Всячина

Осень

Осень на море — это совсем не то же самое, что осень в далеком отсюда северном городе. Там осень черная, темная, угрюмая. Постоянный дождь вызывает раздражение и общее утомление организма. Начинаются всякие простудные и нервные заболевания. И головная боль.

Тут — это вечная зелень, тучи над горами. Иногда освежающий дождь. Освежающий, потому что смывает пыль и жару. Тут ведь и осенью бывает жарко. И даже можно купаться в море. Хотя, местные уже надевают куртки.

Он местным не был, поэтому в первый же день зашел в море. Всего по колено зашел, засучив брюки и сняв туфли и носки. Побродил по самому краю, уворачиваясь от мелких волн и отбегая, когда шла слишком высокая. Выбрал на берегу пару камешков в коллекцию. Красиво и гладко окатанных блестящих камешков. Попробовал воду на вкус и выплюнул — все, как полагается в самый первый день на море. Пусть даже осенью.

Осень на море — это еще и определенный статус. Сразу понятно, что человек не из самых верхних и богатых слоев. Он не в высокий сезон приехал, а когда уже практически все заканчивается. Вот уже и лотков с товарами становится все меньше и меньше вдоль центральной улицы. И рестораны начинают потихоньку закрывать свои летние открытые веранда и разбирать на будущее всяческие легкие сборно-разборные конструкции. На местном рынке тоже — через одного. Вот место занятое, тут еще торгуют, еще ждут своего покупателя. А вот — пустое. И уже давно пустое — по пыли на жестяном столе можно писать. И пишут — никто на это не ругается, потому что всем наплевать. Сезон заканчивается. Все успокоились.

Рука потянулась, как сама собой, палец нарисовал косой крест. Или букву «Х». Это уже от контекста. Сергей Павлович посмотрел по сторонам, улыбнулся неуверенно сам себе, написал мелко на зеленом пыльном металле прилавка:

«Теперь у меня грязный палец».

Он зашел на этот рынок просто так. Ничего ему тут было не нужно. В принципе, давно уже ничего не нужно. И сюда, на море, он приехал только после долгих уговоров друзей. Мол, съезди, проветрись, развейся хоть немного. Подцепи, наконец, девчонку какую-нибудь местную. Будь мужиком, в конце концов!

Вот он и приехал.

Городок, как городок. Как почти все такие городки на крымском побережье. В сезон шумит и сверкает. Не спит по ночам. Гуляет и празднует. Просто вот самый настоящий Лисс и Гель-Гью из книжек Грина. И немножко Зурбаган. А потом тут все начинает медленно засыпать. Еще вроде и зелень яркая. Еще море такое синее. Еще тепло и даже бывает жарко днем. Еще есть приезжие. Но — уже осень. И уже кончился настоящий (местные называли его уважительно и с большой буквы — Высокий) сезон.

Скука. Тишина. Маета сердечная.

Обедать и ужинать Сергей Павлович заходил в выбранный после недолгих поисков маленький ресторанчик. Тут его называли «кафе». Но это просто такая местная фишка. Может, налоги с них другие, может, требования по внутреннему устройству и по удобствам для посетителей. В общем, местное кафе. Зато в нем был хороший выбор. Можно было на первое взять настоящую шурпу из баранины, остро перченую и с обязательным большим куском мяса. Или вот харчо. Преченое острое горячее харчо. Или, к примеру, лагман. Да много всего там было. И все было свежее, только что приготовленное, жирное, острое и вкусное. А жир этот перебивался водкой. В самом кафе водку не продавали — вот, наверное, почему не ресторан! Или из-за веры, как сначала подумал Сергей Павлович. Но официантка и хозяйка из-за стойки спокойно объясняли, что вон напротив магазин, так там можно купить. А они и стопочки поднесут, и фужеры, если кому надо.

— А разве можно в заведение — с чужим? — удивлялся Сергей Павлович.

— У нас можно, — смеялись местные. — Да, Мурат и не чужой нам вовсе. Тоже родственник.

Тут все и всем были родственниками. А приезжие — все или почти все — были туристами, отдыхающими.

…

Тамара встречала этого мужика уже в третий раз.

Он опять сел за тот же самый столик — все места были свободными, сезон-то уже закончился. Сегодня опять пытался внимательно читать меню, выбирать из него что-то новое. Но Тамара предложила взять вот это и еще вот то. Это — потому что самое свежее, а вон то, потому что сегодня на гриле Миша, и он трезвый сегодня, а у него это получается лучше всех в городе.

