Оборотни Духова леса

Глава 33. На круги своя

10 (22) сентября 1872 года. Воскресенье

День осеннего равноденствия

Ивану показалось: с прошлого его визита в этот дом запах крови сделался тут ещё сильнее. Купеческий сын едва не задохнулся, когда они ввалились в полутёмные сенцы. Но, тут же обернувшись, он заложил на входной двери засов. И, вероятно, вовремя: когти первого из волкулаков слышимо застучали по ступеням крыльца. А всего пару секунд спустя зубастая бестия всем телом ударила в дверь. Но — та явно была крепче, нежели бока оборотня. И даже не колыхнулась в створе.

— Так здесь его убили? — Зина крепче стиснула пальцы Ивана и глазами указала на засохшие бурые пятна на полу, заметные даже в полумраке прихожей; никто даже и не подумал их отскрести.

А Рыжий утробно загудел, весь напрягся и, когда Иванушка спустил его на пол, остался возле ног хозяина; и заметно было: котофей принюхивается. Причём казалось — не к одному лишь застарелому запаху крови.

— Твой дед погиб здесь, да. — Отвечая на Зинин вопрос, Иванушка выхватил из сумки пистолет господина Полугарского.

И одновременно он словно бы услышал у себя в голове голос своего собственного деда — Кузьмы Алтынова: «Берегись! Он здесь!»

В последнем, впрочем, купеческий сын и так не сомневался. Какое-то шебаршение слышалось у них над головами: неопределённое, но вполне явственное. А теперь оно словно бы стало снижаться — и приближаться. И Рыжий, наверняка тоже это уловивший, больше не гудел: поймав Иванушкин взгляд, он беззвучно мяукнул, широко разевая маленькую розовую пасть.

— Он говорит нам: «Прячьтесь!» — без тени улыбки прошептала Зина.

Не выпуская ладони Иванушки, она наклонилась и свободной рукой подхватила Рыжего под брюхо — подняла с пола. И котофей не возражал; только продолжил принюхиваться и крутить башкой, когда девушка прижала его к себе. А купеческому сыну почудилось: он сам теперь слышит не просто возню, а цокот когтей по ступеням какой-то лесенки, находящейся в доме.

Они с Зиной заозирались, ища для себя хоть какое-то укрытие. А входную дверь начали таранить уже два или три зверя одновременно. И раздался глумливый голос Лосева:

— Ну, что же вы, ребятушки? Отопритеся, отомкнитеся!

Иван хотел сказать в ответ что-нибудь язвительное, но Зина помотала головой, быстро проартикулировала: «Молчи!» А потом указала взглядом на низкую дверку в дальнем от них конце прихожей. И, когда они к ней метнулись, к цокоту когтей на лестнице присоединился звук шагов спускавшегося мужчины.

«Этот Ангел даже не опасается нас! Считает: мы в его власти!» — мелькнуло у Ивана в голове. И он уже решил: дверь, замеченная ими, окажется запертой. Но нет: она бесшумно распахнулась, как только Иванушка, выпустив ладонь Зины, потянул за ручку. И они все трое: два человека и кот — оказались в маленьком тёмном чуланчике, где висела на крюках поношенная одёжа, да стояла на маленькой полочке масляная лампа, возле которой лежал коробок спичек. Купеческий сын мгновенно затворил дверь, на которой даже простенькой щеколды не оказалось. Так что оставалось лишь держать изо всех сил её внутреннюю ручку. А Рыжий тем временем вывернулся из объятий Зины и мягко спрыгнул на пол: припал мордой к длинной вертикальной щели, что имелась между составлявшими дверь досками. И люди тотчас же последовали его примеру.

Дочь протоиерея Тихомирова видела прежде белых волков только на картинках. И они всегда представлялись ей очень красивыми. Но зверь, который вошёл, крадучись, в прихожую откуда-то из глубины дома, показался ей ужасающим, как бледный конь известного всадника Апокалипсиса. Эта нечисть громко сопела, втягивая ноздрями воздух. И девушка уловила: прижавшийся к её ноге Эрик, тоже видевший волкулака, задрожал всем телом.

