Оборотни Духова леса

Глава 30. Провал

30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда

Иван Алтынов знал теперь, что нужно предпринять. Разговор с Ильёй Свистуновым помог ему это понять. А паче того — картина, возникшая при встрече городового-волкулака с перламутровой ведьмой. Нужно было срочно отправить телеграмму в Москву: инженеру Свиридову. Сделать новый заказ, который включал бы в себя ещё один воздушный шар — но не только. Иванушка рассчитывал, что инженер сумеет изготовить или купить большое вогнутое зеркало, можно — металлическое. И закрепить его на нижней части гондолы монгольфьера — вогнутой стороной наружу. О чём купеческий сын и сказал Свистунову, Зине, её отцу и своей маменьке. Они беседовали, стоя на пороге сторожевой башни. Причём и Татьяна Дмитриевна, и газетчик Илья с любопытством заглядывали внутрь. Им-то ещё не удалось там побывать.

— А в дополнение к этому средству, — прибавил Иван, — можно будет воспользоваться придумкой самих волкулаков. Только в водовозных бочках мы станем разводить по городу святую воду, а не ту, что извлечена из Колодца Ангела. Конечно, святая вода поможет лишь тем, кого обратили против его воли, но и от этого способа отказываться нельзя! Мы не можем перебить всех оборотней — нам нужно вернуть им человеческий облик.

— И я с огромной радостью стану вам в этом содействовать! — тут же подхватил отец Александр. — Нужно раз и навсегда положить конец волчьей напасти в Живогорске! Мой прадед пытался это сделать, да не сумел довести всё до конца: оборотни вернулись…

— Но выходит, — проговорил между тем Илья Свистунов, — Колодец Ангела — это всего лишь одно из мест возможного перехода? Елена Гордеева приказала вырыть колодец именно там, поскольку её лозоходец решил: на том участке земли переход — ближе всего к поверхности. Но тогда где-то здесь должны быть и другие места, откуда можно совершать перемещения!

— Возможно, — сказал Иван, — одно из них — в фамильном склепе Алтыновых. Как-то же мой дед попадал оттуда в подвал дома на Губернской улице!

— Но мы ведь так и не разглядели толком, что находится здесь — в этом подвале! — Зина указала рукой вглубь сторожевой башни.

Однако сумерки, которые серели за её порогом, отчего-то показались Ивану вероломными, как прогнившая стена под свежей штукатуркой. И дело состояло даже не в проломленном полу, и не в кольях, которые понатыкали в башенном подполе. Имелось что-то помимо этого… И купеческому сыну померещилось: его дед, Кузьма Алтынов, предостерегающе взмахивает своей многосуставчатой рукой, воспрещая заходить внутрь.

А вот у Ильи Свистунова уже загорелись глаза от любопытства.

— Давайте и вправду зайдем и всё там осмотрим, господин Алтынов! — повернулся он к Иванушке.

— А где же Агриппина Ивановна? — вопросил купеческий сын — и не только потому, что хотел отвлечь внимание своих собеседников, собравшихся возле него в кружок: Иван и в самом деле только теперь вспомнил про Агриппину Федотову. — Я вроде бы видел её — она тоже шла сюда.

Зина изумленно заморгала и принялась глядеть по сторонам, ища свою баушку. Да и Татьяна Дмитриевна стала озираться:

— В самом деле, где же она?

А вот отец Александр словно бы смутился и быстро посмотрел себе за спину, как если бы ожидал, что именно там стоит сейчас его малоуважаемая тёща. И, никого там не обнаружив, напряженно произнёс, обращаясь к госпоже Алтыновой:

— Очевидно, Агриппина Ивановна по какому-то своему капризу вызвалась вас сопровождать?

Но тотчас же Зинин папенька вздрогнул: ответ на свой вопрос он услышал не от Татьяны Дмитриевны.

— Мне капризничать не по летам, дорогой зять. Я сюда отправилась, рассчитывая переговорить с Иваном Митрофановичем. Но я уже услыхала: ему господин Свистунов поведал, каково сейчас положение дел в Живогорске.

Из-за угла башни к ним шла Агриппина Федотова. Точнее, Иван лишь по голосу понял: к ним движется Зинина баушка. Разглядеть её он не сумел бы, даже если бы постарался: ведунья приняла для этого меры. Перед собой она держала на вытянутых руках большой кусок ветхой белой ткани: то ли старую скатерть, то ли изношенную простынку. А, может, и что похуже — если учесть, что рядом располагался погост. Иванушка даже гадать не хотел, где она позаимствовала эту чадру. Но вот её назначение его чрезвычайно заинтересовало. Да и явно — не его одного. У отца Александра только что глаза на лоб не полезли, а Илья Свистунов подался вперёд и попытался посмотреть на Агриппину поверх белого покрывала.

