Оборотни Духова леса

Глава 31. Фамильное проклятие?

10 (22) сентября 1872 года. Утро воскресенья

День осеннего равноденствия

Иван Алтынов сумел поймать руку Зины лишь тогда, когда они вместе провалились сквозь землю, и над ними померк серый свет, что наполнял сторожевую башню. А затем на голову Иванушке шмякнулось что-то мягкое, но весьма увесистое. И, соскользнув ему на плечо, больно вцепилось в него когтями прямо сквозь полотняную рубашку. «Рыжий!..» — успел подумать купеческий сын; и тут же их троих неудержимо повлекло вниз и вперёд. Казалось, невидимый хтонический титан с глоткой, как у кита, делает вдох, втягивая их в себя.

Иванушка не видел ни зги, и только ощущал пальцы Зины в своей руке, да когти Эрика — на плече. При этом троих провалившихся охватывал однообразный и словно бы вибрирующий гул, который ощущался как осязаемый — не только барабанными перепонками, но и каждой клеточкой тела. А, может, они уже оглохли, и эта вибрация воспринималась ими теперь как замена звука? Лишь одно было хорошо: они могли дышать. Земля, в которую они провалились, не забивала им рты и носы: её влекло куда-то с ними вместе; они летели в попутном воздушном потоке.

Иванушка не мог бы сказать точно, сколько времени они (падали) летели. Тьма, которая их обволокла, уничтожала ощущение и пространства, и времени. Но вот — окружавший их гул внезапно оборвался, как бывает, если пасечник захлопнет крышку пчелиного улья. И одновременно с этим они приземлились — мягко, не ощутив никакого удара, — на некую вполне устойчивую поверхность. И тут же Эрик спрыгнул вниз с плеча Ивана — притёрся боком к его ноге.

Разглядеть купеческий сын по-прежнему ничего не мог, но уловил совершенно отчётливый запах жженого сахара — который он чувствовал и в секретном подвале алтыновского дома, и недавно на Духовском погосте. А ещё — губы Зины походили своим карамельным вкусом на жженый сахар, припомнил Иван. И это обстоятельство отчего-то представилось ему важным — как если бы могло пролить свет на то, что происходило сейчас.

Тут Эрик Рыжий отлепился от ноги хозяина, а потом чуть впереди раздалось его требовательное, призывное мяуканье. Похоже было: котофей разглядел в темноте нечто, невидимое для его людей. И теперь приглашал их следовать за собой.

— Идём! — Иванушка крепче сжал Зинину руку и обратился к коту, ничуть не сомневаясь, что тот его слова поймёт: — Эрик, подавай голос, чтобы мы знали, где ты!

И Рыжий зверь припустил вперёд, время от времени приостанавливаясь и выдавая порцию громкого, нетерпеливого мяуканья. Так что Иван определял направление, ни разу не ошибившись, и даже ни обо что ни разу не споткнулся. Да и бежать, ориентируясь лишь на голос кота, им пришлось не слишком долго.

— Ванечка, — услышал купеческий сын шёпот Зины и с нею вместе приостановился, — смотри!

Впереди виднелся округлый лепесток света — тусклого, словно огонёк единственной свечи за мутным стеклом на избяном окошке. Однако и его хватило, чтобы Иванушка разглядел: они стоят в туннеле с земляными стенами, полукруглые своды которого с виду ничем не закреплены — но обрушиваться явно не собираются. А жёлтые глаза Эрика сияют в полумраке, отражая слабенький свет, как два золотистых зеркальца. Кот застыл вполоборота к хозяину и крутил башкой: то и дело переводил взгляд с него на пространство впереди. Явно давал понять: нужно идти дальше!

— Как ты думаешь, что это за место? — спросила Зина — по-прежнему шёпотом.

Но раньше, чем Иван успел ей ответить, Рыжий сорвался с места — снова помчал вперёд. И купеческий сын, не выпускавший руку своей невесты, повлёк её за собой, когда кинулся догонять котофея.