«Не бойся, Рыжий! — хотела сказать ему Зина. — Волк бледный меня ищет!» Она понятия не имела, откуда в ней возникла уверенность в этом. Но девушка ощутила, что и сама начинает дрожать. Она подумала было про заклятье «дурного глаза», однако решила: оно не сработает. И сил на него у Зины не оставалось, и волкулак явно искал их при помощи нюха, а не зрения.

Ванечка между тем вскинул пистолет с единственным серебряным зарядом. И явно вознамерился распахнуть дверку чулана — выстрелить в бестию. Но потом словно бы заколебался. И девушка, бросив на него мимолетный взгляд, увидела: её жених насупился, закусил губу. А когда Зина снова прижалась к щели в двери, то поняла: бледный волк что-то уловил в воздухе. И устремился прямиком к чуланчику, в котором они прятались.

— Мальчишка! — послышался едва слышный шёпот Ванечки. — Ангел послал за нами его, чтобы я не смог стрелять!.. — Однако пистолета от двери Зинин жених не отвёл.

Дочка священника не поняла, про какого мальчишку он говорил. А на расспросы у неё и секунды не нашлось бы: бледному волку оставалось до их двери аршина полтора, не больше. Но — внезапно оборотень выказал сомнение: замедлил побежку, снова принялся нюхать воздух. И на сей раз повернул морду в ту сторону, где расползались по полу безобразные бурые пятна. А вслед за этим и вовсе сделал к ним несколько шажков — отступил от двери чулана.

«Запах крови моего деда!.. — осенило поповскую дочку. — Он схож с моим запахом, и тварь сбилась!..»

Но тут же с той стороны, откуда появился белый волкулак, донесся мужской голос:

— Куда тебя несёт, олух! Ищи её!

Голос был мелодичный, приятный, и звучал на удивление молодо. А затем в полутёмную прихожую шагнул высокий светловолосый господин, облачённый в щегольскую пиджачную пару. И на ногах у него красовались не ботфорты, а лакированные туфли. Ангел-псаломщик, удивительно точно изображённый когда-то Митенькой Добротиным, будто на светский раут собрался.

Бледный волк при его словах крутанулся на месте, снова стал принюхиваться, а потом, припав носом к самому полу, прямым ходом устремился к двери чулана.

Зина схватила в охапку Рыжего, прижала к себе. А Ванечка распахнул дверь и, низко опустив дуло пистолета, спустил курок.

Бледный волкулак взвизгнул и отлетел в сторону, как если бы получил крепкий пинок. По пути он ронял кровавые ошметки: его правая передняя лапа была перебита примерно на уровне сгиба. Иван Алтынов не промазал. И моментально, сунув разряженный пистолет за пояс брюк сзади, Зинин жених рванул из сумки «Смит и Вессон». Но — всё-таки опоздал. Куда бы ни собирался Ангел-псаломщик в своем франтовском платье, теперь оно в один миг осело на пол. И пуля, выпущенная из полицейского револьвера, угодила куда-то в стену позади него. Ибо пресловутый Ангел существенно уменьшился в росте: к двери чулана скачками понёсся голубоглазый волчара светлой масти.

Ванечка пальнул в него повторно, и на сей раз попал: пуля пробила зверю широченную грудь. Вот только — ни малейшего вреда не причинила. Волкулак Барышников даже не запнулся на бегу — будто ничего и не заметил.

Эрик, хоть и продолжал дрожать, издал свой боевой клич: «Ва-а-о-у-у-в-в!» И стал вырываться из рук Зины, раздирая когтями её блузку. А волчара прыгнул на Ивана, который стоял в проеме низкой двери, почти задевая русой макушкой притолоку. И всё, что успел Зинин жених, это вслепую схватить с полки масляную лампу и метнуть её в зверя.

А в следующее мгновение входная дверь дома сорвалась с петель — плашмя упала внутрь.

Кузьма Алтынов услышал два подряд выстрела и кошачий вопль, когда находился уже рядом с изгородью красновского дома. И мгновенно уразумел: доктор Парнасов, болван и пентюх, провалил данное ему задание. Ванятка был уже внутри. Вместе со своей невестой и котом.

