Всячина

Крошки

— А вот когда ты ешь, у тебя крошки куда сыпятся? — спросил вдруг Сашка.

— Чего? — разинул рот Борька, и у него сразу посыпались эти самые крошки.

То есть, уже не крошки, а настоящие куски. Вот прямо между ног и на стул. Борька на стуле подскочил, чтобы не попало на брюки. Стал смахивать салфеткой. А другую салфетку развернул и подложил под себя. Костюм у него был хороший. Такой, стального цвета, в рубчик, ну, то есть не серый, а чуть с блеском, с переливом, но не от потасканности, а от класса. Классный был костюм у Борьки. И сам Борька, то есть, давно уже, конечно, Борис Петрович, был весь такой же классный из себя. Не толстый, а упитанный. Не длинный, а высокий. Не старый, а в самом, как говорится, расцвете лет. И должность у него была — ого-го! Все, как положено к его возрасту и внешнему виду.

Сашка был тоже в возрасте. Но он был именно длинный. И у длинного этого торчал вперед аккуратный животик. И еще была лысина, блестящая в лучах вмонтированных в потолок светильников.

— Вот, — вздохнул он. — А я никогда не успеваю. У меня все — на себя.

И тут же уронил крошку творога с вишневым вареньем прямо на шелковый галстук в светло-серую и ярко-красную косую полоску.

Творог — субстанция особая. Вроде и берешь специально обезжиренный, практически сухой. А к галстуку прилипает намертво, как и жирный. Тут даже можно опыты ставить и удивляться, как совершенно разные творога ведут себя одинаково на гладкой ткани галстуков.

— Вот, — опять вздохнул Сашка, а потом поднял галстук и стал слизывать крошку языком.

— О а и еиаче, — проговорил он с высунутым языком.

— Чего-чего? — не понял Борька.

— Вот так, говорю, и не иначе.

Крошка была «зализана». На галстуке теперь было темное влажное пятно.

— Очень видно? — засомневался Сашка.

Они давно дружили. Лет сорок, что ли. Или около того. То есть, не с самого-самого детства, не с горшка в детском саду, не со стульчика, который поломали в драке, но — все же…

— Нормально! — успокоил Борька и поглядел на часы. — Ну, что? По норам?

— По пещерам, ага!

Сашка пошел к лифту. А Борьке было не далеко — на второй этаж. Он пошел пешком.

— Борис Петрович! — встрепенулась при его виде секретарша, которая пила кофе и аккуратно отламывала подаренный посетителями швейцарский шоколад. — У вас встреча через двадцать минут!

Борька махнул рукой, показывая, что, во-первых, слышит, во-вторых, помнит, а в-третьих — это все же еще целых двадцать минут, так чего же дергаться?

У самой двери своего кабинета он вдруг резко затормозил, повернулся на пятках и шагнул к секретарше, испуганно откинувшейся в кресле:

— А вот у тебя, если что, куда крошки сыпятся? — спросил он вполголоса.

А сам уже заметил, куда. И даже подумал, что вот оттуда доставать очень даже интересно. Даже и так, как Сашка, то есть языком. Но тут же внутренне собрался, обругал себя пацаном и сексуально озабоченным дебилом, повернулся обратно и скрылся за дверью, задумчиво прошелестевшей доводчиком.

— Во, дурак какой. Ну, дурак же. Дурачок…, — сказала секретарша, аккуратно, двумя длинными ногтями с перламутровым лаком поверх, доставая крошку оттуда, куда только что пялился генеральный директор.

Вечером она спросила о крошках у своего мужа. Тот как раз отломил вилкой от большой котлеты, сочно пахнущей жареным луком и чесноком, потянул кусок ко рту… И сразу уронил. И, как положено, поймал. Коленями. На джинсах расплылось жирное пятно. И слева и справа. Он же коленями поймал. Крепко так, уверенно. Как в цирке.

— Вот же дурра-то! Ну, под руку же! — в сердцах кинул он вилку на стол и пошел в ванную замывать, пока не впиталось.

Но уже впиталось. И пришлось джинсы кидать в стирку, потому что у него, как у нормальных мужиков, была одежда для работы, она же на выход, а для дома была она же, но когда потрется. Эта пока не потерлась.

В ее розовом халатике, сдернутом с крючка в ванной, он выглядел неподражаемо.

— Ну, чего ржешь? — спросил он и сам рассмеялся, потому что в зеркале в ванной видел себя в полный рост и представлял, как она отреагирует.

Борис Петрович еще и дома спросил у жены и у сына. Просто так спросил, за ужином. Но ответа на вопрос ждал, ясно показывая, что ответить придется. И они отвечали, а он вслушивался и вдумывался: не врут ли? Не лукавят? Что сказать хотели, а что вышло на самом деле?

А жена потом плакала в ванной, но в постель легла уже с улыбкой и позволила ему все, что он хотел, и изображала, как надо. Но сама тяжело думала о крошках. И даже, казалось ей, чувствовала их своими голыми плечами. Вот будто бы кто-то грыз тут сухой хлеб, в их постели. Кто-то?

А Борис Петрович, совершая необходимые в такой позиции движения, тоже думал о крошках и о том, что Сашка, гад, испортил ему весь день, а теперь портит еще и ночь. И хотя жена показала себя настоящим другом и все терпела и даже старалась, но Сашка — гад. И под коленями как будто крошки какие-то…

Спалось всем плохо. Всем мешали крошки. Они во сне сыпались изо рта, пачкали праздничные одежды. А еще они были в постели. Они везде были в постели — кололись, щекотались, не давали заснуть по-настоящему.

Днем, спустившись в ресторан, где с другом брали обычно комплексный обед (ресторан был хорош, кстати), Борис Петрович хмуро отказался от обычного «комплекса», потребовал вдруг сто граммов водки и свинину по-домашнему в горшочке. А на удивление, выказанное Сашкой по поводу выставленной на стол мензурки с водкой, хрипло спросил:

— Так что ты там насчет крошек?

— Чего? — поднял брови Сашка.

— Ну, ты тут вчера меня насчет крошек спросил…

— А-а-а! Да, понимаешь, у меня дочка сейчас Марк Твена читать начала. Представляешь? Десять лет — Марк Твен. И там прочитала, что если у мужчины крошки или падает что, то он колени сдвигает, чтобы поймать. А женщина, представь, ноги раздвигает, наоборот, и ловит все в юбку. Прочитала такое, представь. И на кухне потом устраивала нам эксперимент…

— Растут дети, — неопределенно поводил в воздухе рукой Борька и вылил в глотку стопку водки.

Сразу отлегло.

А когда закончился обед, и он поднялся к себе на второй этаж, то подошел сразу к секретарше и строго сказал:

— Мариночка. Я вчера был несколько несдержан. Так вот, все эти вопросы насчет крошек — сочтите просто за комплимент.

И положил на стол коробку швейцарского шоколада. И тут же скрылся за дверью.

А она погладила коробку пальцами с аккуратными коготками — сегодня вишневого цвета — и прошептала:

— Ну, дурак ведь. Ду-ра-чок.

Набрала номер и позвонила мужу, чтобы сказать, что уже успела соскучиться, и что вечером надо устроить романтический ужин при свечах.

Муж, Андрей, кстати, то есть — мужественный весь из себя — в чистых отстиранных джинсах, с улыбкой нажал кнопку отбоя, а потом спросил коллегу, с которым сидел в столовой за стандартным набором из красного борща, котлеты с пюре и стакана томатного сока:

— Слушай, а ты, когда ешь — куда у тебя крошки падают?