Либеллофобия

Глава 24 Покупайте нашу карминель

Но оказалось, эзеры не дураки.

— Руженит? — воскликнула Язава. — Да ты что! Они тут всё обыскали какими-то сканерами, до последней скрепки выгребли. Местным приказали самим всё сдать. За утайку металла казнили. Нет, Ула, руженит и так большая редкость, а теперь и молекулы тут не найти.

— Если они его весь собрали, значит, где-то теперь хранят?

— Понятия не имею.

— Может, инженеры унесли к себе, — тихонько предположила Йеанетта. — Это они сканировали.

После аппаратного обыска нечего было и мечтать что-нибудь найти. Придумывая поводы проникнуть утром в мастерскую инженеров, я заснула. Снилось как дождь идёт вверх. Снились крики. Кричали на всех языках.

Меня подбросило на койке: это не сон! Соседки бегали, за окном шумело, лязгало, сверкали выстрелы. Неужели Волкаш напал? А я ничего не успела! Выскочила за порог босиком. Снаружи, в темноте и смоге, было не видно, что случилось. На холме у фабрики всё взлетало и падало, тряслось и скрежетало. Не похоже, чтобы трейлер Баушки Мац был способен на такие звуки. Что-то свистнуло, и рядом рухнул кирпич. В ту же секунду об меня споткнулась Тьель:

— Не сиди здесь, Ула! Давай вниз, подальше от фабрики!

— Что случилось?

— Бугль! Огромный, как гора!

И она побежала не оглядываясь. На самой верхушке холма рушилась старая кондитерская фабрика. По её душу и явился охотник до ржавчины и развалин. Теперь их много развелось на Кармине.

Железные клещи мелькали в тумане. Скелет отправлял куски кровли в пасть. Он жевал, и черепица летела с холма вниз. А за ней кирпичи, куски железобетона и труб. Они сыпались на домики рабов, казармы, склады и гломериды. Барьяшки разбегались по болоту, кудахча. Караульные вели плотный обстрел, но гость не реагировал.

— Все прочь от холма! — рявкнул Ёрль. — Он подъедает основания труб. Того гляди рухнут!

Ещё страшнее было смотреть на котельную. Бугль отщипывал кирпич за кирпичом от её фундамента. Я надела сапоги и поискала взглядом кого-нибудь из офицеров.

— Господин Инфер! — оса врезалась в меня и обернулась капитаном. — Господин Инфер, прикажите прекратить огонь.

— Что? Беги к остальным, живо!

— Карминцы топят болотным газом! Видите — кругом барьяшки!

— Какие ещё барьяшки!

— Бугль ест котельную, он доест до хранилища с горючим, и выстрелы взорвут всю фабрику! Весь холм!

Он оттолкнул меня и обернулся осой, чтобы улететь. Шчеры, карминцы и эзеры бежали мимо, прихватив кульки с пожитками. Через несколько минут ничего не изменилось. Бугль ел. Огонь продолжался. Эзеры поднимали гломериду для атаки! Я была уверена, это не поможет против скелета. И вдруг вспомнила, как Баушка Мац приговаривала по вечерам: «Пойду-ка заведу трейлер, хоть на минуточку. А то бугль придёт».

Чьи-то крылья окутали меня пылью. Чёрное туловище загремело в кухонный склад, хвост на развороте снёс и покатил баки с провиантом, кастрюли и вёдра, как кошка консервные банки. В стрекозу угодил кирпич.

— Минори Бритц! — Вертолётный трепет его крыльев смёл меня к земле. — Запустите фабричный конвейер! Он ест только брошенное!

Он не ответил. Я схватилась за крыло, рискуя потерять пальцы:

— Конвейер!.. — но стрекоза стряхнула меня и пропала в смоге.

Я обежала весь штабной контур в поисках Ёрля, но не нашла — ни его, ни толковых офицеров. Тогда решила пробираться на фабрику одна. Бугли завораживали и удивляли: отчего при таких аппетитах они не трогали того, что шумело прямо под носом? Бродили днями, месяцами в поисках сломанных механизмов, хотя могли отнять и сожрать любой завод или пескар, раз уж никто не мог им противостоять.

Бугли существовали за границей живого. Охотились только на заброшенное. Что, если они видели только отключённую технику? Что, если работающие механизмы для них попросту не существовали? Я собиралась это проверить. Из-за суматохи, которую создавали рабы и карминцы, на пути к фабрике меня никто не остановил. Проходная с вертушкой, коридор, заставленный пустыми тележками, мёртвые софиты аварийного освещения… И табличка:

«Вымостим дорогу в рай карминелью в глазури!»

В рай не хотелось даже по золотым слиткам. Я светила себе полудохлой блесклявкой и больше всего на свете боялась наткнуться на труп. Звуки обстрела разносились по комнатам и залам. И нигде не было спасения от хруста, с которым невозмутимый бугль колупал крышу. Конвейер нашёлся быстро: широкая резиновая лента тянулась по громадному залу. Путь преградил турникет:

«Надеть стерильный комбез!»

