Либеллофобия

Глава 40 Холодные сливки на кончике ножа

По привычке ходить тихо, как тень своей тени, я выбралась из кратера и нырнула под пузо флагманской гломериды. Там на фюзеляже сняли одну створку шасси. Воспользовавшись ею как приглашением, я залезла в тормозной отсек и достала отмычки Баушки Мац. Судя по виду, ими вскрыли не один звездолёт. И ещё сотню не смогли вскрыть. Возня продолжалась, пока не вспотели пальцы, но… гломериды были совершенно не приспособлены к отмычкам из гнутых гвоздей. Я приподняла люк — тихо… — и выбралась в коридор на техническом цоколе. Здесь можно было сесть и переварить план ещё раз.

Итак, он умрёт.

Я решила: смерть Кайнорта Бритца — именно сейчас! — это чудовищной красоты момент. Заслуженная им ирония: получить всё ценой всего. Оборвать себя на самом интересном. Он хотел придать смысл гибели тех, кого убил — так пусть идёт с ними до конца. Пусть умрёт как Чиджи: в начале нового пути. Полный надежд и планов на утро.

Повертела нейтрокль, обкатывая эту мысль. Правильную, зрелую. Безупречную.

Если бы не клятва, смогла бы? Но я поклялась, держа в руке папину часть Тритеофрена. Значит, решено. Но Кайнорт не заслужил уйти вот так просто. Я не хотела до конца дней своих вспоминать, как дрались на льду. Как смеялись в землярке. Как лежали в холодной пещере. Эти секунды, минуты могли высосать из меня жизнь. Я, похоже, с ума сошла, пока была Улой. Девчонкой, которая абстрагировалась от катастрофы и уцепилась за новую себя. Чтобы не свихнуться после смерти мамы и Чиджи, я так долго вытесняла воспоминания, что теперь прошлое казалось страшным фильмом, и не обо мне, а о ком-то отдалённо похожем. Иначе я просто не смогла бы дышать. Оттого и о мести не думала. Жить ради мести тяжелее и хуже, чем просто жить. Но что же теперь? Всякий раз то запах цитруса, то глоток кофе, то чьи-то ямочки при улыбке, даже музыка в наушнике или кеды на витрине — целый мир этих мелочей колол бы мне душу. А уж красные карамельки… Для того, чтобы распрощаться, нужно было забрать, выпить, вычерпать из Кайнорта всё до капли. Последней капли чернил, которая поставит точку. И я не буду ни о чём жалеть.

Я достала третью часть Тритеофрена и погляделась, как в зеркало. Это был диалифрен, так, кажется. Добравшись до гиперсветовой турбины, я сунула прибор в систему запуска так, чтобы блокировать сигнал с капитанского мостика. Тогда Ёрлю пришлось бы спуститься сюда и найти диалифрен. Вот и всё.

Люк наверх, к каютам, оказался не заперт. Я выбралась в коридор и зажмурилась. Белый свет, белые стены, на панелях мириады серебристых, светло-серых кнопок и сенсоров. По теории вероятностей тут где-то затерялись кнопки «Взорвать вселенную» или «Узнать, чем всё закончится», но, увы, времени было в обрез.

Никто не встретился. Из каюты, помеченной именем Бритца, выпорхнул бот-уборщик. Клинкет попытался щёлкнуть, но я успела проскочить. Внутри было свежо и пусто. Не так я представляла логово злодея: панорамный иллюминатор, фарфоровая пиала на рабочем столе, софа заправлена для одного. Отполированные мониторы, сдержанное кресло без следа прикосновений и стеллажи с керамоцистами книг до потолка. Успел ли он прочесть их все? Ведь больше ни одной не удастся. Какая была последней? Понравилась или нет? Я мотнула головой, выбрасывая этот яд из мыслей, и вздрогнула.

Кто-то отпер каюту.

В самом деле, кто бы это мог быть, кроме хозяина? Мигом, в два прыжка, я оказалась у постели Бритца и спрятала нейтрокль под подушку. Спонтанный план — самый верный. Отскочила от софы, и он вошёл. Ещё не оправился от яда. Ещё тёмные круги на белом, как свет, лице. Ещё чёрные вены над краешком воротника.

— Я ведь дал тебе шанс никогда больше со мной не пересекаться, — и хрипотца в дымчатом голосе.

