Либеллофобия

Глава 21 Какая от тебя польза?

Патрульные эзеры старательно обыскали меня, окунув лицом в жижу. Особенно почему-то боялись найти руженит. К большому облегчению выяснилось, что без санкции какого-то ежа они не могут и пальцем тронуть пленника. Поэтому меня крепко связали и кинули поперёк хребта громадного золотого зверя, прикрыв сверху брезентом. На каждой кочке перья зверя дёргали током, и я чувствовала, как встают дыбом наэлектризованные волосы. Так мы плыли несколько часов. В лицо смачно летела грязь. Кудахтали дикие болотные барьяшки: им помешали сосать газ. Я замёрзла под брезентом, свело кишки и тошнило. У ворот Кумачовой Вечи патрульный стащил меня со звериного хребта за волосы, и я скатилась вниз головой. Эзер наступил на юбку. Подол из чёрного шёлка разошёлся снизу вверх от резкого толчка.

— Всё равно распределят к солдатне, раз сбежала, — процедил он напарнику.

— Я потерялась.

— Рот закрой.

Мне развязали ноги, чтобы приволочь в штабной контур. Там долго толкали по коридорам, пока эзеры искали какой-то «ёрль», спрашивая его у каждого встречного. Наконец им, видимо, отсыпали этого самого ёрля, и обрадованные, эзеры потащили меня в филармонию. Да, я не ослышалась. В филармонию.

Ёрль нашёлся в актовом зале. Из концертного он превратился в спортивный: инструменты, пюпитры и бархатные стулья разнесли по углам. Свет был приглушён, пахло старым деревом, магнезией и рабочим потом. В углу на огороженном плазмой ринге боролись двое, покрикивал тренер, а в центре зала рыжая девушка лупила кожаный мешок. Конвоирам приказали ждать, пока офицеры закончат тренировку. Меня толкнули спиной на резные перила, украшавшие подмостки.

По периметру зала тренировались другие эзеры. Часто они останавливались, чтобы глянуть в угол, на ринг, и отпустить шутку или похлопать, когда борцы выкидывали слишком рискованный трюк. А те рвали и метали не на жизнь, а на смерть, как две кошки в одном мешке. Что ж, бессмертные эзеры могли себе позволить и такую вольность. Мелькали обрывки потных борцовок, песок из-под ног и красные капли. Вокруг ринга ходил дикобраз на двух лапищах и подметал землю игольчатым хвостом. В лапе сверкал электрический хлыстик, которым дикобраз огревал то одного, до другого борца. Если это чудище распределяло рабов, ничего хорошего меня не ждало. Кто-то начал выкрикивать ставки, и через минуту весь зал уже собирал мелкие деньги. На стене начертили мелом:

ИНФЕР — БРИТЦ

И закорючки счёта.

У меня сердце зашлось: те двое в безумном клубке — рой-маршал и капитан вереницы. Я предполагала, что мне, вероятно, не повезёт, но не с самого же начала! Только кто есть кто? Оба в спортивных брюках и кроссовках, вот только… Кроссовка чёрная, зелёная, опять чёрная — и рыжая. Сколько же у них ног? Клубок бесноватых тел развалился на миг, чтобы сцепиться с новой силой. Оба высокие, длинноногие. Только черноволосый был явно сильнее. Массивнее и мощнее. Я окрестила их «белобрысый» и «чёрный». Белобрысый суше, жилистей. С таким рельефом он мог бы позировать в анатомическом зале, но не драться с медведями вроде этого. Чёрный сцапал противника и шмякнул о ринг. Из-под лопаток белобрысого завился густой дымок: показались кончики крыльев.

— Нет! — рявкнул ёж и так приложил хлыстом, что я невольно моргнула. На спине блондина остался жжёный след. Значит, по правилам нельзя было выпускать крылья. Удар! — и лапы нельзя тоже. Белобрысый уступал, сбивал дыхание. За последнюю минуту ёж огрел его ещё дважды, и я подумала: не иначе это Инфер, а тот чёрный медведь, на которого ставят офицеры, — и есть Кайнорт Бритц. Ему почти не доставалось от ежа, хотя он тайком выпускал жвала и лапы. Я видела. Но если на чёрного ёж только покрикивал, то его противника неминуемо настигал хлыст. В конце концов чёрный заломал белобрысого, зажал его горло в замок и принялся душить.

