Всячина

Стреляют

— Кто, откуда, куда, зачем? — строго спросил небритый мужик в грязном потрепанном серо-зеленом камуфляже.

Автомат у него тоже был потертый, местами добела. Два магазина скреплены простой синей изолентой. На ногах — легкие удобные кроссовки.

— Да-а-а, — сказал Мишка.

Он всегда начинал так, потому что немного заикался, и как бы разгонялся, когда надо было говорить.

— Стреляли! — выпалил он после длинного «да-а-а».

И рассмеялся. Уж этот-то фильм знали все.

Мужик нахмурился, рассматривая машину:

— А точнее?

— Еду вот вам привезли.

— Еда — это же хорошо! — обрадовался мужик и махнул своим рукой — мол, все в порядке, все по делу.

Парни в таком же камуфляже раздвинули обмотанные колючей проволокой рогатки и старая медицинская «буханка», чихая от плохой горючки, вкатилась на блокпост.

Стандартный блокпост — это бетонные блоки и мешки с песком. Обязательный ручной пулемет. Лучше, если их несколько. На богатых «блоках» стояли БМП и станкачи. Иногда даже были ротные минометы. А против чужой техники — гранатометы в каждом углу. Обычные одноразовые «мухи» — легкая артиллерия пехоты.

На этом гранатометы были в наличии, и стволы пулеметов торчали в бойницы. Нормально живут, выходит.

— А что, — спросил я, осматриваясь. — Броню вам разве не дали?

— Да если бы дали, мы и сами за продуктами бы слетали, — махнул рукой парень чуть моложе меня на вид. — На всех просто не хватает.

Брони не хватало. Бои шли уже третий месяц, все БМП и БТР перекинули на самые опасные направления. Там и танки были. Не важно, что старые. Все равно — броня. Опять же — пушка там такая… А тут, если что начнется всерьез, так их сразу же сомнут. Ну, что пулемет против орудия? Ничто. Жалко парней. Но что поделаешь — служба у них такая.

— Что там у вас говорят? — расспрашивал старший, жадно закуривая свежую сигарету, полученную с пайком.

Остальные сгрудились вокруг бидона с кашей.

Самая правильная еда — гречка с тушенкой. Некоторые дома гречку не любили. Тут же едят за милую душу. Я давно, еще до войны, говорил тем, кто начинает кобениться, что в армию надо бы тебя, дорогой, в армию. Вот у меня одна знакомая девушка, например, совсем грибы не ест. Не потому, что вкус там у них какой или что — просто не ест. Принцип у нее такой. Скандалит в ресторане, если находит грибы в блюде, выковыривает, складывает горкой, морщится… Будто грибы — это жуть, как плохо. Ну-ну. В армию бы ее! Она тогда тоже, как эти парни, все грибы по окрестности соберет, на костре пожарит — и без соли и хлеба употребит. Армия приучает и воспитывает. Армия, блин, учит.

— Так что там? — и уже зажженной сигаретой плавно так в воздухе куда-то в сторону.

Мол, что там и как — вообще и в целом.

— Да-а-а, — опять потянул Мишка.

А потом выпалил очередью:

— Стреляют, однако.

— Ну, это и у нас тут слышно. А вообще — как? По срокам, может, что известно? А то мы тут сидим на отшибе, смену ждем, а оно все никак.

— Со сменой у всех сложности, — солидно вступил я. — Народа просто не хватает.

— Ну, да, — покивал, докуривая сигарету, небритый. — Где ж его тут взять… Когда кольцо практически. Откуда теперь брать пополнение… Степь. Понятное дело.

Мишка как-то вдруг насторожился и толкнул меня локтем в бок. Мол, осторожнее. А чего осторожничать? Блокпост, как блокпост. Вояки с автоматами. Костерок вон аккуратный. Шалаши со спальниками. Или на дороге что? Я специально на цыпочки привстал, по сторонам головой повертел — все в порядке, вроде. Спокойно уедем дальше.

— Да-а-а…, — опять завел Мишка. — А вы сами-то какой части? На кого нам потом списывать продукты? Кто старший тут у вас? Кто распишется в журнале за пайки?

