«Нет более быстрого пути к овладению знаниями, чем искренняя любовь к мудрому учителю»
Отдохнул немного, сменив обстановку, а теперь надо засучив рукава и грызть гранит артиллерийской науки.
На втором курсе мы начали изучать в расширенном варианте точные науки: математику, аналитическую геометрию, дифференциальные и начало интегральных счислений. А сколько часов ушло на физику, химию, механику и черчение – я затрудняюсь сказать. Гимназическая база у меня была хорошая, но в училище эти предметы преподавали по университетской программе. С черчением вообще завал случился. Не мог я сперва представить тот или иной предмет в разрезе, а затем изобразить его на листе бумаги с указанием всех размеров. Бился долго, пока доцент Петербургского университета Савельев Игнат Иванович не провел со мной несколько индивидуальных занятий. Пришлось несколько ненужных деталей распилить ножовкой по металлу, для нормального понимания пространственности изделий и деталей. Усвоив сам принцип, я теперь мог изобразить, что угодно в нескольких проекциях.
Помимо общеобразовательных и специальных военных наук мы совершенствовали свои навыки в пешем и конном строю. Учили наизусть уставы, занимались гимнастикой, а также верховой ездой в манеже. Фехтованию на втором курсе нас начал обучать полковой есаул Дорохов.
Он был крепкого телосложения, среднего роста, светловолосый, очень подвижный. Не стоял на месте, даже при объяснении особенностей преподаваемого предмета. Находясь без движения, он должен был хотя бы притопывать носком вычищенных до блеска мягких сапог в такт звонко произносимых им слов или жестикулировать мощными руками с удивительно тонкими, «музыкальными» пальцами – энергия так и излучалась от его тренированного тела. В задорных, с хитринкой, карих глазах на смуглом, с многочисленными морщинами худощавом лице есаула так и читалось: «Ну, братцы, я Вам сейчас задам перцу, попляшете Вы у меня!!!»
Для начала он с каждым провел короткие схватки на саблях. Меня на первом занятии отвел в сторону для беседы.
– Юнкер, откуда знаете казацкий бой на саблях? – последовал вопрос.
– Ваше благородие, я что-то не так выполняю?
– Все так, но только вас учили не проводить учебные бои, а сразу рубить противника насмерть, это скрыть невозможно. И хочу сказать, очень неплохо научили. Вам бы поднять выносливость и тогда с вами справиться будет нелегко. Так все же, кто учил?
– С раннего детства у меня воспитателем был донской казак Прохор Нагаец, он научил.
– Слышал я о таком человеке. Где он сейчас?
– Живет в усадьбе моего отца вместе с женой, лет ему уже порядочно.
– Больше ничему Нагаец не учил?
– Казацкому бою без оружия.
– Все-таки решился Прохор передать свой семейный секрет. Цените это, юнкер. Нагаец заслуженный казак. Он много лет воевал на Кавказе, там погибли в неравных боях три его сына. Очень мало казаков знают бой без оружия, а стиль Прохора никто. Вот говорите, он вас обучил. Доставите мне удовольствие сразиться без оружия во внеурочное время?
– Разрешение у капитана Глазунова надо получить.
– Это моя забота. Сегодня за час до ужина жду вас в гимнастическом зале.
Встретились с Дороховым в оговоренное время. Договорились сильные удары друг другу не наносить, а обозначать их. Со стороны наши прыжки, приседания, взмахи руками и ногами, кувырки, смотрелись странно, я бы даже сказал, некрасиво. Однако каждое движение ориентировано на нанесение ущерба здоровью противника. Примерно через полчаса поединка, Дорохов примиряюще поднял руки.
– Да, юнкер, вы меня за весь поединок раз десять убили, – улыбался, довольный Дорохов. – Крепко вас учил Нагаец. У меня есть предложение. Я вас подтягиваю по сабельному бою, а вы меня по бою без оружия. Согласны?
– Не могу отказать вам, ваше благородие.
– Тогда я с вашим ротным офицером переговорю, чтобы он не возражал против ваших дополнительных занятий.
Мало мне предметов, так еще на саблях и на кулаках ежедневно биться. Собственно, чего я возмущаюсь, сам же согласился, отступать поздно, слово сказано.
За три недели перед днем образования училища начался настоящий переполох. Нас решил поздравить Его Величество Николай II.
Все занятия были заброшены, осталась только строевая подготовка и верховая езда. После строевых занятий ноги гудели, а после верховой езды, филейная часть горела. Начальник училища генерал-майор Новадомский хотел показать Николаю II все, на что способны юнкера Михайловского артиллерийского училища. Помимо ходьбы и езды по вечерам под оркестр всем училищем пели «Боже царя храни».