Притормозили они все трое почти одновременно, но всё же кот — чуть-чуть раньше людей. Источник света находился теперь почти над ними: идеально круглое отверстие в потолке туннеля. Оно располагалось на высоте примерно двух саженей от пола — в конце пологой лестницы из каменных плит, что к нему вела. Запах жженого сахара здесь нестерпимо усилился, так что Эрик дважды фыркнул, а потом смешно чихнул — так, словно ему сунули под нос наполненную содержимым табакерку. Да и у самого Иванушки страшно засвербело в ноздрях. Но, когда он посмотрел на Зину, ему показалось: она этого амбре не замечает.

Впрочем, это было не главное. Куда важнее представлялось то, из-за чего остановился кот, а следом за ним — и люди. Земля возле каменной лестницы оказалась рыхлой, как в яме с кольями. И на рыхлой поверхности явственно выделялись звериные следы: отпечатки здоровенных когтистых лап.

— Ведмедь, — произнесла Зина, и на сей раз — в полный голос.

А Эрик больше уже не чихал — он сосредоточено обнюхивал следы на мягкой земле. Оставлены они были, похоже, ещё пару месяцев назад: их края порядком осыпались. Однако запах, уловимый для кота, на них явно оставался. И, закончив обнюхивание, рыжий зверь не выказал никакого беспокойства: сел рядом с найденными оттисками, обернул хвостом лапы и уставился на хозяина и его невесту.

— Судя по всему, это следы того самого медведя, — сказал Иван. — От них человеком пахнет. Будь иначе, у Эрика шерсть стояла бы дыбом, когда он их изучал.

— Здесь ходил Новиков… — В интонации Зины не ощущалось вопроса, когда она произнесла фамилию претендента на свою руку. — Но тогда над нами — Медвежий Ручей! Не зря же Николай Павлович говорил, что Барышников сумел вывести его из усадьбы прямиком в Духов лес! Только для чего же Новиков сюда спускался? И почему — в зверином обличье?

— Возможно, он мог сюда проникнуть, только перекинувшись в зверя. А для чего спускался… Посмотри-ка туда!

И купеческий сын указал вглубь туннеля. Однако не в ту сторону, откуда пришли они сами, а в противоположную: туда, где подземный ход продолжался за каменной лестницей. Там на рыхлой почве тоже имелись следы, но уже человеческие — мужские. И, если что-то придавало им необычный вид, то это лишь форма мужской обуви, их оставившей: с широким квадратным носом, с глубоко входившим в землю каблуком. Пожалуй, только старинные ботфорты могли запечатлеть на здешней почве такие оттиски!

Причём следы обутого в ботфорты мужчины сопровождались двойной цепочкой медвежьих следов. По всему выходило: пресловутый ведмедь спустился сюда, потоптался немного у лестницы — возможно, принюхиваясь или прислушиваясь, — а затем двинулся туда, где он уловил присутствие путника. Отыскал его и привёл к выходу.

— Так вот почему Барышников выбрался из «перехода» именно здесь и в начале лета! — воскликнула Зина, и купеческий сын заметил: её прелестное лицо потемнело; даже слабое подземное освещение не могло этого скрыть. — Новиков узнал про его странствия и решил вывести отсюда — в расчёте, что тот устроит в Живогорске всё это! Не удивлюсь, если он согласовал свои действия с моею маменькой. Она запросто могла что-то разузнать об истории Добротиных — наших предков. И сообщить семейные легенды Новикову. А он, дождавшись оговоренного с маменькой срока — когда я окончу гимназию — придумал, как получить гарантии того, чтобы вернуться в Живогорск я не захотела!

«Или — не смогла, — прибавил мысленно Иван. — Поскольку эпидемия ликантропии не оставила бы от города камня на камне. Да и у самой Аглаи Сергеевны появился бы повод уехать оттуда — перебраться жить к дочери и зятю. Ради этого она всё и затевала!»

Однако вслух Иванушка ничего этого говорить не стал — чтобы не расстраивать свою невесту ещё больше. Впрочем, она и сама могла сделать ровно те же выводы. А ещё — подумать о том: не её ли ведьмовской дар привел к тому, что они все трое провалились сюда? Дар, который, возможно, являлся для господина Новикова не менее желанным призом, чем усадьба «Медвежий Ручей», которую Зина должна была со временем унаследовать.

