Оборотни Духова леса

Глава 13. Перламутровая ведьма

30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда

Эрик Рыжий мчал стрелой вдоль ограды заброшенного сельского погоста, всем сердцем надеясь, что на пути ему встретится лазейка, в которую он сумеет шмыгнуть. И куда не сможет протиснуться то нечто, которое сейчас преследовало его. Преследовало — и гремело при этом так, как громыхнули игрушки на той рождественской ёлке в доме Алтыновых, которую Эрик пару лет назад случайно свалил на пол. Ну, или не совсем случайно — это уже значения не имело. Другое было важно: Эрик не мог запрыгнуть на кладбищенскую ограду, чтобы спастись от преследования. И в один прием перемахнуть через неё у Рыжего тоже не получилось бы. Узкие доски, из которых она состояла, кто-то заострил сверху — будто специально для того, чтобы какой-нибудь неосторожный и самонадеянный кот напоролся на них. А близлежащие деревья, на которые можно было бы вскарабкаться, находились как раз за этой оградой.

И ведь начиналось-то его самостоятельное существование здесь вполне сносно! Рыжий справедливо рассудил: прежде чем приниматься за поиски, следует хоть чем-то позавтракать. Правда, перекус ему попался не очень-то знатный: возле маленького, покрытого ряской, прудика позади одного из разрушенных домов Рыжий поймал двух лягушек. Но — голод не тётка: он сожрал обеих. И пожалел, что не сумел поймать третью: та ускакала от него в воду. Лягушатина показалась коту приемлемой на вкус: чем-то походила сырую курятину. И, когда он запил свой завтрак водой из прудика, настроение у него заметно улучшилось.

Вот тут-то он и разглядел те странные штуковины, что сверкали и переливались на утреннем солнце чуть в отдалении: возле дощатой ограды заросшего погоста. Ну и, конечно, ему стало до чертиков интересно: что же это такое? Всё-таки он был кот, а не какой-нибудь ленивый и нелюбопытный двуногий. Так что — он совершил очередную несусветную глупость: обогнув маленький водоем, потрусил к тому месту, где на земле возвышалось изрядной горкой что-то переливчатое, с округлыми краями.

Впрочем, всё могло бы ещё и обойтись! Если бы он только посмотрел со стороны — не стал бы приближаться к подозрительному холмику. И, паче того, не стал бы разбрасывать лапами те странные, отдаленно пахшие рыбой, крышечки. Да, на крышки они походили более всего: вогнутые, зеленоватые с наружной стороны и радужно сиявшие изнутри. Да что там — сиявшие! Каждая из этих крышечек являла собой удивительное зеркальце. Обычные зеркала Рыжий множество раз видел в доме Алтыновых, и своё собственное отражение в них наблюдал неоднократно. Но — в тех зеркалах купеческий кот отражался самым обыкновенным, натуральным образом. Здесь же его взору предстали сотни крохотных, перевернутых с лап на голову, Эриков. Ну, и как было не подойти к этому чуду поближе — не изучить его как следует?

А тут ещё одна из крышечек, что лежала на вершине холма, с интересным шелестом заскользила вниз. И Рыжему этот звук настолько понравился, что он тут же одним прыжком вскочил наверх — слегка провалившись лапами в сиявшие «крышки». А затем принялся с упоением сбрасывать их на землю одну за другой, наслаждаясь производимым шумом. Да, он был взрослым, заматеревшим котом, но разве же это означало, что ему не хочется поиграть и порезвиться? А Иван давно вырос — не играл с ним больше. Даже Зина почти никогда с Эриком не играла. Мог ли он удержаться от такой неожиданной забавы?

