День начался с бунта. Маррада брала по одному кеду из каждой пары Кайнорта, раскручивала на шнурке и запускала в ряды бокалов на барной стойке трактира. Хозяин кед и трактира невозмутимо сидел за столом с Альдой и Берграем, будто разрушительная месть его не касалась. Он полагал, что силы Маррады иссякнут раньше, чем коллекция дизайнерской обуви.
— Эта дребедень пришла на все личные коммы, — Альда продемонстрировала свой, но надобности в этом не было: точно такой же баннер горел на коммах рой-маршала, капитана Инфера и даже у Маррады.
«Прайд Сокрушителей против рабства. Мир без эксплуататоров! Нас уже 20086…»
Последняя цифра росла на единицу или две в секунду. При попытке свернуть баннер, тот распухал на весь экран. Кайнорт попытался его удалить, но вместо этого отпочковалась копия, потом ещё одна.
— Занимательно. Что за Прайд Сокрушителей?
— Секта эзеров-пацифистов, — пояснил Берграй. — Решили перевернуть мир.
— Опять? Мир и так вращается, насколько мне известно. Вокруг своей оси, вокруг солнца, в рукавах галактик.
— Их не устраивает, как мы живём, — вздохнула Альда. — Приверженцы Прайда Сокрушителей сокрушаются, что они-де пьют чужую кровь, а их девиз — «Не навреди».
— Попахивает плагиатом, — буркнул Кайнорт, наблюдая ножницы в руках у притихшей Маррады. С высунутым от сосредоточения кончиком языка она приканчивала новую пару.
— А может, «Не навреди другому».
— Чего они хотят?
— Вербуют сторонников в отряды дезертиров. Хотят отказаться от нападения на Урьюи. Увести корабли в последний момент.
Куски кожи, обрезки шнурков и тряпок посыпались на пол, и Бритц провёл ладонями по лицу:
— Я не понимаю. Эзеры не могут без крови. Эзеры погибают без крови. Заменителей и суррогатов на сегодня нет! А единственный шанс наконец заняться научными изысканиями — это осесть на Урьюи. Я не понимаю.
— Веер рассылки начался с твоего домена, — Альда предъявила отчёт своих экспертов. — Кто-то здесь, очевидно, идейный вдохновитель этой шантрапы. Или как они его называют…
— Контриций Прайда Сокрушителей, — напомнил Берграй.
— О боги мои… Кайнорт, это уже не шуточки: если всё правда… если среди эзеров уже тысячи сектантов — наступление будет подорвано. Найди эту крысу!
— Я понял. Распоряжусь, чтобы Крус бросил всё и разобрался с рассылкой. Он в этом лучший.
В трактир вошла шчера с подносом и присела в дежурном книксене. У девчонки были шрамы через всё лицо, густое каре цвета «махагон» и заспанные серые глаза. Она расставляла бокалы со свежей кровью, пока Альда разглядывала новенькую. Руки с изящными пальцами и короткими продолговатыми ногтями. Расставляя бокалы, шчера наклонилась так напряжённо, будто бросала корм тиграм, а реверанс при входе был скорей снисходительным, чем скромным. Маррада тоже заинтересовалась: на миг она даже прекратила терзать обувь. Один Кайнорт смотрел в пустую стену.
— Спасибо, — буркнул он, задумчиво кусая костяшку, когда шчера поставила перед ним кровь.
— «Спаси-ибо!» — передразнила Маррада. — На вашем месте я бы заподозрила в рассылке именно его. Да-да, его.
Она проводила девчонку взглядом до двери и подошла к столу, накручивая шнурок на палец:
— Весь из себя вежливый, пайками и кодами медблока разбрасывается, худыми не питается… спасибо хоть другим не запрещает!
— В самом деле, — согласился Бритц, отпивая из бокала. — Не моё дело указывать каждой мухе, у кого ей сосать.
Альда ухмыльнулась: как он их, одним камнем в два огорода. Берграю за вчерашнюю погоню за шчерой и Марраде за всё остальное. Сестру выкинуло вон из трактира, как из пращи. Но её слова остались в воздухе.
— А ведь и правда, Кайнорт, — ть-маршал прищурилась и закинула ногу на ногу, постукивая ногтями по столу. — Ты фанатично ищешь Тритеофрен, чтобы не разрушить Урьюи. Ты отчисляешь в фонды гематологических изысканий. Якобы из эгоизма, но чем дальше…
— Это не я, — просто ответил Бритц.
— Допустим. Кстати, послезавтра мы отправляемся к тайнику. Мы точно знаем, куда идти?
— Точно.
— Точно?
— Точно.
