Оборотни Духова леса

Глава 32. Не люди и не волки

10 (22) сентября 1872 года. Воскресенье

День осеннего равноденствия

В то самое время, когда алтыновская тройка выезжала из усадьбы «Медвежий Ручей», бывший купец первой гильдии Кузьма Алтынов, никем не замечаемый, входил в Живогорск со стороны Духовского погоста. К дому, когда-то ему принадлежавшему, он шёл не по Губернской улице: пробирался задворками. Но, пожалуй, появись он и на Губернской — особого внимания не привлёк бы.

За те полторы недели, что минули со времени событий в Старом селе, много чего произошло. Газетчик Свистунов и нотариус Мальцев предполагали о многом рассказать по дороге Ивану и Зине — не догадываясь, вероятно, что в их слова будет вслушиваться и хитрюга Эрик Рыжий, успевший сытно перекусить в усадьбе. Но даже и котофей мог бы лишиться аппетита, если бы увидел воочию, что творилось на улицах уездного Живогорска в начале осени 1872 года.

Тогда, в сторожевой башне, Кузьма Петрович допустил серьёзный просчёт — не уберёгся: увидел собственное перевёрнутое отражение в серебряной ложке своей снохи Татьяны. Слишком уж захватила его жажда мести: желание поквитаться с давней и непримиримой врагиней — Агриппиной Федотовой. А в итоге — он мало того, что случайно навредил внуку Ванятке, так ещё и сам утратил колдовскую силу. Ненадолго, правда: следующей ночью она вернулась к нему. Но — сперва ему пришлось позорно из башни ретироваться. И, вероятно, в тот момент уже сама Агриппина могла бы легко расправиться с ним! Однако её отвлекло исчезновение внучки Зины, которую Кузьма Петрович неумышленно сбросил в земляной провал, что имелся в башенном подполе.

Да, впрочем, он ли её туда сбросил? Зинаида Тихомирова была барышня непростая. Сила в ней таилась огромная, пускай она сама о том почти и не ведала. Ведь сумела же она если не ослепить купца-колдуна своим простеньким заклятьем, то сильно затуманить ему зрение! Но — эта же сила содержала в себе опасность для самой девицы. Поскольку была той же природы, что и у «переходов», пронизавших землю в здешних краях. Вот она-то — собственная сила — по всем вероятиям, и затянула девицу Зинаиду под землю. Не зря же ещё древние философы говорили: «Подобное притягивает подобное». А за своею невестой последовал в провал уже и Ванятка. Да и прыжок рыжего котофея купец-колдун узрел, хоть и неясно.

И то обстоятельство, что кот последовал за людьми, сразу успокоило Кузьму Алтынова. Это люди могли плутать по переходам сколь угодно долго, а у кошек имелся внутренний компас, который всегда выводил их в правильном направлении. Так что — купец-колдун решил: нужно уходить из башни, пока есть возможность. Здесь он своему внуку ничем не поможет. Да тот и без его помощи должен будет вернуться!

Вот так и вышло тогда, что полчаса после бегства из башни Кузьма Петрович достиг Духовского погоста, где рассчитывал укрыться в фамильном склепе: переждать то время, пока он остаётся без своего дара. И там-то купца-колдуна ожидал сюрпризец.

Не то, чтобы он забыл о своей недавней выходке: как он развесил по веткам волкулаков, будто рождественские игрушки. Он помнил — только не придавал этому значения. Купцу-колдуну не пришла в голову простая вещь: утрата им колдовской силы приведёт к тому, что развеется и заклятье, при помощи коего он поместил зверолюдей на деревья. И был слегка ошарашен, когда на него при проходе через Духовской погост начали сверху падать «отвязавшиеся» оборотни. Быть может, они и с ног бы его сбили; но, утратив на время колдовской талант, Кузьма Петрович не лишился своей обычной прыти. Так что, лавируя между столетними липами, он устремился к семейной погребальнице, рассчитывая в ней укрыться. Благо, падающие наземь звери нападать на него не собирались. Каждый из них, грянувшись оземь, должен был ещё восстановить своё поврежденное тело! И даже в обличье волка им для этого требовалось время.

Так что до алтыновского склепа купец-колдун добрался безо всяких преткновений. И вот там-то его ждал второй сюрприз.

