Оборотни Духова леса

Часть вторая. КОЛДОВСТВО В СТАРОМ СЕЛЕ. Глава 10. «С волками жить…»

30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда

Август 1720 года

Газету «Живогорский вестник» Иван Алтынов получил ранним утром среды — около половины шестого. Свежеотпечатанный экземпляр ему доставили прямо из маленькой типографии: Алтыновы были её совладельцами.

— Рыжий не объявился? — спросил купеческий сын у лакея, который принёс ему газету в столовую, куда вскоре должны были подать ранний завтрак.

— Нету его, разбойника! — Пожилой лакей сокрушенно вздохнул. — Шастает где-то. Вот уж — выбрал время!..

Иванушка только поморщился. Когда он пробудился нынче утром, первая его мысль оказалась даже не о Зинином папеньке, которого разыскивали накануне весь день напролет. Купеческий сын и сам присоединился бы к поискам, но спина у него разболелась так, что он вчера едва сумел встать с постели. И всё же сегодня об отце Александре Тихомирове он подумал только во вторую очередь. А раньше того Иван задался вопросом: вернулся ли домой Рыжий? Да, Эрик был котом взрослым и самостоятельным. Ему и раньше случалось пускаться в загулы: отсутствовать дома и по два дня, и по три. Однако — происходило это до того, как в городе объявились волкулаки. Старый лакей Мефодий сказал правду: котофей выбрал крайне неудачное время, чтобы засветиться куда-то.

«Если до вечера не прибежит, пошлю Алексея его искать», — решил для себя Иванушка. И, чтобы как-то отвлечься от снедавшей его тревоги, взялся за «Живогорский вестник»: принялся читать большую статью, что заняла почти весь разворот уездного издания.

«Вчера газета наша уже сообщала о загадочном исчезновении протоиерея Александра Тихомирова, настоятеля храма Сошествия Святого Духа, — писал газетчик. — Увы, утешительных новостей мы пока сообщить не можем: поиски отца Александра всё ещё не увенчались успехом. Однако его внезапное и пугающее исчезновение заставило горожан заговорить о не менее таинственных событиях, случившихся в окрестностях Живогорска около полутора веков назад. Тогда в опустевшем ныне селе Казанском пропал без следа другой священник: отец Викентий Добротин. Дочь которого, между прочим, стала впоследствии прапрабабкой отца Александра. Но мы не ставим себе целью определить, насколько связаны между собой эти два происшествия — тем более что их разделяет столь длительный промежуток времени. Мы всего лишь хотим изложить читателям одно из местных преданий, которое много лет передают из уст в уста жители нашего уезда.

Рассказывают, что в старинной Казанской церкви, возведенной еще во времена Иоанна Грозного, служил в самом начале царствования государя Петра Первого молодой псаломщик. Подлинное его имя теперь узнать невозможно, однако предания Живогорского уезда сохранили описание его внешности. Был псаломщик этот чрезвычайно пригож: белокурый, с длинными вьющимися волосами, с большими голубыми глазами. Да еще и голос имел звучный, приятный, разносившийся под сводами церкви звонким эхом. За все это вкупе псаломщик и получил прозвание — Ангел. По-видимому, никак иначе сельчане его между собой и не называли.

И случилось так, что влюбилась в сего Ангела одна девица. Да не из крестьянок — дочка богатого купца, приезжавшая как-то с отцом и сестрой в село. И решившая поклониться чудотворной Казанской иконе, что имелась в храме. После одного приезда прибыла она и во второй раз, и в третий, и в четвертый… По тем временам считалось, что была она уже не первой молодости: лет двадцати пяти или даже поболее. А псаломщику тому ещё и двадцати не сравнялись. Может, из-за юности своей он так и приглянулся купеческой дочери.

Вот только Ангел-псаломщик на её чувства никак не отвечал. Знай себе — читал Псалтырь, да пел временами на клиросе. Уж и так дочка купеческая к нему подкатывала, и эдак — всё без толку. Так что — по прошествии какого-то времени она в село приезжать перестала, и все решили: наскучили ей эти фальшивые хлопоты.

Но все ошибались. В середине осени, незадолго до праздника Казанской иконы Божией Матери, дочь купца прибыла в село сызнова. И держалась теперь очень скромно — на псаломщика и не взглядывала. Она сообщила, что привезла с собою опытного лозоходца, который пообещал, что отыщет для сельчан новый источник чистой воды. Ведь единственный в селе колодец располагался в нехорошей близости от погоста.

