Всячина

Предчувствие

Ему приснилась мама. Она тихонько стучала в дверь и ласково говорила:

— Стасик, проснись! Пора идти в школу!

Он вскочил сразу. Кто-нибудь может посмеяться, но он всегда верил своей маме. Даже сейчас. Именно сейчас. И если она сказала, что уже пора — значит, пора. Хотя и темно еще на улице.

Стараясь не скрипеть полами, наступая у самой стены, он прокрался в прихожую и долго слушал. Дверь в квартире была хорошая, железная. Тут повезло ему, что ни говори. Два дня отсыпался, закрываясь на крепкий засов. Правда, ботинки все равно не снимал. Во-первых, стекло по всему полу, а во-вторых — вот такой иногда бывает сон. Срочный.

А раз такой сон… Рюкзак на плечи — на оба плеча, а не как некоторые в школу ходили! Открыть дверь, выскользнуть — и к балконам и наружным лестницам. Туда, откуда можно быстро спуститься или подняться. И слышно все вокруг не так, как в квартире.

Он всегда верил своим предчувствиям. Вот, например, однажды с Женни они остались одни в квартире ее старшего брата. Как там его звали? Боб, что ли? Или даже целый Борис Петрович. Он был каким-то солидным начальником, держал две квартиры. В одной жил с семьей — с женой и двумя детьми. А в этой, маленькой, жил один, когда… Ну, когда? Видимо, когда надо было ему иногда так пожить, одному.

И вот Стас с этой Женей (нет, все же Женни — ударение на последний слог) пришел в эту самую квартиру в одну веселую пятницу. Они уже полгода гуляли, встречаясь по разным поводам и без поводов. И даже целовались в подъездах и телефонных будках. А тут — целая квартира. Железная дверь. Ключ. Женни вошла, осмотрелась вокруг, вздохнула и сказала:

— Твоя — кухня. Я тут займусь.

Известное дело — одинокий мужчина с нормальной зарплатой. На кухне стояли вдоль стены стопки коробок от пиццы, пирамиды пустых банок из-под пива, а пол был такой, что к нему прилипали подошвы ботинок. Ну, кроме узкой дорожки, протоптанной от входа к плите и холодильнику.

Стас заливал этот пол моющими гелями, посыпал жесткими стиральными порошками и драил обувной щеткой. Это уже, когда раз пять или шесть сбегал на улицу с огромными черными мешками мусора. И он все-таки отмыл этот пол. Так отмыл, что Женни, переворачивающая и протирающая все в комнате, зайдя, похвалила. Сказала, что это он самый настоящий подвиг совершил ради прекрасной дамы, а раз такое дело, прекрасная дама просто обязана наградить своего рыцаря. Они, смеясь, ворвались в комнату, и Женни уже почти разделась, но тут Стасу что-то послышалось. Там звукоизоляция была хорошая, но ему все равно послышалось. Совсем на грани слуха. После чего он молча встал и быстро ушел, хоть Женни и спрашивала, допытывалась, в чем дело.

Да ни в чем! Просто он понял, что это плохое место. Не сам понял, не осознанно, а организм подсказал. И поэтому что-то почудилось, послышалось. Нельзя отмахиваться от таких случаев. Просто нельзя!

Когда Стас был еще маленький, он даже верил одно время, что на самом деле он не худенький белобрысый мальчик, а самый настоящий злой волшебник.

Отец тогда привел его за руку в местный яхт-клуб. Стас же думал, что яхт-клуб, это где на яхтах красиво катаются под большим выпуклым парусом по широкой воде. А там сначала подробно все записали, потом его взвешивали и решали, что матросом он не сможет — веса не хватает, если откренивать. А потом завели в общий зал знакомиться. Это был большой ангар, где на длинных столярных столах лежали перевернутые яхты. То есть, не яхты, конечно, а швертботы. Это они Стасу объяснили, что вот эти, аккуратные и маленькие — это швертботы. А вот, мол, этот будет твой «кадет». У них там «кадет» — не звание и не студент в военном училище, а самая маленькая лодка. Вот, сказали, приводи в порядок. Весной сам спустишь на воду.

