Всячина

Провода

Тут ко всем приезжим относились очень хорошо. Приезжие — это деньги, это рабочие места для местных, это занятость, это, наконец, опять деньги. Приезжие — это всемирная слава и известность. Каждую деревушку ведь отфотографируют, да потом еще толстые альбомы по всему миру продаются, а сюда — копеечка капает. По копеечке, по копеечке… А где еще вы видели деревни, где все улицы камнем мощены?

— Я извиняюсь, — обратился ко мне мягким баритоном неслышно подошедший незнакомый мужчина. — У вас здесь свободно?

Свободно в этом ресторанчике было везде по раннему утреннему времени, но ведь и у меня — не занято. То есть, выходит, свободно. А вопрос был конкретный, и мужик этот ждал ответа, стоя слегка в полупоклоне, но не искательном, не зависимом, как половой или официант, если по культурному, а солидно, чуть приопустив к груди гладко выбритый подбородок, спокойно так и даже уверенно.

— Да, свободно, — ответил я и почему-то добавил. — Проше пана.

— Благодарю, — он сел напротив, аккуратно и привычно раздвинув руками полы длинного пиджака.

Или не пиджак это, а какой-нибудь кафтан, что ли? Хотя, какая разница, в конце концов, как называется их местная одежда? Тем более — в последний день.

Тут же материализовался, как из воздуха, юркий смуглый мальчишка в длинном фартуке, поставил перед ним толстостенную яркую в утреннем свете белую кружку с ароматным черным кофе. Под левую руку выложил корзинку со свежими круассанами, наполнившими воздух вкусным запахом горячего печива. И сразу исчез — как и не было его только что.

— Йорк, — опять вежливый кивок в мою сторону.

— Иван. То есть, Айвэн, если по-местному.

Йорк взял круассан, макнул его на мгновение в горячий кофе, аккуратно переправил в рот намокший конец. Прожевал, проглотил, запил, кивнул удовлетворенно. Видно, вкусный кофе. Я-то пил, хоть и с самого утра, пиво. Потому что пиво у них всегда вкусное. А еще, потому что это у них тут утро, и уже вставать пора, и на работу надо кое-кому, а у меня как раз время отдыха наступало. Вот и ужинал за завтраком.

— И как вам здесь у нас, Айвэн? — он снова макнул, снова откусил.

Ну, прямо, парижанин какой-то на Елисейских полях ранним весенним утром.

— У вас тут хорошо. Тихо у вас.

— Это — да. Тишина и покой. Бывал я в ваших землях. Очень, знаете, шумно, непривычно. Эти ваши дымогарные машины… Почему вы перестали использовать животных? От них все же гораздо меньше шума, они не такие опасные, да и металла столько не надо.

— Они медленнее, — возразил я, но тут вспомнил, что первые эксперименты и первые машины на основе тех экспериментов как раз были медленнее лошади. Гораздо медленнее.

— Вот-вот, вспомнили, да? То есть, кому-то было надо, чтобы вместо животных — железные вонючие и шумные машины. Жесткие. Опасные. Вот просто подумайте: мы тут с вами сидим и спокойно разговариваем. На улице — разговариваем. И аромат — чувствуете? Это вон, в садах, все цветет. Весна. Никто не мешает, не заглушает ни разговора нашего, ни этого прекрасного аромата. Это ведь не запах — именно аромат. Понимаете разницу, чувствуете? А у вас? Ну, сами подумайте…

Я подумал. Тем более, что мясо, которое мне поджарили слегка, с соком и кровью, уже заканчивалось, а в кружке еще было пиво. И торопиться мне сегодня было уже совсем некуда — жил я здесь же, на втором этаже.

— Ну, я же и говорю, что тихо у вас тут, хорошо, то есть.

— Да, тихо.

Он уже смотрел на самое дно своей кружки. Вообще-то мне казалось всегда, что кофе пьют чашками. Тонкими такими, прозрачными, фарфоровыми, которые страшно взять в руки — вдруг раздавишь.

Йорк вдруг поднял голову:

— Это вас просто учили неправильно. Тонкие чашки — они же совсем невкусные, понимаете? А когда кружка толстая, с круглым краем, то мало того, что кофе вкусен, так еще и ощущение, что ты его целуешь…

— Вы — маг?

Он, что — читает мысли?

— Можно, по-вашему, и так сказать, наверное, хотя… Нет, скорее, не маг я. Я тот, кто за этими самыми магами смотрит. Ну, как вот у вас за порядком — как это…

— Полиция?

— Нет-нет, — он поморщил лоб, вспоминая слово. — Шериф! Вот похожее, наверное.

— И звезда у вас есть? — мне становилось уже немного смешно, потому что уж очень все было не настоящее, по-киношному как-то.

— А как же шерифу — без звезды?

Йорк покопался в карманах и вытащил большую серебряную звезду с семью хитро изломанными лучами в разные стороны.

— Вот, всегда со мной на всякий случай.

А теперь он должен перейти к цели своего подхода. Попытка вербовки, и все такое… Знакомо и даже немного скучно.

— Что вы, что вы! Какая тут может быть вербовка? Просто мне показалось, что вам не все у нас нравится. Вы и в день приезда были чем-то недовольны. И когда выезжали на исторические места, к памятникам — тоже… Что-то не так? Вы только скажите, а уж я или устраню, или помогу вам чем-нибудь.

