Скульптор смотрел на нее влюбленными глазами, а она, нисколько не стесняясь своей наготы, вертелась, сгибалась и разгибалась перед большим, во всю стену, зеркалом. Да и чего ей было стесняться, если она столько времени даже не знала, что такое одежда?
— Это что? — спросила она.
— Где?
— Вот это. Что это такое? Что это за складочка? — она недовольно повернула прелестную головку и показала оттопыренным пальцем на свой бок.
— Ну, радость моя, это — складочка, которая всегда появляется, если согнуться вбок, но она красивая! Ты вся красивая! Это правда! Я люблю эту складочку! Я люблю всю тебя! А иначе бы…
— …Ну, нет, — не слушала та, — складочку придется убрать. Лик-ви-ди-ро-вать, — по слогам, со вкусом произнесла она новое слово, пришедшее в голову.
— Но как же, солнышко…
— А это, вот это — что такое, а?
Она похлопала себя ладошкой по подбородку.
— Ты мне что, второй подбородок приделал, что ли?
— Какой второй подбородок? — в ужасе всплеснул он руками. — Что ты выдумываешь?
Она опустила голову вниз, плотно прижав подбородок к груди, и посмотрела искоса в зеркало:
— Вот же! Ты что, не видишь? Тоже мне — художник! Нет, так не пойдет. Это тоже надо будет убрать, — она еще раз взглянула в зеркало. — …И живот тоже. Ты слышишь?
— Но как…
— И еще, — она крутнулась, смотря в зеркало через плечо. — Эта толстая задница не может принадлежать мне!
— Ты совершенна! Ты — закончена!
— Что-о-о? Как это — закончена? Это, — она выделила голосом, да еще рукой обвела свое отражение в зеркале, — никому показывать нельзя. Понимаешь? Немедленно, сию же секунду убери все это. Или…
— Хорошо, — сказал он, беря в руки молоток и перебирая на рабочем столе свои инструменты. — Я все понял. Становись обратно.
…
Через день к нему пришел лучший друг, который видел рождение великого чуда с самого начала — от куска мрамора до почти живой в своей красоте и замершем жесте скульптуры.
— Ну, как? Ты уже закончил свою Галатею?
— Да, пожалуй, — протянул нехотя скульптор, мрачно сидящий на простом табурете в углу студии.
— Я могу поглядеть?
— Смотри…
Друг обошел вокруг скульптуры, накрытой белой простыней, приподнимая то один, то другой ее край, а потом отошел и сел на второй табурет возле скульптора. Помолчали немного.
— Ноги. Они просто прекрасны…
— Ага.
— И грудь. Ты знаешь, она…
— Да, конечно, — равнодушно кивнул скульптор.
— Эта шея…
— Угу… И бедра, и руки, и лицо… Слышал уже.
— Но…
— Вот именно. Ты тоже заметил?
— Это не она…
— Да. Это — не она.
Пигмалион вторую ночь сидел возле своей гениальной скульптуры, отвечающей всем критериям женской красоты. Но это была не она. Это была не Галатея.
Она не оживала.