А вот снаружи…

Странное дело: те, кто заполонил сейчас крыльцо, не уловили приближения ни Кузьмы Петровича, ни тех, кто его сопровождал, держась чуть позади. Чтобы вызвать этих последних из Духова леса, купцу-колдуну пришлось потратить драгоценные полчаса. А теперь неясно было: окупится ли такая трата?

Оборотни, теснившиеся перед входной дверью, явно были целиком поглощены тем, чтобы проникнуть в дом. Но — руководивший ими человек сумел-таки что-то уловить. Он успел повернуться в сторону купца-колдуна — ровно в тот момент, когда тот нанёс разящий удар: снёс ему полголовы своей особенной правой рукой. И обычный человек тут же свалился бы замертво. Однако Кузьма Петрович допустил просчёт: не уловил истинной сути своего противника. Так что — удивился бы (если бы сохранил способность удивляться), когда с предводителем волкулаков произошло чуть ли не молниеносное преображение.

Но купец-колдун и на миг не оказался ошеломлен. Только пожалел мимолетно, что в ногу ему вцепился зубами не этот новоявленный зверь, а один из его приспешников. Который тут же покатился по земле, корчась в агонии. Да и то сказать: даже и волкулаку не следует кусать умертвие, чья кровь неизбежно его убьёт и после смерти оставит в зверином обличье. А вот новый, чья голова тотчас же зажила, не последовал примеру своего клеврета. Только яростно оскалился на купца-колдуна, преграждая ему дорогу в дом.

И Кузьма Алтынов сделал одну за другой две вещи.

Во-первых, он подозвал к себе тех шестерых волкулаков, которых ему довелось попробовать на зуб полторы недели назад — на Духовском погосте. Подозвал он их, конечно, без слов; и так же, безмолвно, отдал им приказание: сообщил, что они должны делать.

А, во-вторых, когда его волки-умертвия сдёрнули с крыльца нового зверя, Кузьма Алтынов снова взмахнул правой рукой — выбивая дверь красновского дома. И переступил порог, не став и глядеть, как созданные им не-мёртвые хищники расправляются со своими оппонентамм. Слышал только вой и визг позади себя — какой издавали приспешники поганца Барышникова, которому когда-то вздумал сохранить жизнь предок Кузьмы Петровича.

Впрочем, и об Алексее Адтынове, и о своём отряде не-мёртвых волкулаков купец-колдун позабыл, едва только вошёл в дом. Взгляд единственного глаза Кузьмы Петровича сейчас же уловил всё.

В углу скулил, зализывая лапу, жалкий недоумок: волчонок-переросток; его и в расчёт можно было не принимать.

Эрик Рыжий завывал и пытался вырваться из рук девицы Тихомировой. Но та, стоя в паре шагов от распахнутой двери маленькой кладовки, держала котофея крепко, хоть и одной рукой. А другой рукой Агриппинина внучка безуспешно пыталась зажечь спичку, чиркая ею о коробок, зажатый в зубах.

А Иван Алтынов, единственный внук и наследник купца-колдуна, лежал спиной вниз на полу и обеими руками держал волкулака Барышникова за морду, отстраняя её от себя. Из пасти оборотня на лицо Ванятки стекала слюна, а по светлой шкуре бестии расползались потеки масла — явно такого, каким заправляют лампы.

Купец-колдун не знал, заметил ли внук его появление. Да это и не играло роли. Выбросив вперёд правую руку, Кузьма Петрович попробовал ухватить волкулака Барышникова за шкирку — оторвать его от Ванятки. Но не тут-то было. Пропитавшаяся маслом звериная шерсть выскальзывала из пальцев — не позволяла ухватиться. А зубы отродья были уже в четверти вершка от яремной вены Ивана.

И Кузьма Петрович принял решение. Он даже не прыгнул — упал волкулаку Барышникову на спину. И сомкнул зубы на правом ухе бестии: прокусил его насквозь.