— Мы перпендикулярные прямые, Кай. Чтобы никогда больше не пересекаться, нужно встретиться в одной точке.

Он бросил куртку на кресло, не глядя, и подошёл ко мне. Тыльной стороной кисти провёл по моему комбезу снизу вверх от бедра к плечу. Тихонько, внимательно наклоняя голову. Но я пришла без белья, как положено ши, и пальцы скользнули будто по голой коже. Эзер дышал ровно. А я и не заметила, как отразила движение его взгляда и даже взмах ресниц.

— Чего ты боишься? — спросил он, прижимая пальцы к моему сердцу.

— Что ты сейчас уйдёшь.

Это была правда. И если бы пришлось держать пари, поставила бы на то, что меня вышвырнут. Кайнорт отступил к выходу. Пока он брался за клинкет, белая рубашка натянулась на плечах, обхватывая спину безупречными швами. Я почувствовала себя вандалом, уничтожающим древний артефакт. Но знала наперёд: если уйдёт… я брошу нейтрокль ему вслед.

Добрый герой выпроводил бы девчонку вон. Злодей просто заблокировал нас изнутри. Он повернулся ко мне, убирая руки за спину и прислоняясь к замку:

— Пересечёмся? — и улыбнулся. Без вызова или иронии. Без подозрений. Не с приглашением поиграть, а с пожеланием всего хорошего.

Лучи переборок позади Кайнорта напоминали паутину. Не уверена только, был ли он её жертвой или охотником в засаде. Я подошла и встала ближе, чем думала, что смогу. Кайнорт потянул за ткань, и комбинезон соскользнул с груди, но задержался между нашими бёдрами. Шесть чёрных лап распластались по клинкету, но их шипы расцарапали только металл. Тёплые пальцы согрели мне спину и забрались в волосы… Губы целовали шею, проделывали путь от ключиц к подбородку, бросая меня задыхаться между влажным языком и горячим дыханием. Чёрные ресницы щекотали за ухом.

Всё получалось совершенно неправильно. Бритц должен был опротиветь мне в ту минуту. Пугать и отталкивать. Кусать или царапать, хватать и мять, рычать, как животное, теряя облик аристократа. Не могло в его губах, руках быть столько нежности. Он поцеловал каждый шрам. Каждой царапине досталось ласки. Нельзя со мной так! Будто знал, что всё на свете в последний раз. Комбинезон упал на пол. Я уронила руку на клинкет и толкнулась назад, позволяя его губам спуститься по шее к моей груди. Импульс от горошинки соска к животу бил током изнутри. Пусть. Пусть мне побудет хорошо. Он всё равно уже мертвец. Пусть нежит: так не будет продолжаться долго, в один момент Кайнорт сделает мне больно, как всякий хищный эзер. Оставит синяки и новые шрамы на память. А я не буду их сводить.

В белой дымке чёрные лапы сцапали крепко, но бережно. Крылья оттолкнули нас от двери. Не отрывая губ от краешка моего рта, где пролегала опасная граница рефлекса, Кайнорт взмыл вверх. Лапы припечатали меня навзничь к потолку. Хвост помогал эзеру двигаться и балансировать, пока его человеческая половина сбрасывала вниз одежду. Хитин и жаркая кожа. Гравитация тянула меня к эзеру. Только гравитация, Эмбер, слышишь? Страх высоты заставил обнять. Только страх, запомни, Эмбер! В долгом ожидании боли я сжала зубами его плечо. Дыхание Кайнорта сбилось. Только на долю секунды, но этого должно было хватить. Мне хотелось вывести его из себя. Страсть положит конец притворству, и эзер начнёт терзать меня шипами, клыками. Иначе зачем ещё мне качаться в такт его рукам, забираться ему в волосы, водить зубами вдоль нижней челюсти, едва прикусывая. Всё, чтобы он потерял контроль, да? Ведь я хотела убить зверя, но не любовника. Движения стали резче, хватка крепчала. Хвост бил по потолку, сыпались книги. Кожа на животах увлажнилась, предчувствуя. Кайнорт натянул мне волосы на затылке, уверенно вошёл и замер, контролируя жаркий выдох. От его вторжения я инстинктивно сжала бёдра, но последовал новый фокус:

— Выпусти хелицеры, — приказал эзер, касаясь губами моих.

Я с облегчением подчинилась рефлексу… Клыки выбросило по сторонам от его руки у меня на горле, не причинив вреда. Кайнорт удержал их своими жвалами:

— Не убирай.