Хокс перегнулась через стол и нависла над рой-маршалом, хватая его за горло дурманом альдегидов и амбры. Если бы запах был оружием, Альда могла бы выдавливать собеседнику глаза одним своим приближением.
— Ты клялся, что на моей стороне. Помнишь?
— Я на Вашей стороне.
Ступая по осколкам бокалов, ть-маршал покинула трактир. Берграй выдохнул и присвистнул:
— Ещё не поздно бросить эту затею с Тритеофреном. Полосатая Стерва уже на грани.
— История чтит погибших идиотов, Берг. А не умников, которые опомнились и передумали.
— Так куда мы идём? Что Крус говорит?
— В Римнепейские горы. Точнее не вычислить.
— М-да. А красивая шчера, — вдруг вспомнил Инфер.
— Кто?
— Ула.
— Кто? — переспросил Кайнорт.
— Да ну тебя.
Бритц неистово тёр глаза и переносицу.
— Берг, у меня проблемы сыплются чехардой, какая ещё Лула?
— Новенькая девчонка, которая принесла кровь. Это она была со мной на видео с бахаонами. Красивая, говорю, даже несмотря на шрамы.
— Ну так оставь её в покое, раз понравилась.
Инфер встал и оправил форму.
— Я принесу ей извинения за вчерашнее.
— Ну да. Ей сразу полегчает. А ещё отпусти на свободу, верни убитых родных и отстрой деревню краше прежней.
— В моей власти только сделать её своей ши.
— Очень цинично — извиняться перед тем, кто в положении твоей вещи. Единственное, чем хозяин может расположить к себе рабыню, это исчезнуть.
— Слушай, а ты правда мог бы стать контрицием Прайда Сокрушителей.
— Да, а извиняться ты собрался в надежде на что? — Бритц подпёр косяк, перекрывая выход.
— В смысле?
— Ну, на что ты надеешься после? На добрые отношения, на сердечную дружбу? И кстати, есть у неё право послать в жопу твои извинения? Или достаточно формального примирения, которое она изобразит, потому что… ну, а какой у неё выбор?
— Кай, да чего ты завёлся? Ты даже имени её не помнишь!
— Для неё же лучше. А чем ты заслужил доброе отношение и сердечную дружбу, Инфер? Тем, что среди прочих тварей ты временами не такая мразь, как остальные? И всё?
— Она должна знать, что не все эзеры мрази. Что среди нас есть…
— … среди нас есть эрзац человеков, — спаясничал Бритц. — И чаще на словах, а не на деле.
— Довольно меня воспитывать, — отрезал Берграй, прорываясь на улицу. — Ты уже давно не мой опекун.
Бритц закурил в одиночестве у помойки. С порога трактира на него смотрела истерзанная кроссовка. Кайнорт поднял бедняжку. «Рю Мизл», лимитированный выпуск из кремовой замши и полиуретана. Кроссовка зевала подошвой, грустно свесив шнурки. Эзер проводил её в последний путь — в контейнер с надписью: «Биологические отходы».
Он постоял ещё, поразмыслил над полиуретаном и выудил кроссовку за шнурок из мусора. И перебросил в бак для пластика.
«Мне нужен психиатр».
Опять достал кроссовку, отодрал замшевый верх от резиновой подошвы со звуком разрыва сердца и разбросал части по разным контейнерам.
«Мне нужен очень хороший психиатр».
Уже в трактире он понял, что перепутал и бросил всё не туда.
В благодарность за вчерашний кисель я вызвалась отнести в трактир кровь вместо Язавы. Что там творилось! Гнев богини, каким его изображают в опере. Под звон стекла Берграй Инфер сверлил меня взглядом. Нет, женщины тоже пялились, как всякие красавицы, пленённые чужим уродством, но этот… Любопытство Берграя вылизывало с ног до головы, забиралось под комбинезон. Он меня узнал. Видно, рассчитывал прижать где-нибудь, чтобы добить из мести. Ведь я пустила ему крови гребнем, и он, должно быть, думал, что имеет право.
Меня снова ждали бахаоны. Оглядываясь, как вор, я присела возле портала. Рама под моими ладонями была совершенно гладкая, на постукивание отвечала глухо, как цельнометаллическая литая болванка. Всё, что я разузнала, это состав: гидриллий, будь он проклят. Мираж идеи забрезжил вдруг, но его спугнули:
— Ула!
Меня так и отшвырнуло от забора. Навстречу шёл Берграй. Не знала, видел ли он, как я стучала по порталу.
— Ула, подойди, — низкий повелительный тон действовал как яд паука на муху.
«Пауки же едят насекомых! А не наоборот. Да, пап?»