Зверочеловек издал гортанный вой, перекрывший даже те звуки, какие издавали на крыльце его сателлиты. И — скатился с Ванятки, норовя спиной придавить купца-колдуна к полу. А потом так неистово дёрнул головой, что волчье ухо порвалось, и кусок его остался у Кузьмы Петровича в зубах. Тогда как сам волкулак стал вертеться, как уж на сковороде, дабы высвободиться из схватки бывшего купца первой гильдии.

Ванятка же вскочил с полу, выхватил у Зины спичечную коробку и в один приём зажёг спичку.

— Дедуля, выпусти его! — заорал он. — Он весь в масле — загорится, как факел!

И купец-колдун, быть может, сделал бы, как хотел его внук. Но перед мысленным взором Кузьмы Алтынова промелькнуло видение: волкулак с пылающей шерстью выскакивает из дому во двор и прыгает в бочку, которая там стоит. А потом…

Однако никакого «потом» купец-колдун дожидаться не стал. Без раздумий он вскочил на ноги, вздёргивая и волкулака — ставя его на задние лапы. После чего, удерживая каналью одной правой рукой, левой он вырвал у своего внука горящую спичку. И вложил все силы в два послания. «Гнедой, сюда!» — первой мыслью позвал он. А вторую мысль забросил в голову Ванятке: «Бегите!»

Сам же стал отступать: спиной вперёд, волоча волкулака за собой. Согбенная спина позволила Кузьме Алтынову легко войти в низкую дверь чуланчика, заполненного всяким хламом. И, как только они со зверем очутились внутри, купец-колдун бросил догоравшую уже спичку на промасленную голову отродья. А затем дверь чулана захлопнул: запирая и себя, и волкулака в заплясавшем пламени.

Барышников снова рванулся, и дикая боль явно удесятерила его силы. Так что купец-колдун не удержал его одной рукой. И волкулак, по всем вероятиям, всё же выскочил бы наружу — нырнул в спасительную для него воду из Колодца Ангела. Однако у Кузьмы Петровича оставался ещё козырь в рукаве. А если уж говорить точно: в кармане пиджака. Купец-колдун выхватил оттуда горсть праха и швырнул её — всё, что осталось от Елены Гордеевой, — прямо в глаза оборотню, который уже встал на четыре лапы и собирался ломануться в дверь.

На миг бывшему купцу первой гильдии показалось, что в воздухе сотворился женский силуэт: абрис не слишком молодой и довольно грузной дамы, облаченной в распашное платье старинного кроя. Но было это взаправду или пригрезилось ему — Кузьма Алтынов и сам не понял. Да это было и неважно. Главное — что-то этакое уловил и волкулак Барышников. Ибо он вдруг прижался к полу: распластался на нём, раскинув лапы, как если бы сверху что-то придавило его. И не пробовал более выскочить за дверь.

Иван знал: будь его дед живым, он кинулся бы открывать ту кладовку — спасать его. Но Кузьма Петрович Алтынов умер ещё пятнадцать лет назад. И, раз теперь он велел внуку бежать (вероятно, даже Зина безмолвный приказ уловила: потянула Иванушку к выходу, едва сквозь щели в двери чулана стало просвечивать пламя), то следовало это сделать. Иначе дедова жертва пропала бы втуне. Его запоздалое самоотречение оказалось бы бесполезным.

Но всё же у Иванушки ком стоял в горле, когда они выскочили на крыльцо. И он даже не попытался остановить белого волка-подростка, который протиснулся мимо них в дверь и, припадая на раненую лапу, устремился в заросший сад доктора Краснова. А пожар тем временем разгорался за их спинами так быстро, как будто маслом облили весь дом целиком; даже полы в прихожей уже начинали дымиться, когда купеческий сын бросил взгляд через плечо, переступая порог.

А потом они увидели то, что происходило на крыльце и во дворе. И это едва не заставило Иванушку позабыть про участь его деда.

На земле, на досках крыльца, на дорожке, что вела к калитке — всюду разбросаны были окровавленные куски волчьей плоти и шкур. И какие-то анафемские твари, лишь отчасти схожие видом с волками, продолжали там совершать своё пиршество. Эти — другие — волкулаки, казалось, выбрались из преисподней: особой, предназначенной сугубо для оборотней. И теперь устроили своим обычным собратьям ад на земле.