Ещё попытка выпустить жвала — и опять хлыст. Тут только я заметила, что на блондине кроссовки разного цвета: одна зелёная, другая рыжая. Тем временем он покраснел, посинел, побледнел, захрипел и закатил глаза. Тогда ёж махнул рукой и отступился от бойцов, спрятав кнут за спину. Чёрный не двигался ещё минуту для верности. Но белобрысый валялся, как рваная тряпка. По залу прокатился гомон, началась раздача выигрышей.

И тут… почти никто не уловил момент — миг! — когда это произошло. Блондин не выпускал ни дыма, ни лап, но вдруг извернулся и оказался на ногах позади противника. Оглушающий удар по шее, за ушами — и чёрный покачнулся от боли. Пальцы белобрысого вцепились ему в горло и смачно дёрнули. Я зажмурилась. Фу: на моих глазах только что сломали чью-то трахею. Новый звук был ещё гаже, и я не могла, чёрт возьми, не взглянуть.

Белобрысый просто вырвал кусок трахеи из горла чёрного. Рыжую девчонку у груши чуть не стошнило… а мне повезло не обедать. В зале возбуждённо галдели, а ёж аплодировал.

— Думаешь, в следующий раз тебе повезёт?

— С ним — нет, — просипел блондин и небрежно кинул кусок трахеи на труп. — Но в реальном бою у меня каждый раз новый противник.

— Логично. А ты не переборщил? — ёж покосился на красную лужу под убитым.

— Нет.

Ёж бережно поливал песком, пока победитель, наклонясь над зыбом, кашлял и смывал кровь. У него опухли запястья и шея там, где сжимал чёрный. Но даже издалека он просто светился довольством. Будто не убил товарища пару минут назад.

— Что ж, — тренер подал ему пушистое полотенце, окончательно превратившись из цепного пса в доброго дядюшку. — В итоге уже сносно. Сносно.

— Спасибо.

— Но всё равно так-то ещё безобразно. Бе-зо-браз-но.

— Спасибо.

Ёж возился над телом побеждённого, когда его окликнули конвоиры. Колючий только мазнул по мне взглядом и огрызнулся: «Не видите? Не до вас». Я приготовилась ждать. Тем временем белобрысый бросил ежу: «Я займусь» и направился к нам. Пока его невозможные кроссовки шуршали по залу, я молилась, чтобы это был не…

— Кайнорт, чудик, я пять зерпий из-за тебя продула! — выкрикнула ему в спину рыжая, и белобрысый кивнул.

О нет. О нет. Ведь была вероятность в пятьдесят процентов, что это не он. О нет.

Он приблизился, и у меня зашевелились волосы. Конвой поджал хвосты. Заюлил, делаясь ниже и юродивей. На первый взгляд внешность Кайнорта Бритца не внушала трепета: не мрачный и не отвратительный, обычный мужчина. Высокий, складный, уверенный. Ни особых примет, ни изъянов. Но я не могла вымести из памяти, что он вытворял на моих глазах, а солдаты, верно, знали за ним куда больше. Из-за этого всякий штрих, каждая грань, любая черта — отбрасывали тень мерзости и отторжения. Длинную, ползучую, как шлейф, тень страшного злодея.

— Поймали рабыню в пустыне, — конвоир покрылся испариной. — Сбежала вчера, как ошейник надели, а ночью заблудилась.

Не стала его поправлять: язык прилип к нёбу от волнения. Кайнорт не смотрел на меня. Совсем. Он разматывал эластичный тренировочный бандаж на запястье.

— Правила те же. Сбежала — в казармы.

— Нет! — Я испугалась своего крика и начала заикаться. — Пожалуйста, нет!

Он всё ещё не смотрел.

— Хорошо знаешь эзерглёсс?

— Я не сбежала, я потерялась! Не надо в казармы!

Жить захочешь — выучишь любой язык, а эзерглёсс был ещё легче карминского. Но Кайнорт слушал рассеянно, хрустя пальцами. Он не верил, конечно. Кивал кому-то вдалеке, разминал затёкшую шею — делал что угодно, только не смотрел на меня.