Но — им нужно было выбираться из этого жжёно-сахарного подземелья.

— Рыжий, иди сюда! — позвал купеческий сын.

К удивлению Иванушки, запрыгивать к нему на руки Эрик не пожелал: сам побежал по лестнице вверх — вприпрыжку и трубой вздымая хвост. Может, ступеньки показались ему такими пологими, что он не счёл нужным одалживаться — использовать человека в качестве средства перемещения. А, может, неуемное кошачье любопытство подгоняло его. Но, так или иначе, а Иван с Зиной были ещё на середине лестницы, когда пушистый хвост кота мелькнул на фоне круглого оконца в потолке туннеля: Эрик выскочил наружу. И тотчас же купеческий сын и его невеста услышали знакомый мужской голос:

— Батюшки-светы, никак, Рыжий вернулся!

И, когда они через просвет сухого колодца выбрались на внешнюю сторону, то обнаружили Эрика сидящим на руках у Ермолая Сидоровича: пожилого смотрителя усадьбы «Медвежий Ручей». При виде Иванушки и Зины, которые вылезли из-под земли, старик даже не перестал рыжего зверя гладить. Лишь поклонился молодым людям:

— Доброго вам здоровьица! Николай Павлович говорил, что вы должны будете этим путём прибыть — потому и оставил меня здесь: вас караулить. Варвара Михайловна — та поначалу не верила. Но когда из Живогорска прибыл ваш, Иван Митрофанович, знакомец, и то же самое сказал, то и она сомневаться перестала.

— Да когда же сам Николай Павлович успел из Живогорска вернуться? — изумилась Зина.

А Иван Алтынов только озирался по сторонам.

Они все стояли сейчас посреди круглой поляны Велеса, что пряталась за деревьями парковой рощи в Медвежьем Ручье. И круглое отверстие в земле, из которого они только что вылезли, оказалось тем самым бутафорским пнём, который ещё в языческие времена волхвы замаскировали под колодец. Причём под землёй Иван, Зина и Эрик явно провели больше времени, чем казалось поначалу. Когда их всех затянуло в провал, солнце клонилось к закату: близился вечер среды — девятого сентября по заграничному стилю. А здесь осеннее солнце только-только начинало пробиваться сквозь кроны деревьев: стояло раннее утро.

А Ермолай Сидорович между тем отвечал барышне Тихомировой:

— Так ведь господин Полугарский ещё десять дней назад вернулись! И с тех пор места себе не находили: без конца слали телеграммы в Живогорск и отправляли Антипа на станцию ждать ответа. Он раза по три каждый день туда-сюда мотался! Но уж больно Николай Павлович и бабушка ваша переживали о том, что в Живогорске творится!

— Когда-когда он вернулся в усадьбу? — переспросила Зина — решившая, вероятно, что ослышалась.

А Иванушка вздрогнул: в пятно на его правой руке вдруг словно бы вонзилась игла. Но не ледяная, как раньше, а раскалённая. И, сделав резкий вдох, купеческий сын спросил, не дожидаясь, когда смотритель ответит на Зинин вопрос:

— А скажите, Ермолай Сидорович, какое нынче число?

Старик посмотрел на него с недоверчивой улыбкой:

— Да нешто вы не помните? Или, может, мою память испытываете? Ну, так я знаю твёрдо: нонеча — десятое сентября, воскресенье.

«Или: двадцать второе по григорианскому календарю! — При этой мысли у Ивана ожгло жаром уже всю тыльную сторону правой ладони. — День осеннего равноденствия!»

К господскому дому Иван и Зина мчались, оставив далеко позади Ермолая Сидоровича, сразу же от них отставшего. Эрика Рыжего купеческий сын тащил теперь под мышкой; и кот недовольно мявкал, когда его задевал ремень кожаной сумки, по-прежнему переброшенной через плечо Ивана. Часы купеческого сына остались в сюртуке, который он отдал (почти две недели назад!) господину Полугарскому. Но, судя по положению солнца, время приближалось к девяти часам утра. А им с Зиной нужно было сегодня обычным образом воротиться в Живогорск. Не рискнули бы они повторно спуститься в туннель, где без проводника можно было бродить не то, что неделями — годами! И по возвращении им следовало отыскать господина Барышникова, а потом…