И он завалил ухо до такой степени, что не уловил: в какой именно момент переливчатый холмик начал двигаться изнутри. Купеческий кот ощутил дрожание у себя под лапами лишь тогда, когда из-под маленьких — ненастоящих! — зеркалец высунулась длинная жёлтая кость. И принадлежать она могла только человеку — наверняка составляла когда-то часть его (или её?) руки. Пальцев на это костяной руке осталось только два; остальные отвалились. Но и этими двумя перстами нечто попыталось ухватить кота за левую заднюю лапу — ту, где по рыжей шерсти пролегала белая полоса, образуя подобие браслета. Лишь каким-то чудом Рыжий успел отпрыгнуть в сторону — за миг до того, как жуткие пальцы на этом браслете сомкнулись бы.

Однако спрыгнул он с диковинного холмика крайне неудачно: оказался между ним и дощатой оградой заброшенного погоста. А блестящие штуковины продолжали при этом рассыпаться, падая справа и слева от Эрика. Перекрывая ему путь к побегу.

Но ещё и тогда Рыжий мог бы выбраться из возникшей ловушки, если бы поспешил — не застыл на месте, будто у него лапы к земле приросли. Его прямо-таки заворожила возникшая перед ним картина.

Солнце играло на радужных крышечках, которые вдруг все разом взлетели вверх — вместе с грудой пожелтевших костей. Это шелестящее скопление повисело пару мгновений в воздухе, а потом стало медленно, будто нехотя, опускаться. Причём иссохшие кости встали вертикально, одна над другой: из них сам собой составился скелет человека. А переливчатые зеркальца начали возникший костяк облеплять, прицепляясь к нему выпуклой зеленоватой стороной. Так что, когда превращение завершилось, перед Эриком стояло подобие женщины, фигура которой являла коту сотни его собственных перевернутых отражений.

А ещё — на земле, в том месте, где недавно находился холмик из «крышек», Рыжий увидел голого мужика. Совершенно точно — мертвого. И запах он источал точь-в-точь такой же, как давешняя пятерка: наполовину — людской, наполовину — звериный. Разглядывая его, Эрик опять непозволительно отвлекся. И едва не упустил тот миг, в который на него кинулась ведьма — это человеческое слово коту было известно! Она простерла к нему свои костистые руки, на которые щёлкали, будто клешни, переливчатые зеркальца. Лишь теперь котофей разглядел, какие у них были острые края!

Но, нацепив на себя эти штуковины, ведьма убрала их с земли. По бокам от Эрика больше не было никаких нагромождений. И купеческий кот, невероятным усилием стряхнув с себя жуткое наваждение, принял боевую стойку. А затем молниеносно нанес передними лапами с десяток ударов по ведьмовским рукам: справа и слева. Несколько блестящих крышечек отпало от костяной основы, а страшное нечто слегка подалось назад. И тут уж Эрик Рыжий дурака не свалял: одним махом он отпрыгнул вбок на добрый аршин и сломя голову пустился наутёк.

Посыльный от Зины явно бежал, не останавливаясь, от самой Миллионной улицы — от доходного дома. И теперь всё никак не мог перевести дух: его дыхание несколько раз пресекалось, пока он говорил. Хотя Ивану подумалось: причина этого могла состоять не только в быстром беге. Лицо мальчишки-посыльного, которому вряд ли было больше четырнадцати лет, искажал стыдливый, затаенный, но всё равно совершенно явственный ужас.

— Хорошо, что дежурный по этажу услыхал шум, — говорил он Ивану, доктору Парнасову и Лукьяну Андреевичу, которые стояли с ним в прихожей. — Если бы он не выскочил…

На этом месте паренёк слегка задохнулся, и Павел Антонович Парнасов спросил у него:

— Может быть, вам, юноша, накапать настойки валерьяны?

Доктор выговорил это мягко, без всякого намека на издевку. Но юный гостиничный служащий всё равно страшно смутился: всё его лицо пошло фигурными красными пятнами. Он помогал головой, показывая: дескать, не нужно. И продолжил свой рассказ, периодически делая паузы, чтобы чуть-чуть отдышаться.

