— Выстрел!
Привычно зажали уши, прижав подбородок к груди и отвернувшись. Бухнуло, встряхнуло, лязгнуло, отдаваясь в зубах, вылетела дымящаяся гильза. Неторопливо оттащили ее в сторону — нечего под ногами мешаться. Споткнешься, свалишься — хорошо, если растяжение, а то веди и перелом может быть.
— Снаряд!
— Не спеши, старшой! Не на войне, чай…
И точно ведь — уже не на войне. Война закончилась. Мы победили. Все войны заканчиваются только так: или мы победили, или наоборот — нас всех поубивали. Раз нас не поубивали, раз мы тут с оружием — значит, это мы как раз и победили.
Ордена, медали, почести, красивое полковое знамя, памятное название, татуировка на правом бицепсе (чешется еще)… Даже дышится теперь иначе. Вольно дышится, спокойно дышится, без постоянной опаски, что вот вдохнешь сейчас всей грудью, развернешься, выпрямишься, потянешься — и все. Снайпер, зараза. Или вдруг шальной осколок не шального снаряда. Или мина прямо в окоп. Сколько уже такого было…
А сейчас-то — хорошо. И уже никакого страха перед будущим, потому что будущее точно известно. Еще буквально вчера были последние бои, пехота шла в последнее наступление, «спецы» зачищали дымящиеся недавним пожарищем развалины. А сегодня — уже мир. Мир и победа. Наша победа, да.
— Снаряд!
— Есть снаряд!
— Два щелчка правее!
Это уже давно так пошло — чисто из практики. Не пять градусов, не координаты сложные, которые и не произнесешь иногда, а просто — два щелчка правее. Щелк-щелк. Практически незаметно сместился ствол. Это тут — почти незаметно. А там кому-то сейчас прилетит метров на пятьдесят в сторону от предыдущего. Правда, отсюда не видно — сплошная высотная застройка мешает корректировке. Поэтому бьем по площадям, чуть сдвигая все время, чтобы всем досталось. От всей, так сказать, души. От всего нашего сердца.
— Выстрел!
Бухает, лязгает — унеслось.
— О! Смотри, смотри! Попали!
Что-то горит там вдали за домами. Густо горит, черным дымом. Это хорошо. Не зря тяжести тягаем. Не зря разговариваем криком от постоянного звона в ушах.
— Серию давай туда же. Три снаряда!
Все так же неторопливо заряжают, неторопливо стреляют. Привыкли уже, что мир наступил, что не надо теперь никуда торопиться, что нет никакой контрбатарейной борьбы, не прилетит тяжелая ответка. К хорошему быстро привыкаешь. Хорошо, когда мир и в человецех благоволение…
— Может, пообедаем уже, а?
Солнце высоко. На часах — полдень. Можно и пообедать. Спокойно, с наслаждением, на свежем воздухе. Вот под тем деревцем поставили козлы, на них положили снятую с петель в соседней хате дверь, крашеную в пять слоев синей краской. Стол вышел — просто загляденье. На всех хватит. Даже если гости из штаба приедут — и их посадим. Не жалко. У нас все есть. В котле побулькивает смачно и распространяет ароматы. Не плов это, конечно. Для плова надо еще постараться и поработать. Но все же рисовая каша с мясом и луком — очень хорошо. И горилка, что никогда и никому не помешает.
Вообще-то никто тут у нас не алкоголик. Но выпить чарку перед обедом — это просто закон жизни. А еще из истории хорошо известно, как британские офицеры глушили джин в джунглях Индии. Потому что — обеззараживает. Предохраняет, так сказать, и заодно повышает иммунитет. И кровь разгоняет.
Сидели на природе, пили водку — а хороша ведь, хороша! Ели со вкусом рис с мясом. Смотрели на город, что вдали. Дым уже пропал. Наверное, потушили. Или просто прогорело то, что горело. Ничего, мы сейчас еще отдохнем немного, и снова начнем.
— Командир! Командир! — это радист.
Он у нас самый молодой, поэтому субординацию туго выучил. Если все обедают, то он на стрёме. Вместе со своим наушником на правом ухе. Мало ли что: вдруг команда какая поступит. Или, наоборот, кто-то попытается помешать обедать бойцам-победителям. Вот он тогда первым примет бой, а мы уж за ним подтянемся — и не жалей тогда патронов. Патронов теперь — завались!
— Из штаба сказали — журналисты приедут.
— На журналистов у нас водки хватит? А еды? Ну, пусть едут. Угостим их, как положено.