У Ивана тошнота подступила к горлу. Зина, так и прижимавшая к себе котофея, свободной рукой несколько раз провела по лбу, смахивая выступивший пот. А Эрик Рыжий — тот ничего: нфернальных монстров, похоже, ни капельки не испугался. Только озирался с любопытством по сторонам, будто считал: на них троих волкулаки-каннибалы покушаться не станут. Да и вправду: те пока что жрали своих соплеменников, отдавая заметное предпочтение их головам.

Но — пожар в доме доктора Краснова разгорался. А все соседние дома будто вымерли: никто не выглядывал из окон, не выскакивал на улицу, не ужасался при виде дыма. И ясно было: ежели не вызвать сюда немедленно пожарную команду, половина Живогорска может уже к ночи выгореть. Вот только — пирующие существа перегородили Ивану и Зине выход со двора; чтобы выбраться из владений покойного доктора, нужно было пройти сквозь этих живоглотов — будто сквозь строй.

И тут вдруг с улицы донеслось знакомое конское ржание.

— Басурман! — изумленно воскликнул Иванушка.

А гнедой жеребец, будто ждал лишь этого зова, мгновенно перемахнул через невысокую изгородь: при седле и уздечке. Встал перед хозяином, как лист перед травой. И они с Зиной прежним манером взобрались ахалтекинцу на спину: Иван — спереди, его невеста — сзади. А Рыжего купеческий сын пристроил в свою наплечную сумку; котофей не возражал.

Басурман их веса будто не ощутил: перескочил через ограду с прежней лёгкостью и минуту спустя уже мчал их к той части города, где виднелась пожарная каланча.

И лишь на пути домой — когда они, известив пожарных о происшествии, ехали на Губернскую улицу, — они снова натолкнулись на волкулаков. Пара зверей серой масти будто поджидала добычу у завалинки одного из деревянных домиков. И — дождалась. Причём — даже не двоих людей и кота.

Иванушка и не понял, откуда вывернул доктор Парнасов, правивший алтыновским одноконным экипажем. Зато сам Павел Антонович сразу же его узрел. И закричал ещё издалека:

— Иван Митрофанович, только не ходите в дом Краснова в одиночку! Ваш дед велел вам передать, чтобы вы всенепременно дождались его! Я ещё раньше должен был вас предупредить!..

— Рано взнуздал, да поздно выехал… — пробормотал купеческий сын, вспомнив поговорку, которую любила повторять его нянька Мавра Игнатьевна.

Вот тут-то два волкулака, что прятались возле завалинки, и кинулись наперерез алтыновской бричке. Почему-то именно её выбрали своей мишенью, хотя она продолжала катить вперёд, а Басурман, которого придержал Иванушка, застыл на месте.

Купеческий сын вспомнил, что так и не перезарядил пистолет господина Полугарского, лишь тогда, огда Зина закричала:

— Стреляй в них, Ванечка!

И всё же Иван потянулся, чтобы вытащить разряженное оружие из-за пояса брюк. Басурман загарцевал под ним, а кот, высунувший башку из сумки, напряжённо, с хрипотцой, мяукнул.

Но купеческий сын так и замер с заведённой за спину рукой. Ибо два волка так и не добежали до впряженной в бричку лошади, которая зашлась паническим ржанием. На полпути они словно получили подножку — оба одновременно; и кубарем покатились по булыжной мостовой. Причём, когда они в первый раз перекувырнулись через головы, на обоих ещё имелись шкуры. А при последующих кувырках — Иванушка едва мог поверить собственным глазам! — на мостовой оказались уже двое парней: лет двадцати, загорелых, совершенно голых. Едва прекратив свои кульбиты, эти двое вскочили и пустились наутёк: сперва — пытаясь бежать на четвереньках, и только потом догадавшись использовать одни лишь ноги.

— Тпру-у-у! — закричал Парнасов, натягивая вожжи и пытаясь удержать лошадь, прянувшую в сторону от обнаженных перерожденцев.