Однако Иван почти и не слушал его — прочел о случившемся в Зининой записке, которую мальчишка ему доставил. И на конюшне уже седлали Басурмана. Купеческий сын не мчался прямо к своей невесте лишь потому, что понимал: на своих двоих он будет добираться куда дольше, чем верхом.

Зина изложила факты коротко и весьма сдержанно. Однако и этого вполне хватило, чтобы Иванушка обругал себя за наивность. Он-то полагал, что в доходном доме, за его каменными стенами, девушка окажется в безопасности!

«Ванечка, мне нужно, чтобы ты был здесь! — писала она, явно в спешке: плохо заточенным карандашом. — Маменьке вздумалось нынче утром навестить нас с бабушкой без всякого предупреждения. И портье впустил её. Даже выделил ей провожатого: кого-то из носильщиков. Только благодаря этому маменька и осталась цела. По её словам, волк выскочил откуда-то с чёрной лестницы, когда они двое уже поднялись на наш этаж. И, прыгнув на бедного провожатого, принялся рвать ему руку, которой тот попытался закрыться. Маменька страшно закричала, и это услышал кто-то из коридорных, находившихся на этаже в служебном помещении. Он выскочил оттуда с масляной лампой в руках и швырнул ею в зверя. У того моментально задымилась шерсть, и он с воем убежал. Маменька сказала: припустил вниз по той же чёрной лестнице. Но, сколько его ни пытались отыскать потом — всё оказалось тщетно. Зверь будто сквозь землю провалился. Но мы-то понимаем, что это означает, верно? Очевидно, что не волка следовало искать.

Тот носильщик, которому погрызли руку, быстро оправился от потрясения. И уверяет, что пострадал несильно. Только раны свои никому не показывает. А вот маменька находится сейчас в нашем с бабушкой номере и требует, что мы обе немедленно отправились с нею вместе в наш дом на Губернской улице.

Но это, впрочем, не главное. Мне нужно срочно рассказать тебе кое о чем — чрезвычайно важном для нашего дела. Жду тебя! Пожалуйста, не медли!

Зинаида Тихомирова.

P.S. Захвати какого-нибудь корма для Горыныча! Он не желает клевать то зерно, которое ему принесли из лавки.

P.P.S. И непременно возьми с собой подарок господина Полугарского».

Прочитав последнюю фразу, Иван Алтынов невольно хмыкнул: неужто Зина считала, что он сам не догадался бы вооружиться пистолетом с серебряными пулями? Да и про «змеиный замок» он не забыл!

Рыжий ощущал, что начинает выбиваться из сил. Лапы кота наливались вязкой тяжестью, и его бег вот-вот должен был замедлиться. Как и все коты и кошки, он мог лететь вперёд быстрее ветра, но — лишь недолгое время. А позади, неумолимо к нему приближаясь, слышался хрустящий перестук.

Эрик не мог себе вообразить, на кой бес он, рыжий кот сибирской породы, понадобился переливчатой ведьме? Однако не сомневался: если он угодит в её зеркальные руки, его жизни придёт неминуемый и ужасный конец. Что ведьма с ним сотворит: сожрет? растерзает? — Рыжий не знал. И решительно не желал узнавать.

Собравшись с силами, он сумел прибавить ходу, пусть и осознавал: так он выдохнется ещё быстрее. Однако он помнил: впереди в кладбищенской ограде имелись арочные ворота. Те, в которые позапрошлой ночью затащили Зининого отца. А за воротами произрастало без счёта вековых берёз и елей — спасительно высоких.

И он успел: влетел под полукруглую арку, когда хруст у него за спиной сделался уже непереносимо отчетливым. Рыжий крутанулся на подрагивавших лапах, ища, на какое дерево залезть. Однако вышло так, что это оказалось излишним.