Сказано — сделано. Уже на другой день присланные купеческой дочкой работники приступили к рытью колодца в том месте, которое указал лозоходец. И он не ошибся: колодец мгновенно наполнился водой, и залегала она не слишком глубоко. Правда, обустроили сам колодец как-то диковинно, не по русскому обычаю. Но сельчане решили: пускай купеческая дочка потешится! А, как только она уедет восвояси, они переделают всё по-своему.

И прямо в канун осенней Казанской возле села возник каменный колодец. Девица укатила домой; но, правда, перед тем она о чем-то коротко переговорила с Ангелом-псаломщиком. Та беседа состоялась прямо возле нового колодца, при стечении народа. Но содержание её осталось для всех неведомым: очень уж тихо эти двое говорили.

На другой день в храме отслужили праздничную заутреню. И все заметили, что во время службы молодой псаломщик выглядел до странности задумчивым, а при чтении Псалтыри раза три или четыре сбивался и путал слова. Возможно, этому большого значения и не придали бы, но примерно неделю спустя он вдруг запропал куда-то.

Целый день и всю ночь его безуспешно искали. А на следующее утро Ангел этот взял, да и объявился сам: весь расхристанный, в мокрой одежде. Сказал: он пошел накануне к новому колодцу, заглянул в него, да и ухнул случайно вниз. Насилу выбрался потом. Но и после этого ничего недоброго сельчане не заподозрил — всё пошло дальше своим чередом. Вот только — воду из нового колодца больше никто не хотел набирать. Бабы говорили: их будто ноги не несут к опушке леса, где тот колодец выкопали. Так что обустраивать его заново передумали. Один только Ангел к тому кладезю похаживал — со своим собственным ведром на веревке. Набирал в него воду и уносил куда-то.

Однако обстоятельству этому никто особого значения тогда не придавал. Да и ни в чем худом псаломщика никто не заподозрил бы. Внешность его оставалась все такою же ангельской — и долго оставалась: и через три года, и через десять лет он был по-прежнему юн лицом.

А потом Ангел этот вдруг подхватился и в один день из села уехал. Куда — никому не сообщил.

По прошествии же лет восьми или девяти в Казанское приехала одна богатая барыня вместе со своим братом. Точнее — это она всем сказала, что с нею прибыл её брат. В селе же поговаривали, что мужчина тот странно походил лицом на давешнего Ангела — только сделавшегося всё-таки старше годами. А некоторые, помнившие приезд в село давешней причудницы — купеческой дочки, — утверждали, что приезжая барыня поразительно походила на неё лицом. И почему-то за минувшие годы она совсем не переменилась: выглядела так, словно ей и тридцати не сравнялось.

В общем, слухи об этой парочке стали расползаться недобрые. И на брата с сестрой поглядывали в селе косо — с подозрением. Потому-то, вероятно, не стали они селиться в самом Казанском. Князь Гагарин, владевший теми землями, выделил им свой охотничий домик посреди леса. И поговаривали, что расщедрился он неспроста: с барыней той он в прежние годы будто бы состоял в любовной связи. Что, впрочем, совсем не обязательно соответствовало действительности. Охотничьим домиком своим князь уже лет десять, как не пользовался. Раньше в окрестностях Казанского водилось великое множество волков, но потом на них словно бы мор напал: всё меньше и меньше их становилось. А незадолго перед тем, как Ангел-псаломщик покинул Казанское, волков в окрестных лесах не осталось вовсе. Так что охотиться князю можно было только на зайцев или на лис, а его это не блазнило. Так что, поселив приезжих в своём домике, он большого одолжения им не делал: тот всё равно стоял в запустении.

А вот о том, что происходило дальше, известно уже доподлинно: сохранилась копия объявления, которое барыня та опубликовала не где-нибудь, а в «Санкт-Петербургских ведомостях». За большое вознаграждение она предлагала привозить ей живых волков в клетках, непременно — взрослых, не волчат. И особо оговаривала, что звери те должны быть здоровыми и не истощенными. Можно было бы предположить, что таким способом она хотела вернуть прежнюю славу охотничьим угодьям князя Гагарина. Однако истина оказалось куда неприятнее».

До этого места Иванушка просто пробегал глазами газетный текст, содержание которого ему и так было известно: автор статьи ещё вчера поведал ему всё это, хоть и вкратце. Но, прочитав о том, как загадочная барыня начала выписывать себе волков, купеческий сын вдруг ощутил, как на его правой руке налилось ледяным холодом кровавое пятно, которое он так и не сумел смыть. И всё, о чем он читал дальше, представало перед его внутренним взором так явственно, будто он видел происходящее воочию.

