больше захотелось пойти в баньку и хорошенько отмыться от общения с этим защитником Отечества.

Пока топилась баня, написал письмо Любочке, поведал о своем назначении, сообщил о моей сильной любви к ней. Свой временный адрес я не сообщал, так как не знаю, где мы будем дислоцироваться.

В бане я отлично попарился, нашелся свежий березовый веник и тщательно вымылся. Затем перестирал все свое исподнее белье. Представляю ухмылки господ офицеров – граф собственноручно изволит стирать исподнее. Ну, во-первых, о моем титуле я не распространялся, а во-вторых – нет на хуторе портомойки, поэтому стирал сам. Уснул моментально, только голова коснулась подушки.

Ранним утром, с удовольствием съев немного ароматной пшеничной каши щедро сдобренной вкусным, свежевзбитым сливочным маслом, приготовленной хозяйкой и запив чашкой непонятного мутного напитка, называемого Лукерьей чаем, убежал к дому командира батареи. Предстояло знакомство с солдатами моих взводов.

Поручик Седых надевал шинель, когда я вошел в дом.

– Вы пунктуальны, подпоручик, это похвально, – приветствовал меня командир, пожав руку. – Сейчас познакомитесь с вверенными вам взводами.

Знакомство заняло не более десяти минут. Неровными четырьмя шеренгами застыли воины моей полубатареи. Командир представил меня солдатам, наказал любить меня и жаловать. По вопросам вещевого довольствия рекомендовал обращаться к батарейному каптенармусу – унтер-офицеру Цегойко, а по фуражному и котловому – к вольнонаемному Аристархову Василию Васильевичу. Выполнив ответственную миссию, командир ретировался в свой дом, февральский легкий ветерок давал о себе знать, уверенно забираясь погреться под серые шинели.

– Первая шеренга три шага, вторая два, третья один, четвертая на месте, марш, – подал я команду.

Что сказать? Без смеха на это безобразие смотреть нельзя. Не все правильно выполнили команду, кое-кто путался, кое-кому помогли правильно определиться товарищи толчками.

Я с грустью, медленно, прошелся взглядом по пытающимся стоять «смирно» солдатам. Посмотрел и опечалился. Неряшливо выглядели мои воины. Шинели и башлыки – грязные, лица у солдат – серые, видно, давно воды не видели. Все неприятно попахивают немытыми телами. У многих сапоги сильно изношены. Карабины держат в руках, как Бог на душу положит, хорошо хоть на одном плече. Сабли свисали своеобразными селедками на боках. Удручающее зрелище. По списку у меня числится унтер-офицеров пять, нижних чинов тридцать шесть, ездовых восемь человек, плюсом идет кашевар. Все унтер-офицеры при орудиях, за исключением возрастного унтер-офицера Томилина, я его сразу выделил среди солдат полубатареи.

– Вольно, – последовала команда, – разойтись, можно оправиться. – Через десять минут построение. Унтер-офицер Томилин ко мне.

Строй моментально рассыпался, хорошо понимают команду – разойтись, молодцы.

Томилину, по внешнему виду, слегка за сорок. Ростом немного ниже меня, но крепкого телосложения. На висках и в усах уже пробивается серебро седины. Карие глаза изучающе смотрят на меня. Обмундирование чистое и опрятное, ладно подогнано по фигуре унтер-офицера.

– Как вас величать по батюшке? – поинтересовался я у Томилина.

– Витольд Архипыч, – молодцевато поднеся к виску руку, отрапортовал унтер, – но лучше просто Архипыч, не люблю я имя, на собачью кличку похоже, нежели на имя.

– А по какому случаю оно вам досталось?

– Помещика нашего так звали.

– В честь него назвали?

– Лично он и назвал, а чести мою мать лишил, перед самым раскрепощением. Я родился свободным.

– Извините.

– Да, что там, ваше благородие, я привычный.

– Почему вам не досталось орудие? Вы не грамотный?

– Грамоте обучен. Я, почитай, в артиллерии с первого дня службы. Начинал служить рядовым канониром, а вышел во взвод-фейерверкеры. К орудию не приставляют по возрасту, говорят, старый я стал. Так, при батарее и остался, помогал его благородию подпоручику Семенову.

– А куда подевался подпоручик Семенов?