— Вы же понимаете, минори, — дальше я не смогла подобрать нужных слов и затараторила на своём, — мне к солдатам нельзя. Там же меня… А я никогда… у меня ещё не было!..

Это я-то — которая раздирала пальцы в кровь о ледяную сферу, ночевала на камнях, глотала болотную жижу — тушевалась и не могла двух слов связать. Слов, от которых, ни много ни мало, зависела жизнь. Кайнорт Бритц выслушал моё кваканье:

— Верю. Раз ты даже сказать об этом толком не умеешь. И что?

— Оставьте меня в своём контуре.

— Потому что ты девственница? Это что, уважительная причина?

Глаза заболели от его ослепительных радужек. Он стал ближе, и я глотнула аромат горького кофе и горячей кожи, после поединка ещё блестящей от пота, остро-пряного, которым пахнут только победители. И чужими слезами. Эта соль почти ощущалась на языке. Бритц некрепко взял меня за горло, напрашиваясь на рефлекторный укус. Справа и слева кликнули курки на глоустерах. Конвой готов был взять меня на мушку даже без приказа.

— И ещё… я хороший инженер, правда, — ох и выучилась же я врать. — Оставьте меня в штабе, вот увидите! Робототехника, меха-х-хатроника…

Кайнорт откинул рваную полу моей юбки и приложил ладонь к внутренней поверхности бедра. Кожа загорелась под чужой рукой.

— Чем конкретно ты полезна? — допрашивал он, пока я разводила скованные судорогой челюсти. Нет, я не думала о пальцах, ползущих вверх по бедру. Только о бледном лице рядом с моим рваным. Ядовитый укус в ответ на поцелуй насекомого был для паука безусловным рефлексом, и голову занимала мучительная борьба с собственной природой. Выброшу кончик клыка, каплю яда — и меня пристрелят. А его губы шевельнулись у моего виска. Что на уме у того, кто минуту назад вырвал противнику трахею?

— Очень полезна! Могу программировать нанопроцессоры. Отлаживать микроботов.

— Это могут все. Дальше.

— Пожалуйста, минори. Меня же обесчестят в казармах!

Я ощущала себя в чужом, экстремально напряжённом теле. Вжалась в перила, стискивая их, чтобы удержаться в сознании. Принципиально не сломаться, уже понимая, что будет дальше. Складки струистого шёлка юбки скрывали от конвоиров, что творилось внутри. Бритц водил кончиком носа и краешком губ по шрамам на моём лице:

— Понимаешь, в чём дело, мой «хороший инженер», — его колено с нажимом развело мои. Я зажмурилась, как на шпиле башни свободного падения. Рука, что недавно отняла жизнь, проникла выше, невозможно выше.

— … девственность делает честь…

Он отвёл последний шёлковый рубеж.

— … только в отсталых мирах.

Его пальцы…

Одним сильным толчком сбросили девчонку с края фантазийного мира. Девчонка была слишком мала для этой войны. Она сгодилась только на то, чтобы согреть пальцы суперзлодею.

— Какая от тебя польза? — в горле Бритца зарокотало.

Вдох и:

— Могу собирать киберфизические системы, настраивать пневматику и гидравлику для роботов, карфлайтов, экзоскелетов! — прорычала я, распахивая глаза. — Создавать квантотронные модули для шиборгов, проектировать нейросети! А всё, чему ещё не научили, ловлю на лету, как паутина ловит москитов.

— Разница между императивной и декларативной программой?

— Декларативная — «Сдохни, тварь», императивная — «Отпусти меня, возьми канистру топлива, вылей на себя и чиркни зажигалкой».

Выдох, и стало больно. Я снова чувствовала своё тело. Хотя до этого и обжигалась, и падала, и дралась — но всё-таки. Ты можешь быть готов к той боли, которую уже испытывал когда-то. А к этой я не готовилась. Кайнорт отстранился, будто снимая с меня бетонную плиту. На его пальцах блеснула кровь, которую он слизнул с жутковатой улыбкой.

— Другое дело.

Его запах и жар исчезли, а я ещё вжималась поясницей в перила. Конвоиры тянули носом, пялились на мою бледную коленку в разрезе юбки:

— Так куда прикажете, минори?