В тот момент, когда он повернулся мордой к своей преследовательнице, с той случилась удивительная вещь. Она будто налетела на толстое стекло, которое кто-то невидимый установил в воротах, едва Эрик проскочил под их аркой. И от этого соударения вся ведьмина переливчатая фигура вдруг распалась на части: разлетелась в разные стороны желтыми костями и радужными «крышечками». Так что купеческий кот от восторга издал оглушительный победный мяв: решил, что с этой дьяволицей покончено.

Но, увы: части, из которых она состояла, едва коснулись травы за воротами. И тут же начали снова собираться воедино, восстанавливая прежние ведьмовские очертания. Эрик не успел даже подивиться той быстроте, с какой это происходило, а ведьма уже снова стала переливчатым чудищем, которое от черепа до ступней облепляли вогнутые крышечки, попахивавшие рыбой.

Рыжий на всякий случай отбежал назад, оказавшись рядом с толстенным стволом старой березы: чёрным и грубым понизу, но блиставшим белизной ближе к густой кроне. А затем несколько раз душераздирающе мяукнул — дал выход своему возмущению.

Ведьма, впрочем, больше не пыталась проникнуть сквозь невидимую преграду, что воздвиглась для неё в створе ворот. Просто стояла, повернув к Рыжему ту часть своей головы, где следовало бы находиться лицу. И словно бы смотрела на кота. Вот только — смотреть-то ей было нечем! В тех местах, где у людей располагаются глаза, у ведьмы сверкали всё те же непонятные зеркальца. Могла ли она видеть с их помощью? И, если могла, то как? Рыжий попробовал обдумать этот вопрос, и пришёл к мысли: да в точности так же, как дедуля разговаривал с ним, не произнося ничего вслух!

И вот, поди ж ты: стоило только Эрику вспомнить про долгорукого, как из глубины погоста, со стороны покосившейся церковки, донесся знакомый коту голос. И звал его именно тот, кого дед Ивана Алтынова велел искать. Если, конечно, кот всё правильно понял.

— Эрик, Эрик! — кричал Зинин отец. — Беги сюда!

И Рыжий, повернувшись к ведьме пушистым хвостом, припустил к просевшей церковной паперти. Ещё издали он заметил: в двери храма зиял изрядный пролом, крест-накрест заколоченный досками. Но заколотили его неплотно: в просвете между досками явственно виднелось чернобородое лицо Александра Тихомирова.

Иван переоделся в костюм для верховой езды, приготовленный для него Мефодием: в черный бархатный сюртук и бриджи с высокими сапогами. И на сей раз не пренебрег перчатками: выбрал кожаные, прочные. Они должны были ещё и скрыть от глаз доктора Парнасова алое пятно размером с пятак, что так и не стерлось с Иванушкиной руки. С доктором купеческий сын коротко переговорил уже в прихожей: вполголоса объяснил, что нужно будет сделать с рукой из сундука, если он, Иван, к трём часам дня не вернётся домой.

К их тихому разговору прислушивались также Лукьян Андреевич и Мефодий: вышли Иванушку проводить. Мальчик-посыльный оставался здесь: доктор сказал, что лучше ему пока на Миллионную улицу не возвращаться. А старший приказчик не преминул попенять молодому хозяину:

— Зря вы, Иван Митрофанович, не хотите призвать на помощь полицию! Я прямо сейчас мог бы послать нарочного к Огурцову: сказать, что нужно отправить полицейский наряд в ваш доходный дом. Ведь мыслимое ли это дело: дикие звери там прямо по коридорам бегают!..

Иван мог бы просветить Сивцова насчёт того, какое отношение сам исправник имеет теперь к диким зверям. Однако вместо этого лишь махнул рукой — изобразил безмятежность:

— Быть может, у Аглаи Сергеевны просто разыгралось воображение! У кого-то из постояльцев убежал из номера большой пёс, а ей примерещилось, будто это волк!