— Матерь Божья! — воскликнул совершенно голый мужчина, жавшийся к стене склепа и прикрывавший срам сведёнными ладонями. — И вы здесь!..

Кузьма Петрович сощурил единственный глаз, который стал у него подслеповатым, и не без труда опознал обнаженного господина. Прошло чуть ли не двадцать лет со времени их последней встречи, и доктор Парнасов раздобрел и поседел. Но это был он: человек, спасший когда-то жизнь Ванятке. По крайней мере — сделавший ради этого всё, что находилось для него в пределах возможного.

А голый доктор торопливо заговорил:

— Я ваших требований не нарушал! И в Живогорск вернулся только потому, что меня вызвал сюда ваш внук! Иначе бы я…

Но Кузьма Петрович вскинул правую руку, ставшую у него теперь обычной длины: призвал эскулапа помолчать. А сам оглянулся.

Попадавшие с деревьев волки уже понемногу приходили в себя: один за другим поднимались на лапы. А некоторые начинали уже скалить зубы, обратив морды к доктору и к мёртвому купцу-колдуну. Кузьма Петрович быстро глянул на Парнасова и попробовал обратиться к нему мысленно — в тысячный раз пожалев, что не способен более говорить. Но доктор только хлопал испуганно глазами, взирая на него. С утратой колдовской силы Кузьма Алтынов, похоже, утратил и способность передавать мысленные послания.

Бывший купец первой гильдии наклонился, ладонью провёл по рыхлой земле возле стены склепа, выравнивая её, а потом указательным пальцем с длинным ногтем вывел слова: «Ступай на Губернскую улицу». Доктор прочёл, быстро закивал, но потом перевёл взгляд Кузьме Алтынову за спину: явно тоже видел, что волкулаки готовятся атаковать.

Но купец-колдун лишь небрежно качнул гооовой — дескать: не принимайте в расчёт. А потом быстро затёр написанное и начертал ещё одну фразу, прочитав которую, Парнасов пообещал:

— Хорошо, я всё передам Ивану Митрофановичу!

Кузьма же Алтынов провёл ногой по новой надписи, уничтожая и её. После чего взмахом руки указал доктору на ворота погоста, видневшиеся в отдалении. И доктор, стыдливо сжавшись, потрусил к ним. Пару раз на бегу он оборачивался, но купец-колдун лишь поторапливал его жестами. А потом и вовсе перестал смотреть в его сторону. Предельная степень внимания требовалась ему в ином.

И, когда к нему подскочил первый из волкулаков, Кузьма Петрович поймал его обеими руками ровно в тот момент, когда зверочеловек на него прыгнул. Рассчитывая, по-видимому, вцепиться купцу-колдуну в горло. Вот только — у бывшего купца первой гильдии и собственные зубы сохранились. И он их сомкнул на холке волкулака: крепко сжав челюсти, но — не вырывая у нападавшего шкуру и плоть. Кузьме Алтынову нужно было, чтобы полузверь-получеловек сохранил целостность.

А потом, отбросив в сторону укушенного, который с визгом пополз в кусты, купец-колдун таким же манером изловил следующего зверя. И затем — ещё одного. Колдовскую-то силу он, может, и утратил на время. Однако его сущность умертвия никуда деться не могла. И он сам это отлично знал. Узнали и нападавшие на него твари. Те, что оказались поумнее, дали драпу: бросились удирать в сторону Духова леса. Но — полдюжины волкулаков Кузьма Алтынов куснуть успел.

И вот теперь, в день осеннего равноденствия, Кузьма Петрович намеревался закончить всё то, что он себе наметил в день исчезновения Ванятки. Колдовской дар вернулся к бывшему купцу первой гильдии ещё на прошлой неделе, в ночь со среды на четверг. Так что он точно знал: его внук вернётся нынче в Живогорск вместе со своей невестой и рыжим котярой. А это означало: Кузьме Алтынову настал срок выходить на сцену. Ну, или — со сцены уходить. Это уж как посмотреть.

Купец-колдун, по своему обыкновению, шёл весьма резво. Но, когда он был уже в полусотне саженей от калитки алтыновского сада, что выходила на задворки Губернской улицы, Кузьме Петровичу пришлось свой ход умерить. Возле чужого забора он углядел мельтешение теней, уловил звуки тяжёлого дыхания, а потом до его слуха донесся надрывный, безутешный вой. И бывший купец первой гильдии моментально уразумел, что всё это означает.