Турникет не поддавался. Из диспенсера рядом торчал краешек одноразового защитного комбинезона, и я потянула. Сверху посыпалась черепица: гломерида обстреляла бугля, но только пробила крышу. Я потянула резче. Диспенсер щёлкнул, комбез пополз по рукаву, глотая меня сантиметр за сантиметром, и облачил в кондитера. Я опять толкнула стеклянный барьер: турникет поддался.

Прожектора гломериды, шарящего сквозь пробитую крышу, хватало, чтобы ориентироваться. Я побежала вдоль конвейерной ленты. Дёргала рычаги и нажимала все кнопки, до которых только могла дотянуться. Но фабрика не откликалась. И всё-таки: ни одного мертвеца, разбросанных конфет или оборванных кабелей. Погрузчики не перегораживали дорогу, аккуратно жались к стенам. Значит, цех покинули ещё до нападения на город. Не бросили, а законсервировали. Где-то глубоко сердце фабрики всего лишь дремало.

«Штамповка конфет».

«Начиночный аппарат».

«Уварка сиропа».

Сквозь объеденную крышу виднелась труба котельной. Бугль опять таскал из неё кирпичи. Но я наконец нашла пульт. Недаром училась на инженера: кто ещё так быстро догадался бы дёрнуть красный рычаг? А? Самый большой, самый красивый.

Лента сказала «Пуффф!..» — и умолкла.

Красный. Дура. На Кармине столько красного! Ну кто стал бы помечать им Самый Главный Рычаг? Рядом просвистел кирпич. Нарушая все стандарты изготовления карамели, я встала прямо на ограждение конвейера, чтобы дотянуться до единственной белой кнопочки. Лента дёрнулась, я слетела с ограждения прямо на конвейер. Через секунду выбираться было уже поздно. Подползла к барьеру, но стекло обстреляли какие-то мазилы на крыше. Барьер треснул, но устоял. На ленте конвейера стало безопаснее, чем снаружи.

Ещё секунда — и скрежет, доносившийся снаружи, пропал. Бугль перестал ковырять кирпичи — он потерял, потерял фабрику!

Лента уползала в туннель. Пора было убираться, ведь я не хотела попасть в десерт. Первая попытка не удалась: вокруг зашуршало, и на ленту посыпались ошмётки кровли. Бугль шарил по крыше, пытаясь найти еду там, где только что её видел. Но вот он оставил поиски и опять замер, озадаченный. До туннеля осталась пара метров. Я подпрыгнула и задрала ногу на барьер.

Брль-блр-лрбль! Ленту окатило чем-то тёплым из чана. Масляная жижа смыла меня обратно на конвейер. Я собралась в комочек, продрала глаза и сплюнула приторный жир. Новые волны масла сбивали с ног и гнали меня в громыхающий туннель. Приближалась надпись: «Варочный котёл».

А обещали в рай!

Бугль уходил беззвучно. Долгие ноги, покрытые ржавчиной, не скрипели и не утопали в болоте. Он был призраком, невесомым и потусторонним. Когда не ел. В ухе рой-маршала звякнуло:

— Да, Крус.

— Минори, любите сладкое? Здесь прорвало трубу с карминелью! Тут её гигалитры!

— Там внизу наши гломериды. Останови поток, пока он не склеил им шасси.

— Не могу пробраться на фабрику!

— Я думал, ты рядом с рубильником. Ты же запустил конвейер!

— Нет, не я!

Карминелью называли особую карминскую карамель. Застывшую, её даже прострелить было невозможно. Поднять в воздух все гломериды разом эзеры не могли, Альде Хокс удалось запустить только три из двенадцати. Нужно было срочно остановить фабрику. Бритц вылетел за пределы контура, где карамельное амбре схватило его за ноздри. Лава уже докатилась до гидроплазменного контура, и над Кумачовой Вечью распространялся запах жжёного сахара. С холма лениво, как смола, текли ручейки карминели. Фабричная труба плевалась карамелью, и её потёки сливались в бурную реку густого сиропа. На ней дулись и лопались горячие пузыри. Там и сям уже завязли эзеры-солдаты. Кто-то прилип мягкими крыльями и звал на помощь, кто-то жужжал по пояс в этой лаве, увлекаемый потоком. Под слоем карамели, как в смоляной капле, катился мёртвый жук. Позже им всем придётся выдумать смерть подраматичнее, чтобы избежать пометки в личном деле: такой-то «стал леденцом».

Инженер Крус увяз по колено у самого разрыва трубы:

— Вход залило! Лучше проникнуть через крышу.

— Прежде, чем станешь конфеткой, — Бритц отшатнулся от прибывающей карамели, — хочу напомнить, что ты был несправедлив к Пенелопе. А она моя подруга.

— Я не хочу умирать!..

— Это же карминель. Мне в одиночку тебя не вытащить. Подумай над исповедью, а я постараюсь передать Пенелопе слово в слово.

— Да пусть к чертям катится! По-мо-ги-те!

— Из мужской солидарности я передам, что ты принял смерть мужественно и стойко. И… молча.