– Остался в Рязани, он неудачно с лошади свалился, ногу сломал.

– Тогда поступим так. Вы остаетесь при полубатарее помощником командира, с поручиком Седых я все улажу, если возникнут трудности. Где расквартированы наши люди?

– На окраине хутора в избах живут по-расчетно. Там же во дворах укрыты орудия, снаряды, в конюшнях стоят лошади.

– А почему у наших солдат такой вид неопрятный? Обмундирование и обувь у многих пришли в негодность.

– Все сроки носки вышли еще в Рязани. Перед отправлением сюда мы должны были получить новую обувку, мундиры, по два комплекта нательного белья, да и много другого, чего солдату положено. Однако батарейный каптенармус наотрез отказался выдавать, хотя у меня есть бумага, подписанная его благородием поручиком Седых. Поверите, кое-кто из солдат уже голым задом светит, нательное белье попрело. А мыться можно, бани есть в каждом доме, только в чистое переодеться не можем.

– Отправляйте взводы по избам, пусть начинают топить бани. Бумагу передайте мне и сопроводите к каптенармусу.

Томилин отдал соответствующие распоряжения и мы направились к обнаглевшему хранителю обмундирования.

В хорошо протопленной избе за широким столом восседал щеголеватый унтер-офицер с лукавыми, чуть прищуренными карими глазами, громко отхлебывая чай из большого расписного блюдца. При моем появлении вскочил, громко щелкнув каблуками до зеркального блеска надраенных сапог, в которых отражался пузатый, горевший медью, самовар.

– Каптенармус четвертой батареи второго дивизиона 35-й артиллерийской бригады унтер-офицер Цегойко, – последовал доклад. – Чего изволите, ваше благородие? Вы, наверное, новый командир второй полубатареи?

– Мы с вами унтер-офицер Цегойко не в трактире, это, во-первых. Во-вторых, вам знакомо содержание этого документа? – я передал письменное требование на обмундирование.

– Что Архипыч, нажаловался?

– В-третьих, унтер-офицер Томилин не жаловался, а доложил по команде. Повторяю вопрос. Известно вам содержание документа?

– Да.

– Не понял? Вы не знаете устав? Как обязан отвечать унтер-офицер?

– Так точно ваше благородие, содержание мне известно.

– Уже лучше. Если известно, то почему до сих пор требование не удовлетворено?

– Понимаете ли. Все дело в том, что не совсем я согласен.

– Унтер-офицер Томилин, прошу вас выйти за дверь, – приказал я своему помощнику, поняв, что каптенармус сейчас начнет «вилять хвостом». О художествах интендантов меня очень хорошо просветил отец. Рассказал, где и как можно найди недочеты в их работе. Также отец объяснил стиль беседы с подобной категорией лиц.

Томилина будто ветром сдуло.

– А теперь слушай меня сюда, – подойдя вплотную к мелкому Цегойко, навис своей немалой фигурой над ним. – Даю тебе час времени, чтобы все, что положено взводам было выдано. В противном случае, рэбэ будет читать по тебе заупокойную молитву. Правда, я сомневаюсь, что на хуторе есть синагога. Учти, я проверю и не дай Бог, чего-то не достанет.

– Ваше благородие, вы так убедительны, что я не смею вам возразить.

– И не смей. А то попрошу командира батареи провести полную ревизию твоих владений и будь уверен, недостача будет обнаружена. Тогда одним разговором дело не закончится, можно оказаться среди густого леса в компании с медведями и волками, только они лес валить не умеют, зато жрать человечину охочи.

– Не губите ваше благородие, бес попутал, – упал на колени Цегойко. – Все, что нужно выдам и даже больше.

– Выдай, что положено. Возникнет потребность, знаю к кому обратиться. Надеюсь, ты понял, что разговор между нами. Где-то откроешь рот, я сделаю тебе повторное обрезание и на этот раз очень коротко.

– Я все очень хорошо понял.

На следующий день полубатарея была обеспечена обмундированием в полном объеме. С Аристарховым сложностей не возникло. Кашевар Мухин был обеспечен всеми продуктами по норме. Приготовление пищи осуществлялось в избах взводов. Жалоб от подчиненных по этой части не поступало.

Поскольку жалоб нет, тогда начнем учиться.