Кузьма Петрович знал о способе, который кое-кто в городе избрал для борьбы с оборотничеством: развозить в водовозной бочке освящённую воду, чтобы как можно больше жителей могло её испить. На обычных людей она, понятное дело, никакого воздействия не оказывала. А на тех, кого обратили против их воли, повлияла как натуральная панацея: исцелила бедолаг от приступов ликантропии. Но вот с теми, кто добровольно стакнулся с Ангелом-псаломщиком, история вышла совершенно иная. Так что на улицах Живогорска возникали там и сям картины, подобные той, которую купец-колдун сейчас наблюдал.

Юноша лет восемнадцати — с человеческим лицом и туловищем — корчился возле забора, дергая, будто в пляске святого Вита, всеми четырьмя конечностями: четырьмя волчьими лапами. Местами шкура к ним будто приросла, а местами сползала с них, как слезает кожа с рыбы-угря в ловких руках кухарки. В лишенную кожи плоть успели уже вонзиться какие-то мелкие щепки и еловые иглы; надо полагать, сей юнец метался по лесу в своём недоизменённом обличье. А потом некая сила приволокла его сюда — будто на аркане. Быть может, он где-то поблизости жил. Или просто не сумел никуда больше добрести. А сейчас, корчась в конвульсиях, он ухитрился зацепить краем шкуры, слезавшей с передней лапы, за торчавший из забора гвоздь. И вся волчья перчатка моментально с его конечности сползла, обнажив мышцы и сухожилия. Юный волкулак на сей раз не только взвыл: он ещё и обгадился от немыслимой боли и ужаса. В глазах его застыли, словно отслоившаяся амальгама, мутные слёзы. При этом купца-колдуна, находившегося от него всего в паре саженей, горемыка ухитрялся не замечать.

Последнее, впрочем, являлось для него благом. Этакое зрелище наверняка лишило бы юношу рассудка — ежели он до сих пор его не потерял. А помогать этому недорослю купец-колдун не стал бы, даже если бы и мог. Тот обречён был проходить через мучительные частичные преображения раз за разом, вперёд-назад: из волка в человека и обратно. Как только его лапы стали бы мужскими руками и ногами, туловище его и голова обречены были сделаться звериными. А потом — всё пошло бы по новому кругу. Сколько времени подобные метаморфозы продлятся, как долго эти злосчастные создания будут — не люди и не волки, этого никто в Живогорске не знал. И Кузьма Петрович, бросив глядеть на жалкого полуоборотня, поспешил дальше.

Купцу-колдуну предстояло ещё пробраться на хозяйственный двор своего бывшего дома, попасть на конюшню, взнуздать там Басурмана и, проникнув в его мысли, отдать ему распоряжение. И только потом Кузьма Алтынов собирался, оставив дверь конюшни незапертой, двинуться дальше. К дому, где проживал когда-то покойный ныне Сергей Сергеевич Краснов.

Купец-колдун знал: туда же направится и его внук Ванятка. Однако доктор Парнасов получил категорическое указание: передать Ивану Алтынову, чтобы тот в красновскую хибару не входил, покуда не появится его дед. И бывший купец первой гильдии рассчитывал, что Парнасов сие послание передаст — не позабудет. Ведь сам Кузьма Петрович мог и не суметь мысленно снестись с Ваняткой: присутствие девицы Тихомировой создавало очень уж сильные помехи. Внучка Агриппины сама была — как вогнутое зеркало, способное свести на нет чужое колдовство.

В этот раз Алексей направил алтыновскую тройку другой дорогой. Выбрал такой маршрут, чтобы им не следовать через наиболее глухую часть Духова леса, въезжая в Живогорск. Из-за этого, конечно, вышел крюк вёрст примерно в пять; но Иван решил: его возница прав. Лишние десять-пятнадцать минут никакой роли уже не сыграли бы. А после всего, что они с Зиной услышали по пути домой, купеческий сын понимал: живогорские оборотни, может, и понесли потери, однако далеко не повержены.