В необычайном видении, которое посетило Ивана, он вновь оказался в Княжьем урочище. Только теперь стояло лето: листва на березах не выглядела пожухшей — это было понятно, хоть на Духов лес опустились уже густые сумерки.

Да и само Старое село выглядело иначе: совсем не казалось старым. Все дома там были крепкие, с целыми крышами, с обширными садами за высокими заборами. Никакого частокола в селе пока что не имелось, равно как и наблюдательной вышки в отдалении. А ещё — возле круглого колодезного сруба отсутствовала вырезанная из дерева скульптура. Иван её сразу увидел бы: в этом своём видении он оказался в каких-то пяти саженях от Колодца Ангела. И сумеречные черно-белые очертания всего, что находилось вокруг, казались Иванушке такими четкими, словно являли собой изображения на фотографической пластине.

Первым, что он заметил, оказалось дощатое ведро. И купеческий сын отчего-то сразу понял: оно не просто похоже на то, которое он видел на Казанском погосте — это и есть та самая ёмкость! И только потом Иван заметил: в этом ведре, наполненном водой, что-то плавает. Даже нет так: что-то из него торчит. То ли тряпка, то ли мочалка, то ли тёмный рукав какой-то одежды, брошенной в воду. Вот только — у Иванушки при виде этого чего-то от пересохло во рту. И захотелось зажмуриться — не смотреть, что будет дальше. Он бы так и поступил, пожалуй, если бы считал, что это поможет. Да вот беда: то, что происходило сейчас (Не сейчас — тогда!) он видел отнюдь не глазами.

И опушка леса, которую он лицезрел, лишь поначалу казалась ему безлюдной. Присмотревшись, купеческий сын обнаружил: в зарослях густого малинника, что обрамляли сельскую околицу, прячутся люди: человек десять или более того мужиков. Иван по их одежде сразу понял, что все они — простолюдины: так, по его представлению, должны были одеваться крестьяне лет сто пятьдесят назад. И только на одном из тех, кто прятался в засаде, имелась одежда подороже и получше. Иванушка удивительным образом разглядел это в темноте. Что только подтвердило его догадку: зрелище возникает перед его внутренним взором, а не перед глазами. «Это — управляющий князя Гагарина, — моментально решил купеческий сын. — И следит он вместе с княжьими холопами именно за Колодцем Ангела».

Как только у Ивана возникла эта мысль, ей тут же нашлось подтверждение: со стороны леса — примерно из той его части, где погиб дворецкий-волкулак, — к колодцу вышли двое. И, как до этого купеческий сын сразу понял, что за люди прячутся в малиннике, так он и тут уразумел: эту парочку составляли Ангел-псаломщик и его мнимая сестра.

Перед собой они толкали какую-то непонятную тележку: довольно большую, четырёхколёсную, со стоявшим на ней прямоугольным предметом, накрытым мешковиной. Причём из-под этого покрывала доносились звуки, от которых метка на руке Иванушки начала часто и болезненно пульсировать. Сперва это было злобное и отчаянное рычание; но очень скоро оно перешло в завывание, затем — в скулеж, а под конец и вовсе стало подобием детского плача.

Звуки эти так сильно отвлекли Ивана, что он не сразу заметил: в колючих кустах малины началось шевеление. Княжьи холопы и их предводитель подались вперёд; каждый держал в одной руке небольшой нож, а в другой, наготове — «потайной фонарь». Даже в доме Алтыновых имелись такие старинные свечные фонари, оборудованные скользящим затвором. Задвинув его, светильник можно было мгновенно затемнить, не гася при этом свечу. И так же быстро затвор этот отодвигался.

Но пока что потайные фонари оставались тёмными. Люди, засевшие в кустах, только наблюдали — как и сам Иван.

Между тем парочка, вышедшая из лесу, подкатила свою тележку вплотную к колодцу и к стоявшему рядом с ним ведру.

И купеческий сын заметил ещё одну странную вещь. В газетной статье, которую он только что читал, говорилось о том, что приезжая барыня выглядела очень моложавой, а вот её так называемый брат смотрелся гораздо старше. Теперь же ситуация переменилась на противоположную. Мужчине можно было дать лет двадцать пять, не более. А вот его спутница больше походила теперь на его мать, нежели на сестру.