Бритц взлетел на крышу и приземлился у широкой дыры в самой середине. Здесь бугль хорошенько полакомился кровлей. Изнутри дохнуло шоколадом. К запаху карамели, от которого Кайнорта уже тошнило, примешались нотки какао. Где-то внизу натужно жужжал конвейер. Карминель из лопнувшей трубы текла не только наружу, на холм, но и заливала полы фабрики. Высматривая рычаг остановки ленты, Бритц перевалился через край дыры. Внутри ничего не было видно из-за пара. Оплавленный край кровли прогнулся под весом рой-маршала и…

Совершенно точно: на всю оставшуюся жизнь я невзлюбила сладкое. Вместе с лавиной тёртых орехов меня вытолкнуло из чана обратно на ленту. Сверху сыпались искры агонизирующих силовых кабелей, колени и ладони саднило от ореховой шелухи, а по полу разливалась липкая карамель. Труба у стены треснула и пыхтела, выплёвывая сладкую субстанцию внутрь и наружу. Нос и рот забило глазурью. Я уже не сопротивлялась и была одной большой конфетой. Меня докатило к последнему туннелю, где обдуло сахарной пудрой. Конвейер сбросил меня в ворох картона и пластика.

А потом повалил к одной картонной стене, к другой, стал крутить, собирать листы в коробки, паковать к отгрузке. Посыпалось конфетти для транспортировки. Выбираясь из коробки, я увидела Бритца. Он упал сверху, неуклюже махнул липкими крыльями и шлёпнулся рядом с конвейером. Я пригнулась и проехала мимо. Меньше всего хотелось попасться ему на глаза. Белая глазурь, в которой с трудом угадывался рой-маршал, боролась с разрывом карамельной трубы.

«Я люблю Пенелопблбрл!..» — донеслось из-за стены. Карамель снаружи утопила какого-то бедолагу. И вдруг, сдав по трубе назад, со всей дури плюнула в Бритца. Он успел только расправить крылья… чтобы карамельный янтарь запечатал его в гигантской капле самым ювелирным образом.

— Да! — Злорадство выбросило меня из коробки на конвейер.

Луч прожектора сновал вокруг, освещая карамель: громадный смоляной кулон с застывшей букашкой. Внутри Кайнорт боролся за свою тараканью жизнь. Я надеялась, он не успел вдохнуть.

Злорадство… Злорадство сыграло жестокую шутку.

Стальные роболапы схватили меня — вместо коробки! — и вмиг обмотали шею липкой лентой. Я зацепилась рукой и повисла на кронштейне, чтобы не задохнуться, и лапы обмотали меня ещё раз… и ещё. С разницей в секунду (с такой скоростью подъезжали новые коробки) роболапы обматывали меня слой за слоем плотным скотчем. Я висела на одном локте, другую руку насмерть примотало к боку. Предплечье вывернуло за спину, сведённая кисть омертвела. Скотч на кронштейне скрутило, и он уже не мог оторваться. Подача коробок застопорилась.

Сколько можно было ещё вот так провисеть? Над головой заискрило, и локоть, зажавший кронштейн, начало подёргивать током. Я скосила глаза на рыжую каплю, в которой барахтался Бритц. Ему удалось выпустить одну стрекозиную лапу в густую карминель. Со смешанным чувством я уцепилась за его надрывные усилия, как за свои:

«Ну же… Давай-давай-давай-выпускай жвала!..»

Выбравшись, он мог просто улететь, но в ту минуту не было другой надежды. И мне ни за что не хватило бы смелости погибнуть с честью. Нет. Я хотела, чтобы ненавистный враг меня спас. Не будь рот заклеен, умоляла бы.

Бритц резал карамель жвалами. Он раскромсал её и выпустил шесть лап. Тем временем я разжала локоть и повисла в петле скотча. Потемнело: машина заклеила глаза. За желтоватыми слоями плёнки взметнулся чёрный хвост.

Удар, и я повалилась на конвейер. Шею царапнуло, лезвие бесцеремонно отдирало скотч, по ощущениям вместе с кожей. Волосам на висках тоже досталось. Воздух… Ресницы остались на липкой ленте, а надо мной склонился леденец с кривым ножом-керамбитом:

— Где рычаг?

— Маленькая беленькая кнопочка! — пискнула я, и Бритц вскочил, чтобы оставить вместо себя запах карамели и шоколада.

— Пффф! —

он исчез в облаке сахарной пудры.

— Пффф! —

а там, кажется, была ореховая стружка.

В коконе из скотча я скользила дальше и дальше по ленте. В провал погрузочного склада. На самом краю зажмурилась… но конвейер взвизгнул и остановился. В тишине уснувшей фабрики послышались шаги, скользнул фонарик сателлюкса, а за ним — ангел, осыпанный сахарной пудрой, весь в пёрышках тёртого ореха. Даже на ресницах сиял рафинад. Крылья тащились по полу тяжёлым шлейфом из карминели и какао.

— Молодец, — бросил ангел и ушёл.