Он заказал, а она специально спросила насчет водки — приезжие всегда пьют водку. А потом даже сама сбегала в магазин через дорогу и принесла ему маленькую бутылку из холодильника, выставив на стол светлого дерева старинную хрустальную тяжелую стопку.

Это называется — обслуживание. Так она объяснила девчонкам на кухне, когда они стали смеяться, что Тамарка, мол, опять влюбилась. И ничего она не влюбилась. Ей просто вдруг стало жалко этого мужика.

Приехал поздно, не в сезон. Ни с кем он тут не познакомится. Не позагорает и не покупается. Одиночка. Седой вон уже. Лет под пятьдесят, наверное. И кольца на пальце нет — она специально посмотрела. Бледный — с самого Севера откуда-то. Придет на обед и сидит, сидит, смотрит в окно, смотрит вокруг, будто удивляется: как это он здесь? Откуда? Почему? Зачем?

А за окном — ничего.

Ну, на что тут смотреть? Вон площадь асфальтовая. Серая от пыли. Тут машины паркуются сразу за торговым центром. Вон сам торговый центр. Он уже сократил свой рабочий день. И по ночам не работает больше. Потому что не сезон. А с этой стороны — крытый рынок. Самые его зады, куда в сезон с самого утра стоят грузовики на разгрузку. И все. И больше там нет ничего за окном. Пустая площадь. Серый асфальт. Стена магазина, да стена рынка. Чего он туда смотрит? Что такое особенное видит?

А еще девчонки говорят, что пьют в одиночку только алкоголики. Но разве это называется — пить? Что он там, с маленькой, да под горячее и жирное? Это даже смешно. Вот когда приезжают большегрузы и остаются на ночь — вот тогда пьют. Мужики по ноль семь на грудь принимают — и хоть бы что! Ну, подерутся, бывает. Это же для разгрузки. Чтобы немного нервы успокоить, в себя прийти. А тут — маленькая… Можно сказать, что этот — вовсе не пьющий. Да, можно так сказать.

Тамара глянула, что он уже доедает первое, наклоняя к себе тарелку, и побежала к Мише за мясом на гриле, которое щедро посыпала зеленью. Все равно выкидывать эту траву. Все уже, не сезон.

…

Сергей Павлович смотрел на седую от пыли площадь за окном и ждал дождя. Дождя не было. А было такое, как будто кто-то дернул за тонкую струну где-то глубоко в организме, за сердцем где-то, и она звенит, звенит, ноет, тянет какую-то ноту.

На стол мягко легла тарелка с мясом. Официантка так же мягко и бесшумно отвинтила крышку у бутылки и налила полную стопку водки. А бутылку забрала. Это он, выходит, опять выпил свои двести пятьдесят.

Сергей Павлович подумал, не купить ли еще. Потом подумал, что пить в одиночку — не алкоголизм ли? Но понюхал мясо, отрезал кусочек, прожевал… Нет, никакой это не алкоголизм. И потом, это же только на отдыхе. Дома-то он практически не пьет.

…

На пятый день он уже улыбался знакомой официантке и звал ее по имени. А она смущалась, немного краснела крепкими щеками, но летала по пустому залу не мухой, а просто балериной какой-то. И даже за водкой летала.

Почти неделю уже провел на этом самом юге. Стоял на набережной. Смотрел вдаль, гулял под пальмами парка, что за высоким бетонным забором. В сезон, чтобы пройти в парк или на пляж местного старинного санатория, надо было платить деньги. А когда нет никого чужих, то ворота просто открыты настежь. Чужие здесь не ходят. Вот и он теперь тут — почти как свой. Знает все пути и дороги. Выучил, до какого времени работает магазин. Два раза сыграл в шахматы на небольшом рыночке, что прямо под его балконом. Там всегда в самом конце, когда уже грузить можно нераспроданный товар, местные черные мужики с глубоко морщинистыми лицами, играли не в домино какое-нибудь или там в эту, как ее, ну, когда кричат разные непонятные «шиш-беш»… — нарды! Они серьезно и неторопливо играли в шахматы. И Сергей Павлович уже раз выиграл, а другой — проиграл. И они звали подходить вечером, сыграть еще, пообщаться. Новый человек. Им интересно.

Постепенно становилось в душе пусто и спокойно. Такое особое чувство, что можно вот так жить и жить. Долго-долго. Потому что легко, без всяких обязанностей и без лишнего спроса откуда-то сверху. Даже и не думалось тут ни о чем. Это тоже было хорошо.

Можно было просто смотреть — и не думать. Ни о чем.