Иван даже мысленно не хотел этого произносить, однако выбора у них с Зиной не оставалось: Ангела-псаломщика требовалось убить. Иначе они с Зиной сами станут его сателлитами. А ведь оставался ещё Николай Степанович Мальцев, роль которого в происходящем оставалась тёмной для Иванушки! Он припоминал этого человека, так хорошо ему знакомого; и мысль, что тот предал семью Алтыновых, ужасала купеческого сына едва ли не больше, чем необходимость во что бы то ни стало прикончить Константина Барышникова.

Тут перед ними возникла распахнутая дверь чёрного хода господского дома, за которой находилась кухня. И Рыжий, явно не забывший дорожку в это помещение, вывернулся у хозяина из подмышки — соскочил наземь: припустил туда, откуда доносился упоительный аромат жарящихся пожарских котлет. На пороге кухни, однако, Эрик замер на миг — оглянулся на Ивана; и тому показалось: котофею ведом некий секрет, вот только раскрыть его не может.

А уже возле парадного крыльца дома Иванушка и Зина чуть ли не нос к носу столкнулись с садовником, имени которого они не знали. Этот средних лет мужик подстригал кусты, листья на которых уже по-осеннему скукоживались. При виде гостей он садовые ножницы бросил, сорвал с головы картуз, отдал поклон, а затем шагнул на крыльцо и крикнул кому-то в приоткрытую дверь:

— Они здесь — внучка барыни нашей и её жених! В смысле: жених внучки, не барыни!

Иван и Зина застыли у входа в дом, не понимая: кого садовник извещает об их появлении? Но тут парадная дверь открылась полностью, и на крыльцо шагнули двое мужчин.

Первый из них был Николай Павлович Полугарский: вполне себе здоровый — о двух руках, облачённый в пиджачную пару и даже повязавший модный цветной галстук лионского шёлка. А при виде второго мужчины Иванушка, не успев ещё ни о чём подумать, выхватил из сумки полицейский револьвер системы «Смит и Вессон». И, мгновенно взведя курок, взял этого второго на мушку.

— Доброе утро, господин Мальцев! — проговорил купеческий сын. — Вот уж не ожидал увидеть вас здесь!

Зина испытывала ощущение, по-французски именуемое déjà vu: её не оставляло чувство, что всё происходящее уже было с ней раньше. А ведь состав действующих лиц, собравшихся в кабинете Николая Павловича, существенно изменился по сравнению с её прошлым приездом в Медвежий Ручей! Сейчас тут, помимо неё, Ванечки и господина Полугарского, присутствовали её бабушка Варвара Михайловна и тот немолодой солидный господин — алтыновский нотариус Мальцев. И, если в прошлый раз она, Зинаида Тихомирова, сама наставляла пистолет на полицейского дознавателя Левшина, то сейчас её жених держал под прицелом поверенного своей семьи. И вглядывался в его лицо так пристально, словно рассчитывал прочесть что-то по морщинам господина Мальцева, как читают по раскрытой книге.

Николай Павлович и Варвара Михайловна сидели рядышком на маленьком диванчике. Зина заняла стул рядом с ними. Нотариуса Иван усадил на другой стул — находившийся рядом со столом хозяина усадьбы. И сам стоял сейчас рядом, приставив дуло револьвера к виску господина Мальцева. А тот, казалось, обратился в подобие саламандры: цвет его лица почти в точности повторял оттенок винно-красной обивки стула. Однако говорил он совершенно спокойным, ровным голосом — словно в него и не собирались выстрелить в упор:

— Вы всё истолковали неверно, Иван Митрофанович! Я прибыл в Медвежий Ручей с единственной целью: дождаться здесь вашего появления и помочь вам вернуться в Живогорск. Бабушка Зинаиды Александровны заверила меня, что, если вы и её внучка где-то и объявитесь после своего внезапного исчезновения, то именно здесь! Хотя ваша, Иван Митрофанович, маменька, не особенно а это верила. По её приказанию земляной пол в сторожевой башне, что в Старом селе, прокопали на пять саженей в глубину, однако ничего там не нашли. Так что Татьяна Дмитриевна пребывает сейчас в глубоком горе. Равно как и протоиерей Тихомиров со своею супругой. Но воображаю, как они обрадуются вашему возвращению!

