Всячина

Очередь

Перед работой Иван всегда забегал и регистрировался в очереди. Если регистрацию не обновлять, то выкинут, ведь! И не докажешь потом, что стоял, что уже второй месяц рано по утрам перед работой прибегал на переклички и получал свой номер несмываемый до следующего раза. Конечно, можно было по-хитрому, как сделала соседка Мария Сергеевна, что из той квартиры, сразу у лифта и налево. Она взяла отпуск заранее, а потом, как только объявили, обегала все пункты и встала в очереди в каждом. В первые ряды, конечно, все равно не попала. Тут все ясно, первые места в очереди всегда купленные. Жулики кругом. Жулики — они были, есть и будут даже при полном коммунизме, которого, говорят, все равно не будет, потому что утопия.

Так вот она успевает пробежаться с утра по оставшимся очередям в трех ближних пунктах. Остальные ее постепенно «выдавили», так хитро все устроив, чтобы дальние не смогли вовремя зарегистрироваться и подтвердиться. Ох, ругалась Мария Сергеевна… Ох, ругалась! Она же работала в юности-молодости на стройке, и даже дошла до прораба, пока замуж не выскочила. А как прораб на стройке разговаривает? Он же не разговаривает — он кричит. И все при этом кричит не теми словами, что можно писать в книге. Но тут, в общем, уже бесполезно было кричать. Ну, поругалась, пошумела пару дней. Теперь вот встает на час раньше и обегает все свои точки, чтобы уж наверняка. А Иван — он только в одной очереди стоит. Потому что на самом деле все равно, что в трех, что в одной — все равно раньше срока не получится. Вон, у нее целых три очереди, да ни одна еще так и не дошла.

Правда, три очереди — это такая возможность… Это же в случае чего можно свою очередь перепродать. Говорят, если продаешь свою очередь, а она из первой сотни, можно купить машину сразу. А если, предположим, из первой двадцатки — так сразу квартиру. Мария Сергеевна, выходит, теперь дама богатая. Правда, муж у нее запойный, поэтому завидовать-то нечему — все равно пропьет. Даже если очередь ее дойдет — все равно все пропьет. Так уже бывало, что у них в квартире оставалась только та кровать, на которой спали, да сантехника, потому что крепко вмурована, а у мужика руки не из того места растут. Она так всегда и говорит громко и отчетливо, что у моего-то, мол, руки — не оттуда. А он и не возражает. Симпатичный такой, интеллигентный. Только сильно запойный.

В долгих вечерних кухонных разговорах теперь сплетничают не о политике — о тех, кто уже дошел, дотерпел, дождался. Правда, лично никто никого как обычно не знает, но вот знакомый — с ним вместе на автобусе по утрам едем — говорил, что его сосед лично видел, как сам президент… Ну, это уж точно — враки. Чтобы сам президент — в общей очереди? Да еще так, что его видел какой-то сосед малознакомого типа? Над такими рассказами смеялись, а потом обсуждали слаженно, как и что будет, когда закончится очередь.

Еще говорили, что некоторым приходят специальные открытки. Будто бы те розыгрыши по телевизору, когда надо послать пять СМС и заплатить за телефонный разговор со студией, вот будто бы там действительно разыгрывают очередь для внеочередников. И если выиграешь, то получаешь простой почтой специальную открытку. И по той открытке тебе надо уже регистрироваться не в общую очередь, а в очередь внеочередников. Там совсем другой номер, и все будет гораздо быстрее. Правда, не верилось в это как-то. Все эти игры, что по телевизору — там же просто артисты! Известное дело… Мать Ивана несколько раз слала СМС. Потом ему приходилось срочно класть денег ей на телефон — очень дорого выходило. И ничего она все равно не выигрывала. Иван уж ей объяснял, объяснял насчет разводки и лохов, которые разводятся. Она обижалась, но потом вздыхала и обещала просто ждать своей очереди.

— А вдруг не дождусь, Ваня? — спрашивала иногда с тоской. — Вдруг не успею? Это же сколько мы потеряем, а? Так бы — не себе уже, пусть, а детям. Вот тебе, Ванечка, сестре твоей… И отец так-то бы хотел. Нам-то, старым, ничего в этой жизни уже не надо. Лишь бы детям хорошо было!