Правда, при таком выборе маршрута их путь не лежал мимо алтыновского дома на Губернской улице. А Иванушке очень хотелось послушать рассказ Павла Антоновича Парнасова: узнать, что происходило с эскулапом после того, как он в обличье волка скрылся в лесу. Однако на ещё один крюк и на беседу с доктором времени у них точно не оставалось. Так что Иванушка положил для себя: с Парнасовым он переговорит позже — вечером. Если, конечно, сам к тому времени не сменит человеческий облик на нечто иное.

И сейчас они ехали по одной из боковых улочек Живогорска, на которой и находился дом Краснова. Илья Свиридов и Николай Степанович Мальцев молчали уже с четверть часа: оба сидели хмурые. И даже Эрик не стал дремать в своей дорожной корзинке, которую для него привезли на тройке из Живогорска: сидел с напряжённой спиной, крутил башкой, нервно подёргивал кончиком хвоста.

Иван придвинулся так близко к Зине, что их колени соприкоснулись, и обхватил её одной рукой за плечи — наплевав на правила приличия. А девушка, не имея возможности взять его за руку, сунула пальцы в карман его сюртука — одолженного господином Полугарским и страшно тесного купеческому сыну. Но зато ладонь Зины он ощущал теперь у самого своего бока.

— Интересно, — прошептала поповская дочка, — этот Барышников знает, что поселился в доме моего деда?

Однако доехать до этого дома они не успели. Какого-нибудь десятка саженей им не хватило.

Иванушка даже не уловил, откуда выскочило то существо. И никакие рассказы не могли подготовить купеческого сына к подобному зрелищу. Пожалуй, если бы мифологический гном-кобольд вступил в брак с гиеной, то у них появилось бы именно такое потомство: перед тройкой возник рыжеволосый карлик с гигантской головой, мчавшийся куда-то на четвереньках — без всяких признаков одежды. Впрочем, не особенно-то она ему и требовалась: всё его туловище, от паха до плеч, покрывала густая спутанная шерсть. Была она тоже рыжая — как и хвост, который это чудище зажимало между (задними лапами) ногами. Жуткая образина неслась, будто ужаленная: на сумасшедшей скорости.

При виде мохнатого монстра алтыновские кони резко подались вбок, так что повозка накренилась — встала на два правых колеса. И купеческий сын, сидевший справа и обнимавший Зину — ни за что не державшийся, — вывалился в придорожную канаву. А полузверь-полугном тут же пропал из глаз: скрылся в каком-то проулке. Но делу это помочь уже не могло.

Коренник сорвался с рыси в галоп — Иванушка в жизни такого не видел! И пристяжные рванули вперёд, едва за ним поспевая.

— Зина, только не прыгай! — успел крикнуть купеческий сын.

Но какое там! Они соскочили с повозки друг за дружкой: сперва — рыжий кот, потом — девушка, которая, по счастью, так и оставалась в юбке-брюках, словно жительница американского Дикого Запада. Кот приземлился на лапы — само собой; но и невеста Ивана Алтынова сумела после приземления устоять на ногах — хоть и закачалась, взмахивая руками. И купеческий сын только успел заметить, как Свистунов и Мальцев с ужасом оглянулись на недавних попутчиков через задний бортик тройки. А потом понесшие кони с грохотом повлекли её прочь.

— Нам ещё повезло! — быстро проговорил Иван, когда, подскочив к Зине, удостоверился, что она в полном порядке; да и он сам ухитрился упасть удачно — не расшиб себе повторно спину. — Но зачем же…

Купеческий сын собирался спросить: «Зачем ты прыгнула?» Однако закончить фразу не успел.

Время уже изрядно перевалило за полдень, но Иван мог определить это лишь по часам: здесь, в Живогорске, день стоял не солнечный. А теперь ещё и воздух вдруг заметно повлажнел, как если бы надвигался ливень. И одновременно с этим из проулка, в котором исчезло существо с головой кобольда и хвостом гиены, послышался многоголосый рык. После чего оттуда показался не кто иной, как Аристарх Савельевич Лосев — санитар из уездных сумасшедших палат. И впереди себя он катил здоровенную тачку, на которой стояла бочка — не водовозная, правда: существенно меньше размерами. Похожая на пивную. Однако можно было не сомневаться, чем её наполнили в действительности: наружу один за другим из неё принялись выпрыгивать разномастные волки. Мокрые, но — не как после утопления, а как после купания. И нахлебавшиеся воды из Колодца Ангела, вне всяких сомнений.