Его поцелуй ещё в первый раз смутно напомнил что-то, но теперь я распробовала. Когда-то давно мама дала мне лизнуть холодных свежих сливок с кончика ножа. Но мой восторг мгновенно растаял на языке. Теперь этот нежный атлас дал мне напиться и опьянеть вдоволь. С каждым движением губ и языка Кайнорт давил глубже, резче. Рука на косточке бедра придерживала и направляла. Проник на всю длину и снова задержался, чтобы рвано вдохнуть. Страшно. И боли уже не хотелось, только ещё сливок и нового электричества. С хелицер закапал яд, падая эзеру на лицо, и он отстранился, чтобы поцеловать мне уголок прикрытого глаза. Что-то посыпалось и разбилось. Наверное, сердце. Кайнорт скользил смелее…

…и мы полетели вниз.

На софе он повернул меня на живот. До нейтрокля было рукой подать. Тронула подушку, но Кайнорт подтянул меня к себе, пропустив руку между бёдер. Он вошёл осторожнее, чем прежде. Я шумно вдохнула сквозь зубы: по-новому было острее. На миг больно, и вот уже нет. Эзер нажимом прогнул меня в пояснице и наклонился, ведя кончиком языка вдоль позвонков. Его рука ласкала и дразнила мне грудь, зубы закусили косточки на шее. Дрожь покатилась от тела к телу.

Я не хочу!..

…убивать.

Глотая слёзы, я запустила руку под подушку, но Кайнорт следом протянул свою и накрыл сверху, скрещивая наши пальцы в миллиметре от нейтрокля. Через секунду он с низким стоном жарко выдохнул мне в затылок. Время убивать. Я попыталась высвободить руку, но Кайнорт силком отвёл её назад и приговорил:

— Нет, Эмбер Лау.

За ухом звякнуло, и тёмная пропасть покончила со мной.

Я ничего не чувствовала. Вата снотворного набила рот, уши и голову. Но луч резал мне веки, насильно забираясь в глаза. Мир проявлялся неохотно, проступал пикселями чего-то восхитительного и жуткого. Моё лицо подняли за подбородок и повернули к безжалостному свету.

— Что ты знаешь о последней части Тритеофрена?

— Ничего, — промямлила я. — Запытай до смерти, чтобы проверить. Ты же будешь не Кайнорт Бритц… иначе.

Он уже был застёгнут на все пуговицы и одел меня в комбез. Сколько времени прошло? Я сидела в кресле. Не связанная, без ошейника. Книги стояли на своих местах. Мой рюкзак лежал на заправленной софе, вещи из рюкзака были уложены аккуратными стопочками. Он обыскал всё.

— Как ты узнал меня?

— В купели на термальных водах ты назвала имя брата.

Значит, он всё-таки услышал. Это сколько же сил потребовалось, чтобы не подать виду! Я вспомнила, что показалось странным в его облике тогда: мурашки на руках. Из-за имени Чиджи.

— Зачем ты меня отпустил в горах?

— Уже видеть тебя не мог. Но знал наверняка: если вдруг пойдёшь к отцу, то ступишь в эквилибринт моим союзником. Я давно понял, что если кто-то и переубедит его, то только ты. Одна, живая и здоровая.

— Папа ничего не сказал. Он и через тысячу лет не отдал бы тебе прибор.

— Жаль. Значит, я ошибся.

Кайнорт сел на софу напротив. Я гадала, откуда он теперь достанет пыточные принадлежности и какие именно. Снотворное, или что это было, ещё действовало, не давая пошевелиться или превратиться. Значит, буду всё чувствовать, но не сопротивляться.

— Теперь насчёт пыток, — угадал Бритц. — Я просто собирался прослушать записи из камеры и проследить за вами, если понадобится. Не успел. Но о том, что ты ничего не знаешь, говорят две вещи: во-первых — эта попытка меня убить. Взвесив всё под конец, ты захотела отдать эзерам Тритеофрен, правда захотела, но после встречи с отцом поняла, что этому не бывать. И что я больше тебе не нужен.

— А во-вторых?

— А во-вторых, если бы Уитмас выдал тебе, где диалифрен, то уже не боялся бы, что я начну пытать вас на глазах друг у друга, если поймаю. И не совершил бы этого.