Иван только отругивался. А что он мог сказать? В сотый раз повторять, что нечего волноваться? Что все пройдут свою очередь? Что чем сильнее волнуешься, тем чаще болеешь? Что вопросы у тебя, мать, странные такие, прямо, как у маленьких детей. Ну, разве же не ясно было сказано с самого начала, что все, понимаешь, все могут и все успеют. Ну?

Мать плакала в трубку, но на другой день снова перезванивала и пыталась выяснить, что там и как слышно насчет очереди, и какие шансы, и успеет ли она до смерти.

Трудно с ними, старыми.

Иван знал точно одно: надо выполнять все правила и законы. Надо стоять в очереди. Надо регистрироваться по утрам. Ну, и работать надо — а как же без этого? Жизнь — это ведь не просто так в очереди стоять. Тут ведь и питаться надо, и одеваться, и за квартиру платить. И родителям, кстати, помогать. На телефон матери денег кинуть — откуда взять? За-ра-ба-ты-вать!

Даже в старых книгах, в церковных во всех, написано было, что если все выполнять честно, то рано или поздно будет тебе награда. И вовсе не после твоей смерти, а тут, в этой жизни.

Так верил Иван, каждое утро бегая на перекличку.

А сегодня утром он никуда не побежал. И на работу сегодня не пошел. Потому что, проснувшись, увидел на кухонном белом столе, прямо посередине, неизвестно откуда появившуюся яркую черную открытку с красными буквами, с подписями, с печатями и с номером телефона. Красивым шрифтом, отчетливо и ясно, на открытке было написано, что в связи с тем, что он, Иван, то есть, такой хороший, что все выполняет, что все правила и все как положено, и работа вот у него, и родителям помогает, и сестре советы дает, и Марии Сергеевне тоже не грубит вовсе, то в связи со всем этим ему дается право на проход вне очереди. А открытка — это пропуск. Надо просто прийти, показать открытку, и сразу пропустят. И не надо стоять, не надо никаких перекличек, не надо на работу теперь уже, потому что — а зачем, собственно, на работу? Ведь если вне очереди, то — все. То есть, совсем — все. Что хочешь, то есть, и без всякого труда.

А что хочешь? В смысле, как идти-то? Открытка есть, костюм ненадеванный — вот он. Галстук, рубашка белая. Все, как положено, как принято. Завидовать все будут, конечно, но тут уж… Заработал вот, заслужил. По-честному, по законному. А если бы все так работали, то всех бы пропустили вне очереди? Дурацкие какие-то мысли. Собираться надо и идти. А все равно как-то страшно. Вроде и закончилась жизнь, что ли… Вот — раз, и все. Закончилась. Ведь теперь не надо ни работать, ни стараться, ни родителям помогать больше не надо — у них, кстати, своя очередь есть.

Телефонный звонок разорвал тишину, заставил вздрогнуть.

— Иван Петрович? — незнакомый голос в трубке гладил бархатом.

— Я.

— Иван Петрович, дорогой. У вас есть то, что нужно мне. Понимаете? Назовите вашу цену.

— Но…

— Иван Петрович, подумайте сами: очередь вы все равно не теряете. Рано или поздно пройдете, достигнете. А деньги — они ведь сейчас и сразу. Вы сможете помочь родителям. Сестре. Сможете перестать работать и занять еще несколько очередей. Сможете, наконец, если вам так вот не терпится, купить себе очередь ближе.

— Я так сразу не могу, — сказал Иван. — Мне бы подумать…

— Очень хорошо! Главное, что вы не отказываете — это хорошо. Вы думайте, думайте. Но помните — я вам первый позвонил! Сейчас к вам сразу набегут разные — вы уж скажите, чтобы со мной решали все вопросы. А хотите, я вам человечка к дверям поставлю? Так и не помешает тогда никто думать. А?

Иван молчал, крутя открытку в руках. Правильно ведь говорит незнакомец. Все правильно. И набегут. И будут предлагать. И еще угрожать будут. Всем хочется. Всем, поголовно — точно. Но ведь это лично ему открытка? Это же он своей жизнью заслужил? Вот тут так и написано в тексте — кому именно и за что. Это ведь не просто так — вне очереди. Это вроде как орден такой даже. Признание такое.

Он еще раз перечитал текст. Перевернул открытку, всмотрелся в знакомый логотип и сияющие красные на черном выпуклые буквы:

«Одна душа — одно желание».

…А очередь еще длинная…