…

— Тамара, твой пришел!

Девки — язвы. Но она даже не ругалась. Вышла с улыбкой:

— Сережа, вам как всегда?

Да, она уже знала, как зовут приезжего. И знала, откуда он приехал. И что один — тоже знала. То есть, почти все уже знала про него. Жалела. Такой мужик — и один. Рассказывала девчонкам. Они тоже жалели, но отбивать не пытались. Потому что Тамара была первой. А это уж такое дело — кто первый, того и тапки. Только иногда смотрели с некоторой завистью.

Потому что они с Сережей уже и в кино ходили, и гуляли под ручку по набережной… И даже — смешное дело — он ее приглашал вечером в ресторан и поил местным вином. Местную — местным вином. Смешно. Но ей нравилось. Он очень красиво ухаживал и очень смешно стеснялся своего возраста.

В первую ночь, это уже после второго раза в ресторане, он так и стал ей шептать, что, мол, стар для нее, что уже давно никого у него не было, что…

Смешной.

Хороший.

И практически не пьющий. Она даже больше него вина выпила в тот раз. А он — потому что на отдыхе. Так-то он почти не пьет. Вот и это она уже знала.

— Сережа, меня сегодня подменили… Пойдем ко мне?

Он смутился, посмотрел по сторонам — да нет тут никого, нет — потом посмотрел на нее, покраснел:

— А ты, правда, этого хочешь?

Вот дурачок. Старый, а дурной. Нет, она просто не могла — такая нежность во всем организме, такая сладкая слабость. Как поглядит на него, так и хочется погладить по голове, поцеловать в щеку, приголубить, обнять, дать забыться…

…

— Тамара, у меня заканчивается отпуск…

— Дак, понятное дело.

— Но я, кажется, совсем с тобой голову потерял. Я так тебя люблю, Тамарочка…

— А я-то, я-то! Совсем дура становлюсь, как тебя вижу! Так тебя люблю!

— В общем, так, значит… Я поеду домой.

«Ага,» — кивала она.

— Там все быстренько оформлю…

«Ага».

— Продам квартиру — и к тебе…

«Тьфу!»

— Что? Куда это — ко мне?

— Ну, сюда, к тебе…

…

— Тамара, что решили-то?

— Да ну, на хрен этого мудака. Видала дебилов… Нет, девчонки, представьте, значит. Он говорит — квартиру там продам, сюда приеду, тут же просто рай на земле, тут же море и пальмы, тут же ты, Тамарочка…, — она изобразила зло и очень похоже, а все рассмеялись.

Смеялись тоже зло.

— Как, блин, спать с нами — так им тут рай. А как увезти отсюда, так ни одна ведь сволочь… Да ты не расстраивайся, Томка! Все еще может получиться! Вот погоди, настанет новый сезон, соберется снова народ — может, кого и ухватишь. А представь, если и правда приедет, а?

— Сдохнет. Они все у нас тут зимой дохнут. Физиология у них не та.

— Девчонки, а ведь еще год, считай, прошел…

Замолчали.

Только как будто дернули где-то внутри гитарную струну, зазвенела она так, что аж зубы зачесались, затянула свою тонкую мерзкую ноту.

Скоро зима.

…

— Что вы долбитесь, мужчина? Нет там никого!

— Но как же…

Сергей Павлович был в растерянности. Полный сумбур в голове. Тяжесть на сердце. Он ведь все сделал, как обещал. Продал квартиру, приехал. А где Тамара? Он заходил в кафе… То есть, он пытался зайти в кафе. Но там большой черный замок на ржавом засове поперек двери. Он ходил по набережной, заглядывал во все углы, где когда-то целовался с местной смешной девчонкой. Он раз за разом возвращался к двери ее квартиры, стучал, звал.

— Так они всегда уплывают, когда дело к зиме. Зимой им тут не жизнь.

— Кто уплывает? Почему?

— Да эти, так их… Русалки местные.

— Какие еще русалки?

— А вы думали, русалки — это как в мультфильме, с хвостом? Как в сказке, молчаливые? Ну-ну…

Он ничего не понимал. А его уже тащили за руку в соседнюю квартиру. Показывали комнату, показывали кровать и всякие сантехнические удобства. Он уже и деньги платил за три месяца вперед.

— Вы тут пока подождете, а весной ее встретите. Весной, как сезон приближается, так они все сразу и возвращаются.

Теперь он днями сидел у окна и смотрел на море. Струна, которая за сердцем, натягивалась все туже и туже. Ныла.

Скоро зима.