По лицу Ванечки словно пробежала зыбь. И он, продолжая глядеть на нотариуса, обратился к господину Полугарскому:

— Скажите, Николай Павлович, какой был голос у прежнего вашего гостя — Константина Барышникова?

— Что, простите? — не понял хозяин Медвежьего Ручья.

— Тембр голоса — какой он был у того господина?

Хозяин усадьбы призадумался, явно силясь припомнить; но тут за него ответила Варвара Михайловна:

— Тенор, несомненно. Лирический тенор.

Похоже, она, в отличие от своего супруга, была поклонницей оперного искусства.

— Ну, конечно! — Ванечка окинул нотариуса таким тяжёлым взглядом, что тот не выдержал — поёжился. — Как же я сразу не догадался! Ангелы баритоном не поют! Да и Валерьян говорил, что узнал тот голос — каким говорил человек, раздававший указания возле сумасшедших палат. А ведь Валерьяну встречаться с Барышниковым-Ангелом не доводилось! И то, что голос у вас, господин Мальцев, был именно бархатный — это моему родственнику могло погрезиться под воздействием лекарственных средств. Это вас он слышал! Должно быть, как один из проклятых потомков Михайлы Гагарина, вы очень пришлись ко двору этому Ангелу!

Зина думала: нотариус начнёт оправдываться, юлить, всё отрицать. Однако она ошиблась.

— Вы правы! — кивнул Николай Степанович Мальцев. — Господин Барышников действительно явился ко мне, зная кое-что о моей родословной. И предложил мне вступить в его союз волкулаков. Думал, я и вправду верю, будто давнишнее проклятие ведьмы Гордеевой тяготеет над всем моим родом.

Ванечка хмыкнул.

— Он думал, что вы верите, — медленно произнёс он, не отрывая взгляда от изборожденного морщинами лица Мальцева. — А у вас, выходит, нет оснований в это верить?

Нотариус издал смешок, показавшийся Зине совершенно искренним. А вот господин Полугарский тяжело вздохнул, чуть привстал с дивана и, видимо, собрался что-то сказать. Однако Николай Степанович Мальцев его опередил.

— Глубокоуважаемый Иван Митрофанович, — произнёс он, и Зина впервые ощутила, что голос этого человека взаправду — бархатный баритон, — если бы все потомки князя Гагарина становились оборотнями, то за полтора века ликантропия распространилась бы уже по всем центральным губерниям Российской империи! Да и ваше семейство не избежало бы участи пополнить ряды волкулаков!

Ванечка нервно потер пятно на тыльной стороне правой руки, потом сказал сухо:

— Наверняка вам, господин Мальцев, известно: мой предок Алексей Алтынов, чья бабка была сестрой-близнецом Елены Гордеевой, нашёл способ снять это проклятие со своих будущих потомков.

— Вот именно! — с воодушевлением воскликнул нотариус, а господин Полугарский часто, согласно закивал. — Алексей Алтынов был малый не промах! Я точно знаю: это по его совету князь Михайло Дмитриевич Гагарин приказал заложить тело казнённой ведьмы перламутровыми ракушками — каждая из которых являла собой маленькое вогнутое зеркальце. И разместили их отражающими сторонами внутрь — чтобы ведьма, буде она восстанет из мёртвых, увидела свои перевёрнутые отражения и утратила способность колдовать.

— Про вогнутые зеркала я всё знаю. — Ванечка поморщился и бросил короткий взгляд на свои серебряные часы, которые ему вернул господин Полугарский.

Они лежали с отщелкнутой крышкой на столе, возле которого сидел нотариус, и Зина со своего места не могла видеть, что показывают их стрелки. А вот Мальцев, проследивший, куда смотрит Иван Алтынов, явно разглядел, сколько сейчас времени. И заговорил уже быстрее:

— Да, да, господин Свистунов отправил заказ на такое зеркало в Москву — сказал, что исполняет ваше намерение. И сегодня заказ должен прибыть в Живогорск. Но мы даже и без того зеркала отнюдь не бездействовали! Многих, к примеру, удалось просто отпоить святой водой. Вот, скажем, Парамошу — сына вашего садовника. И Валерьяна Петровича Эзопова — тоже.