Тут уже насторожился, подобрался как-то этот мужик. Руки на автомат положил, прищурился сквозь дымок сигаретный. И парни его, как почувствовали что-то — сразу вокруг встали.

— Так а вы-то сами — чьих будете? Кто сюда послал?

Ну, а что тут? У нас камуфляж старый. Автоматы тоже старые временем битые — в кабине лежат. Кроссовки я из дома взял, потому что в берцах летом не побегаешь. Брат старший сразу предупредил — он-то еще старую армию застал, в курсе.

Вот и стоим друг перед другом: мы в камуфляже — они в камуфляже. У них автоматы — и у нас автоматы. Только наши-то дальше положены. Говорим, вроде, на одном языке… Морды одним солнцем закопчённые. А вдруг такой жутью по спине, таким холодом по волосам — аж взмок сразу и в ногах такая слабость внезапная… Вот что ему сейчас ответить? А вдруг не так скажешь? А вдруг заехали не к тем? А вдруг, тут все наоборот? А ведь, говорят, эти-то не щадят никого. Тем более, мы в камуфляже, да с оружием…

— Да-а-а…, — это опять Мишка.

Я даже позавидовал ему. Пока заикается, все стоят и усиленно вслушиваются. Вот и еще пара секунд. А я уже шаг назад сделал. Небольшой шажок, а всё к машине ближе.

— А и плевать нам вообще-то на этот журнал, — вдруг закончил друг. — Вот, покормили вас — и слава богу. Ну, мы дальше поедем, значит?

Мужик посмотрел ему в глаза, потом меня осмотрел самым внимательным образом. Оглянулся на своих, кто уже кашу в котелки наложил. А каша такая ароматная, духовитая… И что-то там у него в голове сложилось. Он даже улыбаться стал, как родным:

— Да езжайте, конечно, мужики! И еще приезжайте. Я вас теперь запомнил, так пропустят сразу. Нам бы только воды еще и побольше сигарет — очень уж курящие мучаются.

— Ага, — кивнул я. — Воды и сигарет. Запомнил. Передам.

А сам уже лезу в кабину. И Мишка лезет со своей стороны за руль. Лезет и шепчет, совершенно не заикаясь, что интересно:

— Не трожь автомат! Даже не вздумай! И не гляди на него!

А то я совсем дурак, что ли. Я сижу и улыбаюсь в окошко, машу парням рукой. Они тоже помахивают так лениво, а сами все на бидон посматривают. Оголодали, понятное дело.

Выехали мы с Мишкой. И первые два километра он все вслушивался в двигатель и обороты менял, а потом как нажал на газ, как мы рванули…

— Ну, что, — спросил я его примерно через полчаса, когда отпустило. — Враги, что ли? Так думаешь, да? Из этих, да? Повезло нам, выходит? Или что — как? Ну?

— А ты вот вернись, да поспрашивай, чтобы уже наверняка. В подробностях, — зло ответил Мишка.

И опять, что интересно, совершенно не заикаясь. Он и потом, я заметил, не заикался. И когда докладывал комбату, что всех накормили. И когда машину в бокс ставил.

…

Ночью я вышел по нужде, а у стены барака Мишка сидит. Привалился спиной, смотрит в небо и весь трясется. Я подошел, смотрю — а он плачет. В натуре, плачет. По-настоящему. Я — к нему. А он повернулся ко мне и говорит так спокойно-спокойно:

— Нет, ты понял, да? Воды им и сигарет. Понял? Если вдруг опять туда заедем…

А я подумал, что попрошусь завтра на блокпост. Пусть теперь молодые мне пищу возят. Я лучше с парнями настоящим делом буду заниматься. Там вокруг — точно свои. И гадать не надо. А кто напротив, те так же точно — враги, натурально. Это легко и просто такое понимать. И гадать не надо.

Так я Мишке и сказал. А он сказал, что я дурак все равно.

Ну, и пусть дурак, думаю. А на «буханке» все равно больше никуда не поеду.

А ведь могли и стрельнуть, вдруг подумалось мне, когда уже лежал в темноте, слушая храп соседей. И совершенно независимо от того, свои это были или совсем даже чужие. Просто для порядка — могли стрельнуть. Потому что это ведь война. Настоящая.

Но день прошел, а мы все живы — вот главное.

Так и уснул с этой мыслью.