А вот Эрик Рыжий на голых парней и внимания не обратил: задрав остроухую башку, котофей глядел куда-то вверх. И купеческий сын, проследив направление его взгляда, издал радостный возглас. По сероватому предзакатному небу двигался ярко-красный шар, но — отнюдь не солнечный.

— Монгольфьер!.. — громко произнесла за спиной у Иванушки Зина — явно и сама смотревшая в ту сторону.

— Шарльер, — поправил её Иван Алтынов. — Так называл этот аппарат инженер Свиридов.

И купеческому сыну показалось: его московский знакомец их услышал. Потому как высунулся из гондолы, под днищем которой было закреплено огромное, круглой формы, вогнутое зеркало, и приветственно махнул им рукой. Иванушка сделал ответный взмах — да так и уставился на свою правую кисть. Никакого красного пятна на тыльной её стороне более не просматривалось.

— Зинуша, — не оборачиваясь, проговорил он, — посмотри-ка на большой палец своей левой руки! Что там?

И девушка без паузы отозвалась:

— Там — ничего. Краснота пропала! Я это заметила, ещё когда мы садились на Басурмана.

К вечеру всё-таки распогодилось. И, когда все они собрались в гостиной алтыновского дома, полукруглые окна багрянцем подсвечивало закатное солнце, пробившееся сквозь тучи.

Вместе с Иваном и Зиной, переодевшимися и умывшимися, здесь были сейчас и Татьяна Дмитриевна Алтынова, и отец Александр с Аглаей Сергеевной (которая, правда, всё время хмурилась и отводила глаза). Газетчик Свистунов что-то строчил в своём блокноте, пока Николай Степанович Мальцев рассказывал, как нынче Алексей сумел остановить понесшую тройку лишь за городской чертой. И как они, вернувшись к дому Краснова, обнаружили там лишь пожарных, пытавшихся совладать с огнем. Доктор Парнасов, сидевший в дальнем углу гостиной, имел вид смущённый и расстроенный. А инженер Свиридов, недавно закончивший облёт города, выглядел гордым и довольным, как Персей, одолевший при помощи зеркального щита Горгону Медузу. Зинина баушка Агриппина Федотова то и дело бросала гневные взгляды на свою дочь Аглаю, однако вслух ей ничего не высказывала. А в углу, на своём любимом стуле, намывал гостей Эрик Рыжий — недавно закончивший угощаться всякими вкусностями во владениях обожавшей его кухарки Степаниды.

Иван пригласил бы и Валерьяна поучаствовать в их собрании — родственник, как-никак. Но тут уж доктор Парнасов проявил неколебимую твёрдость: его пациенту, чья психика только-только начала восстанавливаться, были категорически противопоказаны любые треволнения.

— Завтра с утра, — заговорил инженер, едва только Мальцев закончил свой рассказ, — я ещё разок пролечу над городом и его окрестностями. Вдруг из вашей здешней фауны кто-то попрятался, пока я летел в первый раз? Да и потом, из-за пожара несколько кварталов сегодня заволокло дымом. Так что видимость была понижена. И чьё-то отражение могло оказаться неясным.

Казалось, материалиста-инженера нисколько не смущает тот факт, что уездный город Живогорск наводнили волки, которые, отражаясь в вогнутом зеркале, обращались в людей. А Иванушка только поморщился при упоминании пожара. Дом Сергея Сергеевича Краснова сгорел до головешек, и пожарные пока ещё не пробовали растащить крючьями то, что от него осталось. Но купеческий сын заранее содрогался, представляя, что на пожарище они отыщут не только обуглившееся деревяшки и черепки битой посуды. Он и Зина сидели рядышком на мягком канапе, держась за руки; и теперь невеста Ивана, будто уловив его настроение, крепче сжала ему пальцы.

— А не удалось ли вам увидеть, — обратился между тем к Свиридову протоиерей Тихомиров, — что происходило с полукровками, когда они проявлялись в вашем зеркале?

Зинин отец явно места себе не находил из-за того, что освященная им вода превратила добровольных оборотней в жутких чудищ.