Лукьян Андреевич явно собрался возразить: сказать, что почему-то половине Живогорска сейчас такое мерещится. Но Иван тут же перевёл разговор на другое — обратился к пожилому лакею:

— Скажи, Мефодий, а ты виделся в доме с дворецким моей маменьки Татьяны Дмитриевны?

Конечно, расспросить прислугу о дворецком-волкулаке давно следовало бы. Да у Ивана всё язык не поворачивался: вставало перед глазами тело голого мужчины с разбитой головой, что лежало сейчас в Старом селе под грудой перламутровых ракушек.

— Только один раз и виделся: когда он пришёл наниматься в услужение, а я его к Татьяне Дмитриевне проводил. А после того он мне ни разу на глаза не попадался. — По интонации Мефодия было понятно: до него лишь теперь дошло, сколь странно такое выглядело.

— А приносил он с собой какие-то рекомендации? Может, письма от прежнего нанимателя? Почему моя маменька вдруг решила его нанять?

За лакея ответил стоявший рядом Сивцов:

— Да, было у него при себе рекомендательное письмо! Я спросил о нём в тот же день, когда Татьяна Дмитриевна взяла на службу этого Полугарского.

— Кого-кого?! — Иван своим ушам не поверил.

— Полугарского Владимира Алексеевича. Так он назвался.

Ах, если бы у Иванушки оставалось хоть немного времени, чтобы вникнуть в смысл открывшейся шарады! Ведь что же это выходило? Представитель дворянского рода, пусть и незнатного, нанялся дворецким к купеческой жене с сомнительной репутацией? Очень уж сильно обеднел, что ли? Или — ему требовалось во что бы ни стало подобраться к Татьяне Дмитриевне Алтыновой? А, к тому же, этот Владимир Алексеевич, которого Иван привык именовать про себя исключительно дворецким-волкулаком, наверняка состоял в родстве с Николаем Павловичем Полугарским. Фамилия-то была редкая! И, стало быть, как и все представители этого рода, он входил в число незаконных потомков князей Гагариных.

Однако сейчас у Ивана не имелось ни одной лишней минуты, чтобы разобраться с историей погибшего дворецкого. Нужно было спешить к Зине — он и так промедлил, ожидая, пока для него оседлают Басурмана и уложат в седельные сумки всё, что могло понадобиться. Так что купеческий сын лишь спросил:

— А вы сами, Лукьян Андреевич, то рекомендательное письмо читали? Знаете, кто его написал?

И старший приказчик сокрушенно развел руками:

— Маменька ваша только показала мне его — в руки не дала! Но я видел, как она убирала его в бюро, что стояло в её комнате. Кто знает — вдруг оно и посейчас там?

— Посмотрите, не сочтите за труд! — попросил Иван. — И заодно отложите для меня все бумаги маменьки, которые могут хоть как-то намекнуть: куда она могла отправиться? Да, и вот ещё что! — Он повернулся к доктору: — У вас, Павел Антонович, не найдётся при себе блокнота и карандаша?

Парнасов молча открыл свой саквояж, извлек пружинный блокнот с вложенным в него карандашом, передал Ивану. Писать в толстой перчатке оказалось неудобно, и купеческий сын, забывшись, сдернул одну — с правой руки. И тут же перехватил взгляд, которым эскулап впился в каинову метку. Впрочем, если у доктора Парнасова и возникли какие-то соображения, вслух он их высказывать не стал — и на том спасибо. Иван быстро написал записку, вырвал из блокнота листок, сложил его вдвое и отдал Лукьяну Андреевичу со словами:

— Передайте это, пожалуйста, господину Свистунову из «Живогорского вестника». Я хочу, чтобы он провёл для меня кое-какие изыскания.

Тут, наконец, появился Алексей — сказал, что Басурман ждёт под седлом. И купеческий сын, сунув докторский блокнот в карман сюртука, где уже лежало гагаринское кольцо, наскоро со всеми распрощался и поспешил к выходу.