Оборотни Духова леса

Глава 15. Волчья вода

30 августа (11 сентября) 1872 года. Среда

Эрик Рыжий ясно видел: с Зининым папенькой творится неладное. Только что, болезненно морщась, отец Александр потирал бок под чёрной льняной рясой. А теперь застыл — будто закаменел! — сидя на помятом ящике у стены. И будто прислушивался к чему-то. Но кот, у которого слух уж наверняка был получше, ни одного интересного или тревожного звука сейчас не улавливал. Даже мыши не шуршали под полом. Как видно, давно забросили эти места из-за царившей здесь полной бескормицы.

А отец Александр вдруг встрепенулся и снова заговорил. Однако голос его теперь звучал иначе: в нём слышались испуг, неверие и — словно бы стыд.

— Вот что, Рыжик, — выговорил он, глядя куда-то в угол — в сторону от кота. — Я не хочу тебя прогонять, но… видишь ли…

Чернобородый священник запнулся на полуслове, и по всему его телу прокатилась волна дрожи; даже широкие рукава рясы заколыхались. А лицо отца Александра внезапно сделалось серым, как пыль на полу притвора, да ещё и покрылось крупными каплями пота. И Рыжий внезапно ощутил, как у него наливаются холодом все мышцы, и встаёт дыбом шерсть на загривке. Такого страха, как теперь, он не чувствовал даже тогда, когда они с дедулей повстречались с волками на почтовом тракте.

Котофей понимал, что нужно немедленно вскочить на лапы и бежать отсюда прочь. Куда угодно. Хоть к ведьме в её сияющем на солнце панцире. Но продолжал, будто приклеенный, сидеть на полу возле двери. С противоположной стороны от чёртова ведра, из которого Зининого отца угораздило пить воду.

А вот чернобородый священник поднялся со своего ящика. И шагнул к Рыжему, который только и мог, что глядеть на него, запрокинув башку. В оцепенелом ужасе Эрик наблюдал, как новая волна дрожи сотрясла тело отца Александра. И как лицо его как бы начало плавиться, теряя привычные человеческие черты и становясь похожим на зыбкий воск церковных свечей.

Кот ощерился, зашипел, но это было всё, на что он оказался способен. И лапы не желали служить ему, и всё остальное сделалось будто чужим. А Зинин папенька между тем вскинул правую руку, и на один страшный миг Рыжему показалось: это уже и не рука вовсе. Это — что-то противоестественное, издевка над природой: и не человеческая конечность, и не звериная лапа, а нечто среднее между тем и другим.

Но, возможно, коту это просто примерещилось. Ведь у отца Александра явно сохранились на правой руке все пальцы, и он крепко захватил ими, сжал в кулаке, свой серебряный наперсный крест. И тут же застонал, как от сильнейшей боли. При этом от его стиснутой в кулак правой ладони пошёл то ли дым, то ли пар. А церковный притвор наполнился кошмарным запахом горелого мяса.

Однако чернобородый священник не выпустил серебряное распятие — продолжил сжимать его. Хоть и скрежетал зубами от боли. Но зато его лицо начало возвращать себе прежние, определённые очертания — какие и должны быть присущи человеку. Эрик от облегчения даже мяукнул коротко — переводя дух.

И в тот же миг Зинин папенька схватил котофея свободной левой рукой — не чинясь: за шкирку. Кот извернулся в воздухе, попытавшись высвободиться, но чернобородый священник держал его крепко. И одним движением протолкнул зверя в просвет, что имелся поверх перекрещенных досок, которыми был заколочен пролом в двери. Выпихнул Рыжего прочь — на покосившуюся паперть.

Купеческий кот мягко плюхнулся на церковное крылечко и тут же сделал разворот — обратил морду к двери. Однако никого в проломе не увидел: отец Александр уже шагнул обратно, в сумрак запустелого притвора. И Рыжий услышал только, как священник чётко и громко, недрожащим голосом, произносит:

— Иже Крестом ограждаеми, врагу противляемся, не боящеся того коварства, ни ловительства: яко бо гордый упразднися, и попран бысть на Древе силою распятого Христа![2]

Когда Иван Алтынов вошёл следом за Агриппиной в апартаменты, которые он снял для своей невесты, Зина тут же вскочила с диванчика, на котором сидела — бросилась ему навстречу. Сквозь неплотно сдвинутые шторы на окнах, выходивших в сад, пробивалось утреннее солнце. И в его лучах девушка в своём лёгком белом платье походила на вспорхнувшую с земли, растревоженную птицу.