Теперь-то журналисты нам вовсе не враги. Ничего наврать просто не сумеют. Потому что — не для чего. То есть, не для кого. Хватит, наврались. Теперь — только правда. А иначе… Ну, они сами знают и хорошо понимают.
На днях тоже приезжали, расспрашивали, никак понять не могли, что мы тут делаем. А что тут понимать-то? Мы здесь, потому что победили.
— Ну, что? Будем журналюг ждать или успеем еще пострелять малость?
— Да ладно, старшой! Сейчас орудию нашу почистим, гильзы в ровик снесем, отдышимся немного. Что, не успеем, что ли? Куда спешить?
— Тьфу, ты… И точно ведь.
Куда спешить? Чего коней гнать? Мир уже наступил. Мир и наша победа. То есть, сплошное «ура» и праздник каждый день. Вон и солнышко выглянуло — то же самое подтверждает. Посиди, говорит, отдохни. Эх, не посидеть. Вон, едут уже. Пылят на двух машинах.
И чего едут? Зачем? Могли бы и друг у друга списывать. Ничего ведь нового не придумают.
— Что вы тут делаете? — так спросят, как обычно.
А я отвечу, что даже дурак понимает, что мы тут — на позиции. Вот это — наше орудие. Пушка-гаубица Д-20. В нем калибр — 152 миллиметра. Раздельное заряжание, потому что снаряд тяжеленный. Больше сорока килограммов металла и взрывчатки с каждым выстрелом уносится аж за горизонт. Максимальная паспортная дальность — 24 километра. Но пушка наша уже старенькая, потрепанная. Потому стреляем километров на десять — это сегодня наш максимум.
Вот так и разъясню. Потом сделаем несколько снимков. Вот наша батарея, вот наши парни. Парни — просто красавцы. Они наденут каски и будут красиво и важно ходить вокруг, становясь в героические позы. Если нормальный журналюга — можно будет даже разрешить самому стрельнуть разок.
— А кто вы? — опять спросят.
Они почему-то все это спрашивают.
И я отвечу честно и откровенно, что мы — победители. И каждый из нас отдельно — победитель, и все мы вместе.
И вот тогда найдется самый хитрожопый, и начнет щуриться со значением и спрашивать с подковыркой — чего же вы, мол, по своим людям стреляете.
А я ему так скажу, что мои люди — вот они, вокруг. Вот, скажем, Витёк наш, совсем еще салага. Его с первого курса выдернули. И ведь он не стал сбегать или как-то в сторону косить. Он пришел и стал нашим. Или вот Петр Григорьевич. Он тоже по повестке. По имени-отчеству он у нас зовется, потому что уже двое детей. Ты не смотри, что он молодой — он молодец. Успел до войны и жениться, и детей родить. Я вот сам, скажу, доброволец, из самых первых. Так уж повезло, что попал не в пехоту, а в артиллерию. Это потому что инженер, с дипломом. Тут, сказали, нужнее. Ну, и так про каждого расскажу коротенько: откуда, с какого города или села, как к нам попал, как геройски воевал. А теперь вот — все они победители.
И подниму руку, остановлю того хитрого, желающего что-то еще вякнуть. Добавлю. Вот это, вокруг меня — наш народ. А те, кто по кабакам сидел, кто в театры ходил и на выставки, кто бабло зарабатывал, пока мы за них воевали — они ни фига не наши. Потому им теперь и прилетело. Пусть и они теперь поймут что такое война и что такое победа.
Вот тут обычно вступает кто-нибудь из умников, начинает говорить про законы, про государство… Ха! А у меня — диплом, между прочим. Я здесь тоже не дурак.
— Государство, — скажу. — Это я.
Паузу сделаю специально, чтобы чуть-чуть посмеялись. Добавлю:
— И вот они, мои боевые товарищи — они тоже наше государство.
Напомню определение, что государство — это аппарат насилия, это армия и полиция, это и так далее… Так вот мы — и есть государство. Мы — армия. И законы, следовательно, устанавливаем мы, а не кто-то — нам.
А дальше скажу, как говорил и предыдущим:
— Мы победили не для них, которые там по кабакам и барам сидели, а для себя. Потому что или наша победа — или наша смерть. И вот мы победили. Неужели же — для них? Вот для тех? А самим теперь — по домам, искать работу и завидовать тем, кто не воевал, а зарабатывал и искал теплое место? А вот хрен вам всем! Это наша победа! Наше государство! Наша власть!
— А потому, — скажу. — Заряжай, братцы. Будем учить любить своё государство. То есть, нас с вами.
И ребята зарядят, а потом бухнут вот туда, через высотки, в самую серединку. Там будет рваться и дымить. И это будет правильно.
Потому что — победа.
Потому что — мир.