— Похоже, вы, Агриппина Ивановна, тоже осведомлены относительно вогнутых зеркал, — констатировал газетчик. — Но, раз вы их боитесь, то, стало быть: всё, что про вас говорят в городе — правда. — В его словах вопроса не ощущалось.

Отец Александр застонал, будто его ладонь снова прижгли чем-то раскалённым. Зина чуть отступила в сторону — и от своей бабушки, и от маменьки Ивана: встала так, чтобы и случайно не отразиться в серебряных ложках. Да и у самого Ивана возникло схожее желание, однако он подумал: снявши голову, по волосам не плачут. Он сегодня уже подставился под колдовские зеркала: созерцал свои отражения в ведьминых ракушках.

— Так что же, — спросила между тем Татьяна Дмитриевна, и в голосе её Иванушке почудился нехороший, жадный интерес, — если ты, Агриппина, увидишь себя в этих ложках, то распадешься на корпускулы, как она?

Маменька Ивана указала рукой на горстку праха посреди речных ракушек: всё, что осталось от перламутровой ведьмы. И серебряные ложки, которыми был увешан перед платья Татьяны Алтыновой, издали тихий перезвон. Агриппина же издала смешок за своей чадрой:

— Это вряд ли. Здешней ведьме давно уже надлежало истлеть, вот с нею это и произошло. А я свой земной век не исчерпала, так что эти ложки… они, скажем так: сделают меня обычной. Лишат особых дарований. Пускай и не навсегда — на несколько часов или дней. Так что, внучка, — обратилась она к Зине, которую явно могла видеть сквозь неплотную ткань, — ты правильно сделала, что отошла в сторону! Да и тебе, Иван Митрофанович, лучше бы сделать то же самое.

И купеческому сыну померещилось: даже сквозь белую материю (то ли простынку, то ли скатерку) его ожёг всепонимающий взор Зининой бабушки.

— Да побойтесь вы Бога, Агриппина Ивановна! — Священник сделал такое движение, будто собирался зажать ладонями уши, да вовремя спохватился, опустил руки: на перевязанной правой ладони у него был свежий ожог. — Вас послушать, так у нас в Живогорске одни колдуны обретаются!

Взгляд протоиерея метался от белой Агриппины к Зине, потом — к Ивану, от него — к Татьяне Дмитриевне и к газетчику Илье. Пальцы бедного отца Александра мелко подрагивали. «Да ведь он знает правду насчёт колдунов!.. — мелькнуло в голове у Иванушки. — Ему ли не знать — после того, что с ним произошло!»

И тут маменька в очередной раз удивила Ивана Алтынова.

— Да полно вам, батюшка! — Она шагнула к протоиерею Тихомирову, и на устах её возникла безмятежная улыбка. — Это всё — просто небылицы, местные байки. А ложки я на себя нацепила лишь для того, чтобы подшутить над Агриппиной. Вот давайте — я прямо сейчас их все сниму. А после мы заглянем внутрь этого исторического строения — я всегда мечтала его осмотреть!

И Татьяна Дмитриевна, кивнув на вход в сторожевую башню, принялась одну за другой отстегивать английские булавки, при помощи которых крепились к её платью серебряные ложки.

В итоге же Иван Алтынов первым зашёл в башню: понял, что его спутников так и подмывает всё в ней осмотреть. Удержать их от этого не получится. И всё, что купеческий сын мог — говорить каждому: «Смотрите под ноги и держитесь как можно ближе к стенам! Там в полу — опасный провал!»

А когда все люди оказались в утробе башни, Иван, обернувшись, увидел: последним порог переступает Эрик. Обычно такой шустрый и бодрый, котофей двигался так медленно, будто лапы не желали его никуда нести.

— Рыжий, останься снаружи! — крикнул Иванушка коту.

Но тот, само собой, даже ухом не повёл: продолжил красться вперёд. И вряд ли потому, что слов хозяина он не понял. Купеческий сын отлично изучил повадки рыжего зверя: тот всегда делал только то, что хотел сам.

А затем Ивана отвлёк возглас Ильи Свистунова.

— Да ведь там внизу — колья! — воскликнул глазастый газетчик. — А на них — тело человека!

Татьяна Дмитриевна узнала мертвеца в яме больше по наитию: от головы его почти ничего не осталось. Да и сын тут же подтвердил её догадку:

— Господин Сусликов! — В голосе Ивана даже особого удивления не слышалось. — Пифагоровы штаны! Ведь от него, маменька, я и получил когда-то ваш московский адрес. — Он повернулся к матери. — У Василия Галактионовича возникла срочная надобность в деньгах, и он, вообразите себе, всего за пятьдесят рублей сообщил мне, где вы проживаете!