Кайнорт отступил, и я оказалась один на один с панорамой за стеклом. Там чего-то не хвата…

Эквилибринта.

— Нет!

Я вскочила, прижалась к стеклу, била и царапала его, но было поздно. По краям кратера рассыпались осколки тюрьмы. Большие, маленькие и крохотные, они легли блистающей скатертью до самого звездолёта. Тот звук, когда мы… это было крушение эквилибринта.

— Папа! — я сползла в ноги эзеру и ткнулась в пол.

— Он позволил последнему пленнику выйти и только потом качнул здание. — Бритц поднял меня и вернул в кресло. — Мне жаль, Эмбер… ты не веришь, но мне действительно жаль.

Пока я беззвучно рыдала лицом в коленях, Кайнорт впустил кого-то в каюту.

— Осталось четыре дня, их нужно потратить с толком, — сказал он. — Я обыщу четыре самых вероятных места из тех, что не успел. А ты бери гломериду Маррады и лети к Альде вот с этим.

— Есть, — я узнала голос Берграя. — Почему она здесь?

— Пришла попрощаться. Не теряй времени, отвези ть-маршалу синтофрен.

Он отдал Инферу треть прибора, которую добыл в горах. Капитан тяжело посмотрел на меня и вышел. Почему я умолчала о своей трети? Клятва осталась не исполнена. А раз так, пусть Бритц ищет дальше. Пусть помучается. Авось за четыре дня ему встретится ещё одна аракибба…

— Сержант Нахель, минори, вызывали? — оттарабанили в дверях.

— Отведи Улу к шоссе на Гранай, выдай суточный паёк и проследи, чтобы она шла и не оборачивалась, пока не исчезнет из виду. Только поторопись, нейролептик ограничит её превращения ещё на час.

— Понял.

Нахель тронул меня за плечо и вывел в коридор. Не помню, говорил ли он чего-нибудь по дороге, а может, спрашивал. Моего сознания хватало, чтобы только ноги передвигать. Мы огибали кратер, и я сосредоточилась на осколках, чтобы не заглядывать вниз. Как вдруг перед нами вырос Инфер.

— Пошёл отсюда, Нахель.

— Но у меня приказ рой-маршала. Он отпустил Улу в Гранай.

— Прекрасно. Я сам её провожу. Свободен.

Сержант помялся в нерешительности. Он что-то предчувствовал, ведь я сжала ему куртку сзади, но возражать капитану, конечно, не стал. Что мог предпринять жук-плавунец против осы? Нахель отдал честь, расправил тёмные крылья и улетел. Господи, пусть бы он улетел докладывать! Берграй стоял рядом и смотрел, пока я не решила, что, может быть, он меня и правда отпустит.

— Сперва я даже хотел извиниться, — сказал он. — Эмбер Лау собственной персоной, столько дней терпела рядом с собой такое чудовище. Записи из камеры Уитмаса сохранились частично. Да, признаю: после всего ты — именно ты — имела полное право убить Бритца без пиетета: хоть спящим, хоть в уборной… толкнуть в спину, сжечь при смерти. Но! От тебя пахнет сексом. Вся каюта им пропахла. Раздевайся, покажи, как ты сопротивлялась! Как давала отпор насильнику, который зарезал твою мать!

— Дай мне уйти, Берг. Пожалуйста!

Он рванул мой воротник и сдёрнул рукав, спуская комбез с плеча до пояса.

— Ни следа. Как же так, Эмбер? — шипел он, водя носом у моего лица. — Вся пропахла им — но нет и запаха насилия.

— Я пришла его убить!

Он потащил меня прочь от шоссе. К самому краю кратера. Наши ботинки давили стёкла.

— Пусти! Клянусь, я хотела убить Бритца!

— И отдалась так нежно, что он растаял. Ты лживая шлюха без принципов, Эмбер.

Охранники разбирали осколки эквилибринта. Берграй толкнул меня к ним в руки:

— Забирайте, рой-маршал передал вам подарок. До смерти любит эзеров.

Берграй обернулся осой и метнулся прочь. Четыре пары глаз обшарили меня с макушки до пяток.

— Значит, насекомых любишь.