Что ему сказать? Ну, хотя бы так:

— Скажите, а зачем тут вы все время обезьянничаете? Зачем копируете у нас наносное, внешнее, самое для вас ненужное?

— В каком смысле? — он даже откинулся в удивлении на спинку жалобно скрипнувшего стула — килограммов сто двадцать в мужике, не меньше.

— Вот эти веревки и канаты, что натянуты по всем улицам — зачем это? Ведь нет у вас здесь никакого электричества, нет! И проводов никаких вам поэтому не надо! Но тянете везде эту паутину, портите весь вид. Знаете, как потом трудно фотохудожникам эти ваши «провода», эту настоящую сеть с фотоснимков стирать? В чем смысл? Вон, поглядите, поглядите, — тряс я пальцем, указывая на плотную завесу веревок и канатов над нами. — Вы думаете, так вы ближе к настоящей цивилизации? Да это же смешно просто!

«Шериф» Йорк даже не повернул голову, не приподнял брови, чтобы проследить, куда я указываю.

— Скажите, Айвэн, а кто вам сказал, что вы, все вы там, — впереди планеты всей? Откуда эта странная мысль, что это мы с вас срисовываем, копируем, «обезьянничаем» всяко? — он поморщился, показывая, как относится к этому «всякому». — Мы все же и постарше вас будем… Не годами даже — веками. Как бы не наоборот все было, а? Или вы, как фотограф, не видите этих проводов в своих городах? И вам там они не мешают фотографировать и творить свои фотошедевры?

— Да, у нас полно этих проводов. Но — вынужденно. Понимаете, вынужденно! Ток идет по проводам. У нас везде — электричество. Даже простое уличное освещение — электричество. И никакой магии. Вот и вынуждены мы тащить провода от дома к дому, от столба к столбу.

— Ну, предположим, предположим. Итак, у вас — вынужденно. А у нас — просто так? Для красоты, мол, и для цивилизованного вида? Вы это хотите сказать?

— Примерно так, — я допил свое пиво двумя глотками и уже собирался уходить.

— Погодите. Я вам объясню, к чему у нас эти «провода». Или, как вы правильно заметили, «сеть». Посмотрите внимательно, как тянутся эти сети. Где они находятся, и что это означает. Видите, перекрывается весь центр улиц. С одной стороны, вам, как настоящему фотографу, это мешает фотографировать дома, что напротив. Но с другой стороны… Как вы думаете, птицам разным. Ну, там воробьям, голубям — могут помешать наши так называемые «провода»? — он так еще специально голосом выделял эти «провода», что становилось ясным, как ему не нравятся мои слова.

— Птицам? Нет, конечно.

— А летучим мышам?

— Да летучие мыши, между прочим, где угодно пролетят!

— А, скажем, гарпиям? Драконам? Мантикорам всяким? Другим крупным летучим существам?

— Как в сказке, что ли?

— Ну, пусть будет, как в сказке. Традиция такая, предположим, так что скажете?

— Крупным будет неудобно, — признал я. — То есть, было бы неудобно, если бы они…

— Они существуют, потому что иначе бы мы в них не верили, — прервал меня Йорк. — Но есть еще один вид крупных летучих… Очень большая летучая мышь. Понимаете, очень большая. Она сможет пикировать на прохожих? А? Айвэн? Смотрите на меня! На меня смотрите! И на мою звезду!

Черт… Это точно магия какая-то. Сжало-то как. То есть, не сжало, а скорее заморозило Судорога такая во всем теле — ни голову повернуть, ни вскочить, ни голос подать.

— Сидеть! Я же сразу вам представился. И звезду свою показал. Так чего теперь дергаться? А то — ишь! Мешают ему наши «провода». «Сети» наши мешают. Да если бы не мешали, вы бы тут разгулялись, представляю! У вас-то давно все в проводах, да под током. Народ ваш быстро перенял нашу традицию защиты от кровопийц. Провода по столбам… Ишь! А вы часто видели места, где со столбов провода заходят в дом? У вас большие дома. Ну? Видели? Нет? Только в маленькие избушки на дачах? Думайте, я слушаю! Народ ваш ремесленный. Он наши традиции усовершенствовал даже. Электричество — это вещь хорошая не только для освещения, но и для защиты. Проволока — и электричество в ней. А у нас — канаты и магия вокруг них. Вот и остается нам, шерифам, просто ждать в участке, пока сработает, пока поколеблется особым образом защитная сеть.

Он бормотал сердито себе под нос, проверяя одновременно мои карманы и выкладывая на стол все оружие и амулеты.

— Ну, вот, вот и еще… И деньги есть — кабатчик не останется внакладе. И документы — можно будет написать письмо в ваш город. Там ведь тоже есть шериф… Ну, или какой другой чин, которому обязательно нужно знать, кто там по ночам шалил. Проверить надо вашу лежку. Гнездо проверить… А вот, кстати, и ваш экипаж, дорогой Айвэн.

По улице почти бесшумно приблизилась черная карета, окруженная угрюмыми всадниками на черных же конях.

— Пакуйте голубчика, ребята. В камеру его. А я еще комнату проверю.

И уже сквозь закрывающуюся дверь донеслось сердитое:

— Ишь, «провода» ему наши не понравились! Турист! Фотограф!