Татьяна только вздохнула: она уже сто раз жалела о том, что восемь лет назад подрядила учителя Сусликова сообщать ей новости об Иванушке. Очень уж Василий Галактионович любил закладывать за воротник! Он не то, что за полсотни — и за червонец выдал бы её с потрохами, если бы ему опохмелиться было не на что.

«А теперь его собственные потроха торчат наружу!» — подумала Татьяна Дмитриевна; от этой мысли она и содрогнулась, и — с трудом подавила нервический смешок.

— Господи, помилуй! — Отец Александр осенил себя крестным знамением, хоть ему явно мешала бинтовая повязка на руке. — Да что же с ним приключилось-то? — А потом, спохватившись, повернулся к дочери: — Не смотри туда, Зинуша!

То ли священника смутили жуткие раны господина Сусликова, то ли — полное отсутствие на нём одежды. И Татьяна Алтынова догадывались, как могло случиться, что домашний учитель её сына оказался голяком посреди Духова леса.

А Иван и газетчик Свистунов склонились над провалом, что-то разглядывая внизу. Причём Татьяне Дмитриевне показалось: смотрят они не только и не столько на тело учителя — у которого словно бы кто-то отъел голову. Молодые люди то и дело взглядывали на рыхлый участок земли, имевшийся в подполе башни — чуть поодаль от кольев, торчавших остриями вверх. Туда же смотрел и рыжий проныра Эрик, примостившийся на краю провала; морда у кота была недовольная и смурная.

— Вот вы спрашивали, — обратился Иван к газетчику, — про места возможного перехода. А вам не кажется…

И дальше эти двое принялись переговариваться так тихо, что Татьяне ничего расслышать не удавалось. А тут ещё и Агриппина Федотова подала голос:

— Одним волкулаком стало меньше — и ладно! Только вот кто мозги-то его сожрал?

— Ну, конечно! — Отец Александр, забыв про раненную правую руку, с размаху хлопнул себя по лбу и тут же поморщился от боли. — Сусликов, несомненно, был из числа оборотней: я видел его среди прочих. И включил в свой список!

Иван распрямился — встал возле провала во весь свой немаленький рост. И газетчик Свистунов последовал его примеру — хоть и продолжал разглядывать что-то внизу.

— Я нашёл ваш список! — Иванушка повернулся к священнику. — Но, по-моему, он был неполным.

— Как вы это поняли? — удивился отец Александр. — Да, я видел шестерых — в тот день, когда меня, так сказать, взяли в полон. И шестой был одноруким! Но мне показалось тогда: с одной рукой стоял Николай Павлович Полугарский — второй муж моей матушки. И я не стал его имя в свой список вносить, потому как наверняка обсмотрелся! Ведь как Николай Павлович успел попасть сюда, да ещё и руку потерять? Он лишь утром того дня провожал вас в Медвежьем Ручье!

Иван заметил, как вздрогнула Зина, услышав про руку. И как бросила на него быстрый просительный взгляд. А потому промолчал — не стал ничего объяснять будущему тестю. Решил пощадить его чувства. Но про себя подумал: попасть из Медвежьего Ручья в Духов лес было куда проще, нежели могло показаться протоиерею Тихомирову. А затем взгляд Иванушки будто сам собой притянулся к входу в сторожевую башню, который теперь ничто не загораживало.

«Явился — не запылился!» — пронеслось в голове у Ивана.

На фоне светлого прямоугольника, обозначавшего дверной проём, чётко выделялась согбенная мужская фигура — с непомерно длинной, многосуставчатой правой рукой.

Купеческий сын шагнул вперёд, сам не зная: он хочет заслонить собою всех остальных? Или он жаждет без промедления, сию секунду, переговорить с дедом с глазу на глаз? Позади себя Иван услышал испуганный вскрик женщины, но даже не понял, кто кричал: Зина, его маменька или Агриппина Ивановна? А отец Александр, тоже увидевший жуткого визитера, принялся в полный голос читать молитву: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…» И громко, протяжно мяукнул Эрик — как если бы пытался выговорить какое-то слово, недоступное его кошачьим голосовым связкам.