Николай II прибыл в училище с многочисленной свитой. Многих генералов и адмиралов мы знали, их фотокарточки висели в коридорах. После всех положенных рапортов спели хором «Боже царя храни». Самодержец обратился к юнкерам с короткой речью. Поздравил с днем образования училища и высказал надежду, что выпускники, получив отменные знания, вольются в ряды защитников России. Затем мы прошли перед Государем парадным маршем. Верховая езда, похоже, не вошла в программу. Всего час пробыл у нас в гостях Николай II, а готовились три недели, изводя себя на тренировках. Как мне показалось, августейшему лицу наше училище понравилось. Еще неделю юнкера обсуждали это знаменательное событие. Потом оно немного забылось, надо было навёрстывать. Упущенное в программе обучения.
После Рождества выехали на полигонные учения. Это вам не в теплой казарме жить и не в светлых классах учиться. Настоящие полевые условия. Установка палаток, оборудование печек для обогрева. Несение караулов в зимнее время требовало ответственного подхода. Наш ротный офицер и преподаватели училища строго следили за соблюдением требований уставов и мер предосторожности. Особо ротный Глазунов отметил юнкера Зверева, который очень хорошо и грамотно помогал товарищам в установке палаток. Я и сам заметил, что Василий все делает со знанием дела. Казалось, он палатки устанавливал каждый день и по несколько раз.
Топографические съемки и решение тактических задач – предметы не из легких, а в зимнее время года становятся очень сложными. Когда начинает сыпать мелкий снег и поднимается несильный ветер при умеренном морозе, руки стынут, совершенно вас не слушаются, а приборы покрываются слоем снега. Мучения, да и только.
Так я думал до того момента, пока не начались практические занятия с орудиями. Вот тогда мы поняли, что такое артиллерия и особенности её использования в зимний период.
Запряженная шестерка лошадей бодро тянула передок с закрепленным к нему орудием. Весь расчет в семь-девять человек с полным вооружением бежал рядом, стараясь не отстать. Наводчику было тяжелее всех – он нес в руках ящик с прицелом, оберегая его от ударов и сотрясений. Потом следовала команда, и мы занимали огневую позицию, переводили орудие из походного положения в боевое. Долбили мерзлую землю кирками и ломами для установки сошника станины – занятие, скажу Вам, тяжкое. Поступала новая вводная команда на смену позиции. Орудие снова переводилось в походное положение, впрягались лошади и, поднимая снежную пыль, под звонкий цокот копыт по мерзлой земле, расчет несся к обозначенной точке. Чтобы жизнь нам не казалась медом, офицеры училища усложняли задачу. Условно у нас погибали лошади. Вначале пара, затем четверка, а на закуску перемещение орудия обеспечивалось только силами к этому времени смертельно уставшего расчета. Юнкера на самом деле мечтали только о горячих щах с ломтем свежеиспеченного хлеба, да о теплой, казавшейся роднее, отчего дома казарме, пропахшей всеми солдатскими запахами. Обычно к обеденному времени юнкера изматывались до такой степени, что держать в руках ложку было невозможно, тряслись руки. Тем не менее, после двух недель тренировок все втянулись в процесс обучения, привыкли к тяжелым нагрузкам, которые постепенно даже стали нравиться.
Наступил день стрельб. Орудия выставили на заранее подготовленных позициях. Расчетам указали основные ориентиры и цели. Осталось только подготовить снаряды. Вы не пробовали снимать смазку со снарядов на морозе? Нет – тогда вы не артиллерист. В ход пошло все, палочки, веточки и тряпки. Наш ротный глядел на наши мучения и счастливо улыбался – он радовался тому, что молодое артиллерийское поколение активно приобщалось к тяготам воинской службы. Преподаватель артиллерийской подготовки полковник Извеков, добрая душа в огромном двухметровом теле с не менее впечатляющими, любовно ухоженными седыми усами сжалился над нами, приказал принести бидон с керосином, показал способ очистки снарядов. Дело пошло значительно быстрее, но измазались в керосине знатно.
Этот офицер был сплошным парадоксом: угрожающие пудовые кулаки и заботливый, несколько флегматичный склад характера, хищно топорщащиеся усы и добродушный взгляд усталых глаз. Несмотря на внушительные габариты, полковник Извеков почти у всех нас вызывал исключительно положительные эмоции, желание досконально изучить преподаваемую им науку.
А когда дело дошло до реального заряжания орудия и производства выстрела, то только немногие юнкера смогли с первой попытки выполнить все заученные на учебных боеприпасах приемы. У кого-то дрожали руки, кто-то не мог дослать снаряд в ствол орудия, а кое-кто стоял возле открытого ящика со снарядами, раскачивался из стороны в сторону и неистово крестился. Конечно, все делалось под неусыпным контролем господ офицеров, их командный рев, приводил в чувство юнкеров, впавших в ступор.