Возле ведра она опустилась на колени и вытянула оттуда нечто, показавшееся давеча Ивану подобием мокрой тряпки. Вот только — никакая это была не тряпка. Купеческого сына даже слегка замутило, когда он понял: постаревшая барыня вытащила из ведра мертвого волка, явно — в этом же ведре и утопленного. Барыня держала зверя за хвост, и вода с него продолжала стекать емкость под ним. Очевидно, в этом имелся некий особый смысл, поскольку женщина опустила волка-утопленника наземь только после того, как с него упала в ведро последняя капля влаги.

— Пора! — Она повернулась к своему спутнику. — Доставай!

И купеческий сын понял, что сейчас произойдёт, ещё до того, как Ангел-псаломщик сбросил мешковину с предмета, установленного на тележке. Да, там находилась волчья клетка. Не железная — сбитая из толстых деревянных брусьев. И внутри неё скалил зубы крупный молодой волк тёмной масти; шерсть его поднялась дыбом, но хвост был зажат между задними лапами.

Помолодевший псаломщик тут же извлек откуда-то длинную палку с ремённой петлей на конце. И, чуть приоткрыв клетку, моментально набросил эту петлю на шею волка — наверняка не в первый раз такое проделывал. Зверь захрипел, попробовал упираться, так что когти его заскребли по днищу клетки. Но мужчина ловко и быстро вытащил его наружу и, держа палку наотлет, шагнул к своей так называемой сестре.

Кровавая метка снова вспыхнула болью на руке Ивана. Он увидел, как принялся извиваться в петле пойманный волк, изо всех сил пытаясь вывернуть из неё голову — без всякого результата, конечно. Ангел-псаломщик держал его крепко. И, поднеся палку к стоявшему на земле ведру, окунул волчью морду в воду.

Зверь забился с удвоенной силой, попытался зацепиться лапами за край ведра и, быть может, опрокинул бы его. Однако постаревшая барыня времени даром не теряла. Обеими руками она обхватила ведро — прямо-таки заключила его в объятия. И с противоестественным сладострастием принялась подставлять лицо под фонтаны водяных брызг, вздымаемых волком.

Вот тут-то Иванушка и увидел самую невероятную вещь, о которой уездный газетчик писал в своей статье. Лицо барыни, только что явственно носившее на себе отпечаток прожитых пяти десятков лет, вдруг начало разглаживаться, наливаться румянцем и прямо на глазах свежеть. Чем больше воды, которую расплескивал умирающий волк, попадало на женщину, тем моложе она становилась.

Но, очевидно, не один лишь Иван заметил эти метаморфозы. Люди, сидевшие в засаде, вдруг все разом отодвинули затворы на своих фонарях. И свет десятка свечей образовал желто-оранжевый полукруг, разбавив ночной сумрак. А затем весь «засадный полк» мигом выскочил из кустов и устремился к колодцу — с княжьим управляющим во главе.

— Хватай колдунов! — пронзительно и злорадно заорал тот. — Попались, нехристи!..

Ангел-псаломщик, державший волка, в ужасе попятился. И, видимо, ослабил ремённую петлю на палке. Так что зверь, не успевший ещё захлебнуться, высвободил-таки из неё голову. Неистово дернувшись, он опрокинул ведро, вода из которого разлилась и тут же впиталась в песчаную почву. А сам ринулся наутек с такой скоростью, что Иван только диву дался: откуда взялись на это силы у едва живого бедолаги?

Ведро, свалившееся набок, откатились в сторону. Однако еде раньше, чем это произошло, с барыней-колдуньей случилось чудовищное обратное преображение. Казалось, всю её молодость смыла с лица той водой, которую расплескал беглый зверь. Иванушка видел перед собой женщину, казавшуюся ещё старше, чем прежде: с бесчисленными морщинами на лбу и на щеках, с глубокими носогубными складками, с запавшими глазами.

Но, старая или нет, она внезапно совершила маневр, которого люди князя уж наверняка не ожидали. Одной рукой она подхватила с земли мёртвого волка, утопленного первым, и, раскрутив его за хвост, метнула в того мужика, что оказался к ней ближе остальных. И — поразительное дело! — ещё на лету волк-утопленник вдруг разинул пасть и вцепился зубами в лицо княжьего холопа.