А Кузьма Петрович Алтынов и головы не повернул в сторону всех этих звуков. Своей длиннющей рукой он скрёб по земле в том самом месте, где распалась Елена Гордеева. Речные ракушки явно не интересовали купца-колдуна: он всего лишь переворачивал каждую из них выпуклой зеленоватой стороной вверх. И делал это так, чтобы не отразиться в перламутровых поверхностях даже на короткий миг. Но все панцири унионид он оставлял лежать на земле. А вот частички костного праха, в который обратился ведьмовской скелет, он собирал бережно, рачительно. И стряхивал в левый карман своего чёрного заскорузлого пиджака.

— Дедуля!.. — позвал Иван, однако сам не услышал собственного голоса; так что он повторил — уже громче: — Дедуля!

И купец-колдун оторвался от своего занятия: повернулся к сторожевой башне. В лучах предзакатного солнца его единственный глаз показался Иванушке старинным яхонтом круглой огранки. Однако смотрел Кузьма Алтынов не на своего внука: вперил свой взор в то, что находилось у Ивана за спиной.

Татьяна Дмитриевна и пятнадцать лет спустя ощутила при виде своего свёкра ровно то же, что и раньше: пульс бешено застучал у неё в ушах, горло сдавило, ноги ослабели, а в ушах возник предобморочный звон. И не имело никакого значения, что Кузьма Петрович давно уже покинул мир живых. Раз уж данное обстоятельство не помешало ему расхаживать по лесу среди бела дня, то может ли оно помешать купцу-колдуну вершить суд и расправу над всеми, кто ему неугоден? И зря Агриппина давеча рассчитывала, что присутствие Татьяны сможет кого-то защитить от Кузьмы Алтынова! Больше, чем собственную невестку, он мог ненавидеть, разве что, саму Агриппину Федотову.

И только тут госпожа Алтынова обнаружила, что Кузьма Петрович обращает единственный глаз не на неё, беглую жену своего сына. Вовсе нет: он глядит безотрывно на её бывшую конфидентку — Агриппину Ивановну. Татьяна моментально обернулась, показывая ей глазами: «Беги!» Вся Татьянина к ней неприязнь вдруг улетучилась, ибо беглая купеческая жена прозрела истину: мозги из черепа господина Сусликова извлёк и сожрал не кто иной, как не-мертвый купец-колдун. Но, ежели он сейчас доберётся до Агриппины, той и участь Василия Галактионовича покажется милостью.

Татьяна снова поворотилась к неупокенному свёкру, и как раз вовремя — чтобы увидеть: Кузьма Петрович сделал вперёд несколько быстрых, каких-то жучиных шагов. Могло показаться, что ног у него не одна пара, а целых три. И перебирает он ими с невообразимой быстротой. А как ещё могло случиться, что за одну секунду он обогнул Ивана, стоявшего почти что в дверях башни, и очутился у того за спиной?

Иванушка развернулся, явно ошарашенный. И открыл уже рот — явно снова собираясь позвать деда. Однако сделать этого не успел. Купец-колдун выметнул свою немыслимо длинную правую руку — и промахнулся лишь на вершок: не успел схватить за горло Агриппину, которая каким-то чудом сумела податься вбок. При этом она покачнулась на самом краю устрашающего провала, что зиял в полу. И Татьяна уже решила: сейчас её бывшая конфидентка рухнет спиной вниз на колья — окажется бок о бок с голым телом учителя. Но нет: взмахнув руками, она удержала-таки равновесие. И диким голосом закричала:

— Ложки! Доставай их немедля!

Ей, похоже, сделалось не до того, чтобы обращаться к госпоже Алтыновой на «вы».

Татьяна сунула руку в глубокий карман домашнего платья, куда она сложила все две дюжины ложек несколько минут назад. И даже нащупала края их ручек. Да вот беда: карман для такого количества столовых приборов оказался всё-таки маловат. Ложки круглыми частями зацепились в его глубине за что-то, и, когда Татьяна потянула их на себя, лишь издали перезвон. Наружу не вылезли: застряли.

Протоиерей Тихомиров тем временем дочитал молитву Честному и Животворящему Кресту и поднял перед грудью свой серебряный наперсный крест — наподобие щита. Но Кузьма Алтынов нападать на священника, похоже, и не собирался. У него имелась иная мишень. Повернувшись чуть боком, чтобы лучше видеть единственным глазом, купец-колдун повторно выбросил правую руку по направлению к Агриппине. Но та была теперь готова: отпрыгнула к стене за мгновение до того, как скрюченные пальцы Кузьмы Петровича оказались бы на её горле.

А затем произошло то, чего не ждала ни Татьяна Дмитриевна, ни, вероятно, Агриппина. И уж наверняка не ожидал подобного отец Александр. Вперёд шагнула вдруг Зина и выкрикнула, бесстрашно повернувшись к купцу-колдуну:

— Дурной глаз, не гляди на нас!