Я подчинилась. У Берграя были синие глаза, такие чистые, каким не бывает даже море на картинах. И чёрные волосы, которые давно следовало подстричь.
— Что ты делаешь за контуром?
— Исправляюсь, господин Инфер.
— Я освобождаю тебя от дополнительной работы.
— А кто причешет бахаонов? — я ещё не представляла, во что ввязалась, переча капитану на его родном языке. — На закате им в дозор. Если я всё брошу, кому-то другому придётся это сделать. Позвольте пройти.
— Ула, стой. Я напугал тебя вчера. Думаю, нам обоим повезло, что ты сбежала. Чтобы загладить вину, я сделаю тебя своей ши.
— Нет, пожалуйста, я не хочу!
Довыпендривалась. Нужно было уйти сразу, пока ему не пришло в голову устроить меня домашним питомцем.
— Обещаю не пить твоей крови, Ула. Клянусь.
— Зачем тогда вам ши?
— Для личных поручений. Обычно я не трогаю хрупких девчонок, но вчера был случай исключительный. Рой-маршал Бритц сблефовал на тренировке, я взбесился. Этого больше не повторится, — Берграй улыбнулся, и солнце нарочно заиграло на его зубах. — Меня убивают не чаще раза в сотню лет, и следующую инкарнацию ты, вероятно, уже не застанешь.
А, ну, это был веский аргумент. Кроме того, у карминцев с недавних пор тоже прижилась традиция винить во всём Бритца. От снижения яйценоскости бриветок до похмелья.
— Я… не знаю. Я не хочу. Мне и так нормально! Не знаю, как объяснить по-вашему! Только не ши.
— Ула, я впервые извиняюсь перед рабом. Искренне прошу прощения за прошлый вечер… хотя бы в обмен на то, что прощу и тебе этот укол расчёской. — Он взял мою руку и достал чёрный тонкий браслет. — Расположение офицера здесь стоит многого. У тебя будет меньше тяжёлой работы, освобождение от общей сдачи крови и главное — защита.
К сожалению, это значило, что отныне у меня не будет защиты от него самого. Дело было даже не в Берграе. Наверное, он говорил правду, когда обещал заботиться, защищать и давать поблажки. Но я вообще не хотела кому-то принадлежать. Так, один ошейник создавал иллюзию, что я военнопленная, а в паре с браслетом — что уже чей-то раб. Вещь! Этот рубеж перерубил бы мне хребет. Я деликатно высвободила руку.
— А разве минори Бритц не может приказывать всем рабам домена?
— Пока мы здесь — он может, да, — Инфер опять потянулся, но я отступила. Сзади гудела гидроплазма, впереди наступал дьявол с лицом прекрасного короля.
— Тогда в чём смысл браслета? Кого ни спроси, здесь опасен только Бритц, но это он приказал мне выйти в ночную смену. Значит, прикажет опять, и так до тех пор, пока я не выполню работу.
Я спрятала руки за спину и сжала кулаки до посинения. Инфер мог надеть браслет, мог, конечно. Но только силком. Не знаю даже, почему он тянул. Насилие, должно быть, приелось эзеру третьей линьки: сколько же ему лет, если вторая наступала после девяноста девяти? Может, спишет мою придурь на шок и отступится. Пусть ненадолго, пусть в качестве передышки в игре, в которой непременно выиграет — и точка. Только бы выдержать до нападения партизан! Берграй провёл большим пальцем по моей щеке:
— Ладно. Тебе и без меня досталось, я смотрю. Иди, завтра поговорим.
Шрамы, будь они неладны, сыграли мне на руку. Я-то надеялась, вдали от Чпуха перестану быть Улищей-страшилищей. Берграй убрал браслет под куртку и дал мне пройти. Он меня пожалел. Захотелось влепить ему затрещину.
Я добралась до бахаонов, но силы покинули на первом же. Гребень показался тяжелее кузнечного молота, а мысли занимал замок, замок, замок… И капитан Инфер. Чем ему возразить, если он силён и непреклонен, как гидриллий? Чем возразить…
…гидриллию?
Руженитом!
Вот же оно: если поместить в портал кусок руженита, гидриллий перестанет управлять водой, и плазма никого не выпустит! Контур будет заблокирован. Не зря патруль искал у меня карминский металл. Наверняка эзеры избавились от него, едва заняли Кумачовую Вечь. Их главное оружие не выдерживало соседства с руженитом. Но что-то где-то могли и пропустить. Я решила расспросить Язаву вечером, а после, если удастся, добыть хоть колечко, хоть гвоздик из руженита. И тогда дело будет сделано.