— Нет. Нет…

Я не могла превратиться, не могла убежать. Понимала, что в моём положении лучше их не бесить, иначе бросят в кратер со множественными переломами. Вряд ли Нахель догадался предупредить… кого? Кайнорта? Ему уже не было дела до Эмбер Лау. Охранник с масленым взглядом рванул меня к себе. Вскрикнув, я ударила его в пах и бросилась бежать. Толчок — и растянулась на осколках. Руки, лицо, голое плечо исцарапали стёкла. Я ползла, и прозрачные занозы кололи сквозь ткань. Эзеры превратились. Зажужжали, и чьи-то лапы, сцапав меня за лодыжки, потащили по осколкам. Ударили. И опять ударили. В глазах потемнело от боли, вата снова заполнила голову.

В этом аду, пока четыре чудовища терзали на мне комбез, а спину резали стёкла, гломерида Берграя Инфера взлетела над кратером, чтобы отнести синтофрен армии насекомых. Но… Целых полчаса требовалось, чтобы поднять звездолёт в воздух. Полчаса потерялось в бессознательной тьме. Тогда я взмолилась всем дьяволам, чтобы умереть. И послышался вопль:

— Вода в русле! Река возвращается!

Раззадоренные бешенством и похотью, эзеры оказались не готовы к стихии. Лёжа в крови на осколках, я увидела, как забурлила река. Вода, свободная от гидриллия, вернулась домой. Она хотела пройти по касательной. В отчаянии я взмолилась и ей тоже… И как только воды добрались до нас, река свернула и ударила. Туда, где не было ни русла, ни рукава!

Эзеров смыло, закрутило потоком. Я ухватилась за огромный кусок стекла на краю кратера, чтобы удержаться. Стоило испугаться, как вода подо мной успокоилась. Но вокруг бушевала! Невозможно.

Только если…

Впереди был крутой обрыв — в кратер, полный стёкол. Позади ревела река. Деваться с осколка оказалось некуда, спуститься страшно.

Только если!..

Я управляла водой. Вокруг моего убежища она стояла тихо, как в лесном пруду. Я управляла рекой! Она пришла на помощь, подчинилась и воевала против эзеров. Весь лагерь затопило. Выше по течению вода несла узорчатые покрывала. Маррада. Она упала и намочила крылья. Тяжёлые от влаги, они приклеились к поверхности и не давали даже повернуться. Воздух задрожал.

Сюда летел Бритц. И кто-то из богомолов. Я инстинктивно вскинула руки, посылая воду вверх. Стрекоза увернулась, но ледяной вихрь ударил в богомола и заморозил. Снова промахнулась… и напугалась своей же силы. Маррада была на самом краю, хваталась за стёкла, пыталась встать на четвереньки. Крылья тянули её с обрыва вниз. Нужно было оторваться от охоты на Бритца, чтобы остановить поток. Глупая бабочка здесь ни при чём. Но я поклялась папе, и Марраде пришлось трястись на коленях, на самом краю.

Гнев и бешенство взвили реку, и Кайнорт полетел кубарем в воду. Я уже знала, что он прекрасно плавает при помощи крыльев. Он вынырнул рядом с моей заводью. Глубина здесь была ему по колено.

— Стой на месте! — закричала я, против воли усиливая поток.

— Эмбер, я тебя не трону! — он поднял руки без оружия. — Позволь мне только помочь Марраде.

— Нет! На колени, тварь. Комм в воду.

К моей досаде он легко выполнил приказ и, стоя на коленях в промерзающей до дна воде, отстегнул комм и швырнул в реку. Маррада взвизгнула.

— Подумать только, рой-маршал… — шипела я. — Тебе же ничего не стоит это унижение. Ничего не значит — смотреть на шчеру снизу вверх.

— Эмбер, время!.. Хочешь — убей меня вместо неё, ты ведь пришла отомстить за Амайю и Чиджи.

— Папа тоже умолял тебя убить его вместо нас! — я тряслась на камне от негодования и холода, замораживала воду вокруг Бритца всё сильней. Но река вокруг продолжала с рёвом падать в каньон. — И что ты наделал!

— Так чего ты хочешь? Показать, что можешь быть ещё хуже меня?

— Могу! И не говори, что у тебя были причины убить маму, а у меня сейчас их нет!

— Не скажу. Эмбер, у тебя целый ворох причин убить Марраду. Нас всех убить, никто и слова не скажет! Но умоляю: начни с меня. Пожалуйста!

— Чтобы ты первым отделался? Хрен теб…

— Чтобы ты успокоилась!