На лице священника возникло смятение. Черты Агриппины отобразили одновременно и надежду, и ужас. А Иванушка тотчас ринулся к своей невесте — надеясь, вероятно, оказаться между нею и Кузьмой Алтыновым. Но — опоздал, пусть и всего на мгновение.

Возымело ли действие заклятие Зины — этого Татьяна Дмитриевна понять не успела. Увидела только: купец-колдун словно бы отмахнулся от невесты своего внука, будто от назойливой мухи. Своей многосуставчатой рукой он качнул несильно и попал Зине по плечу. Возможно, при иных обстоятельствах он и с ног не сбил бы девушку. Однако стояла-то она теперь на самом краю провала! А Кузьма Петрович то ли вправду перестал что-либо видеть, то ли ему было всё равно, какое эффект произведёт его удар.

Зина пошатнулась, балансируя на пятках. И первым к ней подоспел её папенька: схватил её за руку. И — опять же, он при обычных обстоятельствах наверняка удержал бы дочь. Не позволил ей упасть. Однако он опять забыл про повязку на своей правой ладони. Бинт сорвался с его руки, остался в пальцах Зины. А сама она спиной вперёд полетела в провал.

К неимоверному ужасу Татьяны, Иван тут же прыгнул за девушкой следом — как если бы рассчитывал поймать и удержать её в воздухе. И в этот самый момент одна из ложек, зацепившихся за Татьянин карман, высвободилась. От неожиданности женщина выдернула её так резко, что чуть было не врезала ею себе по лбу. Но едва обратила на это внимание — заметила только, что вогнутая часть ложки оказалась на мгновение обращена к купцу-колдуну. А в следующий миг Татьяна Дмитриевна уже подскочила к краю провала.

Первое, что она поняла (и у неё слёзы облегчения выступили на глазах!): её сын и Зина упали не на колья, а на тот участок рыхлой земли, который Иван и Илья давеча разглядывали. Но затем Татьяне вновь показалось, что она вот-вот лишится чувств: земля под Иванушкой и его невестой внезапно начала осыпаться, проваливаться, словно прямо под ними находилась штольня глубокой шахты.

— Мы сейчас найдём верёвку, бросим вам! — крикнул отец Александр, тоже видевший, что происходит.

И Татьяна Дмитриевна тут же заозиралась по сторонам, ища, где эту веревку можно было бы раздобыть. Но увидела только, как Илья Свистунов выдергивает из своих брюк пояс — длины которого никак не хватило бы, чтобы за него могли ухватиться Иван и Зина. Увидела, как Агриппина рвет на полосы дурацкую простынку, которая, оказывается, так и осталась при ней. Но глядит при этом в сторону дверного проема башни. А когда госпожа Алтынова проследила направление Агриппининого взгляда, то обнаружила: купец-колдун медленно пятится к выходу. И правая его рука имеет теперь самую обыкновенную, человеческую длину.

Но уже через миг Татьяна Дмитриевна снова устремила свой взор в провал. И зрелище ей открылось чудовищное и невероятное.

Рыхлая почва под Иваном и Зиной теперь не просто осыпалась — она закручивалась спиралью, создавая этакий землеворот. И сын Татьяны, равно как и его невеста, уже ушли в образовавшуюся воронку по самые плечи. При этом их кружило с такой быстротой, что это напоминало бы лихой танец, в котором партнёр и партнерша вращаются друг возле друга, стремясь соединить руки. Только вот — выражение ужаса на лицах Иванушки и Зины подобную иллюзию рушило.

— Держитесь! — завопила им Татьяна.

А за что, спрашивается, они должны были бы держаться?

И тут «землеворот» ускорил своё коловращение, так что оба танцора разом ухнули в него с головой. После чего провал тут же начал затягиваться — как затягивается след от ложки в бочке густого мёда. Татьяна застонала и прикрыла бы глаза, но в эту секунду что-то медово-оранжевое, с белыми пятнами, пронеслось мимо неё и устремилось в жуткую яму. Госпожа Алтынова лишь мгновение спустя уразумела: следом за хозяином прыгнул Эрик Рыжий.

Приземлился он, конечно, на все четыре лапы; но к этому моменту от провала в земле осталось только жерло воронки — быть может, всего в ладонь шириной. Ещё чуть-чуть — и оно тоже пропало бы. Кот, однако, успел ввинтиться в него, словно в узкую нору. Нырнул под землю, и только мелькнул кончик его пушистого хвоста. А затем земля над провалом сама собой выровнялась — образовала плоскую и уже совсем не рыхлую площадку.