Нужно было тщательно ошкурить весь швертбот. Вручную. Потом тонкой шкуркой довести до блеска. Можно еще и суконкой постараться. Потом покрывали лаком, сушили — и снова лаком…

В общем, работы было много, а плавать (ходить, ходить под парусом — учили его) смогут только по теплу. Стасу было всего десять лет, ему было скучно. Он бегал по проходам, толкался и смеялся. Наверное, ему очень понравилось, что столько много мальчишек и девчонок. Тогда дежурный с повязкой на рукаве подошел к нему и сказал, чтобы прекращал немедленно и брался за своего «кадета». А Стас рассмеялся — ну, что ему могут сделать? Он же еще маленький! А дежурный взял его за плечо и ударил по лицу. Не кулаком, нет. Маленьких ведь не бьют. Ладошкой. Звонко и обидно. И все смеялись. Стас вывернулся и строго сказал, глядя дежурному в самые глаза:

— Запомни. И вы все запомните. И если будет тебе плохо — вспомни меня.

Это он такое прочитал в какой-то книжке. Кто же мог подумать, что летом того пацана родители повезут на море. Он, рассказывали потом, вошел всего по пояс, а тут такая волна — просто вот волнища. Его накрыло и утащило. И все. Даже не нашли.

Стас вот как раз тогда и подумал, что он на самом деле — настоящий злой волшебник. И даже ходил какое-то время важно, осматривая все вокруг с прищуром.

В тот яхт-клуб он больше не ходил.

Отец его пристроил зимой в фигурное катание. Очень было модное увлечение. В очередь выстраивались, чтобы научиться. Стас быстро встал на коньки, стал и передом, и задом всяко кататься, красиво нарезал дуги на поворотах, красиво тормозил, поднимая волну белого инея. А вот заниматься со всеми, в строю — совсем не хотелось. Опять всем мешал. Подзуживал, дразнил, а потом убегал — он очень хорошо держался на коньках. Никто не мог его поймать. Пока они все вместе не собрались и разом не окружили. Не били, нет. Сказали просто, чтобы уходил. Что он всем мешает. Что вот тот мальчик будет чемпионом района, если не мешать.

Очень надо было мешать! Ха! И чемпионом он все равно не станет. Так сказал Стас и ушел.

Мальчик сломал ногу на тренировке, прыгая какой-то очень сложный хитрый фигурный прыжок.

Дети. Кости хрупкие, тонкие…

Так вот, о Женни… Она очень обиделась тогда. И все рассказала в школе. Как пришли, как делали уборку, и как потом Стас сбежал в самый такой момент. Ну, это она так говорила. Стас же не сбежал — он просто ушел. Потому что почувствовал — что-то тут не так. Нельзя оставаться. Вот как этот сон и мамин голос. Услышал — беги. На всякий случай — беги. Потом-то никто тебе не поможет.

Когда все стали смеяться и издеваться, предлагать прийти и убраться и у них в квартире, он просто посмотрел на девушку, посмотрел на всех остальных, вздохнул и сказал:

— А чего вы смеетесь? Ржете — чего? Вы же все умрете!

Это опять из книжки было. Так в одной книжке герой простыми словами народ успокаивал. И все замолкали. А тут только сильнее смеяться стали.

Ну, вот и нет теперь никого…

И некому сказать, чтобы он сменил рубашку, чтобы принял душ. И никто не заметит, что от него воняет — он-то сам уже не чувствует, так и пусть себе.

Но предчувствиям все равно верить надо. Он, может, потому и жив все еще, что прислушивается к предчувствиям. Уже давно жив «все еще». Уже очень давно.

Некому сказать этак с прищуром:

— А ведь ты, Стасик, помрешь на неделе.

Нет никого. И сказать так — некому. И значит…

Стас посмеялся почти неслышно. Поправил рюкзак, выглянул осторожно из-за угла, а потом пошел. Куда пошел? Да вперед! Надо найти себе другую хорошую квартиру. Еду найти надо. Голодным спать плохо. И сны снятся плохие.

Снится Женни, которая плакала на уроке химии, потому что ее брат разбился на своей шикарной машине. Снятся одноклассники, которых больше нет. Как они дергали его за рукава и смеялись, смеялись, смеялись…

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — учительским голосом произнес Стас.

Это тоже было из книжки. Только он не помнил, из какой.

Кстати, книжек же много вокруг. Можно и подобрать что-то для вечернего чтения. Или для растопки.