— Ванечка, ну, наконец-то! Я вся извелась, пока мы тебя дожидались! Нет ли новостей о папеньке?

На руках у Ивана по-прежнему были перчатки, и Зина вместо приветствия легонько коснулась волос у него на затылке, для чего ей пришлось приподняться на цыпочки. И тут же заслужила неодобрительный взгляд своей маменьки. Аглая Сергеевна расположилась в том самом кресле, которое в понедельник занимал Валерьян, и произнесла, не вставая:

— Не забывай, Зинаида: Иван Алтынов пока только жених тебе — не муж!

И тут же забила крыльями уже обычная белая птица: турман Горыныч начал гоношиться в своей клетке. Будто почувствовал, что Иван принёс его любимого зерна, и хотел поскорее его заполучить.

— Я, увы, так и не сумел пока отыскать отца Александра, — сказал Иванушка; и это было правдой.

Аглая же Тихомирова явно собиралась ещё что-то спросить. Однако купеческий сын так посмотрел на будущую тещу, что у той, похоже, прежние слова застряли в горле.

— Что? — быстро спросила она — уже совсем другим тоном: лишенным и намека на высокомерие. — Ещё на кого-то волки напали?..

— Напали. — Вместо Ивана дочери ответила Агриппина Федотова. — И сейчас по Миллионной не меньше десятка волков дефилирует. Идём! Иван Митрофанович снял для тебе номер через коридор от нашего. Тебе, я думаю, придётся здесь подзадержаться. А оттуда ты и на улицу сможешь выглянуть: посмотреть, какое зверье там бегает.

С этими словами Агриппина Ивановна крепко взяла дочь за руку. Та попыталась было что-то ещё сказать Зине, но мать потянула её за собой — вывела из апартаментов. И сама же закрыла за ними дверь.

— Задвиньте щеколду! — крикнула она. — Неровен час…

Агриппина не стала уточнять, что может приключиться — и так всё было понятно. Иванушка тотчас запер дверь и повернулся к своей невесте, которая с заметным облегчением перевела дух.

— Мы с бабушкой условились потихоньку, — сказала она, — что, как только ты придешь, то сразу отселишь маменьку в другое помещение. Мне столько тебе нужно рассказать! Но при ней я говорить не смогла бы. Да, и как там Рыжий? Вернулся домой?

У Ивана при этом её вопросе снова заныла ушибленная спина, про которую он почти забыл, уходя от недавней погони.

— Не вернулся ещё. — Купеческий сын вздохнул и шагнул к клетке: покормить Горыныча — хоть на минуту отвлечься от мрачных мыслей. — И я понятия не имею, где он сейчас. — Иванушка не удержал нового вздоха, но потом продолжил нарочито легким тоном: — Но, я надеюсь, Рыжий не пропадет. И ты ведь хотела мне о чём-то рассказать, Зинуша. Да и мне нужно многое тебе сообщить.

Кот слышал, как отец Александр произносит за дверью какие-то ещё молитвы — слова которых Рыжему и наполовину понятны не были. Однако то, что Зинин папенька не замолчал, Эрика чудесным образом успокоило. Раз чернобородый священник продолжал говорить и, паче того, молиться, то, стало быть, он не обратился в наводящего ужас полузверя-получеловека. Совладал-таки с той силой, что пыталась на него воздействовать. Хоть и обошлось ему это дорого: даже здесь, снаружи, Рыжий ощущал запах горелой плоти.

Из-за этого-то запаха возвращаться в храмовый притвор Эрик и не решился. Страшно было: а ну, как Зинин папенька не вытерпит боли и выпустит серебряный крест? Что случится тогда? А ещё — кот ощущал, как от его собственной шерсти исходит впитавшийся в неё душок волчьей воды: вязкий, омерзительный. Рыжий опасался, как бы его не стошнило ватрушкой и лягухами, если он снова окажется подле его источника.

Возможно, следовало опрокинуть чёртово ведро — выплеснуть из него на пол всю воду со звериным запахом. Однако Эрик сразу понял: отец Александр уже пил её многократно. И, к тому же, коту страшно не хотелось мочить лапы в этой воде. В ней таилось нечто настолько недоброе, что в мысленном лексиконе кота не находилось подходящего слова, способного дать этому определение.

Кот пару раз протяжно мяукнул, рассчитывая, что Зинин папенька хоть ненадолго выглянет наружу — покажет, что с ним всё порядке. В смысле: что он остался человеком. Однако отец Александр к пролому в двери не подходил. И Эрик, покрутившись ещё недолгое времени возле просевшей паперти, развернулся и уныло потрусил к воротам погоста. Просто не знал, куда ещё ему направиться.