Эрик зашипел, выгнув спину дугой, и вздыбившаяся шерсть сделала его раза в два больше на вид. Но всё равно — в сравнении с рычащим зверьем они выглядел таким маленьким! Иванушка сунул было руку в наплечную сумку, где лежал теперь не только полицейский «Смит и Вессон»: господин Полугарский отдал им свой второй дуэльный пистолет с запасом серебряных пуль. Но волкулаки уже ринулись к ним, а из старинного пистолета выстрелить без подзарядки можно было лишь единожды. И купеческий сын понял: им остаётся только одно. Схватив под мышку Рыжего, он сжал другой рукой Зинину ладонь, крикнул: «Бежим!»

И они устремились к дому покойного доктора Краснова — якобы загрызенного собаками. Иван понятия не имел, что (кто) ждёт их там. Но, по крайней мере, у него имелся ключ от входной двери, полученный от господина Мальцева.

Константин Барышников, прозванный когда-то Ангелом, впервые за все последние дни ощущал себя довольным. Его ловушка сработала — и даже лучше, чем он рассчитывал. Он давно понял, что нотариус Мальцев предал его; однако и предатель может принести пользу. Барышников нарочно подсказал нотариусу, где его искать. И даже специально ушёл из дому, оставив на видном месте порванный княжий кушак, отданный ему мальчишкой-посыльным. И Мальцев на крючок попался! Ангел-псаломщик обнаружил в тот же день следы воска на запасном ключе от входной двери, оставленном на гвозде в прихожей. И господин Мальцев его не разочаровал: снял с ключа оттиск — наверняка для того, чтобы сделать копию для молодого Алтынова.

А сегодня, в день осеннего равноденствия, Барышников с самого утра прятался в мансарде дома и поминутно выглядывал наружу из её окошка. Ждал гостей. Чуял: те, кто интересовал его, вернулись в Живогорск. И они объявились — в отличном виде! Один из недоумков, хлебнувших святой воды, тоже сумел принести Ангелу-псаломщику пользу: выскочил откуда-то прямо перед алтыновской тройкой. Так что, когда настало время вступить в игру Лосеву и его «отряду верных», перед крыльцом дома оказались только эти двое: Иван Алтынов и его невеста.

— А ведь я не хотел их убивать! — Барышников сам подивился тому, как искренне прозвучал его сокрушенный вздох. — Мне только и нужно было, чтобы они приняли мою сторону! Впрочем, быть может, всё и к лучшему. За всё, что первый Алтынов мне сделал, заплатит последний из его рода. Разве же это не высшая справедливость?

Он услышал, как поворачивается ключ в замке входной двери: слухом всегда обладал превосходным. И быстро позвал:

— Демидка, иди-ка сюда!

В мансарду немедля вбежал молодой волк-альбинос: один из немногих «верных», кто упасся от половинного очеловечивания — не пил освященной воды. И Константин Барышников подумал: сегодня он поквитается ещё и с тем священником, который устроил его служителям всё это. А потому решил: начнёт он именно с поповской дочки.

Полторы недели назад, когда постояльцы в полном составе покинули алтыновский доходный дом, Ангел-псаломщик там побывал. И позаимствовал несколько вещиц, оставшихся в номере, который занимали перед тем Зинаида Тихомирова и её бабка-ведьма. Так что теперь ему оставалось только вытащить из кармана свернутую сумочку-мешочек, принадлежавшую невесте Ивана Алтынова. И сунуть сей предмет под нос волкулаку Демидке — бывшему гостиничному посыльному.

— Она в доме, — выговорил Барышников медленно и чётко. — Найди её и разорви ей горло. И пусть Иван Алтынов это видит. Ну, а потом, если сможешь, убей его самого.

Конечно, купеческий сын мог явиться сюда и не с пустыми руками — запастись оружием. Но, во-первых, Свистунов, как пить дать, рассказал ему, кто такой этот волк-альбинос; и без колебаний выстрелить в подростка Алтынов не сможет. А, во-вторых, даже если он и выстрелит, сомкнуть зубы на горле Зинаиды Тихомировой юный белый волк наверняка успеет. Ну, а Ивана Алтынова можно будет порешить и чуть позже.

«Пожалуй что, — мимоходом подумал Константин Барышников, — я и собственными руками это сделаю. А не руками, так — зубами».