Я рассмеялась:

— Психолог ерунды не посоветует?

— Маррада беременна!

— Ну да, — хохотнула я со всей злостью, на какую была способна, и обернулась к бабочке, которая обнимала стекло на краю пропасти. — Не смей так дёшево врать.

— Стал бы я просто так менять себя на бывшую, а, Эмбер? Ну, давай, сравняйся со мной по очкам, — он весь побелел, говоря так. — Ребёнок за ребёнка.

Лёд сковал ноги эзера уже до самого дна. А если правда? Да нет, это была уловка. Бездарный крючок, фальшь. Но нести на сердце груз детоубийцы я не собиралась. Моя жизнь — теперь, должно быть, бесконечно длинная — казалась слишком ценной, чтобы прожить её копией Кайнорта Бритца. Вода колыхнулась назад. И тотчас залила край с новой силой.

— Эмбер, умоляю! — нотки отчаяния в голосе злодея теперь совсем не радовали.

Вода отталкивалась и возвращалась, ударяя по камню и рукам Маррады на нём. Тормозя поток, я в итоге делала только хуже.

— Я не… она не слушается. Не получается!

— Просто выдохни и успокойся, — попытался Бритц, но сам понимал, что несёт чушь, задыхаясь от волнения.

— Я не могу, видишь!

— Тогда пусти меня! Скорее!

— Ни за что!

— Эмбер… пожалуйста.

— Тебя выучили добиваться своего, умбразлодей.

— Эмбер…

Он резал меня этим шёпотом. Неповоротливо, с большой натугой, но диастимагия подчинилась. Я разморозила воду вокруг эзера. Кроша остатки льда, Кайнорт бросился к Марраде.

В тот же миг партизанская сеть изловила его на лету и потащила к берегу. А бабочка сорвалась. Река покатила её в кратер по осколкам. Визг заледенил душу и оборвался.

— Маррада! Нет! — Бритц бесновался в сети, летели брызги и кусочки крыльев.

— Ула!

Волкаш звал меня с берега. Партизаны тащили пленного маршала, ещё двое пытались накинуть петлю на богомола.

— Не трогай! — воскликнула я, посылая в карминцев тяжёлую волну.

— Ула… Прекрати! Послушай, крошка, давай к нам!

Я не отвечала, пока не разморозила богомола и не выбросила с водой на другой берег. Так и не разобрала, кто это был. Партизаны никак не могли усмирить Бритца. Карминцев швыряло по сторонам, сеть прорвалась. Волкаш обратился скорпионом:

— Ошейник, ошейник защёлкивай, твою ж мать!

Когда я, полуголая, добрела к берегу сквозь стоячую воду — она опять меня слушалась, проклятая, — Кайнорта уже скрутили. Он уже не мог превратиться, но не унимался, перейдя от агрессии к мольбам:

— Волкаш, прошу тебя! Она беременна! Её нельзя оставлять в кратере! — голос сорвался до хрипа. — Пожалуйста, помоги ей!

Его пнули в живот, оттаскивая от атамана. Ударом по голове наконец заставили замолчать и поволокли к земляркам, нарочно возя по всем осколкам. Никто, никто не имел права осуждать карминцев.

— А что, если правда? — я тряслась, пока атаман оборачивал меня в свою куртку. — А если она ждёт ребёнка? Волкаш!

— Что? Конечно, нет! Послушать величайшего враля и разбиться о стёкла, доставая труп? Всё кончено, Ула. Выдыхай.

— Я не Ула. Я Эмбер.

Волкаш сгрёб меня в объятия:

— Мои поздравления, диастимаг. Такой силы на своём веку я ещё не встречал.

— Вода не слушается. Не понимаю я её. Не понимаю!

— Нужно время. Ула… Эмбер, нужно уходить: флагман вне досягаемости, кто-то увёл его на орбиту.

— Это Ёрль. Но он ещё вернётся за богомолом. А Инфер улетел к Альде Хокс.

— В любом случае, здесь война окончена. Нужно замести следы, чтобы те, кто выжил, не явились за Бритцем.

— Что вы с ним сделаете?

— Отдадим карминцам в Гранае. Они заслужили вырвать ему крылья.

Мы спустились в землярку, и через несколько минут у реки не осталось и следа партизан. Только разгром, смерть и стёкла. Вода наполняла кратер спокойно и ровно. Как неживая.

Я тоже была неживой.