Тот закричал дико и страшно, махнул в воздухе ножом, что был у него в правой руке — и лезвие маслянисто блеснуло в свете фонарей. Было оно явно не из железа, а из серебра. Или, по меньшей мере, являлось посеребренным. Нож пропорол мокрый мохнатый бок мёртвого волка, и тот сразу же разжал челюсти — отвалился от окровавленного лица мужика. И остался лежать на земле совершенно неподвижным.

Однако это происшествие отвлекло «засадников»: они явно упустили из виду Ангела-псаломщика. И в тот момент у него возник, пожалуй, шанс убежать: припустить следом за спасшимся волком. Однако он сделал иное. Оттолкнувшись от земли, он «рыбкой», головой вперёд, нырнул в колодец, что находился в шаге от него.

«А барыню-колдунью повязали и доставили в княжьи палаты: на суд к князю Михаилу Гагарину. И по его приказанию её уже на следующий день закопали в землю заживо. Но возле колодца ещё около недели дежурили люди князя: ждали, не выберется ли оттуда злополучный Ангел? Один ведь раз ему удалось такой номер провернуть. Но — нет: наружу он так и не вылез. Видимо, всё-таки утонул. Хотя никто в колодец не спускался и не пробовал найти его тело. Очевидно, «волчий колдун», даже мертвый, внушал слишком сильный страх и сельчанам, и самому князю.

Только тогда все и поняли, кто прежде истреблял волков в охотничьих угодьях Михаила Гагарина. И настоятель Казанской церкви, отец Викентий Добротин, ходил потом по окрестностям — читал сугубые молитвы от осквернения.

А полтора года спустя он, отслужив в храме вечернюю службу, не вернулся домой. И в последний раз его видели рядом с Колодцем Ангела — как, вопреки возражениям священника, стали именовать то нечестивое место. Причём тогда же из села пропал и сын священника — Дмитрий Добротин, двадцати с небольшим лет от роду. Поиски их обоих велись не менее месяца, однако результатов не принесли.

Подобно своему предку, частенько ездил по окрестным деревням и протоиерей Александр Тихомиров. Не оставлял вниманием паству, не имевшую возможности посещать храм. Вот и вечером десятого сентября он, отслужив вечером литургию в храме, поехал по близлежащим деревенькам: развозить Святые Дары больным и убогим.

Предполагаемый маршрут отца Александра стал известен со слов его жены, Аглаи Сергеевны Тихомировой. Однако ни в одной из деревень, названных ею, священника в тот вечер не видели. Впрочем, Аглая Сергеевна явно находилась в страшном расстройстве и могла что-то напутать. О её душевном смятении говорит, к примеру, то, что она обвинила в причастности к исчезновению своего мужа не кого-нибудь, а жениха собственной дочери, Ивана Алтынова, который первым и обнаружил на улице пустую бричку священника».

Иванушка оттолкнул от себя «Живогорский вестник», словно газета была той самой гадюкой, с которой ему пришлось схлестнуться на еловой ветке. Вчера по его поручению нарочные отправились во все окрестные деревни, куда должен был заезжать отец Александр. И действительно: не отыскали свидетельств того, что священник побывал там. А сам Иван, превозмогая боль в ушибленной спине, наведался-таки вчера к Зининой маменьке. И застал в доме Тихомировых исправника Огурцова, которому красавица-попадья как раз говорила — промокая кружевным платочком глаза — о своих подозрениях относительно Ивана Алтынова.

Купеческий сын тогда подумал: следующую ночь ему придется провести в кутузке. Ведь начальник уездной полиции мечтал отправить его туда ещё с того дня, как узнал об исчезновении Митрофана Кузьмича Алтынова. Но — вот ведь какая притча: Денис Иванович Огурцов не просто проигнорировал слова попадьи. Он ещё и сделал ей выговор: дескать, негоже вам, сударыня, разбрасываться облыжными обвинениями. И это, конечно, Иванушку порадовало — с одной стороны. Да вот беда: имелась у происходящего и другая сторона. По всему выходило: исправник получил от некой секретной персоны категорическое указание: Иван Митрофанович Алтынов должен оставаться на свободе и сохранять незапятнанную репутацию. И глупо было бы спрашивать исправника, кто являлся этой персоной.

Впрочем, и у самого Иванушки имелись секреты, которыми он не собирался делиться с Денисом Ивановичем. К примеру, купеческий сын уж точно не планировал рассказывать ему ни о списке, найденном в бричке отца Александра, ни о послании, которое вчера вечером кто-то подсунул под дверь алтыновской кондитерской лавки в Пряничном переулке.