Бритц ополаскивал руки спиной к нам. Он глянул на меня сквозь зеркало и опять улыбнулся. Ямочки на щеках хищника: вот от чего передёргивало с макушки до пяток.

— Вы двое свободны. Ёрль Ёж! Проводи её в штабной барак.

Я добилась. Я проникла. А честь… честь мне сделает смерть Кайнорта Бритца, когда придёт время…

Разочарованные, солдаты убрались из филармонии. Бритц испарился, и никому не было дела до моей микрокатастрофы: все вокруг с увлечением обсуждали бой. Голоса эзеров слились в сплошное жужжание. В зале нестерпимо пахло свежей кровью. Я всё ещё не могла пошевелиться, но ледник потихоньку сползал. Увещевания Баушки Мац и Волкаша звучали так просто: «Постарайся, чтобы не выкинули». На деле это вымотало на подступах к настоящей цели. От мысли о Волкаше стало противно: что бы он подумал обо мне, покорно замершей в руках эзера, вместо того, чтобы вонзить хелицеры и разорвать ему горло от уха до уха?.. Поцеловал бы меня атаман ещё раз — после тараканьей порчи?

Но все эти эзеры вокруг: почему они не пялились? Не смеялись надо мной? Рыжая лохматая девица молча дала мне полотенце и воды. Только через час, когда тело Берграя Инфера бережно завернули в простыни и унесли, колючий зверь подхватил меня под локоть и потащил вон из зала. Улочки Кумачовой Вечи кружились, забирались далеко вверх по отлогому холму. На самой вершине спали фабричные трубы и паслись барьяшки.

— Мы в техслужбу? — квакнула я.

— Ещё чего, — фыркнул колючий. — Будешь бахаонов чесать. А жить в штабном контуре.

— Зачем тогда он спрашивал про мехатронику?

— Вы на октавиаре шушукались, какое моё дело.

Значит, Бритц просто зубы заговаривал. Прощупывал на… на что? Силу воли? Смекалку? Не позарился же на изрезанные бровь и переносицу, в самом деле.

— Монстр.

Ёрль встал как вкопанный и уколол меня локтем:

— Вон, видишь, граница маршалов?

Мы вышли на развилку двух улочек, где по правую руку на холм забирались крепкие жилые избы, а по левую — складские халупы и мастерские без окон. На той и на другой стороне ходили пленные шчеры в таких же, как у меня, ошейниках.

— Альда Хокс тебя не лапала, пойдёшь к ней? — ехидно спросил колючий и махнул налево.

— Веди, куда приказано, — процедила я, испугавшись, что он и впрямь заведёт меня в трущобы с теплушками и бараками. — А так они оба монст…

— Пауки не лучше.

— Я никого не убиваю!

— Какие твои годы, — туманно отозвался ёж. — Звать тебя как?

— Ула.

— Ула… — он сделал пометки в комме. — А меня Ёрль Ёж.

— Вы здесь кто? — И спохватилась: — Простите, если грубо, я плоховато владею эзерглёссом.

Ёрль остановился у двухэтажного домика.

— Я раб Кайнорта Бритца. Можно на «ты».

— Раб? — опешила я, припоминая, как яростно он лупил хозяина хлыстом.

Суровый зверь не стал объясняться. Он провёл меня в пустую комнату, где по углам лежали аккуратные стопочки чьих-то пожитков, и достал пятую раскладную кровать. Расставил её у стены и кинул мне пакет с униформой. На блистерах с гигиеническими капсулами для зубов и волос значились эмблемы Звёздного Альянса. Мне это не понравилось: неужели они союзничали с эзерами? Однако Волкаш говорил, что Альянс не имел привычки помогать в реальном бою, иначе тут-то нам бы и крышка. А эзеры никогда и ни с кем не делились едой.

— Через час у портала контура, — попрощался Ёрль. — Язава, старшая, тебя проводит. Да, пока не обмишурилась: по правилам эзерглёсса к минори следует обращаться на «вы».

— А кто…

— Минори — те, у кого белые или серые глаза.

— У меня тоже серые, — буркнула я, но про себя решила на всякий случай выкать всем тараканам.