— Вы имеете в виду тех, кто частично был как волк, а частично — как человек? Мне один такой попался на глаза: неподалёку отсюда, на задворках Губернской улицы. И он очеловечился так же быстро, как и остальное ваше зверье.

При этих словах инженера отец Александр с заметным облегчением перевел дух. А Зинина бабушка проговорила:

— А вот мне жаль, что они не остались навсегда половинчатыми чудищами! Ничего иного они и не заслужили — после того как снюхались с этим Ангелом.

— Кстати, об этом пресловутом Ангеле — Константине Барышникове! — вскинулся Илья Свистунов, услышав слова Агриппины. — Вы ведь так и не рассказали, Иван Митрофанович, что с ним приключилось!

И тут из-за дверей гостиной, которые оставались распахнутыми, донесся густой бас:

— А ещё господин Алтынов не рассказал, что на самом деле приключилось с его отцом, Митрофаном Кузьмичом Алтыновым, который якобы выехал для лечения за границу!

Иванушка вздрогнул, мгновенно поняв, кого сейчас увидит. И точно: в гостиную шагнул, звеня шпорами на форменных сапогах, исправник Огурцов. А из-за спины у него выглядывали двое городовых — держа руки на эфесах шашек.

«Надо же, он прозрел!.. — подумал Иван с весёлым недоумением, нисколечко сейчас не уместным. — И переодеться в новенькую форму успел!»

А Татьяна Дмитриевна тотчас вскочила со своего места, воскликнула гневно:

— Да как вы посмели, милостивый государь, сюда прийти! Вы!.. Ведь полгорода видело, как вы носились по улицам в шкуре и с хвостом! А теперь вы заявляетесь в наш дом и смеете возводить несусветную напраслину на моего сына, который спас весь Живогорский уезд!

Но Денис Иванович Огурцов и бровью не повёл.

— У вас, госпожа Алтынова, должно быть, помутнение рассудка, — надменно, через губу, выговорил он. — А, может вы вступили с вашим сыном в прямой сговор — с целью убить супруга вашего, Митрофана Кузьмича, и завладеть его наследством. Так что — у меня имеются основания взять под стражу вас обоих.

Нотариус Мальцев тоже резко встал со стула — явно хотел что-то возразить недавнему волкулаку. Но тот уже обернулся к своим подчинённым, наверняка собираясь отдать им беззаконный приказ. Но те вдруг, словно по команде, подались в разные стороны. И вперёд, мимо расступившихся городовых, шагнул немолодой мужчина в фасонистом тёмно-синем сюртуке тонкого заграничного сукна.

— И за что, господин бывший исправник, вы намереваетесь арестовать мою жену и моего сына? — вопросил новый гость.

Только — никакой это был не гость! В свой собственный дом вернулся купец первой гильдии и самый состоятельный гражданин города Живогорска — Митрофан Кузьмич Алтынов. Он основательно укоротил бороду и подкрутил усы. А седоватые его волосы не были подстрижены, как раньше, «под горшок»: на голове у него красовалась модная стрижка, наверняка сделанная каким-то европейским куафером. Так что теперь купец-миллионщик смотрелся помолодевшим лет на десять. Но всё же — это, вне всяких сомнений, был он. Даже Денис Иванович Огурцов не мог бы это отрицать.

— Да где же вы были, господин Алтынов? — запинаясь, выговорил исправник.

— Ездил на лечение в Италию, — отчеканил Митрофан Кузьмич. — Да и вам советую куда-нибудь съездить — поправить здоровье. Обещаю: вы получите для этого выходное пособие, когда оставите место главы уездной полиции.

А Иванушка, пока отец его говорил, безотрывно на него глядел. Искал в батюшкиных чертах признаки: он ли это в полной мере? Или всё-таки…

Но тут с места сорвался Эрик Рыжий — помчал вприпрыжку к Митрофану Кузьмичу. Однако Татьяна Дмитриевна поспела вперёд котофея: оттолкнула с дороги исправника — бросилась мужу на шею. И под лучами позднего солнца вспыхнули в мочках её ушей изумрудные серёжки — ярко, словно двойная зелено-голубая звезда Альмах из созвездия Андромеды.