— И не только их! — подал голос господин Полугарский. — Нам с доктором Парнасовым тоже пришлось прибегнуть к этому средству. И, слава Богу, новых метаморфоз больше не случалось: ни у меня, ни, насколько я знаю, у него.

— Только вот не на всех святая вода подействовала… — Лицо нотариуса, напоминавшее цветом бургундское вино, исказила страдальческая гримаса, однако он тут же спохватился: — Впрочем, не о том сейчас речь! Как мне удалось выяснить, Алексею Алтынову были известны не только свойства вогнутых зеркал. Он сумел полностью нейтрализовать родовое проклятие Гагариных, перенеся его действие на один-единственный предмет.

И Зина, увидев, как при этих словах перекосилось лицо господина Полугарского, всё поняла.

— Перстень с гербом! — воскликнула она. — Так вот откуда он появился!

А Николай Павлович тяжело вздохнул, сказал:

— Увы, дорогая Зинаида Александровна, вы абсолютно правы! А ваш покорный слуга, наслушавшись семейных преданий, всю жизнь опасался, как бы ни сделаться волком… И ведь сделался же — хоть и по иной причине. — Господин Полугарский издал каркающий, болезненный смешок. — А теперь этот перстень ещё и пропал! Доктор Парнасов, когда снова принял человеческий облик, оказался в костюме Адама. И стал задворками пробираться к вашему, господин Алтынов, дому. А по дороге ухитрился потерять волшебное кольцо! Ну, а что ещё с Павлом Антоновичем происходило после обратного преображения — этого мы у него вызнать не сумели. Он сказал: только Ивану Митрофановичу Алтынову он сообщит все детали. Но, по крайней мере, та рана, которую он получил, полностью у него зажила.

Зина при этих словах Николая Павловича облегчённо перевела дух. Ну, а по лицу своего Ванечки прочитала: у того уже начинает заходить ум за разум.

— Погодите, погодите! — Купеческий сын даже отвел на пару секунд револьвер от головы нотариуса. — А как же дворецкий моей маменьки — Владимир Полугарский? Разве не из-за фамильного проклятия он перекинулся?

Нотариус лишь головой покачал:

— Думаю, Барышников обвёл его вокруг пальца. Ну, или вокруг волчьей лапы, если угодно. Внушил Владимиру Полугарскому, что обличье волка тот принял именно из-за давнишних слов Елены Гордеевой. А у бедолаги не хватило сообразительности задаться вопросом: почему же проклятие ведьмы обрело силу лишь после появления Константина Барышникова? Впрочем, я не удивлюсь, если Барышников не стал пускать в ход свои зубы, а просто-напросто напоил будущего дворецкого водой из Колодца Ангела. Ведь о колодце Елена сказала правду! Но тут уж её проклятие было не при чём. Колодезная вода стала разносить заразу ликантропии из-за тех экзерсисов, которые ведьма Гордеева и Ангел-псаломщик с этой водой проделывали.

Ванечка покачал головой и свободной рукой провёл по своим всклокоченным светлым волосам, приглаживая их.

— Вы хотите сказать, — выговорил он, — что Барышников погрыз дворецкого моей маменьки, перейдя в обличье волка, или дал ему попить отравленной воды, из-за чего он и обратился? А самому Владимиру Полугарскому наплёл, что тот сделался волкулаком из-за ведьминого проклятия?

— Именно так! Вы, Иван Митрофанович, уловили суть абсолютно верно. Разве стал бы Владимир Полугарский служить Барышникову-Ангелу, если бы знал, что был им насильно обращен в зверя? А такие слуги были Ангелу ох, как потребны! Он ведь научился молодеть за счёт волкулаков, но сам при этом сделался одним из них. И большое число оборотней не только гарантировало его нескончаемую молодость! Оно ещё и позволяло ему укрываться среди них. Поди, узнай: кто есть кто в волчьей шкуре?