Он был готов к тому, что снаружи, за аркой ворот, его караулит ведьма в зеркальном панцире. И приготовился уже искать в ограде лазейки, которые позволят выбраться с погоста иным путём. Но — Рыжий ошибся: та дьяволица его не поджидала. Проход под аркой выглядел свободным.

Впрочем, Эрик не поспешил сразу же из ворот выскакивать. Приостановившись у правого столба арки, кот выглянул из-за него, как обычно выглядывал из-за угла дома, прежде чем выбежать на улицу. Но в заброшенном селе царила тишь. Не было слышно ни птичьего щебета, ни шелеста листвы под ветром, ни, тем паче, звука чьих-либо шагов. У кота даже уши слегка заложило, так напряженно он вслушивался в это неестественное безмолвие. Однако не уловил ничего.

И Эрик Рыжий решился. Он не был дома с позавчерашнего дня и больше всего на свете жаждал вернуться к себе, на Губернскую улицу. Точной дороги он не знал, однако полагал: по пути он ощутит, куда нужно бежать. Ну, а в крайнем случае — он просто вернется сюда же по своим собственным следам.

Правда, имелось ещё одно обстоятельство: Рыжий понятия не имел, где сейчас находятся полулюди-полузвери. Отчего-то он был уверен: кто-нибудь из них непременно вернется за Зининым папенькой. Но когда это ещё случится!

И кот отогнал от себя мысли о страшных волкулаках. Медленно, будто пробуя лапами тонкий лёд на пруду, он стал выходить из-под полукруглой арки, ворот в которой явно не было давным-давно. А едва только очутился на дороге, что вела к погосту, как тут же перебежал к передней полуобвалившейся стене ближайшего домика. И, только убедившись, что вокруг безопасно, совершил ещё одну перебежку, перемещаясь в сторону рухнувшего частокола: к опушке елового леса. А затем таким же манером перебрался к развалинам ещё одной избушки.

Вот тут-то всё и случилось.

То ли пятёрка, которую Рыжий видел на рассвете, оставила в селе своего дозорного. То ли кто-то из пятерых вернулся. То ли это вообще был какой-то пришлый волкулак, невесть откуда взявшийся. А он, купеческий кот Эрик, не уловил его запаха, поскольку сам пропитался таким же полузвериным духом, пока сидел рядом с чёртовым ведром.

Чудовище выскочило откуда-то со стороны маленького прудика, возле которого котофей совсем недавно поймал двух лягушек. И, если Рыжий не был в один миг разорван на части, то лишь потому, что между ним и волкулаком находилась наполовину разрушенная бревенчатая стена сельского дома. Кот сумел увидеть жуткую тварь в просвете между двумя рухнувшими бревнами. Но этот просвет оказался слишком узким для кудлатого чудовища, которое неслось к Эрику: раззявив пасть с жёлтыми зубищами, роняя на траву капли слюны. Чтобы подобраться к коту, твари пришлось сделать крюк: обежать стену с наружной стороны. А Рыжий, ясное дело, не стал дожидаться, пока его сожрут: сорвался с места и полетел, куда глаза глядят.

И это было совсем не то же самое, что удирать от давешней ведьмы! Та дьяволица, как бы чудовищно она ни выглядела, всё же напоминала человека. А это существо с чёрной кудлатой шерстью даже и на волка-то не особенно походило! С несуразно длинными лапами, с уродливой лобастой башкой, оно казалось насмешкой над законами естества.

Рыжий сам не понял поначалу, куда именно несут его лапы. А когда понял, менять направление не стал. От кудлатого существа его не спасло бы ни дерево, ни лаз в какой-нибудь заброшенный погреб. Кот не сомневался: это чудище доберётся до него, где бы он ни спрятался. А то место — оно оставляло надежду на спасение. Нужно было только сделать всё правильно.

Кот бежал так, что ветер свистел у него в ушах. И всё равно — недостаточно быстро, чтобы уйти от такой погони. Кудлатый зверь находился уже так близко, что один раз он клацнул зубами почти рядом с левой задней лапой котофея — той, где у него по рыжей шерсти пролегала круглая белая полоса-браслет. Но кошачью лапу мнимый волк всё-таки не задел. А Эрик даже не оглянулся. Если бы он потерял драгоценные мгновения, то погибель его оказалась бы скорой и страшной.