Я отработал нормально на должностях всех номеров расчета орудия. Будучи наводчиком, вторым снарядом попал в цель. Правда, оглох немного, не всегда вовремя открывал рот при выстреле. И, признаюсь, первый в моей жизни выстрел произвел на меня странное впечатление: будто оглушительный, резкий звук выстрела в мгновение ока материализовался, обрел вес и лег на мои плечи тяжестью пудовой гири, на секунду даже пригнув меня к земле. До самого заката над полигоном разносилась артиллерийская канонада. Каждый юнкер училища выпустил по пять снарядов.
Чистку орудий проводили на следующий день. Ствол чистить банником не сложно, просто утомительно и тяжело. А вот затвор надлежало снять с орудия, разобрать и тщательно очистить все мелкие детали. Контроль качества выполнения работ осуществляли офицеры училища, одев белые перчатки. При обнаружении малейших признаков нагара орудие приходилось чистить вновь.
Возвращение в стены училища стало для нас праздником. Юнкеров отправили в баню, а обмундирование отдали в стирку. Как отметил в своей басовитой и неспешной «окающей» речи на общем построении начальник училища, ничем внешне не примечательный, результаты первых стрельб показали хорошую выучку юнкеров и он рад, что в ходе учений никто не пострадал. Высказал надежду, что в дальнейшем мы будем совершенствовать свои навыки.
Возможность совершенствоваться нам была предоставлена. Неделю учились, а затем две недели проводили на полигоне. Отрабатывали приемы до автоматизма. Наступившая весна с распутицей, подвергла нас новым испытаниям. По колено в жидкой, вязкой и чавкающей грязи толкали с каждым шагом все более тяжелеющие орудия, с трудом помогая выбившимся из сил лошадям. Пот лился ручьями, пропитывая до последней нитки не только наше исподнее, но, казалось, и абсолютно все обмундирование, которое приобретало специфический запах, на который ни у кого из юнкеров уже не оставалось сил реагировать. После, весело шутя, отмоемся, отстираемся, отчистимся.
Однажды, с неимоверным усилием вытянув из грязи ногу и сделав очередной мучительный шаг, я не сразу заметил, что мой одинокий сапог остался позади и в него, как в воронку вливалась малоприятная субстанция. Надолго останавливаться у нас возможности не было, поэтому извлеченный из липкой грязи сапог был просто быстро надет на ногу в портянке, с которой тягучими каплями стекала малоприятная жижа. Чертыхнувшись, продолжил, издавая чавкающие звуки, движение вперед с орудием, лошадьми и своими друзьями, на изможденных лицах которых эта ситуация все-таки родила подобие улыбок. Удивительно, как быстро человек привыкает к грязи и всяким бытовым неудобствам. Очень скоро мы просто перестали обращать внимание на подобные ситуации и воспринимали происходящее с нами как нечто само собой разумеющееся. На особо трудных участках полигона, одно орудие приходилось перемещать силами двух-трех уставших расчетов, впрягаясь в специальные лямки, словно бурлаки на Волге. Иногда на огневую позицию прибывала огромная, странно и хаотично копошащаяся грязная с ног до голов юнкерская масса, в которой трудно было распознать людей и лошадей. Но перед началом стрельбы орудие должно было сверкать исключительной чистотой.
С началом теплых и сухих дней все училище выехало на весенне-летний сезон в Красное село. Существенных изменений в нашем расписании занятий не произошло. Добавилось утреннее омовение в водах глубокого ручья, но были исключены боевые стрельбы из орудий. Практика же стрельбы из револьверов и винтовок проводилась ежедневно.
В конце мая в училище был выпуск юнкеров, прошедших двухгодичное обучение. На третий курс обучения зачислили пятьдесят два юнкера, показавших отличные и хорошие результаты в учебе. Я был в их числе. Мой товарищ Василий Зверев покидал училище. По его словам, дальше учиться не имеет смысла, остальную науку он будет постигать на практике непосредственно в войсках.
На торжественный выпуск собралось большое количество народа. Родные и близкие выпускников составляли большинство. Основную массу юнкеров аттестовали прапорщиками, лишь пятерых выпустили в звании подпоручика. Офицерские погоны вручал великий князь Михаил Александрович. Он же зачитал приветственное послание от Николая II. Строй, теперь уже господ офицеров, последний раз прошел перед командованием училища в парадном строю. Кстати, мой бывший «ученик» Бестужев, выпущен прапорщиком.
С одной стороны – я завидовал своим сослуживцам. После месяца отпуска они, согласно полученным предписаниям, отбудут к местам службы и начнут передавать в войсках знания, полученные в стенах нашего славного училища. С другой стороны – ознакомившись с программой обучения на третьем курсе, я увидел, что за этот год получу более углубленные знания по системе управления артиллерийскими подразделениями. Также у меня будет приоритетное право на поступление в артиллерийскую академию.
Все это в перспективе, а сейчас я отбываю в заслуженный отпуск, родители уже заждались в Шпреньгринштадте.