Но тут не выдержала Варвара Михайловна. Она долго слушала молча — лишь тёрла руки одна о другую, словно леди Макбет, да глядела, чуть склонив голову набок, то на Ванечку, то на его собеседника. А теперь заговорила сама:

— Простите меня, господа, но я никак не могу взять в толк: неужто можно погрызть человека так, чтобы он ничего не заметил — и даже не помнил ничего о том, как его грызли? Да ежели вас маленькая собачонка разок укусит — вы этого век не забудете!

Однако нежданно-негаданно от дверей кабинета донесся голос:

— Полагаю, штука в том, что слюна волкулаков является анестезирующей субстанцией, а заодно и на память влияет. Но действует, вероятно, не на всех. Имеются ведь жертвы, которых загрызли насмерть! Вероятно, они-то как раз ощущали, как их кусают, пытались сопротивляться, и с ними без промедления расправились. Ну, а вы, Иван Митрофанович, вполне можете убрать револьвер. Господин Мальцев на нашей стороне!

На пороге стоял Илья Григорьевич Свистунов, уездный корреспондент. А из-за плеча у него выглядывал садовник Алексей, регулярно состоявший кучером при алтыновский тройке.

Иван чрезвычайно обрадовался появлению газетчика. А при виде Алексея ощутил стыдливое облегчение: теперь не нужно было терзаться чувством вины по поводу судьбы Парамоши. Однако опускать «Смит и Вессон» купеческий сын не стал. Лишь кивком пригласил Илью и Алексея войти. А господин Полугарский, явно уже видевший сегодня и того, и другого, проговорил удрученно:

— Господин Алтынов не доверяет более нотариусу своего семейства! Может быть, вы, Илья Григорьевич, сумеет дать необходимые пояснения?

И тут уж Иванушка не на шутку разозлился.

— Покорно прошу меня извинить, — произнёс он, по-прежнему глядя только на Мальцева — не поворачиваясь к господину Полугарскому, — но нотариус моего семейства может и сам предоставить пояснения: с какой стати он затесался в компанию волкулака Барышникова? И чем скорее он это сделает, тем будет лучше. Как я понимаю, наша тройка находится сейчас в Медвежьем Ручье. Так что нам надлежит, не теряя времени, возвращаться в Живогорск.

— Полностью с вами согласен! — Мальцев сделался серьёзен, даже мрачен. — Сегодня до конца дня всё должно решиться. И я скажу вам только две вещи. А уж поверите вы мне или нет — решать вам, Иван Митрофанович. Во-первых, я никогда семейство Алтыновых не предал бы. А присоединиться к Барышникову я согласился только ради того, чтобы стать при нём кем-то вроде консильери. Не знаю, дамы и господа, слышали вы такое словечко? Оно — из лексикона сицилийских преступных кланов. И обозначает человека, который является советником и юридическим консультантом главы криминального сообщества. Я же надумал стать «консильери» Барышникова лишь для того, чтобы не позволить ему навредить вам, господин Алтынов. Того, что случилось после гибели дворецкого вашей маменьки, я предвидеть, увы, не мог. А, во-вторых, у меня есть для вас важнейшие сведения: я знаю, где Константин Барышников обустроил себе резиденцию. Он поселился в бывшем жилище доктора Краснова. Ведь его дом пустовал — после того, как Сергея Сергеевича Краснова в прошлом месяце… м-м-м… загрызли собаки.

Иванушка чуть не задохнулся: горло у него перехватило. Уж он-то хорошо знал, отчего на самом деле погиб Сергей Краснов — отец Аглаи Тихомировой, родной дед Зины! Митрофан Кузьмич Алтынов, обращенный собственным отцом в кровожадного монстра, беспощадно с уездным доктором расправился. «Станете ли вы когда-нибудь прежним, батюшка? Поможет ли вам родник, что бьет у подножия Везувия?» — с тоской подумал купеческий сын. А потом — опустил револьвер. Дедов дар, молчавший с того момента, как Иван Алтынов увидел своё отражение в ведьминых ракушках, заговорил и подсказал: нотариус не врёт. И дом Краснова — именно то место, где всё должно будет завершиться. Так или иначе.