Метнувшись чуть вбок, чтобы сбить преследователю прицел, Рыжий промчал последние сажени, отделявшие его от входа в башню-каланчу. В дверной проём он влетел за один миг до жуткого кудлатого зверя. И сразу же подался в сторону — к самой стене, перекувырнувшись вдобавок через голову, чтобы погасить скорость. Иначе собственные лапы могли понести его дальше, что погубило бы его вернее, чем зубы зверя.

А в следующий миг внутренность башни огласилась страшным, душераздирающим воем: кудлатое чудище явно не ведало, что сразу за порогом следовало остановиться.

Когда Иван Алтынов узнал, что за сны привиделись его невесте, ему подумалось: такие ночные грёзы довели бы обычную барышню до истерики и нервных судорог! Но Зинаида Тихомирова к числу обычных барышень явно не относилась. Восприняла всё, что ей приснилось, как некую новую деталь мироздания: удивительную, однако отнюдь не безумную. Равно как и само появление в Живогорске волков-оборотней не представлялось ей безумием.

— Ты ведь понимаешь: этот якобы волк, который так напугал маменьку, всё ещё здесь, — сказала она; это не был вопрос.

Иванушка поморщился, кивнул:

— Да, волкулак мог сюда попасть, только если он — один из постояльцев. В смысле: был постояльцем в человеческом обличье. С улицы он бы в здание не проник: двери заперты, ворота — крепкие. И я уже переговорил с портье: после утренней паники наружу выходил только мальчишка-посыльный.

Тут же купеческий сын пожалел, что они не расспросили Зинину бабушку: могут ли и дети становится оборотнями? Но эту мысль сразу же вытеснила другая. Ивану впервые пришло в голову: а ведь Агриппина Федотова позавчера очень ловко уклонилась от их с Зиной вопросов о том, как она узнала о напасти, ожидавшей Живогорск! И вот теперь волкулаки избрали местом своей невиданной охоты алтыновский доходный дом, где сейчас находилась сама Агриппина Ивановна. Уж навряд ли это было случайностью. Не верил купеческий сын в такие случаи.

А Зина между тем перевела разговор на другое — на то, что волновало её более всего:

— Но почему же ты, Ванечка, не известил меня, что получил записку, написанную папенькой?

— Не хотел лишний раз тебя тревожить, — сказал купеческий сын.

И, в общем-то, это являлось правдой. Но — правдой неполной. Истина состояла в том, что он, Иван Алтынов, не был уверен, что ему удастся выкупить Зининого отца из плена при помощи обмена на отстрелянную руку-лапу. И, если бы сделать это у него не вышло, он хотел утаить от своей невесты историю с обменом. Не рассказывать ей о том, что протоиерея Александра Тихомирова больше нет в живых. Заставить её терзаться ложной надеждой. Что, пожалуй, было даже хуже вранья и умолчаний Агриппины Федотовой. Следовало прекратить врать — и немедленно. Открыть наконец-то Зине всё — пока не стало поздно.

— Мой дед Кузьма Алтынов исчез из моего подвала, куда я его поместил, — сказал Иван. — Я думал сперва: это Валерьян его выпустил. Но теперь сомневаюсь: как бы он проник в дом незаметно?

Пожалуй, если бы Агриппина Ивановна находилась сейчас с ними рядом, он не решился бы вот так, без предисловий, об этом сообщить. Но и Зину услышанное явно потрясло.

— Злейший враг баушки, — прошептала она, назвав Агриппину, по детской привычке, этим просторечным словечком. — Но ты прав! — Она вскинула глаза на Ивана. — Я тоже считаю, что Валерьян этого не делал. Ведь Кузьма Петрович оказался его отцом. А над Валерьяном всю его жизнь довлело предостережение, что своего отца он должен бояться больше, чем кого бы то ни было. А то кольцо с отстрелянной руки — оно у тебя с собой, Ванечка?

Иван достал из кармана перстень-печатку, показал своей невесте.

— Я попробую его использовать, чтобы вызволить твоего папеньку, — проговорил купеческий сын.

А потом объяснил, что он задумал. Доктор Парнасов должен был отнести диковинную руку в алтыновский склеп, если сам Иван не успеет вовремя вернуться домой. Но — волкулакам явно нужна была не сама рука. Им требовалось вернуть кольцо с княжеским гербом, что обладало очень уж специфическими свойствами. И этой особенностью старинной золотой вещицы Иван планировал воспользоваться в полной мере. Изначально-то он собирался употребить это кольцо по-другому, просто в виде наживки. Но, выслушав рассказ Зины о её ночном сновидении, свои намерения переменил.